Город изменился.

Кэти не могла объяснить, в чем это заключается даже себе самой. Но она ощущала это всякий раз, когда шла по площади. Даже улицы отличались от улиц ее детства, став пустыми и холодными. Соседи отгораживались друг от друга заборами, дома начали ветшать то там, то тут: теперь те, кто не мог поддерживать свое жилище в порядке, остались без помощи. Город начал приходить в упадок.

Однажды ночью сорок семей просто снялись с места и ушли. К тому времени, как заметили их отсутствие, группа уже была далеко, двигаясь по равнине строго на юг. Джонатан хотел догнать их, но Кэти отговорила его. Ни одна из этих семей не посещала церковь Роу, и по меньшей мере половина жаловалась на притеснения в последний год. Даже если бы Джонатану удалось убедить их вернуться, они бы столкнулись с теми же гонениями, что и прежде, вроде камней, брошенных в окна, или жестоко убитых под покровом ночи питомцев. Два месяца назад толпа напала на мисс Зив и избила ее палками, принуждая закрыть библиотеку.

Кэти тоже с удовольствием бы покинула этот город, не будь на ней такой огромной ответственности. Но раз Джонатан оставался здесь, то и она никуда не собиралась уходить. И все равно, уход тех сорока семей был весьма ощутим; среди них оказались двое из лучших плотников Города, несколько работников молочной фермы, и – что было самым болезненным для Кэти – мистер Линн, возглавлявший овечью ферму. Без него качество шерсти в Городе должно было снизиться.

Виновник здесь был не один – малодушие питается от религии так же, как и и она от него – но Кэти не могла не посматривать на север, туда, где на краю города возвышался шпиль маленькой белой церкви. За те годы, что Роу стоял во главе прихода, его проповеди стали намного мрачнее, как, впрочем, и сама церковь. Бог Роу рьяно следил за личной жизнью людей, и мысль о том, что такая слежка противоречит самой сути этого Города, казалось, больше не беспокоила никого, кроме Кэти и Джонатана. Те, кто не работал, все свободное время проводили в церкви, которая бурлила целый день, вне зависимости от того, проповедовал ли Роу или нет. Кэти охотно свалила бы все на саму религию, но даже она не могла так обманывать саму себя. Церковь могла стать настолько хорошей, или плохой, насколько хороша или плоха была главная идея, провозглашаемая с кафедры. Весь ее гнев сосредоточился на людях, последовавших за Роу, тех, кто должен был понимать, что к чему. Когда-то же они все понимали, иначе Уильям Тир не взял бы их с собой на Переход. Он очень тщательно отбирал людей; мама всегда об этом говорила. Но теперь все изменилось, и настолько сильно, что Кэти не могла предсказать ничье поведение в Городе, за исключением Джонатана и, как ни странно, Роу.

Она начала следить за Роу без особой цели, просто чтобы потренироваться. Он замышлял что-то недоброе, и она об этом знала, но от этого поймать его легче не становилось. Он отправлялся в церковь каждый день, читал там проповеди по утрам и вечерам для всех, кто хотел слушать. Когда бы он ни покинул церковь, его тут же окружали женщины, и каждую ночь к нему в дом приходила новая, хотя он очень старался соблюдать осторожность; женщины никогда не приходили раньше полуночи, а то и часу ночи, когда большая часть горожан видела уже десятый сон. Сначала Кэти хотела вывести его с его любовными делишками на чистую воду, но потом отказалась от этой мысли, чувствуя легкое отвращение к самой себе. Ее тянуло к Роу – тот случай в его спальне так до конца и не стерся из ее головы – и она не обманывала себя утверждениями, что ни капли не завидует, но личная жизнь была личной жизнью, и ничье лицемерие не могло этого изменить. Если она хотела на чем-то подловить Роу, это нужно было сделать публично, поймать на проступке, который мог повлиять на благополучие всего Города. Ничто другое здесь бы не подошло.

Между проповедями Роу трудился в мастерской Дженны Карвер, и с течением времени его приверженность долгу начала озадачивать Кэти все больше и больше. Она поспрашивала и узнала, что прихожане взяли на себя все бытовые заботы Роу: паства поддерживала его дом в порядке, а за право приносить ему обеды женщины как-то раз устроили самую настоящую безобразную драку. Ему ни к чему теперь было работать. Но каждый день, без исключений, он приходил в мастерскую Дженны и оставался там на пяти – шесть часов. Однажды днем, когда Кэти смогла пробраться к мастерской и заглянуть в окно, она обнаружила, что стекла заклеены бумагой, а сами окна заперты.

«Затевает что-то недоброе», – думала она по пути домой. Она все еще помнила ту ночь, когда Роу привел ее в мастерскую Дженны и показал ожерелье Тира. Но с тех пор прошли годы, и теперь он, наверняка, мастерит там что-то новенькое. Кэти решила, что ей нужно все об этом разузнать.

На следующий день она засела в засаде у мастерской, спрятавшись за мельницей Эллен Уайкрофт. Роу вышел оттуда, направившись читать очередную вечернюю проповедь, но Кэти пришлось прождать еще час, до ужина, пока Дженна Карвер тоже не покинула мастерскую. Солнце уже село; год неудержимо катился от осени к зиме. В пятницу вечером в Городе будет праздник Осени, последний перед долгой зимой, до того, как придет время все убирать и готовиться к снегу. Кэти любила такие праздники, когда была поменьше, но с каждым годом со смерти Уильяма Тира они становились все более унылыми, веселье – все более натянутым, и все следили друг за другом с подозрением, выискивая признаки слабости. Но Джонатан не мог пропустить праздник, а значит и ей придется идти. Три дня подряд Кэти почти не выпускала его из вида. Сейчас с ним были Вирджиния и Гэвин, обедали вместе, но даже такое сочетание не казалось ей достаточно надежным. Кэти хотелось собственными глазами убедиться, что Джонатан в безопасности.

Передняя дверь мастерской Дженны была заперта. Оглядев улицу, Кэти никого не заметила. За годы, что прошли с тех пор, как они с Роу приходили сюда, в Дальнем тупике появились несколько домов, но сейчас их владельцы обедали, и все двери были закрыты. Половина фонарей на улице не горела. Кэти было слышно, как через несколько улиц отсюда лает собака, отрывистый лай звучал снова и снова. Никто не потрудился ее успокоить; все внимание и чуткость, которыми было отмечено детство Кэти, давно канули в прошлое.

