Новый год

Выстрел звучит как-то неправильно. Он должен быть громким, ясным. Как тот, который пронзил моё плечо, вырываясь из ствола пистолета, будто разряд молнии. Разрывая время и пространство, как в замедленной съемке.

Нет, сейчас он приглушённый. Как шутиха, раздавленная подошвой ботинка. Эхо без огня или вспышки.

И удара тоже нет. Новая боль не пускает корни под мою кожу. Только плечо ровно, терпимо пульсирует. Напоминает, что кровь ещё течёт по венам. Ещё внутри меня.

Открываю глаза. Я стою. Плечо всё также ноет и пульсирует. Шнурки толстовки туго затянуты вокруг шеи, а Лонгвей стоит напротив. Но рука с пистолетом потеряла решимость. Дуло больше не вжимается мне в лоб. Оно сместилось, как и внимание наркобарона. Он оглядывается на зев открытой двери. Новые выстрелы разрезают темноту, крики звучат всё выше по лестнице.

Рейд начался.

– Что это? – Вопрос Лонгвея уплывает в открытую дверь, теряется в нарастающем шуме.

Нож. Я не медлю. Собираю все оставшиеся силы и рывком хватаю рукоять изогнутого клинка с тиснением. Он старый и церемониальный, предназначенный скорее для шоу, чем для настоящей битвы.

– Что, чёрт побери… – Лонгвей как раз поворачивается, когда я наношу удар. Бросаюсь на него здоровым боком, стараясь собственным весом сбить бандита с ног. Но наркобарон сильнее, чем я ожидал, его тапочки словно прибиты к полу. Он остаётся стоять, но пистолет на полу, вертится как барабан в каком-нибудь ТВ-шоу.

Я тоже вскакиваю на ноги и поворачиваюсь к Лонгвею. Стараюсь не обращать внимания на то, как безвольно повисла правая рука. Как зубы Лонгвея, покрытые золотыми коронками, блестят и скалятся, готовые впиться мне в глотку. И каким бесполезным кажется клинок в моей левой руке.

Особенно если вспомнить, что я не левша.

Лонгвей боец. Он быстро бросается вперёд и наносит мощный апперкот. И так покрытые моей кровью костяшки целятся в лицо. Но на этот раз верёвок нет. Я уклоняюсь, представляя бандиту шанс поколотить воздух, и в то же время поднимаю нож.

Вжик – и чёрная похоронная рубашка расходится. Правое предплечье рассекает длинный порез – прямой, как отвесная линия, аккуратный, как дело рук хирурга. Кровь вырывается наружу одновременно с криком.

Рука за руку. Теперь мы квиты.

Но этому богу ножей и игл ещё за многое нужно заплатить, так что я продолжаю бороться.

Вновь бросаюсь на него. Лонгвей падает – ругаясь, воя и корчась от боли.

Я приземляюсь поверх него. Плечо взрывается от удара; от боли в голове словно взрывается сверхновая. Перед глазами пляшут звёзды, скрывая уродливое лицо Лонгвея. Не обращая на них внимания, я поднимаю лезвие к нежной-нежной коже у самого основания горла. Клинок запутывается в золотой цепи, вырывает у бандита всхлип.

– Всё кончено, Лонгвей. – Рык, вырывающийся из груди, кажется слишком звериным, чтобы действительно быть моим. Но кто ещё сказал бы такие слова? – Тебе конец.

И мне тоже. Они уже здесь, бегут по лестнице, заполняя комнату Лонгвея криками и светом фонариков. Наводняют помещение, как саранча – проникая в каждый уголок с ярким светом и винтовками. Видят Лонгвея, окровавленный нож у его горла и сосредотачиваются на мне.

– Полиция! Бросьте оружие! Поднимите руки, чтобы мы их видели! – кричит кто-то, когда свет фонарей останавливается на мне. Даже под закрытыми веками полыхает оранжевое зарево.

Отбрасываю нож на пол, подальше от Лонгвея. Поднимаю здоровую руку высоко над головой. Сдаюсь. Один из копов хватает мои руки и заводит их за спину. До слуха доносится звон наручников, затем щелчки. Браслеты плотно обхватывают мои запястья – моя холодная металлическая судьба.

