В очередном припадке эгоизма Кэти мечтала лишь о том, чтобы сбор урожая поскорее закончился. Она ненавидела ферму, запах навоза, ненавидела гнуть спину на уборке овощей, а в награду получать лишь продукты, которые все равно съедят. Она ненавидела физический труд. Иногда она мечтала, чтобы все поля сгорели синим пламенем.

И не одна она. Ей казалось, что жалобы доносятся отовсюду, чаще чем раньше. И по большей части недовольство людей было направлено на тех, кто остался в Городе: кто был слишком стар или болен, у кого были слишком маленькие дети. Таких людей всегда освобождали от сбора урожая, но в этом году эти льготы вызвали как никогда много недобрых чувств.

«Может, Роу и прав, – подумала Кэти как-то после обеда, когда спина уже не гнулась, а руки покрылись мозолями от ручек корзины с кукурузой, которую приходилось таскать через все поле. – Может, все мы недостаточно бескорыстны, чтобы жить здесь».

В этом году Роу и Кэти не были поставлены в пару для уборки урожая; Роу оказался в паре с Гэвином на плантации кабачков, больше чем в акре от Кэти. Кэти гадала, не вмешалась ли в это дело ее мать; в последнее время Кэти казалось, что мама старается разделить их с Роу, держать их подальше друг от друга.

– Удачи, мам, – тихонько проворчала Кэти, зарываясь в початки кукурузы. Ее нынешняя дружба с Роу сильно отличалась от той, что была прежде; Роу так и не признался в том, что поступил так нарочно той ночью, и между собой они придерживались вежливой, но лживой истории о том, что он просто потерял ее в лесу. Но они оба знали, что это не так, и это знание безвозвратно изменило их дружбу. Казалось, больше не существует волшебного круга, в котором они двое могли спрятаться от всего мира. Они все еще были друзьями, но Кэти теперь стала одной из многих, вроде Гэвина или Лира, или кого-нибудь еще. Иногда это ее задевало, но не сильно. Воспоминания о той ночи в лесу были слишком свежи.

– Ты что-то сказала? – спросил Джонатан, выглянув из-за стебля кукурузы.

– Ничего.

Он снова пропал из виду. Кэти не знала, почему их поставили в пару, но могло бы быть и хуже. Джонатан работал усердно, он не исчезал – как частенько делал Роу – когда приходило время тащить полные корзины на склад. Первые несколько дней Кэти ждала, что Джонатан снова впадет в транс, но когда ничего так и не произошло, она успокоилась. Два года прошло с того случая на просеке, а она так никому и не рассказала о нем, даже Роу. Она даже не была уверена, что Джонатан вообще об этом помнит. Он был неизменно серьезен, и все свое внимание обращал на выполняемую работу. Он напоминал Кэти его отца.

Через несколько рядов от них кто-то разговаривал сам с собой. Кэти прислушалась, и поняла, что отдельные слова складываются в молитву. Это было очередным новшеством. Кэти никогда не слышала, чтобы кто-то молился в общественном месте во времена ее детства; за это не наказывали, но Уильям Тир это не поощрял, а неодобрения Уильяма Тира всегда было достаточно, чтобы пресечь любое действие. Теперь Кэти казалось, что она слышит молитвы все время, и это очень ее раздражало. Мама была равнодушна к религии, и Кэти разделяла ее взгляды на этот счет. Ей не нужно было, чтобы какие-то невидимые небесные отцы висели в небе над Городом, заставляя людей делать странные вещи. И ей не хотелось слышать молитвы на каждом углу.

Джонатан тоже слушал; он прекратил собирать кукурузу и поднял голову.

– …и Господь оградит нас от всех демонов и духов, и похитителей детей, Господь благословит нас и защитит…

– Заткнитесь! – крикнула Кэти, громче чем намеревалась. Ее голос пронесся над рядами, и наступила тишина. Джонатан смотрел на нее из-за кукурузного стебля, удивленно приподняв брови.

– Извини, – пробормотала Кэти. – Терпеть это не могу.

– Они напуганы, – сказал он, срезая очередной початок.

– Все напуганы. Но не все настолько глупы, чтобы отправляться на поиски Иисуса.

Джонатан покачал головой, и Кэти почувствовала, как краска заливает ее щеки. Даже пятиминутной беседы с Джонатаном ей хватало, чтобы убедиться в том, что он намного лучше нее: добрее, терпимее, более искренний и понимающий. Сейчас Кэти было семнадцать, а Джонатану – восемнадцать, но ей по-прежнему казалось, что он на много лет – а то и столетий – старше.

– Тебе не кажется, что это опасно? – спросила она. – Вся эта религиозная чушь, лезущая отовсюду?

– Не знаю, – ответил Джонатан. – Но мне бы хотелось узнать, откуда она лезет. Даже отец не может найти ее источник.

– А что насчет Пола Аннескотта? На его библейские чтения приходит все больше людей.

– Аннескотт – дурак. Но отец утверждает, что проблема не в нем.

– А твой отец не может прекратить все это?

– Пока нет. Не тогда, когда пропадают дети. Страх – отличная почва для суеверий.

Сердце Кэти упало, но глубоко внутри она понимала, что он прав. Они изучали это в школе. Религия всегда поднималась на волне смятения, как лодка в прилив. И пусть паника в Городе пока не началась, но она была не за горами. Две недели назад семилетний Юзуф Мансур исчез из парка во время игры в прятки. Жители города прочесали лес до самой реки, но не нашли ни следа.

Первая мысль Кэти была о существе, которое она встретила в лесу – том, которое гналось за ней до самого города. Она не рассказывала о той ночи никогда и никому, кроме Роу; и старалась не вспоминать о ней сама. Пару недель ее мучили кошмары, но затем и они сошли на нет. Разграбление могил на кладбище прекратилось, и больше ни разу не повторялось. Кэти старалась никогда не оставаться одна за пределами города после захода солнца. Чаще всего ей удавалось убедить себя, что все это ей привиделось. Но когда Юзуф пропал из парка, Кэти поняла, что, возможно, пора кому-нибудь рассказать о той ночи, даже если все решат, что она сумасшедшая. Она не имела права скрывать что-то от общества лишь потому, что ей было неловко рассказывать. Может, она и не была идеальным жителем Города, но лгать она не имела права.

Но кому рассказать? Маме? Кэти отбросила этот вариант по многим причинам. Мама придет в ярость, узнав, что Кэти была на улице с Роу после комендантского часа, но главное, что мама была одной из сильнейших людей, которых знала Кэти. Мама бы не побежала, поджав хвост; она бы кинулась в драку с этим существом, и, если бы то не подчинилось, мама бы погнала его в Город, пинками и руганью, чтобы показать Уильяму Тиру… пусть даже это стоило бы ей жизни. Кэти не хотела, чтобы мама узнала, как она бежала прочь от опасности.

