Глава 18
На границе

Хан, конечно, не ожидал, что все внимание горцев из Марисских Сосен будет приковано исключительно к его персоне, однако не привык к тому, чтобы его – как ему казалось – не замечали. Близилась церемония Именования – до нее оставалась лишь неделя. Птаха каждый день проводила долгие часы в уединении в женском храме, думая о будущем. Однажды Алистер предпринял попытку наведаться в гости. Юноша решил, что девушке захочется немного отвлечься. В конце концов, она уже поняла, кем хочет стать. Парень надеялся на продолжение поцелуев и, можно сказать, жаждал их, но в результате его грубо попросили уйти.

Даже когда Птаха не предавалась размышлениям, она не прекращала думать о праздновании. Ей было некогда охотиться, ловить рыбу и плавать в реке Дирн или ручье Старая Леди. У нее не было желания забираться на Ханалею, отправляться к озеру или обозревать пейзажи с вершины.

Как и ко всему недосягаемому, Хана влекло к Птахе. Когда смуглокожая девушка прогуливалась по поселению в своей летней рубахе, юноша неотрывно смотрел, как она покачивает бедрами и ослепительно улыбается. Такие прежде вроде бы незначительные мелочи, как изгибы локтей и коленей, казались ему теперь невероятно привлекательными. Но он был вынужден любоваться девичьими прелестями издалека.

Танцующий с Огнем тоже изменился, но в некотором смысле в худшую сторону. Он всегда был худощавым, но теперь его щеки впали, и он напоминал мертвеца. Был ли он болен? Или гнев изнутри сжигал его плоть? Неважно, что за обиду он таил на мать, но недовольство его стало сильнее.

Алистер жил с Ивой и Танцующим с Огнем – в доме Старейшины. На людях все они немного общались между собой, но наедине между ними чувствовалось гнетущее напряжение.

Иногда целительница и ее сын бурно приветствовали Хана, словно его присутствие спасало их от вынужденного общения. А иной раз, когда парень входил в комнату, все разговоры тут же резко прерывались. Бывало, он ночевал в другом месте – лишь бы не чувствовать, что вмешивается в чужую жизнь.

Ива, как всегда, постоянно вела беседы с пожилыми горцами. Однажды в Марисские Сосны наведались уроженцы поселения Демонаи, расположенного на восточном склоне Ханалеи: время от времени старшие жители обоих племен закрывались в храме, где проводили долгие часы.

Вместе с ними прибыла и дюжина воинов Демонаи. Хан всеми способами старался их избегать. Они казались ему надменными, важными и таинственными – и так было испокон веков, если верить легендам, передающимся из уст в уста еще до Раскола и войны между чародеями и горцами.

Говорили, что раньше воины Демонаи, расправившись с очередным чародеем, заплетали себе по новой косе. Многие из них и сейчас делали такие прически и украшали их бусинами.

Некоторые считали, что для вступления в их ряды нужно, как и прежде, убить чародея и взять его амулет.

«Как и в любой банде. Ты должен показать, чего ты стоишь, прежде чем тебя примут», – думал Алистер.

Воины ездили на лучших скакунах и пользовались самым мощным, наделенным силой, оружием, которое изготавливалось в племени. На шеях они носили символ Демонаи – глаз, из которого извергалось пламя. Ходили слухи, что они парят над землей и не оставляют следов. Хан видел, как Птаха сидела с ними у костра, угощалась из их котла и восторгалась их рассказами. В кои-то веки ей было практически нечего сказать самой.

Парень ревновал. Это даже мягко сказано. Боль пронзала все тело. По правде говоря, он чувствовал себя покинутым. Представители городской знати в день Именования отмечали совершеннолетие и достижение брачного возраста. Многие получали и наследство. Чародеям выдавали амулеты и отправляли в академию Оденского брода постигать запредельное искусство, которое являлось их истинным призванием.

В племенах же церемония Именования делала юных горцев полноценными членами общины, они начинали по-настоящему трудиться и посещали храмы, и с этих пор начинался период ухаживаний.

