За два года, прошедшие после смерти Уильяма Тира, Кэти Райс многое узнала. Она была рядом с Джонатаном постоянно, Джонатан частенько просто знал что-то. Но дело было не только в этом. Иногда Кэти казалось, что она попала в скрытое сердце Города, в место, где спрятаны все его секреты, поэтому теперь ей столько было известно, в том числе и то, чего она предпочла бы не знать вовсе.

К примеру, она знала, что во время родов Лили Тир что-то пошло не так, и Джонатан и миссис Джонсон, акушерка, попытались сделать ей кесарево сечение. Результат был ужасен, и Лили умирала в мучениях. Теперь, наверное, ее крики будут преследовать Кэти до конца ее дней, но и это было не самым худшим. В последний момент до нее долетела отчаянная мысль Джонатана, настолько отчетливая, будто он записал ее и дал Кэти прочесть:

Кэти не могла этого понять. Джонатан не был виноват в смерти Лили; если уж на то пошло, виноват был его отец, которому не удалось вернуться с докторами, а еще раньше сохранить Белый Корабль при Переходе – хотя Кэти на самом деле не могла винить его, помня, с какой мукой на лице вспоминал об этом Тир. Он уже достаточно наказал себя сам. Невозможно было возлагать вину на Джонатана, но Кэти знала, что он винит себя в смерти матери. Возможно, человек – не остров, но Джонатан, определенно, был по меньшей мере перешейком, и Кэти даже не пыталась убедить его в собственной невиновности. Он не принял бы утешения, пережить это он мог только сам, и ему нужно было время. Кэти изучила его достаточно хорошо, чтобы понимать это.

Она знала, что пропали еще двое детей: по пути с молочной фермы исчезла Энни Беллам, Джилл МакИнтайр пропала без следа во время игры в прятки неподалеку от школьного двора. Эти исчезновения были сами по себе ужасны, но благодаря Джонатану Кэти узнала, что это еще не все: возобновились налеты на кладбище, и за последние четырнадцать месяцев были разрыты пятнадцать могил, причем исключительно детских. Большинство жителей Города не знали о происходящем на кладбище – Кэти лично засыпала несколько могил, утрамбовав землю и засыпав ее листьями, чтобы скрыть следы раскопок – но после исчезновения дочери МакИнтайров святоши совсем распоясались. Пол Аннескотт, или, как он себя называл, брат Пол, заявил, что эти исчезновения – кара небесная, обрушившаяся на Город за недостаток веры. Кэти это совсем не удивило; потрясло ее другое – нашлись те, кто его слушал. Этого-то она и боялась: с уходом Уильяма Тира некому было заглушить все более истерический поток религиозной риторики. Мама и Джонатан пытались что-то предпринять; у Джонатана не было столь сильного, как у его отца, дара влиять на толпу, но он умел говорить красиво, когда того требовали обстоятельства, располагая к себе и спокойной, логичной манерой речи, и своим желанием добиться лучшего для всех. Но этого было недостаточно. Восемь месяцев назад около сотни горожан взялись за сооружение церкви, небольшого дощатого здания белого цвета в южной части города, а теперь, когда она была достроена, Аннескотт читал там проповеди каждое утро. Он забросил пчеловодство, но никто не посмел его в этом упрекнуть, даже Джонатан. Кэти теперь многое было известно, но как исправить то, что происходит с Городом, она не знала. Вся надежда была на то, что знал Джонатан. Но уверенности в этом не было, лишь тревожащее ощущение, что и все остальные стражи тоже охвачены сомнениями.

Гэвин вел себя хуже всех. Он все время жаловался на то, что смены караула, в которые его ставит Кэти, мешают ему исполнять свои церковные обязанности. Если бы она знала, что он ударится в религию, она бы ни за что его не выбрала, а отпустить теперь уже не могла. Он по-прежнему был лучшим среди них в обращении с ножами, и Морган с Лиром слушались его почти так же, как и Джонатана. («Даже больше», – часто думалось Кэти, и она вздрагивала, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет.) В свою очередь такой расклад заставлял колебаться Алена и Хоуэлла, которые всегда следовали за большинством. Вирджиния оставалась преданным сторонником Кэти, но даже это она расценивала как провал, потому что ей удалось завоевать лишь доверие женской части группы, но не мужской. Она не знала, были ли тут признаки сексизма, но ей все равно казалось, что Уильям Тир был бы разочарован. Рано или поздно Гэвин все равно вызовет ее на поединок за звание главы стражи Джонатана, и Кэти представления не имела, как она будет из всего этого выкручиваться. Джонатан мог бы ее прикрыть, но Кэти не хотела втягивать в это его; это стало бы лишним подтверждением недостатка авторитета. Она раз за разом прокручивала эту проблему в голове, но не находила выхода, при котором не требовалось бы выгнать Гэвина из стражи.

И само собой все эти разногласия приходилось решать в пределах их узкого круга. Для всех остальных они были просто друзьями Джонатана, один из которых всегда находился неподалеку. Ночью караульный спал на кровати, которую установили в гостиной Джонатана. Ночные дежурства вызывали больше всего недовольства, и Кэти знала, что многие – Гэвин с приятелями точно – считали ее паникершей. Ей было плевать. Ни следа грядущего всплеска насилия, которое предрек Уильям Тир, заметно не было, но Кэти не сомневалась в том, что он будет, и готовилась заметить его признаки задолго до начала. Она дала Тиру слово, и это слово стало значить бесконечно больше с тех пор, как он умер. Иногда ей казалось, что они просто дети, играющие во взрослые дела, но у них не осталось выбора. Ведь больше никого не было.

Она знала, что Роу Финн участвовал уже в двух экспедициях команды скалолазов Джен Девлин и что месяц назад он отправился в третью. Как друг Роу она знала, что исследования окружающих земель интересуют его не больше, чем ее саму. Но лишь от Джонатана ей удалось узнать, что же все-таки ищет в горах Роу: сапфиры, как тот, что висел на шее самого Джонатана. Время от времени все находили небольшие камешки; похоже, в породе под Городом были его залежи. Но в горах сапфир было проще добыть, да и шанс достать целые, неповрежденные друзы был выше. Об этом знал Джонатан, а теперь и Кэти, которой все же было невдомек, что Роу хочет от этих сапфиров и что собирается с ними делать, если удастся их добыть. Она достаточно хорошо знала Роу и понимала, что едва в поле его зрения появляется что-то ценное, как он сразу стремится заполучить это, поэтому последние два года она смотрела на друга детства с чувством стократ худшим, чем сожаление: с подозрением.