Полицейские выходят из борделя по одному или парами. Тоненькая струйка в сравнении с тем потоком, что хлынул внутрь несколько минут назад, словно где-то прорвало плотину пистолетов и фонарей. Почти все ведут с собой людей. На многих, например, на Фанге, членах Братства и на клиентах из главного зала, надеты наручники. Другие, как Инь Ю и Мама-сан, свободны. Некоторые не выходят вообще.

Я нигде не вижу Дэя или сестру. С каждым новым незнакомым незнакомцем, появляющимся из дверей, сердце моё падает всё ниже, будто шарик из которого медленно выходит воздух.

Умоляю, пусть они будут живы… Я не успеваю закончить мысль, когда в дверях появляется Дэй. Его выталкивают из борделя, руки сцеплены за спиной. Лицо морщится – боль, боль и снова боль. Я вижу наручники, вижу конвоирующего его полицейского. Паника нарастает.

Я бегу к офицеру.

– Вы совершаете ошибку!

– В сторону, – сурово посмотрев на меня, говорит полицейский и сильнее толкает Дэя вперёд. Боль искривляет лицо моего мальчика из окна, заставляет приглядеться к его плечу. Толстовка там превратилась в лохмотья: порвана и пропитана застаревшей кровью. Под ней виднеются повязки, белые и ржавые. Того же цвета, что мой наутилус.

– Нет! Вы не понимаете! Он пришёл сюда помочь. Спасти меня. – Встаю у них на пути, блокируя путь своим телом. – Вы не можете его арестовать.

Безразличие на лице офицера сменяется неуверенностью. Он осматривает Дэя, и на мгновение кажется, что я смогла убедить его.

– О, вы нашли его. – Мужчина, с которым мы столкнулись у Старых южных ворот, подходит ко мне. Руки его глубоко спрятаны в карманах полушинели. Из-за недокуренной сигареты во рту он слегка съедает слова. – Я уж подумал, ты вообще не явишься.

– Виноват, что разочаровал. – Дэй переводит взгляд с меня на курящего мужчину. Сова его звучат резко, как в тот вечер, когда мы впервые встретились. – Был слишком занят, меня связали и пытали.

Мужчина затягивается сигаретой. Огонёк вспыхивает особо ярко, как одинокая звезда.

– Я не виноват, что тебя поймали. Нашёл, что требовалось?

Дэй качает головой.

Пару секунд мужчина с сигаретой стоит неподвижно. Выдыхает – поток пепла, дыма и разочарования. Когда пелена дыма рассеивается, он кивает офицеру:

– Увидишь Чана, передай ему, что гроссбух так и не нашли. Пусть продолжает поиски. Этого пацана увози с остальными. На него есть ордер.

– Постойте! Нет! – кричу я. – Вы не можете его забрать.

Мужчина в полишинели вынимает изо рта дымящуюся сигарету. От этого движения в воздух вметается сноп искр. Часть из них, безвредная но яркая, приземляется мне на руку.

– Он убийца, сладенькая. Мы дали ему шанс заслужить прощение, но пацан его провалил. Прощайтесь, и вперёд.

– Вам нужен гроссбух? – Я смотрю на мужчину. Дым вырывается из его рта, как утренний туман, заволакивая воздух между нами. – Он у Лонгвея в кабинете! В верхнем ящике стола.

Дэй качает головой:

– Его там нет, Мэй Йи. Ящик пуст.

– Но… но этого не может быть… – продолжаю говорить, чтобы не ощущать растущую в груди воронку. – Он был там. Я сама видела! Я видела!

Теперь я смотрю на Дэя, умоляя поверить.

Глаза его ещё кажутся ещё глубже, чем были раньше. Тёмные, бездонные и полные смысла. На лице его улыбка, когда Дэй смотрит на меня:

– Я рад, что вы нашли друг друга, – говорит он и кивает куда-то мне за спину. Оглядываюсь и вижу Цзин Линь, ковыляющую к нам по холоду. Кровь, которую она так старалась спрятать, теперь отчётливым тёмным пятном расплывается на платье.