Хан не относился ни к тем, ни к другим. Его шестнадцатый день рождения минул несколько месяцев назад и остался в прошлом. Мать, правда, принесла медовый пирог из пекарни на углу и напомнила сыну, что ему надо найти нормальную работу. И никакой церемонии, отмечавшей превращение Хана из литлинга во взрослого. Он просто тихо пересек возрастной рубеж, как и любое не наделенное никакой значимостью существо.

Несмотря на то, что Хан испытывал зависть, Танцующий с Огнем казался более несчастным. Может, у друга возникли трудности с выбором призвания? Вдруг Ива заставляет его стать тем, кем он быть не хочет?

Как-то раз, когда парни выбрались порыбачить, Хан попытался поговорить с приятелем. Хотя бы кто-то захотел половить с ним рыбу. На самом деле Танцующему не терпелось убраться подальше от поселения. Ради этого он бы согласился на что угодно.

– Итак, – начал Алистер и поводил заброшенной удочкой с наживкой, чтобы привлечь рыбу. – Слушай, Любопытная Птаха не общается со мной. И ходит с гордо поднятой головой.

Танцующий с Огнем ухмыльнулся.

– Она поговорит с тобой, не переживай. После церемонии, – юноша тоже забросил удочку в воду, улегся на берег реки и зажмурился. Его глазные впадины напоминали огромные синяки на непривычно бледном лице.

– Если… если мне нужно было бы выбирать, я бы не смог определиться, кем я хочу стать, – Хану казалось, что он говорит невероятно громко на фоне молчаливого друга. – У меня уже была куча призваний.

– Работа – никакое не призвание, – пробормотал Танцующий. – Поверь мне.

– А в чем разница? – поинтересовался Алистер, воодушевленный ответом.

– Призвание – не слой краски, который можно взять и нанести. Или сменить, когда тебе захочется. Призвание – то, что уже есть в тебе. И у тебя нет выбора. Если ты примешься за другое занятие – тебя ждет неудача, – последнее было сказано с невероятной горечью.

Хан кивнул. Иногда он думал, что никогда не сбежит от своей прошлой жизни главаря банды Тряпичного рынка. Если ты хорош в чем-то, если создал себе репутацию, это приклеивается к тебе и преследует до конца дней.

Парень покрутил серебряные браслеты на запястьях. Они как будто символизировали ограниченность его выбора. Если бы только он избавился от них, возможно, он бы мог стать кем-то другим. По крайней мере, он бы уже не был настолько узнаваем.

– Думаю, очень важно – понять, что у тебя есть именно твое дело, – произнес Хан. – Что бы ты решил, будь у тебя выбор?

Танцующий с Огнем открыл глаза и сощурился от солнечных лучей, проникающих сквозь листву деревьев.

– Ну… мне бы понравилось быть подмастерьем мастера золотых дел из Демонаи. Вроде Елены. Я бы хотел научиться делать украшения, амулеты и предметы, наделенные силой.

На ярмарках горец всегда изучал прилавки с изделиями из золота и серебра.

– А ты ее спрашивал? – поинтересовался Хан.

Друг смежил веки.

– Она не возьмет меня.

Странно. Елена знала Танцующего и понимала, что юноша будет усердно и честно трудиться.

– А можно менять призвание? Или вы ограничены в выборе? И обязаны заниматься чем-то одним всю жизнь?

– По-разному, – ответил горец. – У некоторых из нас нет выбора совсем, – он прижал ладони к щекам. Затем резко встал и побрел в лес. Удочка так и осталась в воде.

Спустя неделю после прибытия в Марисские Сосны Хан решил навестить Люциуса Фроусли. Юноша должен был сообщить старику, что уже не сможет доставлять его товар в Феллсмарч. Алистер надеялся, что у Люциуса найдется для него работенка, не требующая похода в город, но понимал, что это маловероятно.

Парень спустился по дороге, ведущей в Феллсмарч, после чего свернул на тропу – к лачуге отшельника.

Хижина казалась пустой, как и обычно. Из трубы не клубился дым. Но Люциус не ловил рыбу на пруду и не наслаждался тишиной на склоне. Огонь под перегонным кубом погас, а кирпичи оказались холодными. Такого еще никогда не было. Может, старик и делал все слишком медленно, но порядок он соблюдал.