Когда Роу возвращался из экспедиций, он ходил в церковь каждый день. Его там любили настолько, что Пол Аннескотт позволял ему читать проповеди. Кэти слушала их пару раз, хоть ей и пришлось стоять в дубовой рощице через дорогу; проповеди Роу были так популярны, что люди толпились у обоих входов. И стоя на крыльце Кэти слушала, грызя ногти, как Роу вещает для столпившихся в церкви и вокруг нее людей о тех избранных, которые были лучше и заслуживали большего. Даже Кэти была вынуждена признать, что его голос на самом деле отлично подходил для проповедей, такой глубокий и полный эмоций, которые по мнению Кэти были чистейшей воды суррогатом. В проповедях Роу звучали нотки безжалостности, но Кэти не была уверена, что другие это чувствуют; все-таки когда-то она знала его лучше всех. Он всегда был непревзойденным актером; весь вопрос в том, сколько от того мальчика сохранилось в этом мужчине. От Гэвина Кэти узнала, что церковь считает путешествия Роу паломничеством, сорокадневным блужданием в пустыне или чем-то вроде того, и ее это изрядно настораживало. Роу, казалось, льстило сравнение с Христом; ему всегда недоставало признания в этом Городе. Если бы Роу собирался дурачить только своих церковных братьев, Кэти бы ничуть не расстроилась, но сама мысль о стольких доверчивых людях, готовых сделать все по мановению руки одного человека, казалась ей опасной.

Она не знала. В некотором роде Джонатан был самой большой загадкой. Кэти часто думала, зачем ему вообще нужна стража, если он столько всего знает и видит, видит намного больше, чем все остальные. Иногда ей казалось, что вся их стража – полная фикция, но Кэти не знала, кого они пытаются обмануть. А еще она частенько задумывалась, был ли у Уильяма Тира какой-нибудь план, или он просто так собрал их и начал тренировать. Кэти могла убить человека голыми руками, но чем это могло помочь, когда она даже не видела врага, с которым боролась?

– Что не так с этим городом? – спросила она как-то у Джонатана по пути в библиотеку. Люди махали им и улыбались, но даже Кэти ощущала равнодушие за этими приветствиями, знала, что улыбки тают прямо за их спинами. Что-то в этом Городе перепуталось, и до тех пор, пока Кэти не найдет концов ниточки, распутать этот клубок не удастся.

– Они забыли, – ответил Джонатан. – Они забыли самый главный урок Перехода.

– Это который? – Кэти ненавидела, когда Джонатан заговаривал о Переходе. Он много знал о нем, больше, чем кто-либо из их сверстников, но выдавал информацию крошечными порциями.

– Мы заботимся друг о друге. – Джонатан покачал головой. – Даже члены того «Голубого горизонта», похоже забыли.

– Только не мама! – отрезала Кэти. – Она помнит.

– Пользы от этого немного.

– Что это значит?

Внезапно Джонатан взял ее за руку. Кэти хотела выдернуть ее, но передумала. Рука Джонатана была теплой, и в конце концов, какое ей дело до того, что люди подумают, увидев, как они держатся за руки? Полгорода и так были уверены, что они спят друг с другом; и это служило неиссякаемым источником шуток для прочей стражи.

– Твоя мама сломлена, Кэти, – сказал он ей. – Мне жаль это говорить, но ее жизнь крутилась вокруг моего отца, а без него некому заставить ее двигаться дальше.

Кэти собралась возразить, но что-то ее удержало, какой-то внутренний голос, который больше не позволял ей спорить с правдой, какой бы неприятной та ни была. С каждым годом этот голос становился все сильнее; иногда Кэти ненавидела его, но часто он оказывался полезным, особенно в городе, жизнь которого в последнее время была подчинена законам прагматизма. С мамой было не все в порядке с тех самых пор, как уехал Уильям Тир. Она жила в обычном ритме, но Кэти больше не видела на ее лице улыбку, а с тех пор, как слышала ее смех, прошел уже не один месяц. Мама была сломлена, и не одна она. Уход Тира вырвал сердце у Города, и чем больше проходило времени, тем сильнее их общество напоминало Кэти стаю волков, грызущихся над трупом. На последнем собрании Тодд Пэрри выдвинул на голосование предложение носить ножи в городе. Джонатан, Кэти и Вирджиния встали на другую сторону, и предложение удалось отклонить, но с небольшим перевесом в голосах. Но они не могли не почувствовать, что происходит в Городе.

– Я их иногда ненавижу, – тихо заметил Джонатан. – Я знаю, что отец бы не стал, но я ненавижу. И думаю: если им так хочется разгуливать с оружием, строить заборы и жить по указке церкви, почему бы не позволить им это. Пусть себе строят город для таких же консервативных тупиц, и живут в нем, и видят, в какое дерьмовое место он превращается. Это не моя проблема.

На мгновение Кэти растерялась, не зная, что ответить, ведь раньше Джонатан не говорил ничего подобного. Перед своей стражей он демонстрировал неиссякаемый оптимизм; не произошло ничего, что нельзя было исправить, но Кэти встревожили безнадежные нотки в его голосе. Она обещала Уильяму Тиру, что защитит Джонатана, и всегда полагала, что если защита и потребуется, то от ножа. Но теперь она гадала, не имел ли Тир в виду данный конкретный момент. На нее нахлынули воспоминания: скамья на заднем дворе, Уильям Тир на скамье, она сама рядом с ним и сапфир, зажатый у нее в кулаке. Значит, Тир знал, уже тогда?

– Ты прав, – согласилась она. – Твоему отцу такое никогда и в голову бы не пришло.

– Я – не мой отец.

– Это неважно, Джонатан. Ты – все, что у нас осталось.

– Я этого не хотел! – отрезал он, отбросив ее руку. Теперь они стояли перед входом в библиотеку, и резкий голос Джонатана привлек внимание детей, сидевших на скамейке. Ребята начали с интересом поглядывать в их сторону в ожидании ссоры.

– Жаль, – заметила Кэти. Она сочувствовала Джонатану, правда – а иногда, лежа на своей узкой кровати, понимала, что сочувствует довольно сильно – но сейчас было не время для сострадания. Страж должен быть каменной стеной, а каменная стена не смягчается… Камень скорее треснет прямо посередине, чем сдвинется хоть на дюйм. Она понизила голос, помня о детях, слушающих их разговор, словно отличные маленькие приемники, готовые тут же пойти и передать его своим родителям.

– Никто не хочет сражаться, Джонатан. Но если речь о тебе, и сражаться предстоит за правое дело, ты не отступишь.

– А что, если нам суждено проиграть?

– Ты не можешь этого знать наверняка.