Затем она решила рассказать все самому Уильяму Тиру. Конечно, поговорить с ним наедине будет непросто, но вполне возможно. Однако и этот вариант Кэти отвергла. Тир выбрал ее в стражи города, выбрал среди более сильных и умных – и высоких! – людей. Неужели ей правда хочется сказать ему, что за это она отплатила ему затянувшимся на два года молчанием? Как бы то ни было, Юзуф пропал более двух недель назад. Трудно было представить, что он мог быть до сих пор жив.

«Что бы сделал Тир? – вопрошал ее мозг. – Что вообще можно сделать с той тварью, что ты видела?»

Но Кэти не обращала внимания на эти вопросы. Уильям Тир был Уильямом Тиром.

И не было такой проблемы, которую он не мог бы решить.

– Что случилось?

Она подняла голову и увидела, что Джонатан смотрит на нее своим пронизывающим насквозь взглядом. И снова в голове непроизвольно всплыл образ его отца. Позади них невидимый грешник снова запричитал, обращая к Богу бесчисленные молитвы, и Кэти почувствовала острое желание вправить ему мозги лопатой.

– Что ты видела? – спросил Джонатан, и Кэти поняла, что рассказывает ему все, как есть, рассказывает вполголоса, потому что ей не хотелось, чтобы их услышал святоша по соседству. Она рассказала Джонатану все, даже о словах Роу в самом конце, о той его жестокой и мстительной стороне, с которой она раньше не сталкивалась. Рассказывать было больно – даже сейчас от воспоминаний о той ночи сердце Кэти замирало – но когда она закончила, то поняла, что выбрала правильного человека. Она практически не знала Джонатана, но почувствовала такое облегчение, словно передала ему лежавший на сердце груз, а он без вопросов взвалил его на плечи.

– Роу Финн брал сапфир моего отца, – сказал Джонатан полувопросительно, когда она закончила.

– Да, – подтвердила Кэти с удивлением; из всего, что она ему только что рассказала, больше всего его взволновал сапфир? Она предала Роу, поняла Кэти, но все это случилось несколько лет назад, сапфир Уильяма Тира давным-давно обзавелся цепочкой и был возвращен хозяину; она видела его на шее Тира много раз. Все хорошо, что хорошо закончилось.

– Думаю, ты не сумасшедшая, – наконец сказал Джонатан. – Что-то пряталось в лесу. Твоя мать, мой отец и тетя Мэдди охотились на него много месяцев.

– Что? Когда?

– Почти два года назад. Они обычно отправлялись в лес поздно ночью. Я тоже хотел пойти, но отец велел мне оставаться с мамой.

– Они что-нибудь нашли?

– Нет. Что бы это ни было, оно всегда слонялось вокруг кладбища, а когда прекратились разграбления могил, оно тоже исчезло.

– Разграбления могил?

Джонатан взглянул на нее добродушно, но с ноткой нетерпения.

– Конечно, разграбления. Ты же не поверила во всю эту чушь про волков, правда?

– Не поверила! – отрезала Кэти. – Но я не думала… кто стал бы грабить могилы? Ради чего?

– Ради серебра. – Джонатан мрачно улыбнулся. – Ни на одном из найденных нами тел не было украшений.

– Никто в городе не стал бы обворовывать могилы.

– Уверена? – Джонатан снова улыбнулся, но на этот раз улыбка вышла другой, почти печальной.

– Ну, нет, но…

Он взял ее за руку. Кэти вздрогнула и попыталась вырваться, но Джонатан держал ее крепко. На секунду они словно снова перенеслись на два года назад, на ту просеку, но теперь в транс впала Кэти, а не Джонатан. Она смотрела на свою маленькую руку, прикрытую большой ладонью Джонатана, но видела не это; перед ее глазами стояло темное, открытое всем ветрам поле, усеянное надгробиями. В небе над кладбищем сверкнула молния, на секунду осветив могилы, и в этой вспышке Кэти увидела человека, копающегося в одной из них. Но лица его не было видно; он слишком низко опустил голову.

Резким рывком она высвободила руку из хватки Джонатана. Связь между ними прервалась с ослепляющей вспышкой, от которой Кэти вскрикнула. Руку покалывало, словно она ее отлежала.

– Зачем ты это сделал? – требовательно спросила она.

– Этот город в опасности.

– Знаю.

Но внезапно она задумалась, говорят ли они об одном и том же. Она думала об исчезновении Юзуфа, но сейчас ей вспомнились все жалобы, что она слышала на этой неделе, все язвительные замечания, пришедшиеся на долю тех, кто был освобожден от уборки урожая, все то, что она столько раз слышала от Роу: нет смысла утверждать, что все равны, если это на самом деле не так. Некоторые люди важнее других. Конечно, такие идеи были в Городе под запретом, и Роу старался не высказывать их там, где мог услышать Уильям Тир. Но эти идеи постепенно распространялись. Иногда Кэти казалось, что есть два Города: один, знакомый ей с детства, где все люди одинаково важны, и второй, выросший в его тени, внутри него, как злобный брат-близнец. Взрыв религиозного рвения, которого Кэти никогда раньше не встречала, похоже, уходил корнями именно в тот второй, теневой город.

– Я согласен далеко не со всем, что говорит мой отец, – заметил Джонатан, отламывая очередной початок. – Но я верю его видениям. Верю, что мы можем достичь равновесия, когда у каждого будет шанс жить достойно.

– Я тоже в это верю, – согласилась Кэти, а затем замолкла, удивленная собственными словами. Как часто они с Роу обсуждали другой город… это было не так уж давно, но, казалось, что в прошлой жизни, словно Кэти сбросила кожу и оставила ее за спиной.

– Но мы никогда его не достигнем, если не будем к этому стремиться, – продолжил Джонатан. – Доктринам об исключительности здесь не место.

Кэти покраснела, подумав, что он прочитал ее мысли, но потом поняла, что подобные идеи в этом Городе были не только у Роу. Тайная религиозная община была полна людей, которые заявляли, что они лучше, потому что верят. Даже Гэвин начал повторять эту чушь, хотя он, как и Роу, старался не говорить такого при Тире. Те, кто был спасен – вот еще слово, спасен, которое тоже не вызывало у Кэти доверия – внезапно получили право забыть о том, что когда-то тоже были грешниками, словно крещение стирало прошлое. Почему Уильям Тир не прекратил это сразу же? Он не одобрял всего этого, это правда, но и не запрещал. Каждый раз, когда Кэти казалось, что она начинает понимать Тира, выходило, что она не понимает его совсем.