Убедившись, что улица пуста, она вытащила нож и нагнулась к замку. Мелькнула мысль, что Уильям Тир не одобрил бы взлом замка в городе, который строился на принципах уважения к частной жизни. А затем она поняла, что это чушь; именно Тир научил их вскрывать замки. Вскрывать замки, строить баррикады, владеть ножом, драться в рукопашную, вести допрос с пристрастием… Тир научил их всему этому. Когда-то единственным запирающимся зданием была библиотека, но и она запиралась лишь на ночь, когда мисс Зив уходила домой. Но с тех пор, как умер Тир, люди научились запирать двери и даже устанавливать по несколько замков. По большей части это были грубые самодельные засовы и цепочки, но замок на двери мастерской Дженны был настоящим, металлическим, отпирающимся ключом.

«Тайная полиция, – шепнул голос Роу в ее голове. – Тайная полиция, подчиняющаяся только Джонатану».

Нож выскользнул из ее руки. Кэти выругалась, откинула упавшую на глаза прядь волос и начала сначала. Потребовалось не более пяти минут, чтобы замок сдался и дверь распахнулась. Дженне отлично удавалась работа по металлу, но слесарем она была никудышным; Тир бы не одобрил.

Кэти пробралась в сумрачное помещение и прикрыла за собой дверь. Чиркнув спичкой о коробок, она зажгла лампу, замеченную на ближайшем верстаке. Свет от нее был слабым и тусклым, но его хватало, чтобы оглядеться. Пошарив по верстаку, она нашла небольшой деревянный клин и сунула его под дверь. Если бы Дженна – или хуже того, Роу – внезапно вернулись, она успела бы выбить заднее окно и скрыться.

Она не была здесь с той самой ночи, пять лет назад, но быстрый осмотр показал, что здесь почти ничего не изменилось. Верстак и столы по-прежнему были завалены неоконченными работами. Дженна могла изготовить украшения с нуля, но зарабатывала она еще и починкой тех, что люди привезли с собой при Переходе. Кэти подняла лампу повыше и двинулась к длинному столу, который служил верстаком Роу. Она заметила несколько кусочков серебра, но ни одного сапфира. Тот ящик, в котором когда-то хранился сапфир Тира, был пуст, если не считать небольшого скребка.

«Давным-давно нужно было начать следить за ним, – сердито подумала Кэти. – Сколько всего ему сошло с рук под покровом темноты? Сколько всего он натворил, пока мы игрались с ножами?»

Но другой голос у нее в голове спросил, хотела бы она сама жить в таком городе, где каждый житель находится под постоянным наблюдением во имя безопасности. Тир как-то говорил об этом, так? Да, говорил, когда Лир спросил о долге правительства обеспечивать безопасность своих граждан. Кэти прикрыла глаза и внезапно перенеслась в тот момент: в гостиную Тиров, где собрались они, пятнадцати – шестнадцатилетние, где пылал камин и в воздухе висел вопрос Лира.

– В таких случаях, Лир, безопасность – иллюзия, – сказал Тир. – Недовольство среди населения может разрушить даже самое безопасное государство. Но даже если безопасность можно обеспечить силой, спроси себя, Лир, насколько она важна? Стоит ли она того, чтобы постепенно отказаться от всех принципов, на которых строится свободное общество? И какую страну ты получишь в итоге?

Кэти задержала дыхание. Она водила рукой по верстаку Роу почти бездумно, уже смирившись с мыслью, что даже если здесь что-то спрятано, ей этого не найти. Но тут подушечки пальцев нащупали ряд выпуклостей, не шершавых, а зашкуренных, слишком симметричных для обычных сучков. Поднеся лампу ближе, она попыталась рассмотреть, что же это, и заметила какую-то щель, словно от неплотно пригнанной крышки. Сначала в ход пошли ногти, затем – лезвие ножа, но ничего не вышло; подцепить край не удалось. Кэти на мгновение задумалась, а затем коснулась пальцами выпуклостей и надавила на них. С тихим, металлическим звяк часть стола откинулась вверх, открывая тайник. Внутри оказалась отполированная до блеска шкатулка темно-красного дерева.

«Вишня», – подумала Кэти. В городе не росли вишневые деревья, но Мартин Карчма обнаружил несколько во время исследований берега реки; их древесина высоко ценилась в Городе, и даже за ветки плотники готовы были дать хорошую цену. Но для того, чтобы получилось столько цельной древесины, пришлось бы срубить все дерево. Кому нужны были лишние неудобства?

Она вытащила шкатулку из тайника. Та была так гладко отполирована, что поверхность наощупь походила на металл. На ней была защелка, но, к счастью, без замка. Кэти сдвинула защелку, откинула крышку и шумно выдохнула.

В шкатулке лежала корона. Похоже, она была отлита из цельного серебра и украшена ярко-голубыми камнями, удивительно похожими на сапфир Уильяма Тира. Она была настоящим произведением искусства; Кэти поднесла ее к свету, с восхищением разглядывая работу, но ее мозг, не переставая работал, уже покинув пределы мастерской Дженны.

Зачем Роу было изготавливать ее, да еще и в тайне? Зачем ему корона?

«Не будь тупицей», – шепнул мозг. – Есть лишь один ответ на этот вопрос.

Шпингалет на двери громыхнул. Кэти чуть не выронила шкатулку, но тут же крепко прижала ее к груди. Ручка повернулась, но клин, который она сунула под дверь, не поддался.

Кто-то постучал.

Кэти тихонько поставила шкатулку на верстак и прокралась к двери, на ходу вытаскивая нож из ножен. Возможно, свет просачивался в щель под дверью, но это было не страшно; Дженна вполне могла оставить зажженную лампу, отправившись домой перекусить. Кэти прислонилась к двери, крепко прижав к ней ухо. Она ничего не услышала, но чувствовала, что посетитель еще не ушел.

«Это ты?» – мысленно спросила она. Казалось, Роу всегда все знает; может, он знает и о том, что здесь кто-то есть, и этот кто-то нашел его новую игрушку?