– Уведите его! – рявкает мужчина рядом со мной и взмахом руки указывает в бесконечную ночь грязных улиц Города-крепости. Они темнеют вокруг, как горные пещеры в нашей родной провинции, в которых живут духи и по-прежнему ждут кровавые жертвы, которые им престали приносить много лет назад.

– Нет! – Я протягиваю руку, пытаясь схватить Дэя, но офицер толкает его вперёд, в толпу людей. На этот раз грубее.

Не тьма улиц поглощает его. Волна чёрных костюмов и наручников скрывает Дэя от моих глаз. Зато я замечаю Лонгвея: руки наркобарона туго стянуты за спиной, а полиция тащит его сквозь мусор и грязь. Одна его рука неестественно изогнута, как когда-то у Синь. Окровавленная и сломанная.

В глубине души я понимаю, что должна радоваться, видя его таким. После всего, что Лонгвей сотворил. Со мной. С Синь. С остальными дрожащими, измученными девушками, собравшимися в кучку в сапфировом свете одинокого фонаря. Но я вижу только надломленность и ощущаю в груди пропасть, отдающуюся эхом и такую глубокую, глубже, чем окутывающая звёзды тьма.

Наручники слишком тугие. Я уже не чувствую пальцев, но плечо – другая история. Оно словно не завязанный конец каната: волокна скручиваются, тянут, распускаются, изнашиваются. Не помогает и то, что ведущий меня коп постоянно дёргается и резко срывается с места, как дешёвое такси. Впрочем, я не дурак жаловаться. У меня был шанс. И не просто шанс.

Могу только представить, что скажет отец, если когда-нибудь придёт меня навестить. Представляю, как он будет сидеть напротив, в своём безупречном деловом костюме, с почти седыми волосами. Он посмотрит на меня сквозь дюймы плексигласа. И всех лет умело скрываемых эмоций во время деловых встреч и коктейльных вечеринок будет недостаточно, чтобы скрыть разочарование. Он склонится ближе к микрофону и скажет: «Лучше б ты сбежал».

Я и сам начинаю так думать, пока не замечаю Мэй Йи. Раскрасневшееся лицо, словно она долго бежала. И хотя девушка одета в мою одежду, а волосы убраны, всё в ней кажется ярче. Живее.

Она даже не глазом не моргнула, когда Цэнг назвал меня убийцей. Стоит и смотрит на меня тем же взглядом, которым награждала наутилус. Стряхивая пыль с моей души и видя лучшие её стороны. Те, что видел Хиро. Те, о которых он так упорно пытался мне рассказать.

А затем я замечаю Цзин Линь за её спиной, отчаянно хромающую следом за сестрой. Снова вместе после долгих лет.

Я вижу их рядом, идущих почти бок о бок (так всегда ходили мы с Хиро, когда выбирались на берег моря), и все сомнения исчезают.

Я не могу бежать и кричать одновременно. Слишком больно. Воздуха не хватает. На самом деле я едва могу идти с лишним весом пистолета, примотанным к ноге. Расстояние короткое, но на него уходит целая вечность. Когда я, наконец, оказываюсь рядом с Мэй Йи и курящим мужчиной, Дэя уже нет. Его поглотила волна преступников и людей из службы безопасности.

– П-подождите! – хриплю я, складываясь пополам. Пытаясь игнорировать жгущую боль. Рана даёт о себе знать, высасывает последние жизненные резервы. – В-верните его!

– Хочешь с ним увидеться, договаривайтесь о визите в исправительное учреждение. – Мужчина хмурится. Наверное, потому что почти расправился с очередной сигаретой. – Не могу пока сказать точно, в какое именно.

– У меня есть то, что вам нужно.

Кажется, это привлекает его внимание. Мужчина разворачивается на каблуках. Смотрит на меня. На шее собирается второй подбородок.

– И что же это?

Я уже собираюсь показать ему, но потом внимательней приглядываюсь к лицу. Оно освещено пламенем. Оранжевым и адским.

– Приведите Дэя и я вам покажу.