Вдалеке зазвонил колокол, сообщая о конце работы на сегодня.

– Идем, – позвал Джонатан, и они подняли свои корзины. Поясница Кэти стонала, но она не жаловалась. В первый день работы, когда она потянула мышцу, Джонатан предложил носить ее корзину за нее, и это не должно было повториться.

Они потащили свои корзины по меже к складу, где Брайан Белл принимал и подсчитывал урожай. Брайан был один на двадцать очередей, которые выстроились, когда сборщики начали стекаться с полей к складу; через две очереди Кэти увидела Роу и Гэвина, таких же чумазых и недовольных, как и она, с корзинами, полными грязных кабачков.

Она никогда не бывала внутри огромного склада, который был выше двухэтажного дома. Но от мамы слышала, что внутри есть длинный желоб, и каждое утро его наполняют свежей водой. Позже Брайан и его помощники пересчитают урожай, отмоют овощи от грязи и насекомых, а затем поделят. Что-то достанется жителям города, каждому по справедливости, но большая часть овощей, которые можно сушить – вроде кукурузы – отправится в хранилище или на семена. Большую часть склада занимали баки для хранения, изготовленные в столярной мастерской Дона Морроу, с такими плотными крышками, что совсем не пропускали воздух.

– Хочешь прийти на обед?

Кэти моргнула. На секунду ей показалось, что Джонатан разговаривает с кем-то другим.

– Очнись, Кэти Райс. Хочешь зайти к нам?

– Зачем?

– На обед.

– Почему?

Джонатан улыбнулся ей, хотя улыбка сменилась болезненной гримасой, когда ему пришлось подвинуть корзину еще на пару футов.

– Обычная вежливость.

Кэти это не обмануло; она пихнула свою корзину вперед, подозрительно сузив глаза.

– Для чего тебе звать меня на обед?

– Чтобы поесть.

– У меня неприятности с твоим отцом?

– Не знаю. А должны быть?

– Ох, отстань, – выдохнула она, опуская корзину на землю. – Ты тоже, знаешь ли, не паинька. Я знаю, что ты прогуливаешь уроки. Вся школа знает.

– Ну, еще бы. Но ты не знаешь почему.

– Ну… и почему?

– Приходи на обед и узнаешь.

Она нахмурилась, по-прежнему чуя какой-то подвох в этом приглашении. Она никогда раньше не слышала, чтобы Джонатан кого-нибудь приглашал к себе, даже просто поиграть, когда они были детьми. И ей снова вспомнился тот день на просеке, глаза Джонатана, слепо глядящие вдаль, видящие путь в никуда.

– Тащите их сюда! – закричал Брайан Белл, заставив ее подскочить. Она схватила свою корзину и поспешила нагнать очередь.

– Ну? – спросил Джонатан.

– Во сколько?

– В семь.

– Ладно.

Кэти вытерла лоб, чувствуя, что вся покрыта грязью с головы до ног. Если она собирается на обед к Уильяму Тиру, неплохо было бы для начала принять ванну.

– Увидимся позже, – попрощался Джонатан. Он поднял свою корзину на стойку, подождал, пока Белл проверит ее содержимое, и пошел прочь. Кэти смотрела ему вслед, вспоминая тот день на просеке и гадая: «Что мы пытались сделать?»

И еще: «Почему мы провалились?»

Несмотря на то, что дом Тира стоял рядом с ее собственным, она бывала в нем едва ли больше дюжины раз за всю свою жизнь. Кроме мамы, тети Мэдди и иногда Эвана Олкотта, к Тирам обычно никого не приглашали; когда надо было что-то обсудить, Тир приходил людям сам. Кэти думала, что таким образом он пытается стать ближе к людям, и не походить на короля, приглашающего подданных на аудиенцию. Если это было так, то у него не вышло. Люди, приглашенные к Тирам, одевались наряднее, чем на праздники.

Кэти приняла ванну и расчесала свои длинные янтарные волосы. Последнее было непростым делом; она не расчесывала волосы с тех пор, как последний раз принимала ванну, и они были ужасно спутанные, больше похожие на гнездо после двух дней работы в поле. Немного подумав, Кэти решила просто убрать их наверх, чтобы Тир – или, что еще хуже, Джонатан – не решил, что она прихорашивалась.

Она ждала потока вопросов, когда сказала маме, что идет на ужин к соседям, но та просто пожала плечами и продолжила месить тесто. Кэти подумала, что зря она так беспокоилась; в конце концов, ей уже исполнилось семнадцать и теперь не нужно было отчитываться за каждое движение, даже перед мамой. В восемнадцать она начнет строить свой собственный дом где-нибудь в городе, а в девятнадцать съедет от матери. Роу, чей двадцатый день рождения был через неделю, решил пожить со своей матерью подольше – Кэти не могла себе представить, что бы сделала миссис Финн, если бы Роу решил съехать в обычном для этого возрасте – но он уже спроектировал дом и собрал почти все необходимые для строительства доски. Он дождаться не мог, когда будет жить отдельно, но у Кэти на этот счет было двоякое чувство. Часть ее не хотела оставлять маму, а другой не терпелось пожить самостоятельно, отвечать самой за себя и ни перед кем не отчитываться.

Дом Тиров был почти копией дома Кэти: один этаж, высокое крыльцо, поднятое от подвала. Кэти протопала вверх по ступенькам, входная дверь распахнулась, и появилась Лили. Она тоже была сегодня в полях, но сейчас выглядела больной, и Кэти подумала, не поймала ли она лихорадку, гуляющую по городу.

– Кэти, – сказала Лили.

В ее голосе слышалась неподдельная радость, словно Кэти принесла ей дорогой подарок.

– Миссис Фримен, – вежливо поздоровалась Кэти. Мысленно она всегда называла Лили миссис Тир, но допусти она здесь хоть одну ошибку, мама наверняка узнает об этом.

– Входи же.

Кэти прошла за ней в гостиную, небольшую комнатку с удобными деревянными стульями, которые, похоже, сделал сам Уильям Тир. Восточную стену комнаты занимал большой кирпичный камин, сейчас, в начале октября, не разожженный. Над каминной полкой висели два портрета, и, как обычно, приходя в дом Тиров, Кэти остановилась, чтобы взглянуть на них.

На одном был Уильям Тир. Он был написан Джоном Винсоном, считавшимся лучшим художником в городе, но эта картина была не особенно удачной. Тир на ней стоял рядом с небольшой книжной полкой, расправив плечи и глядя прямо на художника. Поза и интерьер были выбраны верно, но сам Тир выглядел раздраженным необходимостью позировать.