– Да неужели? – спросил он. Его рука скользнула к груди, и Кэти поняла, что он сжимает сапфир, спрятанный под одеждой. Отчаяние этого жеста и зависимость, которую он выдавал, внезапно привели Кэти в ярость. Она перехватила его руку, чувствуя всю фальшь этого жеста, потому что она понимала ненависть Джонатана, его презрение к этим людям, слишком глупым, чтобы понять, что они танцуют на лезвии ножа и вот-вот могут сорваться к будущему с пропастью между бедными и богатыми, с мечами и жестокостью, с работорговлей…

И это было правдой. Было ощущение, что в ее голове есть кто-то еще, и ему все известно. От понимания этого всего ее затошнило, но она отбросила все мысли прочь, сосредоточившись на Джонатане.

– Ты ничего не знаешь наверняка, – прошипела она. – Мне плевать на видения и магию. Будущее не предопределено. Мы можем изменить его в любое время.

Джонатан уставился на нее долгим взглядом, а затем внезапно улыбнулся.

– Ты смеешься надо мной? – требовательно спросила она.

– Нет, – ответил он. – Просто вспомнил, что сказал мне отец перед отъездом.

– Что?

– Сказал, что я выбрал верного стража. И что ты поможешь нам все преодолеть.

Кэти не сразу нашлась с ответом. Ее гнев утих, и она поняла, что тронута, тронута сверх всякой меры тем, что после всех этих лет она заслужила признание в глазах Уильяма Тира. Он выбрал ее для охраны своего сына.

– Кризис миновал, – пробормотал Джонатан и с сожалением покачал головой. – Но ненадолго. Ты, может, и не веришь в мои видения, но я знаю, что грядут неприятности, и они довольно крупные.

Действительно знает, неохотно призналась сама себе Кэти, но потом решила вытряхнуть это из головы, схватила Джонатана за руку и потянула в библиотеку.

– Не сейчас, предсказатель. Сейчас придется поторопиться.

Три дня спустя Роу Финн вернулся в город, один.

Судя по его виду, он потерял не меньше тридцати фунтов, вся его одежда была изодрана, как и рюкзак. Он шел, пошатываясь, и, похоже, был не в себе. Увидев Бена Маркхэма и Элису Ву, рыбачивших на берегу Кадделла, он упал в обморок.

Эта история сразу же разнеслась по городу. По словам миссис Финн, ревностно охранявшей сына от посетителей, экспедиция потерялась в горах, и ее члены один за другим скончались от переохлаждения и голода. Роу продержался дольше всех, и лишь чудом наткнулся на тропу, которая вывела его к перевалу. Он пережил путь домой благодаря корешкам и ягодам, которые собирал в бескрайнем лесу.

Город поверил в его историю. Кэти – нет.

Она все еще не видела Роу, но многое слышала. Прихожане его церкви стекались к нему рекой, горя желанием закормить его до смерти. Вирджиния, навестившая Роу два дня назад, сказала, что в доме полно еды и выпечки.

– И женщин тоже, – мрачно добавила она. – Чертовски много прихожанок этой церкви жаждут увидеть Роу, прикованного к постели, вот что я тебе скажу.

Город с редким в последнее время единодушием оплакал погибших в этой экспедиции. Смерть Джен Девлин была громадной потерей для Города. Они провели единую службу по одиннадцати погибшим, и за всю службу Кэти не проронила ни слезинки, глядя не на различных ораторов, вспоминающих погибших, а на дом Финна, заметный отсюда. Ей отчаянно хотелось расспросить Роу, но не хотелось делать это при свидетелях. Беседа могла выйти не очень вежливой. Она не хотела подозревать старого друга, но и не подозревать его не могла.

В конце концов, спустя почти неделю, ей все же удалось застать его в одиночестве. Его братья по вере отправились помолиться в поля на пару дней, а мать отправилась играть в карты к соседям. Рассказ Роу вознес миссис Финн на вершину популярности, и теперь она не нравилась Кэти еще сильнее, потому что судорожно пыталась удержать эту популярность. При виде этой женщины, радостно идущей среди других женщин, которые еще вчера не хотели ее замечать, Кэти захотелось подойти и как следует ее встряхнуть.

Кэти не стала утруждать себя стуком перед тем, как войти в дом Финнов. Добравшись до комнаты Роу, она увидела, что он все еще лежит в кровати, закрыв глаза и напоминая задремавшего ангела. Худоба сделала его еще более привлекательным, очертив скулы и подбородок, как у мраморной статуи. Кэти все время думала, кем бы стал Роу, не будь у него с рождения такого ангельского личика.

– Я знаю, что ты притворяешься, Роу.

Он распахнул глаза и улыбнулся.

– Ты всегда все знаешь, так ведь, Кэти?

– Если речь о тебе, то да. – Она подтянула себе кресло; вокруг кровати их стояло несколько штук. – Пытаешься избавиться от посетителей?

– Они правда меня утомляют.

Оглядев комнату, уставленную цветами и домашней выпечкой, она насмешливо хмыкнула.

– Полагаю, такова цена за статус нового мессии, да?

– Я не мессия, – возразил он со скромной улыбкой, но в глазах его, как раньше, плясали чертенята. – Просто верующий человек.

– Почему бы тебе не рассказать мне, что с тобой случилось там?

– Эту историю уже знает весь город.

– Ну да. – Она улыбнулась, но эта улыбка не была столь искренней, как у Роу; от нее веяло зимней стужей. – Но мне бы хотелось услышать правдивую версию.

– Ты мне не доверяешь, Кэти?

– Не шути со мной, Роу. Что случилось?

Он рассказал ей практически то же самое, что и остальным: потерялись в горах, экспедиция медленно погибала от холода и голода. Он пережил всех из-за того, что тщательно рассчитывал свой рацион и прижимался в поисках тепла к двум лошадям, пока и те не умерли. Кэти заметила, что только в двух местах Роу покривил душой: говоря о рационе и о тропе, которую он обнаружил в горах. Но ей не удалось вытрясти из него правду, и в итоге она сдалась, откинувшись в кресле с недовольным видом.

– Разве ты по мне не скучала, Кэти?

Кэти моргнула. Она правда по нему скучала, просто не понимала этого до сих пор. Когда рядом был Роу, жизнь становилась интереснее; это не изменилось, несмотря на то что изменилось все остальное. Но, в то же время, в Городе было спокойнее, когда Роу не было.

– Я скучал по тебе, Кэти.

– Почему?

– Потому что ты меня знаешь. Удобно, когда все вокруг считают тебя почти святым, но это все-таки утомляет.

– Я знала, что весь твой религиозный пыл – просто притворство.

– Брат Пол умирает.

Кэти моргнула, удивившись внезапной смене предмета разговора.

– От чего?

– Мистер Миллер полагает, что от рака. Брат Пол, возможно, доживет до конца года, но не дольше, и боль вполне может заставить его решиться на самоубийство.

– Разве он может совершить самоубийство? Насколько я знаю, это грех.