Покрепче перехватив нож, Кэти начала потихоньку вытаскивать клин из-под двери. Ее сердце бешено стучало, перед глазами все расплывалось, а рука, сжимавшая нож, стала мокрой от пота.

«Вот как наши тела предают нас», – подумала она с горечью. Здесь все было не так, как на тренировочной площадке. Она высвободила клин и медленно поднялась, чувствуя, как дрожат колени. Затем взялась за дверную ручку, намереваясь распахнуть дверь, но в последний момент замерла, не в силах решиться. Если там кто-то есть, что она с ним сделает? Зарежет? Сможет ли она на самом деле убить человека? Что, если там Роу? Сможет ли она убить его? Она не знала, и поэтому на какое-то время застыла без движения.

Шаги отдалились, а затем по ступенькам крыльца Дженны протопали ботинки. Кэти сползла на пол у двери, слушая, как колотится от облегчения сердце. Затем провела ладонью по лбу, и почувствовала, что он мокрый. Подождала несколько секунд на случай, если посетитель вдруг решит вернуться, и кинулась к верстаку. Она здесь слишком задержалась; проповедь Роу должно быть, подходит к концу. Он может вернуться в любой момент.

Кэти убрала корону назад в шкатулку, защелкнула ее, и уставилась на полированную поверхность, бешено прокручивая варианты. Это была всего лишь корона, не оружие; даже если Роу в тайне лелеет мечты стать Королем Города – а так и было, она знала точно – корона ему в этом не поможет. Она может оставить ее здесь, вернуть в тайник, и никто ничего не заметит. Но что-то внутри нее противилось тому, чтобы считать корону просто украшением. Почему она так замысловато украшена, усыпана столькими сапфирами? Чего Роу хотел этим добиться?

Воровство было одним из худших преступлений, противоречащим самой сути Города: было сказано, что если тебе что-то не отдали по доброй воле, остается лишь принять это. Кэти ни разу ничего не украла за всю свою жизнь, и теперь чувствовала, что кража откроет дверь в темные уголки ее души, которую потом не так-то просто будет закрыть.

«Мы думали, что Тир – идеал, но он им не был», – мрачно размышляла она, уставившись на полированную поверхность шкатулки. «Он бросил нас как раз тогда, когда мы больше всего в нем нуждались. А если больше нельзя доверять словам Тира, то кого нам теперь слушать?»

Эта мысль показалась опасной ересью, едва ли не хуже, чем воровство. Но других ответов не последовало. Кэти подхватила шкатулку и затолкала ее под свой свободный свитер, запихала его края за пояс штанов и покрепче затянула завязки. Затем она задула лампу и выбралась наружу. Осмотревшись в поисках Роу и никого не заметив, она свернула на соседнюю улочку, одной рукой прижимая к себе коробку, и пустилась бежать. Она все еще была напугана, и сильно, но еще ей хотелось смеяться, и смешки вырывались изорта до тех пор, пока она не скрылась в лесу, направляясь в центр города.

В этом году праздник Осени походил на все прочие: деревья вокруг центральной площади украсили флажками, а на сбегающихся к ней улицах развесили бумажные фонарики. Ремесленники выставили свои палатки на площади, показывая то, что готовы были обменять. Но и здесь, снова, были отличия. Веселье, обычно отмечавшее это событие, отсутствовало. Посетители бродили среди палаток, и пиво текло рекой, но повсюду собирались кучки людей, которые о чем-то шептались и все время оглядывались. Ремесленники, обычно приносившие всякую мелочь специально для малышей, заломили цены на все.

Кэти чувствовала, что никак не может расслабиться. Ей везде чудились шепотки. Они с Гэвином и Вирджинией ходили среди палаток, непроизвольно выстроившись треугольником вокруг Джонатана в центре, и она чувствовала взгляды, обращенные к ним и пропадавшие, как только она смотрела в ту сторону. Все эти ощущения напоминали список симптомов параноидального синдрома, но ей никак не удавалось убедить себя в том, что это все ее воображение. Люди улыбались Джонатану, но все их улыбки были фальшивыми.

Кто-то сунул кружку с пивом ей в руку, но Кэти тут же поставила ее на стол. Мама тоже была здесь и наблюдала за ней, но дело было не только в этом. Кэти ощущала, как что-то растет, давит на них, почти как статическое электричество в воздухе перед сильной грозой, идущей с юга. Куда бы она ни посмотрела, повсюду были сверкающие глаза, скалящиеся зубы, блестящая кожа. Ей казалось, что у нее жар. Звучала музыка, и люди танцевали на большой площадке, расчищенной в центре общинного луга, но и они казались Кэти фальшивками, словно изо всех сил давили из себя веселье, пытаясь скрыть какую-то гниль, отпугнуть Красную Смерть.

– Кэти!

Она вздрогнула, когда кто-то схватил ее за талию. И лишь потянувшись за ножом, спрятанным под рубашкой, она поняла, что это всего лишь Брайан Лорд.

– Идем со мной танцевать, Кэти!

– Нет, – отрезала она, сбрасывая его руки. Ей казалось, что все пялятся на нее, но, когда она обернулась, все смотрели в разные стороны. Брайан исчез, а она продолжила двигаться сквозь толпу, ища, куда бы присесть.

– Кэти.

Она обернулась и увидела стоящего позади Роу. Он кинул оценивающий взгляд на Джонатана и, тут же забыв о нем, снова повернулся к Кэти.

– Чего ты хочешь, Роу?

– Потанцевать, чего же еще?

Кэти тоже огляделась в поисках Джонатана, но они с Вирджинией и Гэвином уже стояли у ближайшей палатки с кожаными вещами: ремнями и ботинками.

– Он в порядке, – шепнул Роу ей на ухо. – Он всегда был в порядке, Кэти. Ты ему не нужна. Почему бы немного не отдохнуть? Необязательно всем знать об этом.

Он снова потянул ее за руку, и Кэти пошла за ним, мимо палатки с имбирными пряниками миссис Харрис, под покров леса. Деревья сомкнулись за их спинами, и Кэти на мгновение ощутила тревогу – как же здесь темно! – но затем вспомнила о своем ноже. Роу пытался затащить ее поглубже в лес, но она остановилась и высвободила руку.

– Чего ты хочешь?