На другом портрете была Лили. Уильям Тир написал его сам, и хотя у него не было техники мистера Винсона, Кэти казалось, что он уловил настроение Лили намного лучше. Она стояла посреди залитого солнцем поля, одетая в охотничий костюм, с таким огромным животом, что, казалось, он вот-вот взорвется. Она смотрела назад через плечо и, похоже, готова была рассмеяться.

Мама говорила, что Тир писал этот портрет не с натуры, а по памяти. Тем не менее, он был полон жизни, и всегда казался Кэти воплощением свободы. Лили с портрета казалась счастливой, невероятно счастливой, но Тир не упустил едва заметные морщинки вокруг глаз и рта, которые выдавали давнюю боль и говорили о нелегкой жизни до Перехода. Кэти понятия не имела, что это была за жизнь, но она определенно оставила на Лили заметный след.

– Восемнадцать лет назад, – заметила Лили, подходя к Кэти, разглядывающей портрет. – Я была беременна Джонатаном, и мы только что пережили голодное время. Казалось, что теперь будущее у наших ног.

– И что случилось?

Лили окинула ее внимательным взглядом, и Кэти тут же захотелось взять свои слова назад. Неужели только она чувствует, что с Городом что-то не так?

Секунду спустя Кэти расслабилась и отвернулась от портрета.

– Мы забыли. Мы забыли все, что следовало помнить.

Кэти опустила глаза и заметила, что женщина потирает шрам на ладони.

– Что…

– Пойдем обедать, – внезапно сказала Лили, и поманила ее за собой.

Обед удивил Кэти. Она всегда думала, что Тиры питаются лучше всех в городе – хотя и не могла сказать, откуда у нее такая уверенность; может быть, Роу когда-то что-то сказал – но их пища была такой же простой, как и у них дома: жареный цыпленок, брокколи и хлеб из пятизлачной муки. Пили они воду, а не эль или сок. Тир и Лили сидели на разных концах стола, Джонатан между ними, а Кэти напротив него. Выдвинув четвертый стул, она заметила, что сиденье покрыто слоем пыли.

Кэти полагала, что за обедом Тиры обсуждают серьезные, важные темы, но и тут они ее удивили. Лили любила посплетничать, пусть по-доброму, но все равно посплетничать. Мелоди Донован была беременна. Эндрю Эллис достроил дом, но со строительством у него не заладилось; в стенах на кухне такие щели, что, скорее всего, придется все ломать и перестраивать до прихода зимы. Дэннис Лински и Рози Норрис решили пожениться после сбора урожая.

На каждую из этих новостей Уильям Тир кивал, изредка вставляя пару слов, а вот узнав о доме Эндрю Эллиса, покачал головой, и Кэти вспомнила, что говорили в прошлом году: Эллис отказался от помощи лучших плотников Города. Он решил сделать все сам, и Кэти уважала его решимость. Но теперь она задумалась, не был ли мистер Эллис обычным глупцом. В голове крутился вопрос, что она делает за этим столом. Зачем Джонатан пригласил ее?

Джонатан спросил отца, не нашли ли они каких-нибудь следов Юзуфа Мансура, и тот устало покачал головой. Тень, которую Кэти увидела за его плечом много лет назад, теперь была заметнее, чем когда-либо, словно он начал постепенно угасать. Она снова задумалась, а не был ли Тир болен, но тут же отбросила эту мысль. Город без Уильяма Тира… это невозможно было представить. Лихорадка часто валила с ног целые семьи; если Лили заболела, она вполне могла заразить Тира.

– Где бы ни был Юзуф, он отлично спрятан, – сказал Тир.

– Думаешь, он мертв? – спросила Лили.

– Нет, – коротко ответил Тир. Он, похоже, собирался еще что-то добавить, но лишь сжал челюсти покрепче и промолчал. Лучи закатного солнца проходили сквозь открытое кухонное окно, падая на поблескивающую на его шее серебряную цепочку, и Кэти вспомнила еще кое-что из того давнего разговора: Тир сказал, что его видения часто похожи на тени событий. А видения Джонатана были такими же? Она посмотрела на них обоих, отмечая различия – цвет глаз, румянец на щеках, доставшийся Джонатану от Лили, в отличие от бледной кожи отца – но находила намного больше сходства. Оба высокие, даже долговязые, а еще в Джонатане, как и в его отце, был заметен наблюдатель, человек, способный просто сидеть и смотреть до тех пор, пока не придется что-то решать, и уж тогда, без сомнений, принимающий верное решение.

Жаль, что никто больше не замечал этого в Джонатане. Теперь он почти не появлялся в школе и отдалился от всех еще сильнее, чем прежде. Если бы только он поговорил с людьми, те бы уважали его намного больше. Может и не так, как его отца, но, по крайней мере, так, как он того заслуживал. Эти мысли о скрытых достоинствах показались ей знакомыми, и мгновение спустя она поняла, откуда: точно так же она всегда думала о Роу.

Разговор зашел об экспедиции в горы, которая отправлялась на следующей неделе. Это была уже третья экспедиция, собранная с целью исследовать обширные территории вокруг Города. Вторая добралась до гор, но не до таких невысоких, как виднелись на западе. По словам Джен Девлин, возглавлявшей предыдущие экспедиции, горная цепь на севере была очень длинной, а отдельные ее вершины были столь высоки, что выглядели совершенно непреодолимыми. Но Джен уже закусила удила. Она собралась взобраться на них.

– Похоже, это довольно опасно, – заметила Лили.

– Так и есть, – подтвердил Тир, и его лицо потемнело. – Но ты же знаешь Джен. Она просто не может пройти мимо, когда ей бросают вызов. И это не самый страшный недостаток, я полагаю. Городу нужны такие люди – люди, которых не страшит неведомое.

Кэти нахмурилась, пытаясь понять, была ли она сама таким человеком.

К собственному разочарованию ей пришлось признать, что нет. Она во всем любила определенность.

– Я определился, – заявил Джонатан, и Кэти посмотрела на него с удивлением. У него была раздражающая привычка угадывать ее мысли, но в данный момент он на нее не смотрел. Он обращался к своему отцу.

– Правда? – спросил Тир.

Джонатан указал на Кэти, и та подскочила, словно ее ущипнули. Теперь все трое смотрели на нее, и это было слишком.

– С чем определился? – спросила она, уставившись в свою тарелку.

– Кэти, ты никогда не задумывалась, зачем я вас тренирую? – спросил Тир.

Кэти молча кивнула. Она так и не пришла к исчерпывающему ответу, но с годами сам этот вопрос утратил значение. Они учились драться, потому что кто-то должен был, и знания постепенно становились наградой сами по себе. Но Тир ждал ее ответа, и она сказала:

– Я думала, мы должны стать чем-то вроде полиции.

