Уильям Тир был чем-то глубоко обеспокоен. Кэти была в этом уверена.

Даже спустя год совместной работы, она знала Тира не слишком хорошо. Он был не из тех, кого легко узнать поближе, потому что он не любил открывать душу. Кэти думала, что даже ее мама не до конца понимала его. Иногда Кэти казалось, что она почти видит тот груз, который несет Тир, заставляя по-стариковски горбиться, и тогда его тревога передавалась и ей.

Она сидела на земле посреди Пояса, узкой полоски густого леса к северу от Города. Кроны деревьев здесь были такими густыми, что лишь редкие лучики света падали на сухую траву.

– Толчок! – рявкнул Тир. – У него слабая позиция, видишь? В этот самый момент ты должна использовать вес своего тела, чтобы сократить дистанцию и прикончить его. Если ты прижала человека к земле, и в руке у тебя нож, считай, ты победила.

Кэти обняла колени руками, пытаясь сосредоточиться на происходящем на тренировочной площадке, где напряженно кружили Гэвин и Вирджиния. У каждого в руках был нож, но оружие сейчас было не главным; сегодняшнее занятие посвящалось технике нападения. Кэти не проявляла невероятных успехов во владении ножом, и была недостаточно крупной, чтобы давить массой, но зато она была одной из самых быстрых среди них, и хорошо чувствовала свое тело, доверяя рефлексам. Вирджиния была выше и сильнее, но никак не могла найти место для толчка, поэтому спустя пару секунд Тир объявил перерыв и начал показывать, что она пропустила. Вирджиния смотрела недовольно, но Кэти не думала, что ей это повредит. Обучение проходили девять человек: Кэти, Вирджиния Уоррен, Гэвин Мерфи, Джесс Олкотт, Джонатан Тир, Лир Уильямс, Бен Хоуэлл, Ален Гарви и Морган Спрус. У всех у них были свои сильные стороны, но сила Вирджинии была самой ценной: она была абсолютно бесстрашной. Кэти многому научилась за последний год, но бесстрашию нельзя было научиться, а она жаждала обладать им.

– Вирджиния, садись и смотри. Может быть, тебе удастся заметить его на этот раз. – Тир щелкнул пальцами. – Ален, нападай на Гэвина.

Ален поднялся со своего места на краю площадки и с опаской направился к Гэвину. Эти двое были хорошими друзьями, но Ален был самым слабым бойцом в команде, и Гэвин знал это; в его глазах появилась самоуверенность. Кэти покачала головой. Гэвин был хорошим бойцом, но был чересчур высокомерным, из-за чего частенько попадал в неприятности.

– Сожмись, Гарви! – крикнула тетя Мэдди, сидящая рядом с Тиром. – Или он собьет тебя с ног!

Ален опустил плечи, плотнее прижал руки к телу и потянул нож из ножен на поясе. Их ножи были грубыми и мало чем отличались от наконечников копий с рукоятками, которые работники на ферме использовали для забоя скота. Но Кэти как-то подслушала, как тетя Мэдди говорила ее маме, что Тир сделал для всех них настоящие ножи, бойцовские. Такое оружие нужно было делать втайне и втайне носить – иногда Кэти казалось, что за тот долгий год, что прошел с того разговора с Тиром, ее жизнь переполнилась секретами, как кастрюля выкипающим супом – но они получат оружие, как только будут готовы. Кэти едва сдерживала нетерпение.

Ален был выше Гэвина, но тот лучше всех из них обращался с ножом, и в придачу был юрким, как ящерица. Всего за несколько секунд он оказался за спиной у Алена, схватил его за руку с ножом, а затем начал целенаправленно и методично колотить его запястье об его же колено в попытке заставить выронить нож.

– Захват! – объявил Тир, выходя на площадку. Мама двинулась следом, неодобрительно глядя на дерущихся.

– Что бы случилось, будь драка настоящей, Гэвин? – требовательно спросила мама.

– Я бы держал его, – ответил Гэвин без единой эмоции. – Сломал бы ему запястье, а затем – колено.

– Поражение ничего не значит на этой площадке, – сказал Тир Алену. – Но в настоящей жизни, в настоящей драке, поражение – это мгновенная смерть. Это нужно понимать и помнить.

Краем глаза Кэти заметила, как угрюмо кивнула Вирджиния. Они были своего рода подругами, хотя Вирджиния была слишком сурова, чтобы действительно с ней дружить. На прошлой неделе, во время спора о дележе урожая, Вирджиния схватила мистера Эллиса за горло, и если бы несколько взрослых не оторвали ее от него, задушила бы его голыми руками. В Городе времен детства Кэти драк не было; если у людей были разногласия, их обсуждали. А теперь, казалось, новые ссоры вспыхивают чуть не каждую неделю, и Кэти частенько задумывалась, не должны ли они стать миротворцами, не эти ли проблемы предвидел Уильям Тир.

Рядом с Вирджинией Джонатан Тир внимательно следил за двумя фигурами в центре площадки, фиксируя и запоминая. Джонатан Тир как две капли воды походил на отца во всем, кроме огромных, темных глаз. Глаз Лили; Кэти часто отмечала это сходство. Джонатан не был ни хорошим, ни плохим бойцом; Кэти уже удавалось победить его, хоть он и был на год старше. Но вряд ли это имело значение. Каждое мгновение своей жизни Джонатан учился. Кэти ясно видела это, видела, как эти темные глаза записывают информацию и отправляют ее для дальнейшей обработки в огромную комнату, которой был мозг Джонатана. Комната? Черт возьми, это был целый дом.

– Гэвин, замена. Лир, нападай на Алена.

Лир вскочил со своего места, и Кэти почти услышала стон Алена. Лир не был лучшим бойцом среди них, но пользовался уважением, потому что был умен. Его отец, погибший во время Перехода, был одним из ближайших соратников Уильяма Тира, и мама часто говорила, что Лир унаследовал мозги своего отца. Он был учеником старого мистера Уэлланда, их историка, и уже начал писать собственную историю Города. Но не Перехода; никто из них не знал всего о том времени, а ответы, которые они получали от взрослых, были раздражающе расплывчатыми. По словам Гэвина, Лир собирался записывать все события в истории города на протяжении своей жизни, а затем опубликовать документ на смертном одре. Никто не хотел драться с парнем, способным строить так далеко идущие планы.