Мужчина скалится и отбрасывает сигарету на землю. Окурок он не затаптывает, зачем утруждать себя? Он исчезает в толпе, ищет Дэя и офицера, который его увёл.

Я смотрю, как умирает сигарета. Очередной кусочек мусора под ногами.

Мэй Йи тоже смотрит на неё:

– Он правда у тебя?

Прежде чем я успеваю ответить, мужчина возвращается. Дэй и сбитый с толку офицер следуют за ним, как вагоны игрушечного поезда. Все трое смотрят на меня. Ждут.

Тянусь к перемотке на бедре, где под тканью плотно держится пистолет Дэя. Пальцы находят нужную вещь под плотными эластичными бинтами. Тянут.

Мужчина пялится на меня. Рот его открывается, удивительно пустой без огонька сигареты. Руки вытягиваются вперёд. Отчаянно желая заполучить то, что сейчас у меня.

Я так же тянула руки, когда девушка-музыкант, Нуо, и девочка по имени Вэнь Кей показали, что они прячут. Когда Лонгвей промчался через зал, заблокировав путь к Дэю, Нуо схватила меня за запястье. Увела в свою комнату. Гордо выпятив грудь, она достала гроссбух из-под кровати. В словах тоже звучала гордость, когда девушка рассказывала, как пробралась на второй этаж, пока Лонгвей допрашивал Мэй Йи. Открыла замки шпильками. Умение, которому её научила девушка по имени Синь.

Я убираю книгу. Подальше от мужчины. Золотой дракон кажется почти зелёным в свете уличного фонаря. Я прижимаю мягкую красную кожу к ноющей от боли груди. Словно там ей и место.

– Отпустите Дэя. Как и обещали.

Мужчина смотрит на наш камень преткновения, на гроссбух. Кажется, я вижу облегчение в его взгляде. В приоткрытых губах. Он поворачивается к удерживающему Дэя офицеру:

– Сними с него наручники.

Я жду, пока расстёгивают наручники. Руки Дэя свободно падают. Правая слишком тяжёлая и неповоротливая. Дэй нежно баюкает её, когда я передаю полиции книгу секретов Лонгвея. Безсигаретный мужчина листает страницы. Теперь губы его сомкнулись. Изгибаются в улыбке.

– Задница Лонгвея прямо на блюдечке, – выдыхает он. Книга захлопывается, будто пасть дракона.

– Мы в расчёте, Цэнг? – Слова Дэй срываются, в них слышно напряжение и боль. Слышу его и вспоминаю, как сильно болит бок.

– Уже полночь. И технически книгу мне принёс не ты. Но… – Мужчина – Цэнг – зарывается рукой во внутренний карман. Достаёт белый сложенный лист бумаги. – Я сегодня в хорошем настроении. И отдаю тебе это, Сан Дэй Шин.

Дэй жадными пальцами хватает листок. Стискивает так крепко, что края сминаются. Засовывает глубоко-глубоко в карман толстовки.

Цэнг запихивает гроссбух подмышку. Окидывает всех нас взглядом. Глаза его горят.

– Мой вам совет, ребята. Сваливайте из Хак Нама. Скоро его разнесут на кусочки. Превратят в парк.

– Мы и сами это планировали, – говорю я ему и оглядываюсь на сестру.

– Удачи. – Цэнг разворачивается, собираясь уходить.

– Постойте! – крик Мэй Йи останавливает его на полушаге. – Что… что теперь будет? С Лонгвеем? Со всеми девочками?

– Здесь достаточно доказательств, чтобы надолго засадить Лонгвея и его людей за решётку. – Цэнг нежно похлопывает книгу, словно гладит кошку. – А девочки… – Взгляд его дрейфует в сторону фонаря, где в голубом свете собрались девушки. Затянутое в шёлк стадо. – Они свободны. Могут идти.

Девушки переминаются с ноги на ногу в тонких ярких платьях. Они кажутся такими потерянными и вместе с этим загнанными в ловушку. Как яркие рыбки, плавающие в аквариуме ресторана.

– Куда идти? – спрашивает Мэй Йи.