– Если бы это только могло решить наши проблемы, – заметил Тир.

– А почему нет?

– Полиция предназначена для защиты многих людей, а не одного.

С минуту Кэти переваривала сказанное, но так и не поняла, о чем речь. Она не думала, что Тиры специально говорят загадками; это просто была их манера общения. Сперва она решила сделать вид, что все поняла, но затем пожала плечами и спросила:

– И кто этот один?

– Джонатан.

Кэти подняла голову, выпучив глаза. Она повернулась к Джонатану и увидела, что его ее реакция забавляет. – А от чего его защищать? – спросила она.

– В том-то и загвоздка. Никто не знает.

Джонатан кинул косой взгляд на отца, и тот улыбнулся в ответ.

– Магия – замечательная вещь, но она обычно не работает, когда больше всего нужна.

Кэти нахмурилась, ощутив легкое разочарование. Что хорошего в магии, которой нельзя управлять?

– Над головой Джонатана нависла угроза, – продолжил Тир, – но я не могу ее разглядеть, и он тоже. Ему нужна защита. Ему нужны стражи.

Кэти опустилась на стул. Ей показалось, что Тир ее разыгрывает, но в его глазах не было намека на шутку, а за улыбкой Джонатана она видела темное облако беспокойства. Джонатан, конечно, был любителем черного юмора, но даже недолгое общение с ним помогло Кэти понять, что парень использует его в качестве защиты.

– Все мы? – спросила она.

– Те, кого ты выберешь.

– Я?

– Страже нужен лидер, Кэти.

– Я думала, наш лидер – вы.

Тир замолк, посмотрев на Лили, которая пожала плечами и налила себе еще стакан воды. Тогда Тир повернулся к Кэти, и она заметила в его взгляде какую-то мрачную безнадежность, словно он был обречен.

– Я уезжаю.

– Куда?

– Уезжаю из Города.

Кэти снова изумленно уставилась на него, уверенная, что на этот раз он точно шутит. Но Лили и Джонатан оба сидели опустив голову, и в этом Кэти разглядела тень многих споров, уже проигранных.

– У нас хорошая община, – продолжал Тир. – Я верю в это. Но Белый Корабль стал ужасной потерей. У нас есть акушерки и фельдшеры, и они проделывают титаническую работу, но нам нужны врачи. Нам нужна медицина.

– Почему?

– Начнем с того, что у нас заканчиваются диафрагмы.

Кэти покраснела, опустив глаза, чтобы не встретиться взглядом с Джонатаном. Как и все остальные девочки в городе, когда ей исполнилось четырнадцать, она пошла с мамой к миссис Джонсон, акушерке, и вышла от нее уже с диафрагмой и инструкцией по ее применению. Ей никогда не приходило в голову, что у них нет бесконечного запаса таких вещей.

– Я надеялся, что доктора найдут замену этому средству контрацепции до того, как кончатся запасы. Может быть, что-то растительного происхождения. Но теперь у нас нет ни докторов, ни химиков. У нас нет никого, кто мог бы сделать аборт. Задумайся об этом на секунду.

– Где же вы найдете докторов?

– За океаном.

Кэти затрясла головой, потому что все это казалось огромной ошибкой. Тир не должен покидать Город сейчас, когда вокруг все больше шепотков, ворчания и недовольства.

– А никто другой не может отправиться за океан? Почему именно вы?

Тир и Лили украдкой посмотрели друг на друга, а затем Тир ответил:

– Нет. Это должен быть я.

– Почему?

Тир глубоко вздохнул, а затем обратился к Джонатану и Лили.

– Оставьте нас одних ненадолго.

Они поднялись из-за стола и вышли в гостиную, прикрыв за собой дверь.

– Ты знаешь, что Переход – это просто преодоление океана, – пробормотал Тир. – Но на самом деле, все намного сложнее. Мне нужно быть на корабле.

Кэти ничего не поняла, но подумала, что это, по крайней мере, объясняет, почему в огромном иллюстрированном атласе в библиотеке ей так и не удалось найти новый мир, и их Город. Насколько она понимала, новый мир должен был находиться прямо посреди Атлантического океана, но там не было ничего, кроме нескольких крошечных островов. Никто из взрослых не хотел говорить об этом, и Кэти поняла, что была права: сведения о Переходе намеренно держали в тайне.

– Давным-давно, – продолжил Тир, – я совершил огромную ошибку, принял неверное решение. В то время я даже не понимал, насколько оно неправильно.

– Какое решение?

– Мы собрали всех медиков на одном корабле, – ответил Тир. Его бледность, которую еще раньше отметила Кэти, усилилась, и теперь его лицо в свете свечей казалось призрачным, почти неживым. – Я полагал, что все опасности ждут нас до Перехода, а не после. Но когда грянул шторм, я понял. Я понял. Но было поздно. Мы все видели, как Белый Корабль идет ко дну. Я не смог их спасти.

Кэти кивнула. Все знали трагическую историю Белого Корабля.

– И теперь весь Город страдает из-за моей ошибки.

– Мы вовсе не страдаем! – запротестовала Кэти. Всю ее жизнь миссис Джонсон лечила ее от всего, начиная от простуды, и заканчивая травмами, вполне справляясь со своей работой. Конечно, иногда люди умирали от болезни, но обычно это были старики. Население Города выросло вдвое со времени Прибытия.

– Мы страдаем, – повторил Тир, и Кэти показалось, что он ее вообще не слышал. Рука его сжала скатерть, сминая ее. – Я ошибся, и моя ошибка ударила по мне самому.

– В каком смысле? – спросила Кэти. Обычно ей и в голову не приходило потребовать ответа у Уильяма Тира, но сейчас он был похож на растерянного ребенка. Если бы перед ней сидел кто-то другой, она бы отвесила ему оплеуху, чтобы он пришел в себя.

– Лили беременна.

Кэти пораженно уставилась на него. Она всегда думала, что мама Джонатана молода, но ей, наверное, было не меньше сорока, а то и больше. Для ребенка поздновато, но не невозможно. Многие женщины в Городе прошли через это.

– Нисса говорит, срок три месяца, – продолжил Тир. – Сейчас она здорова, но роды будут непростыми и опасными. – Он сглотнул. – Она даже может не пережить их. Но у нее появится больше шансов, если рядом будет опытный акушер-гинеколог.

Келси сузила глаза. Городу не был нужен доктор; Лили нужен был доктор, и вот Уильям Тир – тот же самый Уильям Тир, который всегда говорил, что нужно ставить интересы общества превыше своих – собирался отправиться на его поиски, бросив Город на произвол судьбы.

«Вы эгоист, – подумала она, пристально глядя на него. – И знаете об этом? Лжете мне или себе?»