– Сужаем круг, – велела мама. – Меньше места для ошибок.

Все придвинулись ближе.

– Начали.

Лир обошел Алена, замершего без движения. Ален был их слабым местом, и Кэти возмущала сама мысль об этой слабости; здесь для нее не было места.

Она нахмурилась, пытаясь заставить замолчать противный голосок в голове. В последние дни в ее мыслях стало появляться что-то шизофреническое; казалось, каждую возникшую в голове идею можно определить, как принадлежащую либо Роу, либо Тиру. Ален не был хорошим бойцом, но, как и большинство детей Перехода, обладал другими талантами – например, феноменальной ловкостью рук. Невозможно обыграть Алена в карты, особенно если игра идет не на интерес; он успел выиграть у Кэти несколько мотков лучшей лимонной пряжи, прежде чем она поняла это. Каждую осень на празднике урожая Ален устраивал магическое представление, которое впечатляло даже взрослых, а уж детей приводило в полный восторг. Может быть, из него не вышел отличный боец, но Кэти понимала, что собрать столь разных людей в одной команде – это дорогого стоит. Ведь каждый из них уникален и наделен своими достоинствами и недостатками, имеет свои интересы и странности. Вместе они создавали неповторимое сочетание, словно герои книг. Этой мысли учил их Город еще до того, как они начали ходить:

«Ты особенный, все мы особенные. Но ты не лучше. Важен каждый».

Однако Роу не понимал ценности таких сочетаний. Кэти частенько пыталась донести до него эту мысль, но не была уверена, что ей это удалось. Роу не терпел неэффективности, и иногда его мысли вторили мыслям самой Кэти, подавляя голос Тира, заглушая его.

Лир перестал кружить и атаковал, быстро и молча. Он мгновенно скользнул Алену за спину, и обхватил шею друга руками, захватив того в замок.

– Захват.

Уильям Тир стоял скрестив руки и пристально смотрел на Алена. В его глазах мелькнула жалость, но они оставались холодны, и Кэти внезапно поняла, что Ален ходит по тонкому льду.

– На сегодня хватит. Все отправляйтесь на обычные занятия.

Лир выпустил Алена, который тут же отошел, спотыкаясь и потирая горло. Лир похлопал друга по спине, и Ален в ответ добродушно усмехнулся, но его взгляд оставался мрачным; Кэти была уверена, что он тоже понимал всю ненадежность своей позиции. Гэвин здорово его потрепал, но это же был Гэвин, настолько убежденный в своей одаренности, что частенько сам того не замечая, путал ее с жестокостью. Гэвин приглашал ее на прошлогодний летний пикник, но, даже несмотря на то, что он был очень симпатичным, Кэти ему отказала. Была в нем какая-то безжалостность, готовность крушить все на пути к своей цели.

Кэти не верила, что он может ценить что-то превыше себя самого.

«Да ладно! – мелькнула издевательская мыслишка. – А Роу, что, лучше?»

Нет, но Роу об этом знал, и не строил иллюзий на свой счет. Так что разница была огромной. Может, Роу и не был добряком, но Гэвин был просто дураком. Он даже читать не любил.

Тир, тетя Мэдди и мама ушли с просеки, направившись на запад, в сторону города. По пути мама едва заметно кивнула Кэти, отмечая, что та сегодня неплохо справилась. Гэвин, Хоуэлл, Ален и Морган скрылись между деревьев к востоку от просеки, чтобы обойти холм и двинуться на юг, к скотному двору. Джесс направилась к подножию холма, на лесопилку, и Вирджиния пошла следом; она входила в большую группу, занимавшуюся исследованием и описанием обширных территорий вокруг Города – Земли Тира, как ее теперь называли, несмотря на то, что самому Тиру это не нравилось. У каждого из них были другие занятия, призванные маскировать их встречи на просеке; даже Джонатан Тир днем был занят, трудясь на молочной ферме. Но ни одно из этих занятий не могло сравниться с уроками Тира. Он учил их драться, но это была лишь половина обучения. У Кэти часто возникало странное чувство, будто он учит их быть лучше, и не словами, а собственными примером. Более хорошими людьми, более хорошими членами общества. Во время этих уроков голос Роу не исчезал из головы Кэти, но становился заметно глуше. В мире Роу Алена вышибли бы давным-давно, но идеям Роу об исключительности, его принципу «человек человеку волк» не было места на этой просеке.

Кэти с минуту посидела, прежде чем подняться и начать отряхивать штаны от налипших травинок. Она могла себе позволить немного опоздать на овечью ферму; работником она была усердным и мистер Линн, глава прядильщиков и красильщиков, считал ее практически святой. Наверное, замечания она дождалась бы не ранее, чем после недели прогулов.

На другом конце просеки все еще сидел Джонатан Тир, уставившийся прямо перед собой. Он выглядел мрачным и уставшим, почти сонным, и Кэти пошла прочь, решив не трогать его; Джонатан был ужасно странным! Кэти подумала, что даже в их обществе, ценящем индивидуальность, было трудно найти место для Джонатана Тира. Он был сыном своего отца, и одно это могло бы придать ему определенный статус, но Джонатан не принимал ни один из тех знаков внимания и почитания, что Город был готов дать ему; он словно не знал, что с ними делать. Большую часть его времени занимали книги, и он частенько просиживал часы напролет в темной нише на втором этаже библиотеки. Даже во время уроков на просеке он казался отстраненным, отрезанным от того дружеского общения и сладостного чувства избранности и причастности, которым наслаждались все остальные. Он был странным, просто странным, и первым порывом Кэти было просто молча уйти.

Но дойдя до края просеки, она замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. В голове зазвучал голос мамы, голос из детства Кэти, и она говорила: когда ты видишь, что у твоего соседа проблемы, как бы ты к нему ни относился, о чем бы с ним ни спорил прежде, ты не уходишь. Ты помогаешь.

Джонатан Тир выглядел так, словно у него серьезные проблемы.

Раздраженно вздохнув, Кэти развернулась и направилась к нему.

– Ты в порядке?