– Может и так, но для большинства людей вера – вещь довольно гибкая.

– Я заметила.

Роу усмехнулся.

– В этом нет ничего плохого, Кэти. С верующими легко. Их легко убедить, ими легко управлять, от них легко избавиться. Когда брат Пол умрет, он передаст церковь мне.

– Какое мне до этого дело? – спросила Кэти, почувствовав, однако, как внутри растет ледяной ком беспокойства. Она вспомнила переполненную церковь, в которой Роу читал проповеди, поток людей, выплескивающийся на крыльцо.

«Сколько их было? – задумалась она. – Три сотни? Четыре?»

– Ты могла бы помочь мне, Кэти.

– Нет.

– Подумай об этом. Бог делает этих людей послушными. Они поверят любой нелепице, что скажет брат Пол.

– Или ты.

– Или я. Мы могли бы воспользоваться этим!

– Для чего, Роу?

Он схватил ее за руку. И если до этого она беседовала с новым Роу, очаровательным лицемером, то сейчас он был с ней искренним. И от этого становилось только хуже. Она бы предпочла услышать все это от врага, а не от старого друга. Ей хотелось отдернуть руку, но она застыла, как только он вытащил из-под рубашки серебряную цепочку. В свете полуденного солнца сверкал гранями сапфир.

– Где ты его взял? – резко спросила она. – Он принадлежит Джонатану!

– Нет, этот мой. Я сделал себе свой собственный.

– Как?

– Ты всегда считала, что Уильям Тир идеален, – заметил Роу со смешком. – Но это не так.

Это не было похоже на ответ, но Кэти все равно нахмурилась, потому что в утверждении Роу чувствовалось искусное смешение правды и лжи, и ответ в нем тоже был, просто нужно было разгадать, что он имел в виду.

– Он работает и у меня, – сказал ей Роу. – Точно так же, как у Джонатана. Я многое вижу. И многое знаю. Я знаю, что великий святой мертв.

Кэти рванулась вперед, опрокинув кресло, схватила Роу за плечи и впечатала в спинку кровати.

– Держи рот на замке, Роу.

– Подумай, Кэти, – повторил он, не обратив внимания на ее слова. – Тира больше нет. Город, о котором мы столько мечтали, Город, в котором умные люди, вроде нас, идут вперед, а остальные следуют за ними. Мы можем построить его сами.

Кэти хотела возразить, что никогда о таком не мечтала, но тут вспомнила, что это не так. Сколько же мусора было в ее голове, когда она была подростком. Вспоминать об этом было больно. Роу убрал ее руки со своих плеч, и Кэти запоздало заметила, что несмотря на пережитое истощение, он стал намного крепче. Кэти увидела нечто дьявольское в его глазах… но уже не тех безобидных чертенят, что она помнила по их детским проказам. Он снова спрятал цепочку с сапфиром под рубашку.

– А что насчет неверующих, всех тех, кто не принадлежит к твоей церкви? Думаешь, они будут просто сидеть и смотреть?

– Они исчезнут.

От непоколебимой уверенности его ответа ее пробрала дрожь; в нем чувствовалась жестокость, огромная, растущая на глазах тень, которую невозможно было охватить взглядом.

– А как же я, Роу?

– Ах, Рапунцель. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Он криво улыбнулся, прямо как прежний Роу, и на мгновение Кэти потеряла бдительность, а все ее подозрения внезапно смыло волной ностальгии. Они были так близки когда-то, он и она!

– Что скажешь, Кэти?

Несмотря ни на что, в этот момент ей очень захотелось согласиться, ведь Роу до сих пор мог увлечь ее своей идеей: построить город, о котором они столько мечтали, меритократию, и никаких смутных идей Тира о всеобщем равенстве. Они с Роу рассуждали о нем вместе, строили его, как замок, в своих головах.

«Но я теперь другой человек, – поняла Кэти. – Вся та злость, что переполняла меня, больше не затмевает разум. Я могу от нее избавиться».

Но так ли это на самом деле? Ее презрение к жителям Города – глупцам, настолько несамостоятельным, что им пришлось придумать себе Бога, который заглядывает под каждое одеяло – это отвращение внезапно затопило ее, и перед глазами возник образ Города, о котором говорил Роу: здесь таких людей лишали гражданских прав, чтобы их глупость не могла навредить никому, кроме них самих. Как здорово было бы жить в таком месте, где слабые разумом остаются не у дел, а такие люди, как Роу и Джонатан…

«Ну и кто здесь глупец? – издевательски поинтересовался ее разум. – Джонатан? Ты правда полагаешь, что в раю Роу найдется место для Джонатана Тира?»

Эта мысль одним махом вернула ее в реальность. Может, Кэти и не знала, как Роу собирается осуществить свой грандиозный план, но она хорошо знала его самого. Он всегда ненавидел Тиров, ненавидел саму мысль о существовании таких людей, едва ли не сильнее, чем их самих. Джонатан, конечно, не был Уильямом Тиром, но и его опасно было оставлять в королевстве Роу.

Кэти поднялась со стула, чувствуя, как внутри все сжимается от давней тоски. Все эти годы она жила с мыслью, что когда-то ей придется сделать выбор. Но и представить не могла, что это случится прямо сегодня.

– Я не могу поддержать тебя, Роу, – сказала она. – Я служу Джонатану Тиру.

Лицо Роу напряглось, но лишь на секунду, а затем он снова изобразил добродушное веселье.

– Ах, да, пресловутый отряд стражей.

Кэти удивленно раскрыла рот.

– Ты думала, что я ничего не узнаю, Кэти? В этом городе нет секретов. Я-то всегда знал, что Тир был обманщиком, а вот ты – нет, не так ли?

– Он не был обманщиком! – в ярости закричала она. – Это ради Джонатана! Для его защиты!

Роу снисходительно улыбнулся, словно беседовал с ребенком.

– Так, конечно же, сказал тебе Тир. Но подумай сама, Кэти. Может, это и похоже на стражу, но на самом деле Тир готовил из вас отряд полиции. Тайной полиции, подчиняющейся лишь его сыну. Что же это за идеальное общество, которому нужна тайная полиция?

– Думаешь, я не знаю, что ты завидуешь Джонатану? – заявила она, с удовольствием отметив, как потемнело лицо Роу. – Ты всегда ему завидовал! Всегда хотел того же, что было у него!

– А что насчет тебя?

– Я служу Тирам, – упрямо повторила Кэти. – Служу Джонатану.

Роу откинул голову и рассмеялся.

– Видишь, Кэти? Ты тоже верующая!