– Не моя проблема. – Цэнг пожимает плечами и уходит. Никто его не останавливает.

Я не двигаюсь. Но боль не уходит. Нужно присесть. И неважно, что земля завалена осколками и окурками. Я получила то, за чем пришла. Теперь семья в сборе, и с меня хватит. Хватит бегать, сражаться и прятаться. Хватит стоять.

Опускаюсь на землю. Скорее обрушиваюсь, чем сажусь.

– Цзин! – Дэй опускается на колени рядом со мной.

Пытаюсь отмахнуться:

– Я… в порядке… У тебя есть с собой деньги?

– Деньги? – хмурится он. – Я отдал тебе всё, что у меня было. Зачем они тебе?

– Бродяжки… старая банда Куэна… они помогли вытащить тебя, – хриплю я. – Я обещала им заплатить.

– Мы найдём деньги, – обещает он. – Уверена, что в порядке?

Я киваю.

– У тебя кровь, – говорит он и показывает на тёмное влажное пятно на платье.

– У тебя тоже, – я указываю на его плечо. – Мне просто нужно отдохнуть. Вот и всё.

Он пристраивается рядом со мной. Приземляется прямо на забракованную Цэнгом сигарету.

– Думаю, нам всем нужен отдых.

Они все здесь: Нуо, Вэнь Кей, Инь Ю и девочки из других коридоров. Всего чуть меньше двадцати. Они хлопают глазами и дрожат под голубым-голубым светом фонаря. Даже Мама-сан перетаптывается немножко в стороне от всех, где свет не такой яркий – лицо её наполовину скрыто тьмой, наполовину искажено стыдом. Сначала они меня не узнают в этой куртке и ботинках. Когда я подхожу, они настороженно пятятся, как единое пугливое создание, которое видело слишком много кулаков.

Вэнь Кей первой понимает, кто перед ними. Она отделяется из толпы бледных испуганных лиц и бросается ко мне:

– Мэй Йи! Ты в порядке!

Другие девочки вздрагивают при звуке моего имени. Нуо подходит и утыкается лицом мне в плечо. Я крепко обнимаю обеих, выдыхая. Все мы дрожим.

Даже Инь Ю. Она старается быть незаметной, ускользает от моего взгляда, но не уходит далеко. Краем глаза замечаю, как кривятся её губы, вздрагивя как грани неидеальных звёзд на потолке моей комнаты.

– Ты вытащила нас отсюда, – пищит Вэнь Кей, когда, наконец, поднимает голову с моей груди.

Отсюда. Другие девушки вновь вздрагивают. Для них это слово не свято; оно не укладывается в голове.

– Не я.

Оглядываюсь поверх мягких, пушистых волос Нуо. Сестра так и сидит, припав к земле, похожая на каплю крови в этом алом платье. Рядом с ней примостился мой мальчик из окна, и даже отсюда, даже на таком расстоянии – и через боль – я вижу, что глаза его сияют.

– И что теперь? – спрашивает Нуо.

Я снова разворачиваюсь и окидываю всех взглядом. Девятнадцать девушек. Девятнадцать прекрасных, сломленных, нуждающихся девушек.

Что теперь? Я столько времени жаждала, желала, мечтала об этой свободе. И вот мы здесь, но улицы темны, а мы «не проблема полиции».

– Я… я не знаю.

– Ты не знаешь? – Пронзающий голос Инь Ю остр, как игла, он наполняет меня виной и волнением. – Где мы будем спать? Что есть?

Нуо и Вэнь Кей отстраняются, но по-прежнему смотрят на меня. Все девушки смотрят на меня и ждут ответов, которых нет.

А потом я ощущаю его присутствие. Приближающийся жар и рука скользнувшая к моей. Пальцы к пальцам. Тепло к теплу. Прикосновение Дэя так разительно отличается от всех остальных. Внутри всё пылает, парит, и я каким-то неведомым образом понимаю, что всё будет хорошо.

– Спасибо за ключи, – говорит он Инь Ю. – И за молчание.

Она моргает, склоняет голову, разглядывая его из-под чёлки. Как всегда делает, когда хочет незаметно понаблюдать за кем-то.