Джонатан не ответил, просто сидел и смотрел прямо перед собой. Кэти опустилась на корточки и заглянула ему в лицо, догадываясь, что выражение, принятое ею за усталость, означало сосредоточенность, словно Джонатан пытался разглядеть что-то вдалеке. Кэти обернулась, но увидела лишь стену деревьев на том краю просеки.

– Джонатан?

Она щелкнула пальцами у него перед лицом, но он даже не моргнул. Его зрачки были расфокусированы, и Кэти испугалась – вдруг у него случился какой-то приступ и нужно срочно звать на помощь. Но остальные ребята уже разошлись. Не было слышно даже звука их шагов, только музыка леса, птичьи трели и тихий шелест листвы, которую шевелил легкий полуденный ветерок.

Кэти медленно, неуверенно, протянула руку и коснулась плеча Джонатана. Он дернулся, но зрачки не сфокусировались, и когда его взгляд, по-прежнему пустой и невыразительный, остановился на ней, Кэти с дрожью ощутила, что парень смотрит сквозь нее.

– Все пропало, – прошептал он. – Пропащий город, пропащая земля. Ты и я, Кэти. Ты, я и нож.

На последнем слове Кэти отскочила, инстинктивно схватившись за рукоять ножа. Джонатан схватил ее за запястье ледяными пальцами, и уголки его губ приподнялись в мрачной улыбке.

– Мы пытались, Кэти, – прошептал он. – Мы сделали все, что могли.

Тихо вскрикнув, она вырвала свое запястье из захвата. Джонатан моргнул и его зрачки сжались, реагируя на пробивающиеся на поляну лучи солнца. Он уставился на нее, приподняв бровь.

– Кэти?

Она отшатнулась назад. Ее сердце все еще стучало, как бешеное, и ей не хотелось стоять слишком близко к нему. Она чувствовала, что опасность исходит от него, распространяется волнами, как жар от костра.

– Ты спал, – отважилась сказать она.

«Спал, – язвительно прозвучало в ее мозгу. – Он впал в транс, или вроде того, как делает Энни Фаулер, когда ее просят сказать, какая погода будет завтра».

Но Энни всего лишь на мгновение прикрывает глаза, прежде чем предсказать погоду, как правило, верно. Это совсем не походило на то, что случилось с Джонатаном. У него это было почти как…

– Занятие окончено? – спросил Джонатан.

– Да. – Она выпрямилась и протянула ему руку. Она просто поднимет его на ноги и на этом все. Хватит с нее на сегодня добрососедской взаимопомощи. Она уберется отсюда, вернется на овечью ферму, займется окраской шерсти и забудет эту странную сцену.

Но вместо этого, она почувствовала, как с губ помимо воли слетает вопрос:

– Что ты увидел?

Он нахмурился.

– В каком смысле?

Она потянула его вверх.

– Твой отец впадает в трансы. Мама мне о них рассказывала. Ты сейчас впал в такой. Что ты видел?

– Ты не должна никому рассказывать.

– Почему нет? Не моя вина, что тебя накрыло в середине занятия.

Он схватил ее за плечи, и Кэти напряглась, внезапно осознав, что он почти на фут выше нее. Она потянулась было к ножу, но, прежде чем ей удалось коснуться рукоятки, Джонатан отпустил ее и отшатнулся назад.

– Прошу прощения, – сухо сказал он. – Но я не хочу, чтобы кто-нибудь об этом узнал.

– Почему нет? – озадаченно спросила Кэти. – Я была бы рада обладать видением. Я не получила никакого дара после Перехода.

Джонатан окинул ее оценивающим взглядом.

– Всю мою жизнь люди следят за мной, ждут, когда же я стану Уильямом Тиром в миниатюре. И это нормально; я понимаю, почему они этого ждут. Но династии – это зло. Кого бы они ни выбрали следующим главой этого города, его должны выбрать не за то, что он чей-то там сын. Им будет проще принять верное решение, если меня посчитают таким же, как все.

– И не тяжело тебе скрываться?

– Не особо. Я провожу большую часть времени в одиночестве.

Кэти смущенно опустила глаза. Она всегда считала, что Джонатан всегда такой отстраненный именно из-за неумения общаться; ей никогда не приходило в голову, что он может держать дистанцию намеренно. При воспоминании обо всех ехидных комментариях, которые они с Роу отпускали в его адрес, она почувствовала острый прилив стыда.

– Не надо, – сказал Джонатан, заставив Кэти подпрыгнуть. – Именно такое впечатление о себе я и пытался создать.

Кэти опять отступила в испуге. Неужели он услышал ее мысли? У нескольких подростков в городе были зачатки таких способностей; Кэти узнала это из подслушанного разговора мамы и тети Мэдди. Мама сказала, что Уильям Тир велел им не распространяться о таких вещах, чтобы не заставлять детей Перехода чувствовать себя не такими, как все. Роу мог делать невероятные вещи с огнем; это был его талант, так же, как у Элли Беннет был талант находить воду, а у Мэтта вон Вай – заставлять вещи исчезать. Роу тоже не выставлял свои способности напоказ; только Кэти – ну, и, может быть, мать Роу – знала, что именно благодаря им из Роу вышел такой замечательный слесарь по металлу. Кэти, рожденная почти через два года после Высадки, не получила никаких сверхспособностей, и часто завидовала тем, у кого они есть. Но она понимала, что раскиданные по всему Городу, как крашенные яйца на Пасхальном празднике, дети Перехода с их крохами магии очень сильно отличались от Джонатана. Он был словно окутан силой. Кэти посмотрела вниз и увидела, что все волоски на руках встали дыбом. Руку с ножа она так и не убрала.

– Я не представляю опасности для тебя, – заверил ее Джонатан.

Может и нет, но все равно опасность в нем чувствовалась, и Кэти судорожно пыталась понять, почему. Не она ли только что думала о том, что все в Городе одинаково важны, и их таланты, собранные вместе, образуют замечательное сочетание?

Кэти моргнула. Она вдруг задалась вопросом, что сказал бы Роу, узнай он то, что узнала сейчас она, но ответ пришел почти мгновенно.