– Ты кое-что украла, Кэти.

– И что же это было?

Он положил руку на ее талию, заставив ее вздрогнуть.

– Где оно?

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – ответила она, стараясь ничем не выдать своих мыслей. Она закопала корону в лесу, за городским парком, в нескольких футах под старым, высохшим дубом. Никто не сможет ее найти, если не будет знать, где ее искать, но Роу и раньше удавалось заглянуть в ее мысли. Под его ботинком хрустнула веточка, когда он подошел поближе и навис над ней темной громадиной. Она вспомнила другую, давным-давно прошедшую ночь, и дрожь пробежала по ее позвоночнику. Как смогли они пройти путь от двух ребятишек, сбегавших в лес погулять, до этого? Где притаилась гниль? Его рука все еще лежала у нее на талии, и Кэти оттолкнула ее.

– Не шути со мной, Роу. Я не одна из твоих дураков-прихожан.

– Нет, но тебя тоже обдурили. Тир обдурил, как и всех нас.

– Только не начинай.

– Сама подумай, Кэти. Зачем держать все в такой тайне? Зачем скрывать прошлое?

Он схватил ее за руку, выйдя из тени, и Кэти заметила, что он бледен, а его широко распахнутые глаза лихорадочно горят, отсвечивая красным в лунном свете. На одно ужасное мгновение он напомнил ей существо, с которым она столкнулась в лесу в ту ночь, и она отшатнулась, почти врезавшись в дерево. Но снова взглянув на него, увидела лишь привычного Роу.

– Я знаю, почему он скрывал прошлое, Кэти. Он не хотел, чтобы мы знали, что есть и другой путь. Каждому по способностям… умные и трудолюбивые вознаграждены, ленивые и глупые наказаны.

– Это может сработать с твоей паствой, Роу, но не со мной. Мне нет нужды считать твои россказни историей. Я читаю, Роу. Твой рай был настоящим кошмаром.

– Только для слабых, Кэти, – ответил Роу с улыбкой в голосе. – Слабые были пешками. А вот мы с тобой могли бы стать кем угодно.

Он прижал ее к стволу, грубо лапая, и Кэти поняла, что не хочет его останавливать. Она была пьяна, но дело было не в алкоголе. В забвении. Она вспомнила ту ночь, много лет назад, когда Роу стоял ночью под ее окном и приглашал прогуляться. Она не знала, почему согласилась тогда, и не понимала, почему не противится сейчас… разве что, потому что от нее этого не ожидали. Может, все дело было именно в этом. Она не любила Роу, скорее уж ненавидела где-то в глубине души, где любовь и ненависть уже неотличимы друг от друга. Но ненависть сама по себе была мощным афродизиаком, и Кэти впилась скрюченными пальцами в спину Роу.

Он вошел в нее, и она неожиданно кончила. Кора впивалась ей в спину, но это не мешало, наоборот, боль органично вписывалась во все происходящее. Роу трахал ее, трахал так, как описывалось в некоторых книгах, и наслаждение было таким огромным, что Кэти пришлось зажать себе рот рукой, чтобы не закричать. Всего в сотне футов от них продолжался праздник, слышались разговоры и смех. Она пыталась думать о Джонатане, но он был далеко, в той залитой огнями вселенной за деревьями. Губы Роу впивались в ее шею, спускались на грудь, он кусал ее за соски почти до крови, но боль удовлетворяла животное внутри нее. Какая-то ее часть желала, чтобы это длилось вечно, чтобы им никогда не пришлось возвращаться в город, где они теперь стали всего лишь врагами. Она приближалась к третьему оргазму, когда Роу напрягся, вошел в нее до предела и замер на долгое мгновение, после чего, тяжело дыша, уткнулся лбом в ее плечо.

– Еще не поздно, Кэти, – прошептал он. – Мы можем быть королями.

Она уставилась на него, чувствуя, как снова запечатывается трещина у нее внутри, делая ее собой. Ей было двадцать, Джонатану – почти двадцать один, Роу – двадцать два. Ей больше нечего было придумать в их оправдание, и в свое тоже.

– Королями, – повторила она, оттолкнув его и вздрогнув, когда он вышел из нее. – Я заметила, что ты сделал лишь одну корону, Роу. Это для меня?

– Кэти…

– Конечно, нет. Ты не создан для того, чтобы делиться, так что не вешай мне лапшу на уши. Это не твой город. Он принадлежит Тирам.

Роу рассмеялся. Кэти показалось, что она упустила что-то жизненно важное. И возможно в сотый раз она удивилась, почему Уильям Тир не убил Роу много лет назад. Он, определенно, знал, чем все обернется.

– Даю тебе последний шанс, Кэти. Переходи на мой корабль.

– Или что?

Роу ничего не ответил, но это было не важно, потому что секунду спустя воздух прорезал крик. Кэти завертелась, но сквозь деревья ничего не было видно, кроме праздничных огней. За первым криком последовали и другие, доносясь сквозь деревья с ярко освещенного луга. Кэти бросилась бежать, но ей казалось, что она движется в потоке грязи. Роу рассмеялся за ее спиной, холодящим душу смехом, который больше подошел бы гиене, разрывшей могилу и добравшейся до гроба. Краем глаза она заметила яркие пятна одежды среди деревьев, там, где люди с визгом бежали прочь с луга, и на бегу вытащила нож, решив, что не важно, увидит ли ее кто-нибудь с оружием или нет: люди должны знать, что в городе есть еще одна сила, помимо Роу и его жалкой кучки подхалимов, даже если Джонатану придется заплатить за это позже.

Она выскочила из-за палатки миссис Харрис и застыла. Луг опустел, но яркий свет фонарей по-прежнему освещал навесы, колышущиеся на легком ветерке, и усыпанную осколками посуды землю. Она пару секунд разглядывала эти осколки, прежде чем понять, что это разбитые во время массового бегства пивные кружки, чье содержимое окропило все вокруг. Она перевела взгляд вправо, и на секунду сердце перестало биться в груди.

Два тела лежали посреди луга, и земля под ними была пропитана кровью. Кэти подобралась ближе, протянула руку, перевернула одно из тел, и тут же отшатнулась, слабо вскрикнув от ужаса, когда увидела лицо Вирджинии с широко распахнутыми глазами и безвольно раскрытым ртом. Ее горло было перерезано. Тонкая струйка крови стекала по подбородку. Бездумно, чувствуя, что произошло непоправимое, Кэти протянула руку, чтобы перевернуть второе тело.