Хан подкинул дров под перегонный куб и заполнил его, но поджигать не стал.

Озадаченный юноша потоптался на пороге хижины – хотя он и не рассчитывал, что застанет старика дома: ведь выдался такой теплый солнечный весенний денек! Хан мог бы оставить отшельнику записку, но для слепого от нее не было бы никакого толку. У Алистера еще были те самые монеты, которые он должен был отдать Фроусли, но ему совершенно не хотелось оставлять их в хижине, когда хозяин лачуги отсутствовал.

Хан громко постучал. Послышался собачий лай, а затем Пес принялся скрести дверь.

«Должно быть, он все-таки здесь», – подумал парень.

Люциус и Пес были неразлучны.

– Привет! – поздоровался Хан и толкнул дверь хижины. Обезумевший от счастья Пес прыгнул на юношу и принялся облизывать его лицо. – Где Люциус? – спросил Алистер, начиная волноваться.

Когда его зрение привыкло к тусклому свету, он заметил какое-то движение на кровати в углу.

– Люциус?

Светильников, конечно же, не было, но Хан отдернул занавеску. Сразу стало светлее. Старик полулежал на постели, свернувшись калачиком и с бутылью в руке. Он был болен либо пьян.

Парень огляделся. Миска для воды Пса опустела, так же, как и тарелка, в которую Фроусли накладывал собаке еду.

– Люциус! Что с тобой?

– Кто тут? – произнес отшельник дрожащим голосом. А потом он заговорил пронзительно и даже дерзко: – Трусы! Вы и за мной пришли?

– Это я, Хан, – ответил юноша. Не решаясь входить, он замер на пороге. – Ты чего?

Люциус прикрыл ладонью лицо, будто надеялся за ней спрятаться.

– Проваливай! Я знаю, что парень мертв. В курсах уже, понял? Тебе не удастся меня одурачить. Ты получил что хотел! Оставь меня в покое!

Хан подошел к старику и неуклюже похлопал его по плечу. Тот резко отстранился, хватаясь за бутыль, как за спасательный круг.

– Что с тобой? Я – жив. Ты говоришь как сумасшедший.

Старик раскрыл затуманенные глаза.

– Что, не нашли ту проклинательскую штуку? Парень хорошо ее запрятал, да? – он хихикнул. – Да токмо и у меня ее нет, ясно? Делай что хочешь – хоть пытай. Я не могу рассказать того, чего не знаю.

– Хватит! – Алистер терял терпение. – Я принесу тебе поесть.

Если Люциус не кормил Пса, скорее всего, сам он тоже голодал. Хан подошел к колодцу во дворе, наполнил ведро водой и принес его в хижину. Юноша плеснул воды в миску Пса и налил чашку для Люциуса.

– Вот, – он осторожно вынул бутыль из пальцев старика. – Выпей-ка лучше это.

Алистер залез в свою суму, вынул печенье и вложил его в руку Фроусли. Тот никак не отреагировал. Хан отломил кусочек печенья и положил его в рот старику.

Люциус машинально начал жевать, его щетинистая нижняя челюсть задвигалась. Пес шумно лакал воду. Алистер заглянул в шкаф и обнаружил остатки окорока. Парень разделил находку пополам. Одну часть отдал Псу, а второй накормил отшельника. Фроусли еле-еле жевал окорок, запивая каждый кусочек водой. Пес жадно проглотил угощение.

– Я слышал, что ты мертв, – пробормотал старик.

Хан понял, что Фроусли наконец-то пришел в себя.

– Я думал, я виноват во всем. Я же посоветовал тебе оставить проклинательскую штуковину…

– Кто сказал, что я умер? – спросил юноша.

– Мне сказали, что ты был убит у реки, – продолжил рассказ Люциус. – Разодран на части демонами.

На юношу снизошло озарение.

– Так я сам все провернул. Хотел, чтобы меня считали мертвым.

Старик прекратил жевать.

– Значит, они охотятся за тобой? Байяры?