Да, это был голос Роу, но Роу не было рядом в тот вечер, он не сидел на скамье рядом с Тиром, проникаясь его силой духа, его величием. Тир договорился с их наставниками, чтобы они обеспечили прикрытие на время тренировок и притворились, что все ученики отрабатывают свое время полностью, хоть это и было не так. До сих пор это прикрытие держалось. Но иметь тайны от Роу было совсем другим делом; он знал, что Кэти с ним не до конца откровенна, и из-за этого между ними появилась крошечная трещинка. Кэти ненавидела эту трещинку, но ничего не могла с ней поделать. И хотя ее по-прежнему раздражал привычка горожан осуждать все и вся и присущее им лицемерие, она знала, что никогда не пойдет против Уильяма Тира. Тир не хотел, чтобы ему поклонялись, как богу, или славили, как короля; в таком поклонении крылась огромная опасность для столь ценимой им демократии. Но Кэти все равно боготворила его. А теперь перед ней стоял его сын, чудак из ее школы, парень, которого она всегда считала совершенно неинтересным, и сила Уильяма Тира расходилась от него волнами. Новая, никогда раньше не посещавшая ее голову, мысль возникла у Кэти: а что будет с Городом, когда не станет Уильяма Тира?

– Не могла бы ты убрать руку с ножа? – попросил Джонатан.

Она убрала. Джонатан расслабился, медленно опустившись на корточки, и Кэти внезапно вспомнила, что он всего на год старше нее.

Пару мгновений назад ей казалось, что между ними десятилетия разницы.

– Я никому не скажу, – сказала она.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. Кэти пришлось отвести взгляд, потому что эта улыбка потрясла ее, практически ослепив своей искренностью. На секунду ей захотелось попросить у него прощения. Снова всплыли воспоминания о том вечере, когда она сидела рядом с Уильямом Тиром на скамье и понимала, что сделает все, о чем он только попросит. Тиры были опасными людьми, и дело было вовсе не в умении обращаться с ножом.

– Спасибо, – сказал Джонатан.

Кэти посмотрела на часы. Ей давно уже было пора на ферму, но что-то все еще не давало ей уйти, и когда она поняла, в чем дело, это понимание ее просто оглушило: она ждала разрешения уйти.

– Ступай, – сказал Джонатан, и Кэти, спотыкаясь, побрела к краю просеки. Ее мысли разбегались, а по коже бегали мурашки. Так, наверное, чувствовали себя деревья после удара молнии.

Она обернулась, но Джонатан уже исчез. Кэти продолжила свой путь, постепенно забирая на восток, чтобы выбраться на тропу, огибающую склон и ведущую к Хай Роуд. Тропу она нашла, но ощущение удара молнии так и не исчезло.

«Что произошло? – спрашивала она себя, хотя и понимала, что ответа не получит. – Что произошло со мной там?»

Она не знала, но, по крайней мере, одна мысль четко отпечаталась в мозгу: ей придется хранить очередную тайну. Не от Города – это было несложно – а от Роу. Очередной секрет расширит трещину между ними, и Кэти чувствовала, как эта трещина делит ее саму на две половинки. Тир и Роу были сейчас так далеки друг от друга, словно стояли на разных сторонах пропасти, и где же теперь Кэти должна была установить свой флаг?

«Я могу быть на обеих сторонах!» — продолжала убеждать себя она, но даже в мыслях ее голос звучал пронзительно и тревожно, как у человека, скрывающего ложь.

Стук.

Кэти резко проснулась, вынырнув из сна о полете в непроглядную темноту. Стук повторился, и на секунду ей показалось, что ее сон мягко и плавно, как это частенько бывает у снов, меняется, переходит в воспоминание о стихотворении, которое ей в детстве читала мама. Это ворон стучал в ее окно, а Кэти не могла его открыть. Ведь за ним ее ждало лишь безумие.

Очередная серия легких постукиваний. Внезапно Кэти поняла, что уже не спит, а звук, который ее разбудил, это постукивание пальцами по тяжелому широкому ставню, который ее мать повесила снаружи на петлях. В отличие от застекленных окон из ее книг, ее собственное окон было закрыто досками, и потому Кэти не могла увидеть, что там снаружи.

«Ничего, – шепнул разум. – Ничего хорошего. Забудь и иди спать дальше».

Но этот стук было трудно игнорировать. К тому же, он становился все громче и быстрее, грозя, в конце концов, разбудить маму. Кэти сделала глубокий вдох, напомнила себе, что она свирепый зверь, дернула засов и открыла ставень.

Роу скрючился под подоконником, уставившись на нее своими черными глазами, поблескивающими в лунном свете.

– Оденься потеплей и вылезай.

– Куда? – спросила она.

– Наружу.

– А сколько сейчас времени?

Она нащупала часы на прикроватном столике.

– Половина третьего. – Роу продемонстрировал ей какой-то черный, бесформенный ком. – Я захватил нам плащи. Думаю, в них мы легко пройдем мимо взрослых.

Кэти не шевельнулась. Все ее тело протестовало против этой авантюры, но темнота за спиной Роу казалась невероятно притягательной. Он мог нарушать правила и не попадать при этом в неприятности. Но Кэти была не столь храброй.

Роу улыбнулся.

– Что за сомнения? Ты же меня знаешь, Кэти; я никогда не попадаюсь.

Она отшатнулась, внезапно ощутив легкую дрожь при воспоминании о той послеобеденной беседе с Джонатаном Тиром. Неужели теперь ее мысли мог прочитать кто угодно? Она с подозрением посмотрела на Роу, гадая, уж не обманывал ли он ее все эти годы.

– Ты, что…

– Я тебя знаю, Рапунцель. Когда это нам требовалось волшебство, чтобы читать мысли друг друга?

И это была правда. Иногда они достигали такого идеального взаимопонимания, что могли вовсе не разговаривать.

– В любом случае, чего тебе бояться? – потребовал ответа Роу, облокотившись скрещенными руками на ее подоконник. – Меня?

Нет, не то, чтобы она боялась именно Роу, просто Кэти трудно было объяснить. Как обычно, Роу предлагал нечто дикое, темное и запретное: как ночь за ее окном. Если ее поймают на улице после комендантского часа, накажет ее не только мама. Ей придется иметь дело с Уильямом Тиром. А он может даже исключить ее из стражи.

– А почему ты вообще здесь? – в свою очередь спросила она. – Что насчет Мии?