Это была мама.

Первым, о чем подумала Кэти, была благодарность, что мамины глаза оказались закрыты. На ее шее была кровь, кровью была залита и рубашка, но с закрытыми глазами она выглядела такой умиротворенной, словно просто спала. Но паралич, охвативший Кэти, был недолгим, и вскоре она побрела прочь, обняв себя руками, вперив невидящий взгляд в пустоту и с трудом выталкивая воздух из сведенного судорогой горла.

Она бешено завертела головой, но не увидела ни его, ни Гэвина… Гэвина, который должен был стоять на страже, пока она получала свою порцию отдыха и развлечений в лесу. За ее спиной хрустнул черепок, и Кэти развернулась, убежденная, что увидит Роу, пришедшего по ее душу. Это была его работа, его и его людей, а они не могли убить маму и оставить Кэти в живых, потому что тогда она бы поубивала их всех…

Но это оказался не Роу, а просто лиса, точнее лисенок, один из тех, кто приходил из леса после праздника, чтобы поискать остатки еды на земле.

Кэти снова посмотрела на два тела перед ней, чувствуя странное онемение, позволившее оценить ситуацию. Кто-то зарезал Вирджинию и маму, но это был не Роу. А кто же? Вирджиния охраняла Джонатана. Они с Гэвином… а где же Гэвин? Никто не прошел бы мимо него с ножом. Кэти окинула взглядом луг, кожей ощущая на себе сотни взглядов. Роу наверняка все еще был где-то там. Где-то в лесу, и возможно тоже следил за ней, злорадствуя по поводу того, как легко удалось ее отвлечь, сбить с толку, одурачить…

– Где ты? – взвизгнула Кэти.

Но вокруг не было ни души, лишь пустынный луг, освещенный праздничными фонарями, покачивающимися на холодном осеннем ветру.

Она легко вышибла дверь дома Роу; дом был старым, построенным сразу после Перехода, и дверь с грохотом рухнула внутрь. Кэти ворвалась в прихожую с ножом в руках.

Огромный портрет Роу, написанный его матерью, царил в передней. На картине ему было восемь или девять лет, и написана она была не очень хорошо, но его мать с неуместной пышностью украсила раму цветами и приклеенными веточками падуба. Кэти проходила мимо этого портрета сотни раз, едва замечая, не говоря уже о том, чтобы задуматься, что могут означать все эти цветы, висящие по краям и распространяющие сладкий запах гниения.

Она нашла миссис Финн в гостиной, в кресле-качалке перед камином. В доме было холодно, но камин не был разожжен, и это встревожило Кэти, хоть она и не могла сказать, почему. Миссис Финн едва подняла взгляд, когда Кэти вошла в комнату.

– Убирайся, подстилка Тира.

Кэти замерла, оглушенная. Ей никогда не нравилась мать Роу, но они не ссорились; на самом деле, Кэти скрывала свое презрение к этой женщине намного лучше, чем Роу. Но сейчас в тоне миссис Финн было столько же яда, сколько в словах.

– Где он?

– Теперь он главный, – продолжила миссис Финн. – Нам больше не придется терпеть всю вашу шайку.

– И что это за шайка? – спросила Кэти, оглядывая комнату. Роу здесь не было, как и каких-либо подсказок. Кэти задумалась, не придется ли ей выбивать сведения из его матери. Сможет ли она вообще это сделать? Скорее всего, нет, но с каждым словом, вылетевшим из ядовитого рта этой женщины, эта идея становилась все более привлекательной. Мама была мертва – мозг Кэти отбросил эту мысль, задвинув ее подальше – а эта ужасная женщина жива, и по-прежнему пытается оправдать своего сыночка, даже теперь.

– Да все вы, – прорычала миссис Финн, – те, кто считает себя лучше нас. Те, кто не обращает внимания на моего умного, храброго мальчика из-за того жалкого сосунка. Все эти книги, они ведь так и не помогли вам, да? Мой мальчик имеет вес в этом городе.

– Так вы тоже завидуете Джонатану, – заметила Кэти, крутя нож в пальцах. – Как и Роу.

– Джонатан Тир – подделка! – отрезала миссис Финн. – Ему далеко до отца, и стоит ли этому удивляться? Его шлюха-мать все испортила!

Кэти судорожно вздохнула. Все, что она сейчас могла вспомнить о матери Джонатана – это портрет, который висел на стене в гостиной Тиров: Лили, в ее руках лук, на лице блаженная улыбка, и волосы, украшенные цветами, струятся по спине. Кэти, несмотря на то, что уже натыкалась на него в книгах, ни разу за всю жизнь не слышала, чтобы слово шлюха произносили вслух, и от ненависти, с которой оно прозвучало, ее бросило в дрожь.

– Ты когда-то была другом Роу, девочка. Я это помню, и он – тоже. Но стоило им поманить тебя пальцем, и ты бросила его.

– Где Джонатан? – спросила Кэти. Тут она задумалась, почему ее не забрали вместе с Джонатаном, но ответ нашелся быстро: Роу хотел вернуть корону и надеялся, что Кэти приведет его к ней. Она не понимала того мира, в котором жили Роу и оба Тира, мира магии и невидимых сил, но она знала, что эта корона может принести одни беды, и решила ни за что больше не приближаться к ней снова. Пусть гниет в земле вечно.

Миссис Финн ядовито улыбнулась.

– Ты больше не нужна моему мальчику. У него есть свои собственные силы. Уильям Тир теперь не сможет его обидеть.

Кэти прищурилась, пытаясь понять, в чем смысл последнего предложения. Насколько она знала, Тир никогда не уделял Роу ни малейшего внимания; более того, именно отсутствие внимания, чувство, что его никогда не ценили по достоинству, было главной проблемой Роу. Он всегда считал, что достоин большего. Но Уильям Тир никогда не ругал, но и не хвалил Роу, даже когда было за что, даже когда следовало бы, принимая во внимание ум Роу и его находчивость. Тир так успешно его игнорировал, что, похоже, это было преднамеренно… и тут страшное подозрение зародилось в мозгу Кэти. Она уставилась на миссис Финн, пытаясь переключить мысли на другое, не желая знать ответ на этот вопрос, не желая знать…

– Я читала все утро, – заявила миссис Финн. Она потянулась к столу, и Кэти отпрыгнула, решив в очередном приступе паранойи, что у миссис Финн тоже может быть нож. Но мисс Финн вытащила обычную книгу, в кожаном переплете с позолоченным крестом на обложке.