Кэти снова схватила его, намереваясь стащить с кровати. В этот момент она ненавидела Роу, ненавидела от всей души, потому что чувствовала, что его слова нашли дорожку к ее разуму, заставляя ее задуматься, заставляя ее сомневаться. Но в следующую секунду она отпустила его и отступила. Мысли о Джонатане не покидали ее никогда, а ему не пошло бы на пользу, если бы она ввязалась в драку с любимчиком святош.

Роу снова потянулся, но на этот раз спустил ноги с кровати и поднялся. Под простыней на нем не было ничего; Кэти изо всех сил старалась не смотреть на него, когда простыня упала, но это ей не удалось, и одного короткого взгляда хватило, чтобы внутри разгорелось пламя. Потом ей стало стыдно. Он был самым старым ее другом; что же случилось с ними обоими? Когда все изменилось?

– Ну и как тебе этот мессия, Кэти? Глиняных ног пока не видно?

– Держись подальше от Джонатана. Не смей даже приближаться к нему.

– А мне и не нужно, Кэти, – с усмешкой ответил Роу… но теперь эта усмешка казалась не обаятельной, а холодной, как у рептилии. Она отвернулась, но секунду спустя тело ее сотряс спазм, когда Роу скользнул рукой между ее ног.

– Можешь смотреть сколько угодно, Кэти.

– Не хочу.

– Должно быть, это непросто – посвящать все свое время второсортному Уильяму Тиру. Так почему бы не сменить идола?

Кэти сжала кулаки. За огненным шаром возбуждения, разрастающимся внизу живота, росла и ширилась чудовищная волна гнева, вызванного тем, что он посчитал ее такой дурой, решил, что с ней можно обращаться как с сотнями других купившихся на его личико женщин. Может, они и не были больше друзьями, но такого она точно не заслужила.

– Идеальный мир Тира рухнет под ноги Джонатану, Кэти, я всегда это знал. И к кому еще тянуться людям, уцелевшим под обломками, как не к Богу?

Тут она отступила, неловко выбравшись из комнаты Роу и по дороге зацепив дверной косяк плечом.

– Подумай об этом, Кэти! – крикнул Роу ей вслед. – Ты на тонущем корабле! Перейди на мой, и сама увидишь, как далеко мы поплывем!

В коридоре Кэти споткнулась, ничего не видя из-за застилавших глаза слез. На лестнице она налетела на миссис Финн и ее подруг, но не нашла в себе сил даже обменяться с ними любезностями, лишь протолкалась к выходу, невнятно бормоча извинения и ускоряя шаг. С крыльца она уже бежала бегом.

– Госпожа.

Голос Булавы. Это хорошо, потому что даже здесь, на краю света, она хотела бы повидать Булаву еще хотя бы раз.

– Я знаю, что вы меня слышите, госпожа. Может, откроете глаза?

Келси не хотела просыпаться. Она чувствовала покоящийся на груди сапфир Тира, ставший ее спутником в этих странных путешествиях, но последнее время ей казалось, что видеть прошлое она могла и без него, потому что все они были теперь внутри нее: Тир, Джонатан, Лили, Кэти, Дориан… даже Роу Финн.

– Госпожа, если вы сейчас же не проснетесь, я прикажу вас крестить.

Ее глаза распахнулись, и она увидела сидящего у постели Булаву со свечой в руках. Позади него была темная комната. Она быстро села.

– Лазарь? Это ты?

– Конечно, он. – Из темноты возник Корин. – Как будто эти аршинные плечи можно с чем-нибудь перепутать.

Келси потянулась к Булаве, но он не подал ей руки. Они долго смотрели друг другу в глаза.

– Мне, пожалуй, пора, – пробормотал Корин. – Рад видеть вас в добром здравии, госпожа.

Когда он открыл дверь, Келси увидела кусок коридора, освещенный факелами. Затем дверь захлопнулась, и они с Булавой снова уставились друг на друга. Келси это напомнило, внезапно и очень болезненно, тот день на мосту. Тогда между ними пролегла широкая пропасть, но теперь она, казалось, стала шире в разы. Она видела недоверие в его глазах, и это ранило сильнее, чем возможный гнев.

– Где мы?

– В доме женщины, которая была верна вашей матери. Леди Чилтон.

– Мы уже не в Джин Рич.

– Нет, госпожа. Примерно в дне пути, в южном Алмонте. Три дня назад, когда мы вас нашли, у вас началась фуга.

– Три дня!

– Эта была длинной, госпожа, вся Стража встревожилась. Нужно поскорее впустить Пэна, пока он не начал грызть мебель.

Булава улыбнулся, но в глазах эта улыбка не отразилась.

– Ты так и не простил меня, Лазарь.

Он хранил молчание.

– А что, по-твоему, я должна была сделать?

– Сказать нам, черт возьми! Я бы пошел с вами.

– Ну еще бы, Лазарь. Но я-то думала, что отправляюсь на смерть. Зачем мне было подвергать еще кого-то риску?

– Потому что это моя работа! – рявкнул он, и от его рева затряслись стропила в этой крошечной комнате. – Я сам на это согласился! Это был мой выбор, не ваш!

– Мне нужно было, чтобы ты остался, Лазарь. Чтобы ты правил королевством. Кому еще я могла это доверить?

При этих словах гнев Булавы, похоже, утих. Он опустил глаза, а на щеках вспыхнул румянец стыда.

– Вы сделали неправильный выбор, госпожа. Я все испортил.

– В каком смысле?

– Цитадель в осаде.

– Кто ее осаждает?

– Арват, с помощью легиона мортийцев. Наши люди держат оборону, но надолго их сил не хватит. Новый Лондон захватила толпа, но и ей тоже управляет Арват.

Келси судорожно сжала покрывало. Костяшки пальцев побелели, но она надеялась, что Булава этого не заметит. При мысли о Святом отце в ее Цитадели – и на ее троне! – внутри нее словно разверзлась черная дыра. Весь город, все королевство во власти мерзкого бога Андерса… представляя это, она просто закипала изнутри, но в данный момент метания Булавы были более насущным вопросом.

– Я в этом виновата не меньше тебя, Лазарь, – мягко сказала она. – Иногда я гадаю, не было ли лучшим выходом позволить увезти клетки.

– Вы старались поступать правильно, госпожа. И не ваша вина, что все пошло не так.

Это напомнило ей о Саймоне и их долгом разговоре в подземельях Дворца. Шла ли речь о физике или об истории, неважно; часто попытки поступить правильно заканчивались очень плачевно.

Келси отбросила эту идею, потому что понимала, что это первый шаг к полному бессилию, к неспособности принять ни одного решения из страха перед непредвиденными последствиями.

– Но я, – продолжил Булава. – Я уехал. Мы все уехали, чтобы вытащить вас. Мы бросили королевство без защиты, на растерзание Святому отцу.