Роу пожал плечами, и Кэти легко догадалась, что он имел в виду. Может, он и спит с Мией Гиллон на этой неделе, но Мия подождет, так же, как и остальные женщины Города готовы были ждать Роу. У него был обширный выбор подружек, и он весьма охотно им пользовался, но ни одна из них не имела для него большого значения. Кэти эта мысль почему-то успокаивала. Магический круг, объединявший их с детства, был по-прежнему прочен, слишком прочен для того, чтобы его удалось разрушить какой-то нелепой Мии Гиллон.

Роу практически улегся на подоконник, помахивая перед ней плащом.

– Последний шанс, Рапунцель.

Кэти трясущимися пальцами вцепилась в плащ.

– Мне нужно одеться.

– Жду снаружи. Давай побыстрей.

Дрожа, Кэти закрыла ставень. Желудок скрутило узлом, как обычно, когда она знала, что может попасть в неприятности. По ощущениям было похоже, что ее вот-вот вырвет.

– Что ты творишь? – шипела она себе, натягивая плотные шерстяные штаны и самую теплую рубашку. – Зачем тебе все это?

Ответа у нее не было. Кэти снова вспомнила Джонатана Тира, его отца, свою маму, книги… но все они принадлежали ее дневной жизни, а сейчас была ночь.

– Как глупо, – твердила она, перекидывая ногу через подоконник. – Глупо, глупо, глупо.

Затем спрыгнула на землю и плотно притворила за собой ставни. Петли тихонько скрипнули, заставив ее поморщиться. Без щеколды ставни прилегали неплотно, оставляя зазор около дюйма, но с этим ничего нельзя было поделать. Трава под ее окном была влажной от ночной росы, и Кэти тут же почувствовала, как намокают ее толстые войлочные ботинки. Но ее ноги, словно по собственной воле, уже несли ее на улицу, где в плаще с капюшоном ее дожидался молчаливый Роу. Он взял ее за руку, и Кэти ощутила, как непонятный трепет наполняет ее тело.

– Идем.

Они поспешили сначала вверх по улице, а затем вниз, в сторону южной границы города. Туман стелился по склону, скрывая все, кроме нескольких ярко освещенных фонарных столбов. Вокруг было тихо, и эта тишина, как ничто другое сегодня, заставила Кэти осознать свое странное переходное положение – из ребенка она превращалась во взрослого. Все дети лежали в кроватях, а они с Роу, уже не дети, но еще не взрослые, крались по темным ночным улицам, нарушая все правила.

Через пару минут улица окончательно ушла вниз. В этом тумане Кэти полностью потеряла ориентацию, но Роу, похоже, знал, куда идет. Он потянул подругу за руку, заставляя свернуть с улицы в проход между кучкой домов. Кэти не знала, почему он так уверен, что идет правильно; она, к примеру, не могла ничего разглядеть дальше, чем на пять футов. Ее ботинки насквозь промокли, и пальцы ног начали неметь от холода. Дома закончились, и теперь они шли по лесу, сквозь деревья и кусты, которые Роу легко обходил, таща Кэти за собой. Туман стал рассеиваться, когда они спустились ниже, и скоро Кэти уже могла разглядеть, куда идет. Они были в Дальнем Тупике, последней части города перед лесом, наступающим с востока. Роу работал здесь в слесарной мастерской Дженны Карвер, и вскоре Кэти поняла, что они направляются именно туда.

– Роу, что…

– Ш-ш.

Мастерской Дженне служил обшарпанный деревянный сарайчик, никак не защищенный от безжалостных ветров, атакующих восточный склон холма. Кэти полагала, что дверь должна быть заперта, ведь Дженна хранила здесь те ценности, что люди приносили ей на ремонт, но, когда они поднялись на крыльцо, Роу вытащил ключ.

– Где ты его взял?

– Сделал дубликат.

Кэти покачала головой, удивляясь собственной наивности. Помимо всего прочего, Роу и Дженна занимались изготовлением замков и ключей. Немногие в городе запирали дверь, но все поставили замки. Кэти подозревала, что эта странность, как и многие другие, как-то связана с предпереходной жизнью, но полной уверенности у нее не было. Все взрослые одинаковы: они с радостью рассказывали о самом Переходе – хоть и не упоминая никаких координат – или о мировой истории, но период перед самым Переходом, где-то около тридцати – сорока лет, был темным пятном в сознании Города. Они явно решили похоронить в памяти причины, заставившие их решиться на Переход сюда.

Кэти вошла в мастерскую следом за Роу и, дрожа от холода, ждала, пока он зажжет лампу.

– Надеюсь, оно того стоит, Роу. Я ужасно замерзла.

– Стоит, – подтвердил Роу, роясь в одном из ящиков стола Дженны. – Посмотри!

Он протягивал ей темный драгоценный камень, мерцающий множеством граней. Даже в тусклом свете лампы Кэти без труда узнала в нем камень Уильяма Тира, тот самый, который она держала в руках больше года назад, но ей пришлось сделать вид, что она видит его впервые.

– Что это? – спросила она. В глубине души родилось сожаление, то же самое, что она обычно чувствовала, говоря Роу неправду о том, чем занимается целыми днями. Сколько тайн появилось теперь!

– Это Уильяма Тира, – ответил Роу. – Он отдал его Дженне, чтобы она сделала кулон с серебряной оправой. Предполагается, что я о нем не знаю.

– Тогда откуда ты узнал?

– Я подслушал, – ухмыльнулся Роу. Кэти хорошо знала эту ухмылку, но сейчас она показалась ей почти отвратительной. Ей не нравилось видеть сапфир Уильяма Тира в руках Роу.

– И ради этого ты меня сюда притащил?

– Это не просто камень! – запротестовал Роу. – Вот, возьми его.

Кэти взяла. Но не ощутила ничего из того, что запомнила с того разговора на скамье, лишь холодную поверхность камня, чьи острые грани неприятно кололи ладонь. Роу смотрел на нее с нетерпением, но мгновение спустя удивленно приподнял бровь.

– Неужели ты этого не чувствуешь?

– Чего?

– Магию, – последовал ответ.

– Магию, – повторила Кэти, и ее голос сочился сарказмом.

– Это настоящая магия, Кэти! Я ее чувствую, когда держу камень!