– Ты знаешь историю Каина, дитя?

– Каина? – растерянно переспросила Кэти. Она читала Библию, чтобы понимать, о чем вещает Роу со своей кафедры. Но сейчас это имя ей ни о чем не говорило.

– Каина. Нелюбимого сына, забытого и обойденного безо всякой вины с его стороны. По Божьей воле. – Миссис Финн снова улыбнулась, но на этот раз ее улыбка была не ядовитой, а пугающей, словно она смогла увидеть свою собственную смерть. – Я читала о Каине и Авеле много раз. В нашем городе тоже был бог, несправедливый и продажный, но теперь его нет. И теперь мой сын займет свое законное место.

– Ваш муж…

– Мой муж умер за четыре года до Перехода! – отрезала миссис Финн. – Мы отправились сюда, чтобы построить лучший мир, и с чего он начал? Выбрал ее! Еще до того, как причалил первый корабль, все уже знали! – Миссис Финн сжала подлокотники кресла, переходя на крик. – Я была на четвертом месяце беременности, а он бросил меня ради американки!

Кэти отступила, едва сдержавшись, чтобы не зажать уши руками. Миссис Финн никогда не выдаст Роу. Но если Кэти останется здесь, она продолжит рассказывать, а Кэти не хотела больше ее слушать. Она подумала о той девочке, какой она была когда-то, сидящей на скамье рядом с Уильямом Тиром под лучами заходящего солнца. Если бы она тогда все это знала, согласилась бы на его предложение?

– Я знаю Библию, – пробормотала миссис Финн с мрачным удовлетворением. – Мы, в этом доме, божьи люди. Каин восстал.

Кэти открыла рот, чтобы что-то сказать, сама не зная что – может, о том, что Каин и все его потомки были прокляты навечно из-за одного его неисправимого деяния – но прежде, чем смогла вымолвить хоть слово, почувствовала, как встают дыбом волоски на коже. Она развернулась и увидела позади Гэвина, чей кулак уже летел к ней. Удар отбросил ее в сторону, приложив головой об стену. А затем ей все стало безразлично… и Уильям Тир, и мама, и Джонатан, все.

Очнувшись, Кэти почувствовала, что замерзает. Похоже, она попала в комнату, заполненную тьмой, где не осталось места ни для света, ни для чего другого. На нее обрушились запахи, и мгновение спустя она поняла, что чует гниль: сырость и разложение были повсюду вокруг нее. Она вытянула руку и нащупала рядом с собой чье-то теплое тело.

– Кэти.

– Джонатан, – выдохнула она, и на секунду ее накрыло такое всепоглощающее облегчение, что их заключение показалось чем-то незначительным. Джонатан не любил обниматься, но Кэти было все равно; она притянула его к себе, обняв изо всех сил. Мама умерла, вспомнила она внезапно, и Вирджиния тоже. Они все были мертвы: Тир, Лили, тетя Мэдди. Остались лишь они с Джонатаном.

– Ты ранен? – спросила она.

– Пока нет.

От такого ответа ее бросило в дрожь, но она не стала заострять на этом внимание. Выпустив Джонатана из объятий, она стала ощупывать все вокруг себя. Каменные полы, каменные стены, покрытые тонким слоем чего-то скользкого и влажного, вроде мха. Какой-то подвал. Подвалы были у всех, но дома в Городе строили не из камня, а из дерева. Над ее головой где-то далеко раздавались звуки, которые Кэти сперва приняла за вой ветра, но почти сразу поняла, что для этого они слишком мелодичны.

– Пение, – пробормотала она, а затем добавила: – Мы под церковью.

– Да.

Она склонила голову, снова прислушавшись. Пел хор, и звук был густым и насыщенным, но далеким, таким далеким. Они были глубоко под землей, слишком глубоко, чтобы докричаться до кого-нибудь, даже если бы они кричали хором, и эта мысль тоже вызывала мурашки. Роу построил эту комнату, точно он. Но зачем?

– Здесь должна быть дверь.

– Не трудись, – охладил ее пыл Джонатан. – Она на замке.

– Я могу вскрыть замок.

– Но не этот. Джонатан вздохнул, и Кэти услышала мрачный юмор в его словах. – Твой друг – отличный слесарь.

– Он мне не друг, – рыкнула Кэти, двигаясь вдоль стены. Под руку ей наконец-то попалось дерево – дверная рама, а затем и дверь, такая толстая, что, когда она изо всех сил шарахнула по ней кулаком, изрядно его отбив, наградой ей стал лишь тяжелый, приглушенный тук.

Она отошла и, переступив через Джонатана, снова устроилась у стены.

– Они мертвы? – спросил Джонатан. – Вирджиния и твоя мама?

– Да, – ответила Кэти. В горле стояли слезы, но она не дала им волю, до крови прикусив губу. Если она начнет рыдать в этой темной дыре, то уже никогда не остановится.

– Гэвин, – произнес Джонатан задумчиво. – Я знал о Роу, но Гэвин… Никогда бы не подумал…

«Почему нет? – Кэти хотелось накричать на него. – Почему ты не знал? Ты знаешь столько всякой ерунды, так почему ты не знал об этом?»

Она глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки. Ни грамма паники, всегда говорил им Уильям Тир, и голос Тира, даже воображаемый, как всегда, успокаивал. Гэвин оказался предателем, и Кэти могла лишь предположить, что остальные стражи тоже. Никто не приходил за ними. Если и была какая-то возможность выбраться, искать ее предстояло в этой самой комнате. Пение над их головами постепенно становилось громче, а затем, достигнув самой высокой ноты, стихло.

– Чего Роу от нас нужно? – спросила она.

– Ему нужен сапфир моего отца.

– Ну и почему бы ему просто не забрать его?