Тир не ответил, но, похоже, что-то прочитал в ее лице, и опустил взгляд.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказал он ей. – Думаешь, тут все дело во мне.

Кэти хотела согласиться, но не нашла в себе смелости зайти так далеко.

– Ты не понимаешь, Кэти. Белый Корабль не покидал моих мыслей почти двадцать лет. Ты молода, но, думаю, достаточно умна, чтобы понимать, что некоторые ошибки необходимо исправлять.

Кэти не понимала, но, как ни странно, в этот момент гнев ее утих. Непросто было видеть, как идол зашатался на пьедестале, но уроки Тира не прошли даром, и Кэти понимала, что у нее нет права судить о чужой боли. Этому Кэти научилась задолго до того, как начала посещать его уроки.

«Он не должен быть идеальным, – внезапно поняла она. – Идеальна его мечта, а мечта намного больше человека».

– Не уезжайте, – взмолилась она в последний раз. – Не сейчас, когда Город так слаб.

– Я должен.

– Верующие… они ведут себя все хуже…

– Знаю.

– Почему же тогда вы их не остановите? – вырвалось у нее. – Почему не прекратите это все?

– Тогда я стану диктатором, Кэти. Все, что я могу, это попытаться отговорить их.

Кэти в ярости смолкла. Ее первой мыслью было, что Городу нужен диктатор, нужен кто-то, кто придет и разберется со злом… но в ней опять слышался голос Роу. Она проглотила эти слова и уставилась на свои колени.

– Когда вы уезжаете?

– В следующем месяце, – ответил Тир. – Как только соберем урожай.

– Один?

– Нет. Мэделин отправляется со мной. Я оставляю твою мать за главную.

– Тогда позвольте поехать с вами.

– Нет. Ты должна остаться здесь. Останься и защити Джонатана.

Кэти нахмурилась. Ей не нравилось, что Джонатану угрожает опасность, но идея о том, что несколько людей охраняют одного или двух, казалось, идет в разрез с самой сутью Города.

– Ты отберешь себе людей, – говорил ей Тир. – Кого-угодно из нашей группы. Человек пять или шесть, не больше; иначе работать будет тяжело.

– Когда нам приступать?

– Когда я уеду.

– А что с теми, кто не пройдет отбор? Как мы сохраним все в тайне?

Тир собрался было ответить, но его перебил Джонатан; он стоял в дверях:

– Слишком поздно. Все когда-нибудь узнают. Вооруженную охрану не спрячешь.

– Почему я? – спросила она, глядя на них обоих. – Я – самая маленькая из всех. Лир умнее. Вирджиния крепче. Гэвин лучше обращается с ножом. Почему я?

– Потому, что я доверяю тебе, Кэти, – просто ответил Джонатан. – Я наблюдал за тобой долгие годы, и ты единственная, кто не меняется в угоду обстоятельствам.

Для Кэти это стало открытием, ведь ей казалось, что она, напротив, постоянно меняет точку зрения, причем по весьма странным причинам. Она хотела переубедить Джонатана, но Тир кивал, соглашаясь с его словами, и мысль о том, что они видят ее не так, как она сама себя, заставила ее умолкнуть. Позже она решит, что все получилось так, будто к тому и шло, что во всем этом всегда было нечто большее, чем игры с ножами девятерых детей на поляне. Последние три года были просто подготовкой к следующему этапу.

Джонатан склонился вперед, протянув руку через стол, но долгое мгновение Кэти просто смотрела на него, на этого странного незнакомца, ее чудаковатого одноклассника, необычного временами друга, который ни с кем не ладил и не стремился к этому. Временами она ощущала в нем величие Тира, скрытое, тщательно замаскированное, потому что быть Тиром опасно, потому что в будущем у всех Тиров будет мишень на спине…

«С чего ты это взяла?»

Рука Джонатана накрыла ее руку, и Кэти моргнула, когда в ее мозгу внезапно возникла картина: они с Джонатаном, вдвоем в беспросветной темноте. Он отпустил ее руку и видение, к счастью, развеялось. А вот ощущение его руки поверх ее – нет; Кэти показалось, что ее только что заклеймили.

Ее разум дал ответ без промедления, словно тот вынырнул из глубокого колодца бессознательного. Теперь они с Джонатаном были связаны, и она внезапно поняла, что выбрала намного больше, чем учебу или работу. Тонкий, трусливый голосок внутри нее пищал, что это слишком, что ей только семнадцать, но Кэти с яростью подавила его. Она всегда знала, что это серьезное дело, даже в четырнадцать лет, когда сидела с Тиром на скамейке в своем заднем дворе. Она тогда пообещала защищать Город, но Уильям Тир и Город всегда были неразрывно связаны. И теперь, когда Тир уезжал, Городу оставался лишь незнакомец Джонатан.

«Я – страж», – подумала Кэти. Джонатан, наверное, не согласился бы с таким званием – и не он один – но она чувствовала себя стражем, охраняющим принца. Ей вспомнились непрекращающиеся перешептывания, которые она теперь слышала отовсюду: недовольство, алчность, осуждение. Суеверия вползали в Город, как щупальца болотного тумана. Атмосфера доверия и доброжелательности, которой было пронизано детство Кэти, похоже, утекала из Города капля за каплей и, наконец, иссякла.

– Ты сделал хороший выбор, – сказал Тир Джонатану. – Если она будет защищать твою спину хоть вполовину так надежно, как ее мать защищает мою, ты всегда будешь в полной безопасности.

Он улыбнулся Кэти, но Кэти не смогла ответить тем же, потому что на нее внезапно нахлынуло ужасное предчувствие, непоколебимая уверенность, от которой сжималось сердце.

– Кэти? Ты в порядке?

Она кивнула, выдавив улыбку, хотя была совсем не в порядке. Она знала, и Джонатан тоже знал; взгляд его темных глаз был мрачен, когда он посмотрел на нее через стол.

Уильям Тир не вернется назад.

– Кэти.

Она оторвалась от книги. Она пришла в самое сердце леса, чтобы почитать. Она сидела на маленькой, окруженной дубами полянке на западном склоне, которую они с Роу обнаружили в детстве. Они с Роу не встречались здесь уже целую вечность.

– Что ты читаешь? – спросил он.

Кэти подняла книгу, показав ему обложку. Она только что дошла до самого интересного, и все равно была рада ненадолго отложить книгу. Истории Кинга всегда пугали ее, даже в самый яркий солнечный день. Роу упал рядом с ней, и пока он устраивался, Кэти заметила на его шее что-то блестящее.

– Что это?