Кэти окинула его неприязненным взглядом, но где-то внутри, за сожалением о собственной неискренности, вспыхнула внезапная, острая боль. Роу пылал искренним энтузиазмом; Кэти давно не видела, чтобы он чем-то так увлекался. Когда он держал камень, с ним происходило нечто… магическое. Почему тогда ничего не произошло с Кэти? Она крепко сжала камень в кулаке, но так ничего и не почувствовала, даже того согревающего покалывания, что запомнилось по прошлому разу. В ее руке он оставался обычным камнем.

– Что за магия?

– Он показывает мне разные вещи! – В глазах Роу пылало воодушевление. – Прошлое. Переход. Я знаю, что случилось, Кэти! Я знаю, что от нас скрывают!

Он умолк, ожидая ее вопроса, но она не стала ничего спрашивать. В ней вскипал гнев, подпитываемый тонким ручейком, кислотой разъедающим нутро, в котором она узнала зависть.

– Спустись на землю, Роу, – буркнула она, отворачиваясь.

Роу схватил ее за руку.

– Я не лгу! Я это видел!

– Конечно, видел.

Какая-то часть Кэти отвергала и этот диалог, и необходимость лгать снова и снова своему лучшему другу. Но она ничего не могла с собой поделать; тонкий ручеек зависти превратился в бушующую реку. Это она давала обещание, она следовала за Уильямом Тиром, она убивалась на тренировках, а теперь еще и хранила тайны Джонатана Тира. Роу ненавидел Уильяма Тира. Так почему ему удалось увидеть?

Роу смотрел на нее со злостью и болью.

– Думаешь, я лгу?

– Думаю, тебе просто что-то привиделось.

Роу сузил глаза. Затем молча протянул руку, и Кэти вернула сапфир, с облегчением увидев, что он сунул камень назад в ящик. В закрывающемся ящике Кэти удалось разглядеть еще что-то – тускло блеснувшее, серебряное, почти круглое – но тут оно исчезло.

– Прости, что потратил твое время, – сухо сказал Роу. – Я провожу тебя домой.

Кэти кивнула, так же сухо. Ей хотелось уйти поскорей, но от мысли о том, что придется идти по темному городу одной, ее бросало в дрожь. Она молча подождала, пока Роу потушит лампу, а затем вышла следом за ним.

Снова поднялся ветер, засвистевший в кронах сосен. После освещенной комнаты Кэти ничего не видела, и весь мир за пределами крыльца слился для нее в одно большое черное пятно.

«Город стал темнее», – подумала она, толком не понимая, о чем эта мысль.

Роу запер дверь мастерской Дженны, и в каждом его движении Кэти чувствовала образовавшуюся между ними пропасть, которой раньше было. Конечно, иногда они ссорились, но не так. Ей внезапно захотелось взять свои слова назад, сказать, что она верит ему, но гордость не позволила ей произнести ни слова. Какого черта Роу вообще взялся играть с сапфиром Тира? Он не должен был знать о камне, он сам это сказал.

Кэти скривилась. Она могла признаться в этом себе, но не Роу. Она пошла быстрее, обогнав Роу и оставив его позади, в погоне за собственным застывающим на морозе дыханием. Как бы ей хотелось просто не разговаривать с ним до утра, когда она наверняка успокоится. Чему она вообще завидует? Ей же всегда нравилось быть Кэти Райс. Ей не нужна была никакая магия, и не хотелось быть одной из детей Перехода с их странными способностями. Это Роу всегда был недоволен тем раскладом, что сдала ему судьба. Это Роу ни за что не успокоился бы, пока не поверг к своим ногам весь город Уильяма Тира.

Кэти замерла. Последняя мысль принадлежала не ей, а кому-то другому, словно в ее голове поселился незнакомец. Не Роу, и не Тир, а некто третий, чей голос она раньше не слышала.

Но Кэти в это не верила. Она обернулась, чтобы взглянуть на Роу и убедиться, прав ли был тот голос, действительно ли на лице друга она заметит печать разрушения.

Дорога за ее спиной была пуста.

Кэти медленно обернулась вокруг себя. Она была на самом краю Дальнего Тупика, там, где дорога резко ныряла вниз, чтобы начать взбираться прямо к центру города. Район был освещен редкими фонарями, но от этого темнота за ее спиной становилась только гуще. С обеих сторон скрипели и стонали под порывами ветра старые здания. Эту часть Дальнего Тупика можно было назвать единственной промышленной зоной, которой мог похвастаться город: кузница мистера Эддингса; мельница Элен Уайкрофт; гончарная мастерская с десятью гончарными кругами и двумя печами обжига, в которую любой мог попасть по записи; магазин мистера Леви, торгующий различными товарами для рукоделия: проволокой и холстом, любительскими рисунками и гладкими дубовыми рамками для картин. Эти здания были знакомыми и привычными, но сейчас они шатались и скрипели, и Кэти становилось все более не по себе от того, как их изменила темнота, и от того, как легко в этой темноте растаяла ее уверенность в себе. Куда запропастился Роу? Если он решил подшутить над ней, она заставит его пожалеть об этом.

– Роу? – позвала она. Ветер подхватил и унес ее голос; казалось, он пролетел по улице, огибая углы зданий и ныряя в темные уголки, куда Кэти совсем не хотелось идти. Она вспомнила о кладбище, усыпанном костями, которые раскидало животное, не гнушающееся разрывать могилы и вытаскивать трупы. Ее воображение, такое живое, что миссис Уоррен частенько зачитывала ее сочинения, как образец для всего класса, сейчас разыгралось не на шутку. Ей чудились шорохи вокруг, за спиной, в каждом темном углу.

– Роу! – позвала она снова, и голос прервался на полуслове. Теперь ей было все равно, что их могут поймать; на самом деле, ей этого хотелось, хотелось, чтобы какой-нибудь взрослый неодобрительно покачал головой и отвел ее домой, к маме и разговору о нарушении комендантского часа. Прямо перед ней лежал густой лес, через который шла едва заметная тропинка. Она скорее бы попалась с поличным, чем пошла в этот лес одна.