– Нельзя усидеть на двух стульях, Лазарь. Либо ты не снимаешь свой серый плащ, либо прощаешься с ним навсегда для решения более важных задач. И это я виновата в том, что заставила тебя быть одновременно Стражем Королевы и Регентом. Полагаю, что одни твои обязанности слишком часто вступали в противоречие с другими.

– Не утешайте меня, госпожа.

– Что сделано, то сделано, Лазарь. Мы оба провалились, но ты как-то сказал, что ничего нельзя добиться, копаясь в прошлом. Будущее, настоящее – это самое главное.

Она снова протянула ему руку.

– Так как насчет того, чтобы простить друг друга и двинуться дальше?

Некоторое время Булава просто смотрел на ее руку, а Келси ждала, снова чувствуя, словно стоит над пропастью. Лицо Красной Королевы на секунду мелькнуло в голове и пропало. Путешествие с того края на этот было долгим, но что-то ей подсказывало, что оно еще не закончено, а как могла она снова отправиться в путь без Булавы? Страж, голос разума, голос совести… он нужен был во всех этих ипостасях. У нее перехватило горло, когда он протянул руку в ответном пожатии.

– Шириной с Океан Господень, – прошептала она. – Ты помнишь?

– Помню, госпожа.

Он отвернулся, часто моргая, а Келси воспользовалась возможностью размять руки и плечи, все еще болевшие после веревок Бренны. От новостей о Святом отце на душе остался неприятный осадок. Хотелось вернуться назад и исправить собственные ошибки, но корни проблемы уходили глубже, в те времена, когда зарождалось первое поселение, положившее начало Тирлингу, когда что-то впервые пошло не так.

«Тир мог путешествовать во времени», – сделала она дерзкое предположение.

Во время ее фуг бывали моменты, когда Келси казалось, что она делает то же самое, не просто наблюдает, а участвует, словно она действительно бывала там, в мире Лили, в мире Кэти.

Но это не поддавалось ее контролю. Чего-то по-прежнему не хватало.

– Лазарь, в соседней камере во дворце Красной королевы был заключенный, инженер.

– Саймон, госпожа. Он с нами.

Келси улыбнулась, радуясь хоть одной хорошей новости. Один лишь бог знал, что хорошего может сейчас дать печатный станок Тирлингу, но она все равно почувствовала облегчение, узнав, что Саймон на свободе.

– Где он?

– Внизу. Последнее время мы с трудом можем заставить Холла отвлечься на что-нибудь другое.

– Близнецы, – заметила Келси, кивая. – Все ясно.

– А зачем он вам нужен?

Она рассказала о печатном станке, думая, что Булава, как обычно, ввернет едкую реплику про чтение и книги. Но он слушал молча, а когда она закончила, заметил:

– Ценная штука, госпожа.

– Правда?

– Да.

– И куда ты дел настоящего Лазаря?

Его губы дернулись.

– Я… читал.

– Читал что?

– Ваши книги, госпожа. Я прочел уже девять.

Келси уставилась на него с неподдельным удивлением.

– Они хороши, эти истории, – продолжил Булава, и слегка покраснел. – Они учат чувствовать боль других.

– Состраданию. Карлин всегда говорила, что величайшая ценность художественной литературы в том, что она позволяет нам узнать, о чем думают другие люди. Лазарь, а что с моей библиотекой?

– По-прежнему в Королевском крыле, и тоже в осаде.

Руки Келси сжались в кулаки. При мысли о Святом отце, трогающем ее книги, ей показалось, что ее может стошнить прямо на покрывало.

– В общем, – продолжил Булава, прочистив горло, – я понимаю ценность этого пресса. Если мы справимся со всем этим, тогда мы с Арлиссом поможем Саймону найти все необходимое для него.

Келси растроганно улыбнулась.

– Я скучала по тебе, Лазарь. Даже больше, чем по солнечному свету.

– Они причинили вам боль, госпожа?

Она скривилась, вспомнив о тюремщике, о побоях. Потом ей стало стыдно. В подземельях держали множество других людей. Будучи королевой, да еще и полезной заключенной, Келси была на особом положении. У прочих же не было ничего.

«Мои страдания были настоящими, – настойчиво билась одна мысль.

– Ничего серьезного, Лазарь, – наконец ответила она. – Все это в прошлом.

В дрожащем свете свечи, отбрасывающем пляшущие по стенам тени, она оглядела комнату. Где-то вдалеке слышались голоса людей.

– Дом леди Чилтон, ты сказал? Я ее не знаю.

Булава вздохнул, и Келси заметила, что он старается тщательно подбирать слова.

– Она не… в порядке, госпожа. Это не совсем безопасное пристанище.

– А что с ней? Она душевнобольная?

– Это весьма мягкое определение для нее, госпожа.

– Тогда зачем мы здесь?

– Потому что нам нужно было где-то переждать вашу фугу, а леди Чилтон согласилась принять нас у себя. Мы не могли оставаться в этой проклятой приграничной деревушке; слишком много внимания. Этот дом достаточно велик, чтобы вместить весь наш отряд, и здесь хватает припасов. Леди Чилтон хорошо подготовилась к осаде, когда мортийцы вторглись в королевство. Мы здесь, по большей части, потому что она передо мной в большом долгу.

– Что за долг?

– Однажды я спас ей жизнь. И она все еще помнит об этом.

– Что с ней не так?

– Ее болезнь – не наше дело, госпожа. Она обещала оставаться на верхних этажах, подальше от вас. Я надеюсь, что к завтрашнему дню мы покинем это место.

Келси все это сильно не нравилось, но других предложений у нее не было. Она взглянула на себя и поняла, что она по-прежнему в той же самой грязной одежде, в которой ее увезли в пустыню.

– Мне нужна одежда.

Булава указал на гардероб.

– Леди Чилтон одолжила вам платье.

Мысль о пустыне привела к тому, что Келси вспомнила всю эту странную ночь, поэтому она спросила:

– Ивен здесь?

– Да, госпожа. Мы встретили его в Джин Рич и услышали очень странную историю.

– Странную, но правдивую.

– Ивен изводит себя мыслью о том, что он не настоящий Королевский Страж; кажется, он использовал слово «талисман». Я послал его в Джин Рич, просто чтобы подстраховаться. Даже представить не мог, что с ним там может что-нибудь случиться.

– Он спас мне жизнь, Лазарь. А возможно, даже больше.

Келси прикрыла глаза и увидела глаза Бренны, в дюйме от собственных, вглядывающиеся в ее воспоминания, в воспоминания Лили в глубине ее разума.

«Мы обе там были, – внезапно поняла Келси. – Обе сразу, Лили и я. Как такое возможно?»

– Ладно, пойду скажу остальным Стражам, госпожа. Если Ивен проявил себя, как герой, они воздадут ему должные почести.

– Проявил. – Она откинула покрывало. – Кинь мне то платье.