Роу вытащил подвеску на свет, и Кэти поняла, что это крестик из чистого серебра на крепкой цепочке. Кэти ощутила легкую дрожь беспокойства; они так давно не разговаривали с Роу. Хоть Роу уже закончил школу, они часто пересекались. Но те времена, когда они проводили вместе целые дни, вдали от всего Города, давно миновали.

– И зачем это?

Роу пожал плечами.

– Я был спасен.

– Ты, наверное, шутишь.

– Неа. Я истинно верующий.

Кэти внимательно на него посмотрела, но успокоилась, увидев искорку в его глазах.

– Наверняка, спасти тебя, Роу, было не так-то просто.

– О, так и есть. Мне пришлось исповедоваться во всех моих грехах.

– Кому?

– Брату Полу.

– Брату Полу?

– Я – часть его паствы.

Она уставилась на него, ожидая знака, что это была всего лишь шутка, но его не последовало, и ее спокойствие растаяло. Брат Пол был, без сомнения, Полом Аннескоттом, вообразившим себя знатоком Библии. Он каждую неделю проводил чтения у себя в доме, но предполагалось, что они имеют научный, а не религиозный характер. Кэти задумалась, что бы сказал Уильям Тир, если бы узнал, что в городе есть христианская община… но нет, он же говорил, что не станет вмешиваться.

– Ты такой же христианин, как и я, Роу. Так что это?

– Я был спасен, – повторил он.

– Значит ли это, что ты перестал спать со всеми подряд?

– Моя неправедная жизнь осталась в прошлом, – заявил он с непонятной Кэти усмешкой.

Ей показалось, что он намекает ей на какую-то шутку, сути которой она не поняла. Когда же они в последний раз были вместе, вдвоем? С тех пор прошло не меньше шести месяцев.

– Чего ты хочешь, Роу?

– Я уезжаю на следующей неделе.

Рот Кэти изумленно приоткрылся. Первой ее мыслью было, что Роу отправляется с Тиром, но нет. Тир никогда бы не взял его с собой. Секунду спустя она поняла, что он имеет в виду.

– Ты отправляешься с экспедицией в горы?

– Да.

Кэти кивнула, но беспокойство внутри нее усилилось. Экспедиция Джен Девлин должна была отправляться на этой неделе, но они перенесли дату из-за отъезда Уильяма Тира. Он объявил о своем намерении пересечь океан во время собрания на прошлой неделе, и Город, ожидаемо, разразился протестами. Казалось, все чуют беду, но даже мольбы целого Города не убедили Тира остаться.

– Ты же не исследователь, Роу. Зачем тебе идти с экспедицией Джен?

– Я хочу вырваться отсюда.

Это было похоже на правду. Чем ближе был переезд Роу, тем более назойливой становилась его мать. Когда Роу работал в мастерской, она постоянно наведывалась туда, якобы для того, чтобы занести забытую куртку или обед. Когда Роу гулял с друзьями, можно было увидеть, как его мать следует за ними на расстоянии около сотни футов, и следит за сыном взглядом, полным ревности. Мама сказала, что миссис Финн стала неуравновешенной, и совсем неудивительно, что Роу хочет как можно скорее избавиться от ее чересчур навязчивой опеки; в этом случае, даже экспедиция в горы была отличным вариантом, потому что слабое здоровье миссис Финн не позволило бы ей последовать за сыном. Все выглядело крайне правдоподобно, но Кэти, хорошо знавшая Роу, чувствовала в его ответе откровенную фальшь, прикрывающую истинную причину. Ей хотелось докопаться до нее, схватить его за грудки и вытрясти правду, но даже в этом случае он вряд ли бы признался. И Кэти внезапно ощутила, как сильно изменилась их дружба за эти годы. Она представления не имела, о чем Роу думает, что собирается делать. Беззаботная симпатия, которую они испытывали друг к другу, когда были младше, пропала, и теперь Кэти могла только воображать, что скрывается за этим ангельским лицом. На одно ужасное мгновение она задумалась, а знала ли она Роу, или просто придумала себе друга от начала и до конца. Она больше ни в чем не была уверена.

– Я буду скучать по тебе, Кэти.

Она подняла голову и увидела, что Роу смотрит на нее с легкой улыбкой на лице.

– Я тоже буду скучать, Роу, – ответила она, не зная точно, правду ли говорит. Когда уехал Тир, она всерьез приступила к охране Джонатана, и хотя она никогда прежде никого не охраняла, ей было понятно, к каким проблемам приводит стражника неопределенность. Внезапно ее мысли обратились к прошлому, и на мгновение она снова стояла посреди леса и смотрела на монстра, застывшего в лунном свете. Неопределенность была опасной, а Роу самой большой загадкой.

«Чего стоит детская дружба на самом деле? – задумалась она, уставившись в землю. – Как долго я должна хранить ей верность?»

– Когда ты вернешься?

– Джен рассчитывает на два месяца, три, если нас застанет непогода. На вершинах этих гор видели снег, и это весной.

– Ну, – неловко начала Кэти, и ей показалось, что из-за этой неловкости где-то захлопнулась дверь, отрезая все, что было раньше: все те разы, когда они прятались от родителей и планировали побег, все те крепости, что построили во дворах друг у друга, все те задачки по математике, что Роу помогал ей решить, всё, до того самого дня, когда Роу наткнулся на нее за школой и погладил по голове, заставляя забыть о чужой жестокости. Глубоко в ее сознании эта дверь захлопнулась с таким грохотом, что Кэти его почти услышала, а когда моргнула, поняла, что глаза ее полны слез. Роу распахнул объятия, и она кинулась в них, стараясь не разреветься. Роу не плачет, и она не станет.

– Береги себя, Роу, – сказала она.

– Ты тоже, Рапунцель, – ответил он с улыбкой. Коснувшись одного из ее локонов, он шутливо потянул за него, затем отвернулся и скрылся в лесу, направившись на восток, к городу.

«Он так и не извинился, – внезапно осознала Кэти. – За все эти годы он так ни разу и не извинился за то, что бросил меня тогда одну, на растерзание того существа…»

Мысль пыталась оформиться, перейти в праведный гнев, но, прежде чем это произошло, Кэти отбросила ее прочь. Она все еще любила Роу; и всегда будет любить. И скучать по нему во время его экспедиции в горы.

«Но почему он собрался в горы? – требовал ответа ее мозг, раз за разом прокручивая этот вопрос, не желая переключаться. – Почему он собрался в горы, Кэти? Почему он собрался в…»

– Умолкни, – прошипела Кэти и схватилась за книгу.

Прошло три недели, затем четыре, а Уильям Тир по-прежнему не возвращался.