– Роу! – закричала она, но ветер снова подхватил ее крик, развеяв его по пустынной улице. В этой части города не было жилых домов. Все здания ночью были заперты и пусты, и эта пустота внезапно показалась Кэти ужасной, словно бездна, ждущая, что она провалится в нее. Она никогда не простит Роу за это, никогда. Он ускользнул от нее, свернув на одну из известных лишь ему тропинок в лесу. А сейчас он, наверное, уже на полпути к дому, смеется над ней. Им обоим нравились страшные истории, но Роу они пугали не так сильно, как Кэти. Он, наверное, оставил ее трястись одну в темноте, просто решив, что это будет неплохая шутка.

Да, точно. Роу знал, какое яркое у Кэти воображение, знал, что ей не понравится оказаться одной посреди ветреной ночи. Он сделал это специально. Кэти плохо поступила в мастерской Дженны; она понимала это. И даже хотела извиниться. Но то, что сделал Роу, было злонамеренным поступком.

Кэти что-то услышала.

За пронзительными, равнодушными завываниями ветра ее слух уловил звук какого-то движения. Но не за ее спиной, а перед ней, где-то между мельницей и гончарной мастерской. Звуков вокруг нее было множество; ветер на склоне дул с такой силой, что деревья все время шептались на своем тайном языке; но то, что она услышала, не было шелестом веток. Звуки шагов, медленных и неуклюжих, но целенаправленно приближавшихся к ней. До Кэти долетел резкий скрип потревоженной ветки, тут же вернувшейся на место.

– Роу? – едва слышно окликнула она. Слово вышло почти неразличимым, и это ее порадовало. Может, у нее и не было сверхспособностей; она не видела в темноте, как Гэвин, и не могла двигаться со звериной быстротой и грацией, как Лир, но на отсутствие интуиции не жаловалась. И сейчас ее интуиция кричала, что эти звуки связаны с чем-то плохим. Не таким, как Роу, обаятельным и притягательным, а с чем-то по-настоящему ужасным. Кэти с тоской вспомнила свой нож, оставшийся на полке в платяном шкафу. Они не должны были брать с собой ножи никуда, кроме занятий, но Кэти все что угодно бы отдала, чтобы он оказался сейчас при ней.

Но об этом глупо было мечтать. Она развернулась и пошла вверх по тропе, в лес, пригнув голову, ступая как можно тише и изо всех сил стараясь не оборачиваться. Лес пугал ее, но она справится; в конце концов, ей уже пятнадцать. Эта тропа была длиннее, чем короткий путь Роу, но она по крайней мере была ей знакома, и Кэти не боялась заблудиться. Она вернется в город, заберется под одеяло и в следующий раз, когда Роу постучит к ней в окно, просто не откроет его.

Несмотря на темноту она двигалась довольно быстро; кроны деревьев смыкались плотно, но сквозь ветви все же проникало достаточно лунного света, чтобы Кэти видела тропу под ногами. Как ни старалась она удержаться, все равно время от времени поглядывала назад, но не видела ничего. Что бы это ни было – а Кэти не собиралась раздумывать над этой загадкой, по крайней мере, до тех пор, пока она не окажется в своей кровати и солнце не взойдет, наполняя Город светом – сюда за Кэти оно не последовало.

Тропа повернула. Впереди Кэти увидела широкий просвет среди деревьев, через который виднелось обширное поле. Лунный свет заливал его, четко очерчивая темные, закругленные плиты надгробий. Кладбище. Горожане, обеспокоенные возможностью заражения воды, всегда хоронили своих мертвых у подножия холма. Уильям Тир поощрял кремацию – хоть в этом их мнения с Роу совпадали – но слишком многих людей вынуждены были хоронить в земле по религиозным соображениям. Когда в последний раз этот вопрос поднимался на собрании, Пол Аннескотт сплотил вокруг себя всех христиан; они победили в голосовании о сохранении кладбища, и победили честно, однако сейчас Кэти их всех ненавидела. Кладбище призрачно мерцало в лунном свете, но Кэти больше всего беспокоили надгробия. Мало того, что людей оставляют гнить в земле; зачем еще и отмечать, где именно? Ветка хрустнула за ее спиной.

Кэти резко обернулась. Сквозь крошечный проем в листве, почти невообразимо далекий, она видела тусклые огни Дальнего Тупика, но та часть тропы, которую она только что миновала, пряталась в густой тени. Сердце бешено грохотало в ушах, но даже сквозь этот грохот она смогла услышать шорох отодвигаемых с дороги веток. Что-то приближалось к ней. Но справа или слева?

– Роу! – крикнула она в сторону леса хриплым от страха голосом. – Если это ты, я тебя, черт возьми, прибью!

Ответа не было, лишь тот же неуклонно и неторопливо приближающийся звук. Кэти присела и зашарила руками, раскапывая грязь, пока не нашла то, что искала: камень подходящего размера, гладкий и скругленный, но довольно тяжелый, удобно лежащий в ладони. Одна сторона оказалась неровной; возможно это была жеода с треснувшей каменной коркой, из-под которой показались кристаллы. Кэти поднялась, сжимая камень в руке, и застыла, разглядев, как что-то шевельнулось на тропе, приблизительно в тридцати футах от нее и закрыло пятно лунного света.

Оно было большим, ростом со взрослого, высокого мужчину. Кэти видела лишь силуэт, покатые плечи и контур головы, но и сама фигура, и ее осанка были неправильными, скрюченными, словно существо перемещалось на корточках. В отчаянии ее разум в последний раз постарался убедить ее, что это Роу, решивший ее разыграть, но Кэти уже знала, что это не так. Нутром чуяла. До нее долетал запах существа, затхлый и гнилостный, как у пропавших овощей в погребе.

Оно замерло, молча разглядывая ее, и в этом молчании Кэти ощутила угрозу, не инстинктивную, очевидную угрозу, исходящую от волка или другого дикого животного, а нечто намного хуже: угрозу осознанную. Кэти внезапно накрыла уверенность, что существо ее знает и пришло именно за ней.

«Оно знает мое имя», – подумала Кэти, и тут ее нервы сдали. Она развернулась и бросилась бежать.