Несколько минут спустя Булава вывел ее из комнаты в освещенный факелами длинный коридор. Стены были сложены не из светло-серого камня, как в Цитадели, а из больших блоков песочного цвета, на которых время и ветра оставили свой загадочный узор. В коридоре свистели сквозняки, шевеля волосы Келси и вызывая у нее дрожь.

– Плохая изоляция, – заметил Булава. – Это место следовало отремонтировать более десяти лет назад, но леди Чилтон позволила ему медленно превращаться в руины.

– Она приезжала на мою коронацию? Почему мне…

Но договорить она не успела, потому что из-за угла на них вылетели Элстон и Кибб, а за ними еще добрая половина Стражи. Прежде, чем Келси успела поздороваться, ее руку сжал в своей лапище Элстон.

– Вы в порядке, госпожа? – спросил он.

– Да, Эл.

– Я молился за вас, госпожа, – сказал ей Дайер, и широко улыбнулся, когда она слегка похлопала его по щеке. Один их вид вызывал у Келси улыбку, но вместе с тем ее посетило беспокойство. Булава, Элстон, Кибб, Корин, Гален, Дайер, Ки… вокруг нее были знакомые лица, любимые лица, лица людей, по которым она тосковала, но за радостью от встречи таилось чувство обреченности, пусть отложенной, отдаленной, но от этого не менее реальной. Если Цитадель и впрямь в осаде, значит все они изгнанники, люди без дома.

– Вам нехорошо, госпожа? – спросил Корин. – У меня с собой аптечка.

– Я в порядке, – ответила она, пожимая руки Киббу и Галену. Оглядевшись, Келси заметила странное отсутствие еще одного лица.

– А где Пэн?

– Я отправил его объезжать окрестности, госпожа, – ответил Элстон. – Никакой опасности нет; мы на равнине, и любую угрозу заметили бы издалека. Но он просто сводил нас с ума, бедный влюбленный и…

– Не забывайся! – рявкнул Булава, и Келси почувствовала, как краска приливает к щекам.

– Простите, госпожа, – пробормотал Элстон, но в глазах его таились смешинки, и Келси, покачав головой, добродушно хлопнула его по плечу.

– Кто еще здесь?

– Холл со своими людьми внизу. Левье тоже, и он хотел перемолвиться с вами словечком, когда вы освободитесь.

– Левье?

– Он здорово помог нам, госпожа, когда мы пробирались во Дворец, – быстро сказал Булава, взглядом намекая ей, что они обсудят это позже. Келси кивнула, но вспомнив о Ловкаче, не смогла представить себе мужчину, а увидела лишь мальчишку, Гэвина. Что бы это значило? Она взглянула за спину Элстона и вздрогнула; на мгновение ей показалось, что кто-то стоит в конце коридора и смотрит на нее. Но затем она моргнула, и фигура пропала.

– Госпожа?

Она повернулась к Булаве.

– Мне показалось, я кого-то увидела.

– Вам все еще нехорошо, госпожа.

Келси кивнула, но чем больше она об этом думала, тем больше была уверена в том, что там кто-то был: женщина в длинном черном платье и густой вуали.

«Душевнобольная», – вспомнила она, и червячок беспокойства начал грызть ее изнутри.

– Мы уезжаем утром, – заявила она всем.

– Госпожа?

– Ты сказал, что Цитадель в осаде, Лазарь. Мы не можем просто спрятаться и пересидеть здесь, пока королевство пылает. Что бы я тогда была за королева?

– Ха! – Дайер повернулся к Корину. – Десять фунтов!

Булава покачал головой.

– Мы знали, что вы так и скажете, госпожа. Вопрос был лишь в том, сколько вам на это понадобится времени.

– Ну, так и есть.

– У вас нет армии, госпожа. А у Святого отца целый батальон мортийских наемников. Единственное, чего вы добьетесь своим возвращением в Новый Лондон, это ваша смерть.

Келси кивала, пытаясь прислушаться к его совету, стать наконец разумной королевой, такой, какой ей следовало быть. Но она не могла сидеть здесь, в глуши, вдали от всех событий. Что можно этим исправить?

– Госпожа.

Она обернулась и увидела Пэна, идущего к ней из другого конца коридора.

– Пэн!

Она бросилась было ему навстречу, но Булава ухватил ее за руку.

– Постойте, госпожа.

– Что?

– Все не так, как было раньше. – Булава обернулся к остальным Стражам. – Все по своим постам! Увидите Королеву за обедом!

Ее Стражи расступились, и Келси не могла не заметить, что они торопятся поскорее уйти. За несколько секунд они все разошлись в разных направлениях.

– Госпожа. – Пэн подошел к ним и поклонился. – Рад видеть вас в добром здравии.

Келси в недоумении уставилась на него. Этот сдержанный незнакомец не был тем Пэном, которого она помнила. Затем она вспомнила сцену на мосту и все поняла. Пэн был зол на нее, конечно, как и Булава. Она сбежала от них, от своей Стражи, бросилась прямо в лапы врага. В тюрьме она старалась не вспоминать о Пэне, но он, конечно, никуда не делся, и все еще переживал ее предательство. Ладно, она ему все возместит. Она…

– Пэн больше не будет вашим личным стражем, госпожа, – ровно произнес Булава.

– Что?

– Начиная с сегодняшнего вечера его обязанности берет на себя Элстон. – Келси повернулась и уставилась на Пэна, который, в свою очередь, гипнотизировал взглядом пол.

– Что случилось? – потребовала она ответа.

– Я оставлю вас вдвоем ненадолго, но только ненадолго, – повторил Булава, обращаясь к Пэну. – После этого вы больше никогда не будете оставаться наедине.

Пэн кивнул, а Келси повернулась к Булаве.

– Не меняй моих Стражей у меня за спиной, Лазарь! Я не просила нового личного стража. Не тебе принимать такие решения.

– Нет, госпожа, – вмешался Пэн. – Это было мое решение.

Она снова повернулась к нему в полном изумлении. Да, они как-то делили постель, но, если уж на то пошло, можно просто это прекратить! Этого было недостаточно для смены стража.

– Пэн? В чем дело?

– Недолго, – повторил Булава. Затем развернулся и пошел в сторону комнаты Келси. Пэн подождал, пока Булава скроется из вида, а затем поднял взгляд на Келси, и она вздрогнула, увидев в нем лишь чистый профессионализм, и ничего больше.

– Ты больше не хочешь быть со мной, Пэн?

– Я страж, госпожа. Я всегда хотел им стать, с тех самых пор, как капитан подобрал меня. – Он с улыбкой пожал плечами, и на мгновение ледяная корка треснула, показав прежнего Пэна, Пэна, которого она знала. – Я люблю вас, госпожа. Думаю, я полюбил вас с тех самых пор, когда вы попросили помочь вам поставить эту проклятую палатку. Но когда вы исчезли, я обнаружил, что не могу одновременно любить вас и оставаться хорошим Стражем.