Снова эти Байяры.

– Нет. Не чародеи, а «синие мундиры». Королевская стража. Они считают, что я убил дюжину человек.

– Фу! – Люциус с облегчением вздохнул. – Слава Создательнице, что не кто-нибудь пострашнее.

– А это довольно страшно! – взорвался Хан. – Я не могу жить дома. Не могу нормально работать. Я застрял на Ханалее.

– Есть вещи и похуже, – отшельник опять принялся за еду. – А ты убивал их? Ну… тех людей?

– Нет! Нет! Ты ведь достаточно умен, чтобы это понять. Я не имею к убийствам никакого отношения. Или стараюсь не иметь.

– Погоди-ка. Когда шумиха затихнет, «синие мундиры» вновь начнут брать взятки, – Фроусли облизал пальцы и принялся искать бутыль.

Хан положил руку старика на чашку с водой.

– Я думаю, тебе надо попить воды.

Люциус помолчал.

– Получается, ты перебрался в Марисские Сосны? – вдруг спросил он.

– Пока да. Я не смогу доставлять твой товар в город, пока я здесь. Мне очень жаль.

– А где та штуковина?

– Я запрятал ее. В городе, – Хан подумал, что теперь амулет будет сложно достать.

Фроусли откашлялся и по-стариковски сплюнул на пол.

– Может, тебе стоит отправиться на юг, в Брюнсваллоу… Или на восток, в Меловую гавань, и устроиться на работу у причала? Там-то будет безопаснее.

– Вообще, – Хан потер серебряные браслеты. – Ну… я думал про Тамрон или Арден. Это не очень далеко. Я смогу бывать дома и видеться с мамой и Мари.

– Там же война, парень. Ты че, не слыхал?

– Я могу пойти в солдаты, – ответил юноша.

Это была его самая оригинальная мысль.

Люциус резко опустил чашку с водой.

– Солдатом? Что за идиотская идея, парень?

Такой реакции от Фроусли, который обычно был добродушен до крайности, Хан не ожидал.

– А что? Неплохие деньги получу. Службе не нужно обучаться и не надо…

– Ты уже обучился, парень! И должен понимать, что ты не хочешь становиться солдатом. Я и так настрадался, считая себя виновным в твоей смерти. В наши дни жизнь служивого ни в грош не ставится. Вот ежели бы ты был офицером, у тебя бы появились кой-какие шансы.

– Чтобы стать офицером, нужно закончить академию, – заявил юноша. – У меня не хватит денег на обучение. Я подумал, что смогу накопить монет, когда пойду в солдаты, ну а потом я поеду в Оденский брод…

– Хорошая идея! – с сарказмом фыркнул отшельник. – Думаешь, тебя одноногого примут во Вьен? Или слепого, как я? С легкими, сожженными ядами, которые использует принц Ардена? Ты что, хочешь закончить, как твой отец?

– Ты прав, Люциус! У меня большой выбор! – Алистер задался вопросом, почему все считали своим долгом читать ему нотации. – Может, мне собирать тряпки? Я умею чистить конюшни. А если мне заделаться ярким парнем: монеты – рекой, да еще и одежка…

– А Джемсон не хочет взять тебя в учителя? – перебил юношу Фроусли.

«Откуда ему известны такие вещи?» – удивился Хан.

– Я не собираюсь загадывать. Кроме того, этот мост я сжег, – произнес он вслух, вспоминая капрала Бирна и Ребекку с ее зелеными глазищами, способными приковать тебя к стене.

Казалось, что с того времени прошла целая вечность, но Хан готов был поспорить, что никто ни о чем не забыл.

Воцарилась тишина. Каждый увлекся собственными мыслями.

– Забавно, что они не пришли за тобой, – в конце концов вымолвил Люциус. – Байяры то есть.

– Вероятно, проклинательская штуковина не так ценна, как ты предположил, – сказал Хан.

Фроусли нахмурился и покачал головой.

– А может, они просто не знают, кто я, – добавил юноша.

– Хм-м-м. Вот и будем надеяться на это, парень, – подытожил отшельник. – Будем надеяться.