– Он не может, – ответил Джонатан. Он замолк, и Кэти поняла, что он тщательно подбирает слова для объяснения. В ней снова вспыхнула злость – неужели он будет что-то скрывать даже теперь? – но эта вспышка была короткой. Тиры всегда были такими. Она знала, на что соглашалась, с того самого дня на просеке, когда Джонатан схватил ее руку и начал нести чепуху. Теперь у нее не было права жаловаться на то, как все обернулось.

– Я не все знаю о своем сапфире, – продолжил Джонатан. – И мой отец тоже не знал всего, хоть, конечно, у него знаний было больше. Роу всегда хотел его заполучить, но забрать его нельзя. Я должен отдать его сам, и он об этом знает.

– А что будет, если он попробует взять его сам?

– Наказание.

– Что это значит?

– Дай мне руку.

Кэти протянула руку и Джонатан взял ее, а затем вложил в нее что-то холодное. Она не держала сапфир Тира в руках уже много лет, но до сих пор помнила это ощущение: холодного, конечно, но живого камня, почти дышащего в ее руке.

– Они все тут, – прошептал Джонатан, накрывая ее пальцы своими. – Тир за Тиром. Я даже не знаю, насколько далеко в прошлое уходит эта ветвь; я едва успел посмотреть первые слои. У этого камня есть свой разум, но это и их разум, каждого их них. Мой отец уже здесь, и я когда-нибудь тоже буду… все мы вместе.

Кэти закрыла глаза, и на мгновение задержала дыхание, желая увидеть этот камень таким, как видел его Джонатан, узнать то, что знает он, войти в этот тайный, невидимый мир. Но в ней нет крови Тиров, и никогда не было. Она никогда не сможет увидеть большего, чем ей показывает Джонатан, и пусть эта мысль ее печалила, но в то же время приносила облегчение. Джонатана всю жизнь преследовали видения; за свою магию Тирам приходилось платить, но мало кто знал об этом. Знала Лили, в этом Кэти не сомневалась, и еще, возможно, мама. Но Роу, судя по всему, не знал. Какая-то призрачная мысль всплыла в ее голове, и тут же пропала.

«Что мы можем сделать?» – задумалась она. Она могла бы сразиться с Роу, наверное. Но смогла бы она убить его? Она вспомнила о существе, которое гналось за ней по ночному лесу, существе с бледными конечностями и красными глазами, которое, несомненно, Роу создал под покровом темноты, пока весь Город спал. Смогла бы она убить это существо? У нее больше не было ножа; его забрали, пока она была без сознания. Но имело ли это значение? Всю эту путаницу не разрезать ножом.

– Роу могущественный, – продолжил Джонатан. – Но не всемогущий. Он играет с вещами, которых не понимает, и, пусть он сам об этом не догадывается, в этом его слабость.

Кэти кивнула, уловив пусть не все, но общий смысл. Роу был аккуратным, но не осторожным. Он всегда замахивался на большее, чем мог ухватить, а одним из первых уроков, которые Кэти выучила на занятиях Уильяма Тира было то, что попытка прыгнуть выше головы делает тебя уязвимым, даже если ты сам этого не замечаешь. Такое всегда было более заметно со стороны; если бы только ей удалось посмотреть на эту ситуацию со стороны и бесстрастно оценить ее, как она всегда делала.

Она вздрогнула. Что-то шевельнулось в ее сознании, знакомое, и в то же время чужое, голос, который ей не принадлежал.

– Что? – спросил Джонатан.

Она покачала головой. Наверху снова зазвучало пение. Ей казалось, что мозг внезапно разделился на две части. Знал ли Джонатан, кто отец Роу? Если нет, она не могла сказать ему. Она никогда до конца не понимала, что чувствует к этому странному юноше, но, чтобы там ни было, ей ни к чему рассказывать ему о Уильяме Тире то, что может пошатнуть его веру в отца. Эта роль ее никогда не привлекала.

С той стороны двери загрохотала цепь, и Кэти услышала, как щелкнул, открываясь, замок. Свет факелов затопил комнату, позволяя Кэти увидеть, что она узкая и длинная. Стены поблескивали от влаги, сочащейся с потолка.

«Кто это построил? – задумалась Кэти. – И когда?»

Вошел Гэвин, а следом за ним еще четверо: Лир, Морган, Хоуэлл и Ален. Кэти смотрела на них с каменным лицом, страстно желая вернуть свой нож хотя бы на пять секунд. С Гэвином она бы не справилась, но остальные четверо были легкой добычей.

– Мы принесли воду, – коротко объявил Гэвин, пока Лир с Хоуэллом ставили ведро на пол. Казалось, Гэвин читает мысли Кэти, потому что он не выпускал нож из рук и не сводил с нее глаз, пересекая комнату.

– Сколько нам еще торчать здесь? – потребовала ответа Кэти.

– Думаю, недолго. Сейчас Роу занят, но он разберется с вами, как только освободится.

– Разве я был недостаточно вежлив с тобой, Гэв? – спросил Джонатан, и Кэти не смогла сдержать улыбку, расслышав насмешку в его голосе. – Разве мой отец не дал тебе возможность почувствовать себя избранным?

– Дело не в этом! – огрызнулся Гэвин. – Дело в том, какой город нам нужен.

Джонатан покачал головой, по его лицу скользнула тень отвращения, и Кэти заметила, что Гэвин вздрогнул. Он так ужасно хотел всем нравиться, этот Гэвин, даже тем людям, которых он предал. Причиной тому была его слабость, и Кэти посмотрела на него с нескрываемым презрением, заставив его снова вздрогнуть.

– И что же это за город? – надменно спросила она. – Город, в котором Роу всем вам приказывает, а вы бегаете перед ним на задних лапках? Неплохо он вами крутит.

– Я сам принимаю решения! – прошипел Гэвин. – А в городе Тиров никто из нас не мог этого сделать!

– Так вот что он вам сказал, – задумчиво протянул Джонатан. – Мы стоим на пути у демократии?

– Да!

Кэти хотела возразить Гэвину, велеть ему заткнуться, но не смогла. На одну единственную секунду она увидела Джонатана глазами Гэвина, глазами Роу, и внутри у нее вскипела, стремясь наружу, правда, столь же неприятная, сколь неоспоримая. Они были неправы во всем, и лишь в этом не ошиблись. Как можно говорить о всеобщем равенстве, когда вот они, Тиры, яркие, талантливые, так непохожие на других? Как можно было построить справедливое общество в городе Уильяма Тира?