Дэй смотрит на меня. У него такие нежные пальцы, они переплетаются с моими, занимая всё свободное пространство, заполняя промежутки.

– Все здесь?

Я снова окидываю взглядом девушек. Не хватает только Синь. При этой мысли сердце сжимается от боли. Но я киваю.

Мой мальчик из окна прочищает горло. Его голос такой чёткий, такой ясный без разделяющего нас стекла:

– Понимаю, никто из вас не знает меня лично, кроме Мэй Йи и Инь Ю. Но хочу, чтобы вы запомнили: если вам нужно где-то переночевать сегодня, в хорошем, безопасном месте, можете пойти с нами. Там будет еда. И чай. И циновки для сна. Если хотите.

Все смотрят не него, как на чудо природы. Интересно, неужели я выглядела так же той ночью, когда он впервые постучал в моё окно? Когда я увидела иную жизнь, тянущуюся ко мне, зовущую в новый мир? В новую камеру ракушки.

Думаю о крошечной комнате с плиткой цвета зубов курильщика. Даже мы втроём с Цзин Линь и котом ощущались там толпой.

– Но твоя комната не вместит нас всех.

– Забудь о той комнате, – говорит Дэй. – Мы уходим из Хак Нама. Мы пойдём домой.

Дом. В его устах это слово подобно песне. Оно не имеет ничего общего с увядающими рисовыми полями и ночами после побоев. Его стоит петь.

– Ты доверяешь ему, Мэй Йи? – спрашивает девушка из южного коридора.

Я вновь перевожу взгляд на парня, которого держу за руку. Волосы его в беспорядке, а глаза очерчены серыми кругами от усталости. И я никогда не видела улыбку подобную его. Такую же, как слово дом, срывающееся с губ парня: безопасную, цельную, тёплую.

На этот вопрос ответ находится легко:

– Всем сердцем.

Пальцы Дэя слегка пожимают мою руку. Улыбка становится ещё шире, и он смотрит на девочек:

– Если готовы, идите за мной.

Вэнь Кей выходит первой. Затем Нуо. За ними следуют остальные девушки – волна цвета и робких шагов. В итоге, на месте остаётся единственная фигура. Она стоит в одиночестве на островке голубоватого света.

– Мама-сан. – Пальцы мои выскальзывают из руки Дэя, и я возвращаюсь к ней. – Вы тоже можете пойти.

– Там для меня места нет. – Здесь, на открытом воздухе, голос женщины звучит совсем иначе. Драконья сущность покинула её, и голос теперь кажется мягким, почти потерянным.

– Вы же слышали Дэя. Все могут пойти, – говорю я ей.

Мама-сан качает головой. Обычно тугой-тугой пучок серебристых волос распадается, пряди падают ей на лицо. Мама-сан убирает их назад растопыренными пальцами, будто граблями.

– Там, снаружи, для меня места нет, – повторяет она. – Это не наш мир. Людям, подобным нам, место в тени. Я остаюсь в Хак Наме.

Я знаю эту позу – то, как горбятся её плечи, как расширяются глаза. Мама-сан слишком долго пробыла в клетке. Она страшится не заточения, а открытой, незнакомой двери. Точь-в-точь как моя мать.

Я протягиваю руку в надежде, что женщина пример её:

– Мама-сан…

– Иди, – обрывает она, пятясь всё дальше от света фонаря. – Скоро ты сама всё поймёшь.

Дей и девочки ждут меня, а Мама-сан продолжает пятиться. Прочь от протянутой руки, прочь от света, в тени, которые она считает родными. И темнота наступает, обнимая её, пока полностью не поглощает.

Я остаюсь одна. Стою под фонарём в луже голубого света. Дэй снова оказывается рядом:

– Всё хорошо, Мэй Йи?

– Я не могу… – Сглатываю тошнотворную беспомощность, продолжая вглядываться во тьму. – Я не хочу бросать её здесь.

– Это её выбор, – мягко замечает он, – и благодаря тебе она имеет право его сделать.