Кэти знала, что Тир мертв. У нее не было дара предвидения; ответ был намного проще. Она знала, потому что знал Джонатан. Он все еще был очень замкнутым, но за это время Кэти научилась понимать его лучше, чем кто бы то ни было, расшифровывать его слова, делать выводы из того немногого, что он говорил. На пятую неделю, когда среди ночи в дверь дома Тиров постучали, именно Кэти пошла открывать, потому что знала.

В женщине, стоящей за дверью, практически невозможно было узнать тетю Мэдди. Она была на последней стадии истощения, и кости, проступающие сквозь полупрозрачную кожу ее лица, были заметны даже в свете свечи. Когда Кэти схватила тетю Мэдди за руку, она ощутила, что ее кожа обжигающе горяча. Мозг Кэти отмечал все это, но даже сейчас ее главной задачей стало затащить тетю Мэдди в дом и закрыть дверь. Она знала, что тетя Мэдди умирает, потому что никто не способен выжить в том состоянии, что увидела перед собой Кэти. Но даже в этот первый момент какая-то часть мозга Кэти сосредоточилась на самом важном: сохранении тайны.

Тетя Мэдди рассказывала им свою историю хриплым, огрубевшим голосом, сжав костлявые руки в замок перед собой. Все мускулы, когда-то украшавшие ее тело, теперь исчезли, а предплечья походили на хрупкие веточки.

– Он не смог, – прозвучал ее шепот, и, хотя она не смотрела ни на кого из них, Кэти знала, что тетя обращается к Лили. – Помнишь, в прошлый раз он был почти полностью опустошен. Может, дело в том, что он постарел, или в том, что в том направлении двигаться тяжелее, я не знаю. Но я видела, что он не справляется, что убивает себя попытками. Я пыталась помочь ему, схватила за руку, надеясь, что он возьмет силу у меня. Он взял. Но это все равно не сработало. Проход не открылся.

Кэти не поняла большую часть из сказанного, но быстро оглядевшись вокруг, поняла, что она такая одна. На лицах Лили и Джонатана застыло совершенно одинаковое выражение смирения, глаза были опущены.

– В конце концов я поняла, что из него просто вытягивает жизнь. Он тоже это понял и оттолкнул меня прочь. Но перед смертью успел передать мне это.

Она сунула руку в карман и достала сапфир Тира, покачивающийся на крепкой серебряной цепочке. Цепочка спуталась, серебро потускнело, но камень сиял так же ярко, как всегда.

– Он велел мне отдать его тебе, – прохрипела тетя Мэдди, протягивая украшение Джонатану. – И вот я отдала.

Джонатан взял камень в руку и уставился на него долгим взглядом. Обычно Кэти могла догадаться, о чем он думает, но на этот раз она не имела ни малейшего представления о том, что творилось в душе Джонатана. В какой-то момент Лили поднялась и вышла из комнаты, а теперь вернулась, неся тарелку с горой бутербродов. Но Мэдди лишь посмотрела на еду, а затем подняла глаза, темные и безучастные. – Я умираю. Я знаю это наверняка. Сюда я дошла лишь потому, что у меня был его запас еды, но то, что он вытянул из меня, пропало навсегда. Я слабею с каждым днем.

– А что с его телом? – спросила Лили.

– Его нет, – ответила тетя Мэдди. – Мне пришлось выкинуть его за борт.

Тут Лили отвернулась и умолкла. Джонатан по-прежнему разглядывал камень, лежащий на ладони. Кэти хотелось оплакать Уильяма Тира, но она не могла, потому что он сам направил ее мысли в более важном направлении: как это все отразится на Джонатане? Что будет с Городом, когда все узнают, что Уильям Тир мертв? Остальные, похоже, не зашли еще так далеко в своих размышлениях, но какая-то часть мозга Кэти уже предвидела последствия и обдумывала, как их избежать.

– Мы не должны никому рассказывать, – объявила тетя Мэдди, и Кэти посмотрела на нее с благодарностью.

– О чем ты говоришь? – спросила Лили. – Мы не можем сохранить это в тайне.

– Конечно, можем, – возразила тетя Мэдди тоном, исключающим любые споры. – Это последнее, что сейчас нужно Городу.

Кэти кивнула. Уильям Тир всегда служил преградой для самых худших намерений Города. Без него некому будет встать на пути у Пола Аннескотта или любой другой из множества групп, стремящихся к власти и влиянию. Рано или поздно люди начнут догадываться, что Тир мертв, но даже эта неуверенность была лучше голой правды.

– Как мы можем скрыть такое? – требовательно спросила Лили. – Что скажут люди, когда увидят, что ты вернулась без него?

– Они не увидят. Мне недолго осталось.

Тетя Мэдди рывком поднялась с дивана. Кэти показалось, что даже в мягком свете свечей она может видеть выступающие под кожей кости на руках тети Мэдди.

– Я ухожу. Сейчас, пока не взошло солнце.

– Ты не можешь! – выкрикнула Лили срывающимся голосом.

– Лил. – Тетя Мэдди схватила ее за плечи и сжимала, пока Лили не поморщилась. – Прекрати.

– Но куда ты пойдешь?

– Неважно, – ответила тетя Мэдди. – Это важнее любого из нас. Так было всегда, и ты знаешь это так же хорошо, как и я. Он сказал, ты всегда была одной из нас, даже тогда, еще в Бостоне.

Она отвернулась и похромала в коридор.

– Она права, мам, – тихо сказал Джонатан, вертя сапфир в руках. – Папа мертв, а этот город разваливается.

– Мы должны ее остановить! – настаивала Лили. Но ни Кэти, ни Джонатан не шевельнулись, а когда Лили попыталась подняться, Кэти схватила ее за руку и усадила назад. Пару секунд спустя входная дверь хлопнула, закрываясь, и Лили разрыдалась. Кэти тоже хотелось заплакать: плакать по Уильяму Тиру, по тете Мэдди и больше всего по тому, что они все утратили, весь Город. Но перед лицом стойко принявшего удар судьбы Джонатана, у нее не осталось другого выхода, как проглотить слезы и подумать о ближайшем будущем.

Город не готов был услышать, что Уильям Тир мертв. Тир оставил маму за главную, но это был временный выход; мама была не из тех, кто сможет сплотить горожан на долгий срок. Таким человеком мог бы стать Джонатан, но и к этому Город пока не был готов. Тетя Мэдди была права. Смерть Тира следовало скрывать любой ценой. Кэти теперь была стражем, и тайны стали для нее привычным делом, но мятежная часть ее разума не могла перестать мечтать о том, чтобы все они свалились на кого-то другого. Она любила свой Город и не умела лгать.

«Ты научишься», – шепнул голос Тира в голове, и Кэти вздрогнула, осознав всю правоту его слов: теперь она работала на мертвеца.