Но она тут же с ужасом отбросила эту мысль.

– А как насчет вас четверых? – спросила она, повернувшись к Хоуэллу и остальным. Никто из них не решился встретиться с ней взглядом, кроме Лира.

– Мы обещали защищать город, – заявил он. – Нам нужно четкое направление. Мы должны отсечь мертвый груз.

– Мертвый груз. И что Роу планирует с нами делать?

Лир с несчастным видом посмотрел на остальных, и Кэти с тревогой поняла, что никто из них этого не знал.

– Ясно. Вы – полезные советчики до тех пор, пока не переметнетесь.

– Заткнись, Кэти! – рявкнул Гэвин. Он пнул ведро на полу, почти опрокинув его; вода плеснула через край и попала на ноги Джонатана.

– Вот поэтому я и не выбрал тебя, Гэвин, – пробормотал Джонатан. – У тебя внутри дыра, и ты готов заткнуть ее чем угодно. Качество не важно!

Гэвин поднял нож, но Лир перехватил его руку, быстро заговорив.

– Мы ведь должны были просто принести воды.

Гэвин смотрел на обоих, Джонатана и Кэти, еще некоторое время, а затем убрал нож и направился к двери.

– Идем. Они больше не наша проблема.

Кэти оскалила зубы. Всего секунду назад она была уверена, что Гэвин слишком глуп, чтобы его ненавидеть. Но при этих его словах, скрывающих пренебрежение, при мысли о том, что он может умыть руки и не вмешиваться просто потому, что ему так удобнее, Кэти почувствовала, как в мозгу взорвались огненные смерчи гнева.

– Я стану твоей проблемой, Гэвин Мерфи! – крикнула она ему вслед, когда все пятеро покинули комнату. – Ты предатель, и когда я выберусь отсюда, ты получишь по заслугам! Даже Роу не спасет тебя от меня!

Дверь за ними захлопнулась, но не раньше, чем Кэти увидела лицо Гэвина, бледное и полное ужаса. Она оскалила зубы в широкой ухмылке, а затем замок щелкнул и свет исчез.

– Восхищен твоей бравадой, – сухо заметил Джонатан. – Но эту угрозу сложно будет привести в исполнение.

– Мне плевать. Он боится Роу; пусть теперь боится еще и меня.

– Да Гэвин всего боится. Поэтому им так легко управлять. Страх правил в предпереходном обществе; отец когда-то рассказывал об этом. Целые страны закрывали свои границы и строили стены, чтобы защититься от воображаемой угрозы. Можешь себе представить?

– Да, – коротко ответила Кэти. Всего двадцать коротких лет понадобилось замечательному городу Тира, чтобы превратиться в руины. Все, что потребовалось Роу, это церковь и, как ни странно, недостаток веры. Теперь она могла представить себе все, что угодно. Она оперлась затылком о стену, прикрыв глаза. Почему-то так темноту переносить оказалось проще. – Как твой отец с ними справился?

– Он не справился. Он пытался, но в итоге, ему пришлось бежать. Это называют Переходом, но, по сути, это был обычный побег. Но и он не удался.

Его голос был совсем унылым, и это поразило Кэти в самое сердце, заставив почувствовать, что ее вывернули наизнанку. Она схватила руку Джонатана и переплела их пальцы.

– Не будь идиотом.

– Хорошо. – Голос Джонатана внезапно окреп, словно он принял какое-то решение. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.

– Что?

Раздалось позвякивание металла, а затем Кэти дернулась, ощутив, как что-то скользнуло по ее шее, а затем тяжелый камень устроился у нее на груди.

– Что ты делаешь?

– Я передаю его тебе.

– Почему?

– Потому, что ты крепче меня. И всегда была. – Голос Джонатана, звучавший в темноте, был пропитан горечью. – Тебя они не смогут сломать намного дольше.

– Никто из нас не сломается.

– Я сломаюсь. – Рука Джонатана стиснула ее руку. – У нас нет другого выхода. Это лучше, чем ничего.

Кэти скривилась. Тиры были прагматиками, всегда. Но по-прежнему мечтали о чем-то большем: не о компромиссе, а о серебряной пуле, о Святом Граале управления. Где же он был, тот самый идеал? Она чувствовала, что если бы только его удалось найти, она охотно потратила бы всю жизнь на то, чтобы воплотить его в реальность.

«Отличные мысли для заключенной», – поддразнил ее голос Джонатана в голове.

Кэти нахмурилась, и снова оперлась затылком на стену. Пришло время подождать, собраться с мыслями, приготовиться к тому моменту, когда самый старый и близкий друг войдет в эту дверь с ножом в руке, ножом, приготовленным для нее.

Время уплывало. Часы, а может и дни, Кэти не могла понять. Иногда она засыпала на плече Джонатана, иногда он на ее. Иногда она просыпалась в темноте и не сразу вспоминала, где находится, но затем чувствовала руку Джонатана в своей и понимала, что не имеет особого значения, где они – в темнице, на просеке, в Городе или за его пределами. Они были вместе, вдвоем, связанные одной целью, и это сблизило их в тысячу раз сильнее, чем они когда-либо были. Настолько, что когда рука Джонатана скользнула под рубашку Кэти, а она взобралась к нему на колени, это было похоже на запоздалую мысль, естественное следствие того, где они оказались, не любовь, но нечто в тысячу раз сильнее, и когда Джонатан вошел в нее, потянув за волосы, чтобы открыть горло своим губам, Кэти почти визжала от наслаждения, а когда сапфир у ее горла начал светиться, заливая их лица бледно-голубым светом, она увидела, что Джонатан непохож на себя, что его тоже захватил поток, а затем она забыла об этом, потому что в мозгу снова и снова крутилось: «Теперь мы вместе, теперь мы – одно целое…».

Когда все закончилось, они задремали. Джонатан молчал, как и Кэти, но она не думала, что кому-нибудь из них удастся нормально уснуть. Они оба ждали… и готовились, каждый по-своему, к решающему моменту, когда щелкнет замок и откроется дверь.