Что бы это ни было, бегало оно быстро. Ветки хрустели и щелкали позади Кэти, отмечая движение преследователя. Кэти слышала собственное тяжелое дыхание, с шумом вырывающееся из груди, но, помимо этого, она слышала еще и существо за своей спиной. Оно не дышало, а взрыкивало, издавая низкий гул, похожий на шум ветра в лопастях вертушек перед зданием школы. Кэти не привыкла взбираться на холм бегом. Она спиной ощущала, что ее догоняют.

Минуя лесопилку, Кэти бежала уже из последних сил, а позади нее грохотали железные стойки и падали бревна из опрокинутого преследователем штабеля. Она отважилась оглянуться в надежде, что существо исчезло, но оно по-прежнему было позади нее, и даже ближе, чем раньше – черная тень неслась следом, низко пригнувшись к земле. Лес поредел, позволяя разглядеть преследователя, и Кэти с трудом подавила крик, заметив неестественно белую кожу, горящий взгляд и длинные руки, спускающиеся до земли, как у животного. Это был человек, и в то же время не человек, слишком уж нечеловеческими были выгнутый колесом позвоночник и низкий рык, клокочущий в его горле.

«Ужас, – подумала Кэти. – Я знаю, как выглядит ужас, он здесь, передо мной и он меня сейчас съест? Неужели все так и закончится?»

Затем деревьев стало больше, и Кэти снова оказалась в густом лесу. Каждый вдох обдирал горло наждачной бумагой. Она перепрыгнула через ствол поваленного дерева, оцарапавшись о его ветки, но едва обратила на это внимание. Взгляд ее был прикован к тропе, ведь было ясно, что если она свернет в лес, ей конец. Тропа перед ней виднелась все четче – длинная, светлая полоска в ночи, подсвеченная голубым. Ура, теперь ей было все видно! Если бы она не была так напугана, то рассмеялась бы, ведь теперь не только у Гэвина есть магическое ночное зрение. Но секунду спустя она поняла, что это вовсе не ночное зрение. Свет исходил из ее правой руки, в которой она по-прежнему сжимала подобранный на тропе камень. Тонкие лучики голубоватого света, пробивающиеся между пальцами, были достаточно яркими, чтобы освещать дорогу.

Существо позади рыкнуло, и Кэти заорала, потому что звук был слишком близко, прямо здесь, над ее левым ухом. Ее бедро обхватили и сжали, заставив ее заверещать и ломануться сквозь заросли прямо туда, где уже виднелся Город со всей своей общинной унылостью; но сейчас Кэти до смерти хотелось ощутить эту унылость; если бы она могла добраться до спокойного, размеренно бьющегося сердца этого Города, она бы расцеловала его…

Отважившись оглянуться еще раз, она замерла, так резко, что полетела прямо в грязь, ободрав кожу на левом локте.

Позади ничего не было.

Лес остался где-то в сотне футов позади. Она упала прямо в конце Хай Роуд, где уже появлялись дома и весело светили фонари. Деревья на краю леса шумели листвой, но это был звук, знакомый Кэти с самого детства: листья и ветви шелестели на ветру, дующем с равнин. И ни следа какого-либо движения.

– Кэти?

Она перекатилась и сделала резкий вдох, готовясь швырнуть зажатый в руке камень, пусть даже и лежа на животе. Он больше не светился голубым – да и светился ли вообще? – но света фонарей было достаточно, чтобы Кэти смогла узнать Роу, стоящего в паре футов выше по Хай Роуд, как ни в чем не бывало.

– Кэти, что с тобой случилось?

– Роу! – Она вскочила на ноги и с рыданиями бросилась к нему. – Где ты был?

– Я свернул на короткую дорогу, и тут заметил, что тебя нигде нет. Что случилось?

Все еще плача, Кэти рассказала ему. Роу обнял ее, но как-то отстраненно, и через пару минут Кэти поняла, что он и не пытался ее утешить. Он просто слушал, глядя в сторону.

– …а затем я выбежала из леса, обернулась и увидела, что ничего нет, оно исчезло, Роу, но оно было и…

– Думаю, тебе не стоит об этом беспокоиться, – мягко перебил Роу.

– Что?

Роу повернулся к ней, и Кэти увидела, что его губы кривятся в улыбке, торжествующей и жестокой. Она видела эту улыбку множество раз, но она никогда не адресовалась ей, и сейчас это было так больно, что Кэти высвободилась из его объятий и отступила, затравленно глядя на него.

– Не стоит беспокоиться, – повторил Роу. – На самом деле, Кэти, тебе просто это привиделось.

Она изумленно застыла, но Роу уже отвернулся и стал подниматься вверх по склону.

Келси вырвалась из плена прошлого, и поняла, что вокруг полная темнота. На мгновение ей показалось, что она все еще в своем видении, и она свернулась клубком, тяжело дыша, пока не поняла, что лежит на твердом каменном полу. Это была ее камера, и Келси испытала внезапный прилив облегчения при мысли, что она здесь, а не в лесу с Кэти.

С той стороны решетки никого не было, что тоже было большим облегчением; Красная Королева знала о ее фугах, но Келси не нравилась мысль о том, что за ней могут наблюдать. Она слышала, как за стеной позади работает ее сосед, шелестя бумагой и скрипя чем-то подозрительно напоминающим ручку. Ей пока не удалось выудить из него, или из нее, ни слова, но время от времени, когда она что-нибудь, говорила, шелест и царапание за стеной стихали, словно сосед прислушивался к ее словам. Но сейчас из-за стены доносилось только царапание. Кроме него в подземельях не было слышно ни звука. Келси подумала, что сейчас, должно быть, середина ночи.

Внезапно она ощутила, что сжимает в руке что-то твердое и округлое. Секунду она раздумывала, что же это может быть, но оказалась в тупике. Ей обеспечили особые условия; фрейлина, Эмили, принесла свечу и несколько спичек. Келси не хотелось расходовать одну из них, но любопытство оказалось слишком сильно. Она обшаривала пол, пока пальцы не наткнулись на свечу, а затем, после некоторой возни, смогла ее зажечь. Пламя было слабым и колебалось от множества сквозняков, гулявших под сводами подземелий, но его света Келси хватало, чтобы видеть, и она долго смотрела на предмет, зажатый в руке, пытаясь понять, что же это может значить.

Им оказался гладкий, овальный камень, прошитый прожилками голубого кварца.