Келси кивнула, но скорее рефлекторно, чем соглашаясь. Она не любила Пэна, ведь так? Ей было трудно судить об этом. Постель сблизила их, и они стали друг для друга кем-то большим, чем предполагалось в самом начале. За плечом Пэна что-то мелькнуло, и Келси показалось, что она снова видит темную фигуру в конце коридора. Но она тут же исчезла.

Келси снова обратила все свое внимание на Пэна. Ее гордость была задета; ну еще бы. Но если она поддастся эмоциям, то может потерять не только любовника, но и замечательного друга. Она стиснула зубы, всеми силами пытаясь скрыть свое разочарование.

– Ты собираешься остаться в Страже? – спросила она.

– Да, госпожа. Но я больше не буду вашим личным стражем. И вы должны будете обращаться со мной так же, как и с остальными, или я просто не смогу остаться.

Она медленно кивнула, чувствуя, как где-то внутри рождается печаль. Они провели вместе не так уж много ночей, но все эти ночи были замечательными – что-то среднее между любовью и дружбой – и стали настоящим оазисом безмятежности в суровой пустыне, в которую превратилась жизнь Келси после отъезда из коттеджа. Ей будет не хватать этого, но в глубине души, отринув боль, она стала уважать его еще больше.

«Мы похожи», – подумала она, вглядываясь в лицо Пэна. Перед глазами внезапно возник ее город, его холмы, охваченные пламенем, и она осознала, что эта работа, призвание всей ее жизни, всегда будет важнее всего, что она захочет для личного счастья. Может, будут и другие мужчины, и скорее всего, даже много, но ни один из них не встанет на пути ее призвания. Она не позволит.

Глубоко вздохнув, она протянула Пэну руку для рукопожатия. Пэн улыбнулся, глядя на нее сияющим, открытым взглядом, и Келси знала, что видит его таким в последний раз. Они будут болтать и смеяться, и ссориться, и спорить, так же как с любым из ее Стражей… но так, как сейчас, больше никогда не будет. Они пожали друг другу руки, и Пэн на секунду задержал ее ладонь, прежде чем отпустить, тяжело сглотнув. Когда он посмотрел на нее снова, Пэн-мужчина пропал, остался лишь Пэн-Страж, который окинул ее отстраненно-оценивающим взглядом.

– Вы плохо выглядите, госпожа.

– Я только что проснулась.

Но он был прав. Из магического сна ее вытащил Булава. И теперь голос Кэти настойчиво звучал в голове, не давая ей сосредоточиться.

– Левье здесь, да? Мне нужно с ним поговорить.

Ей действительно было нужно поговорить с ним, точнее, схватить за грудки и трясти до тех пор, пока он не ответит, что случилось с Джонатаном Тиром. Не нужно было ждать, пока до этого дойдет очередь в неторопливых видениях Кэти, ведь можно было потребовать у того, кто там был лично, рассказать всю историю.

– Вам придется подождать, госпожа. – Булава возник за ее спиной, он был с Элстоном. Келси никак не могла сориентироваться в этом месте; было что-то странное в его коридорах, какие-то нарушенные пропорции. – Левье уехал несколько часов назад, и сказал, что вернется поздно. Но вас ждет обед. Пэн, свободен.

Пэн ушел. Келси посмотрела ему вслед, чувствуя, как на нее накатывает очередная волна печали, а затем повернулась к Булаве и Элстону, сурово сжав губы.

– Этот коридор движется, сэр, – пробормотал Элстон. – Я все время что-то ловлю по углам.

Булава кинул взгляд через плечо, и напрягся.

– Я не доверяю хозяйке этого дома. Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше.

– Это приемлемо для вас, госпожа? – спросил Элстон. – Я в качестве личного стража?

Она кивнула, улыбнувшись ему, хотя ее голова раскалывалась от боли.

– Тогда идемте обедать.

Она пошла вслед за ними по коридору.

Келси проснулась в темноте. Некоторое время она не могла понять, где находится – в последнее время она, похоже, каждую ночь спала на новом месте – но затем затрещал факел в кольце, и она вспомнила: она в доме леди Чилтон, в спальне, выбранной для нее Булавой. Элстон был прямо за дверью.

Что-то было в комнате.

Келси ощутила легчайшее движение за спиной, чуть больше, чем просто сквозняк, где-то возле двери. Она решила перевернуться, но попытавшись, обнаружила, что все мышцы словно застыли. Она не хотела видеть. Внезапно в голове возникло воспоминание о маленькой девочке в мортийских подземельях, и Келси почувствовала, как покрывается мурашками. Она могла бы позвать на помощь; Элстон был за дверью. Но тот ребенок в подземельях был невероятно быстрым.

Еще один тихий звук, шелест кожаных подошв по полу. Было похоже на шаг, но воображение Келси говорило о другом. Она представила в двух футах от себя ребенка, приготовившегося к прыжку.

«Не как Бренна», – шепнул мозг, и Келси, наконец, почувствовала, как каждый мускул наполняется энергией. Нет, ее больше не поймают так, как это удалось Бренне, обессиленную и беспомощную. Лежа неподвижно, она пыталась размять мышцы, чтобы быть готовой к рывку. Ее нож лежал под подушкой, и взять его, не привлекая внимания, было нельзя. Но она решила, что успеет за те полсекунды, что появятся у нее после внезапного рывка.

Последний шаг, прямо к Келси. Она внезапно вскочила, кинувшись на звук, и врезалась во что-то твердое, повалив ночного гостя на кровать и усевшись сверху. Сперва она смогла разглядеть лишь темный силуэт на кровати, а затем он издал высокий, похожий на крысиный, писк, и упал. Келси вытащила нож из ножен, снова оседлав нападавшего и пытаясь найти его шею.

И тут она в ужасе отшатнулась.

У существа не было лица.

Но мгновение спустя Келси поняла, что думать так просто стыдно. Ее обманул тусклый свет факелов и ее чересчур пылкое воображение. Это оказалось не чудовище, а всего лишь женщина, одетая в черное длинное платье и черную же кружевную вуаль. Женщина пыталась отползти назад, но Келси пригвоздила ее к кровати, усевшись на ее ногах верхом.

– Леди Чилтон, полагаю. И чего же вы от меня хотите, зачем преследуете по всему дому?

Нащупав край вуали, она резко дернула, срывая кружево и открывая лицо женщины. Но теперь пришла очередь Келси отползать как можно быстрее, слыша, как из собственного горла вместо крика вырывается хрип.

Лицо под вуалью принадлежало ее матери.