Мой мальчик прав. Как бы сильно ни хотелось схватить Маму-сан за руку и увести в безопасное место, я не могу этого сделать. Выбор принадлежит лишь ей.

– Готова уйти отсюда? – спрашивает Дэй.

Наши пальцы снова сплетаются. Не знаю, это я цепляюсь за него или Дэй крепко держит меня. Наверное, всё сразу. Я оглядываюсь на сестру и девушек. На дорогу, открывшуюся перед нами, готовую увести нас отсюда и на свободу.

Я выбираю этот путь.

– Пойдём домой, – говорю я.

Я поддерживаю нетвёрдо шагающую Цзин Линь свободной рукой, ведя её до самых Старых южных ворот. Совсем как раньше. Только на этот раз её кровь не пропитывает мою рубашку и не нужно никуда бежать. Впереди у меня всё время этого мира.

Мэй Йи идёт с другого бока, у раненого плеча. Оно пульсирует, когда девушка прижимается слишком близко, но мне плевать. Есть вещи, которые стоят боли.

Остальные девушки следуют за ней – паломничество огромных глаз и блестящих платьев. Могу только представить, какое выражение будет на лице отца, когда я постучу в дверь дома пятьдесят пять на холме Тай Пин в этот раз. Полагаю, у него найдётся, что сказать, но я тоже отыщу достойный ответ. Мы устроим привычную перепалку, но в итоге девушки останутся. Все двадцать.

Конечно, это временное решение. Но сейчас я в силах планировать что-либо только на ближайшие двадцать четыре часа: знакомство доктора Квана с больным плечом, ударная доза болеутоляющих, горячая еда и добротный матрас.

А вот потом…

Не знаю, но у меня такое чувство, что теперь всё решится само по себе.

К нашей компании прибавляется ещё один силуэт: бесхвостый, перепрыгивающий через кучи мусора и ступеньки. Когда тени расступаются, он бежит у моих ног, мяукая громче любого нормального кота.

– Не волнуйся. – Я перевожу взгляд на Чма, когда наша странная процессия достигает ржавых пушек. Он запрыгивает на одно из старинных орудий, пронзая меня жёлтыми прожекторами глаз. – Мы тебе тут не бросим.

Улицы Сенг Нгои полны жизни, наводнены участниками парадов и счастливыми пьяными людьми. Всё вокруг ярко-золотое и ядовитое, маково-красное. Повсюду фонарики, сладкие пироги, дети – они танцуют в новых туфлях, радостные, что можно не ложиться спать.

Мимо проходит старик и предлагает мне отхлебнуть рисовой водки. Я качаю головой, но старик всё равно улыбается, демонстрируя беззубый рот.

– Счастливого года Змеи! – Он сам хорошенько прикладывается к бутылке и шатаясь, растворяется в толпе празднующих.

Для Мэй Йи это уже слишком. Я понимаю это по ошеломлённому выражению её лица. Она рассматривает яркие, горящие огнями улицы, прикрывая глаза ладонью. Небо уже не тёмное, его рассекают мириады цветов. Вокруг нас вспыхивают, громыхают фейерверки, осыпая улицы Сенг Нгои волшебным дождём. Мы все стоим и смотрим на них, даже Чма.

– Как прекрасно, – шепчет Мэй Йи, хотя и вздрагивает от каждого выстрела фейерверка. – Здесь всё прекрасно. Настоящий город огней.

– Через пару дней я отвезу тебя к морю, – обещаю я.

Краски ночного празднования озаряют её лицо. Мэй Йи улыбается и смотрит на меня. Видит меня. Сердце моё переполнено, оно горит – ярче, чем огни ночи.

– Я очень этого хочу.

Я опускаю голову и понимаю, что, несмотря на окружающие нас шум и хаос, Цзин Линь заснула. Она прислоняется ко мне всем своим невесомым телом, перепачканное лицо бесстыдно утыкается в толстовку. Напоминает, как сильно сам я устал. Все мы.

Я смотрю на Чма и двух своих девочек. Поднимаю голову к огням на небе. Свежим цветам, знаменующим начало нового года. Наступает новый день – первый день моей новой жизни.

Наших жизней.

Вперёд.