1 день

Комнату окутывает темнота. Кромешная темнота, когда подносишь ладонь к лицу и всё равно нифига не видишь. Я потерял счёт времени. Сейчас ночь или день? Сколько ещё часов придётся проторчать здесь, пока люди Цэнга не вломятся в бордель и не упрячут меня за решётку?

Девчонки, должно быть, уже далеко. Интересно, Цзин Линь пригодился пистолет? Очень, очень надеюсь, что она всадила пулю в Осаму, в этого сукина сына.

Мысли об этом помогают терпеть боль, не дают сломаться. Я всегда гадал – долгими бессонными ночами после той, что изменила всё, – каково это: когда пуля пронзает тебе грудь. Я пытался представить боль Хиро: дыру в теле, пробивающую насквозь, выпускающую жизнь наружу. Огонь, лёд и окоченение, давящие на грудь, вырывающие последний, рваный вздох.

Душа покидает тело. Навсегда.

Больше не нужно ничего представлять. Оказалось, это просто адово, в тысячу раз хуже, чем я думал. В первое мгновение я ничего не чувствовал. Лишь тяжёлый толчок в правое плечо и подогнувшиеся от шока колени. Потом в меня словно вонзились сотни иголок, булавок и… разразилось пламя. Нейроны мозга сходили с ума от боли, было даже плевать на возвышающегося надо мной Лонгвея. На смерть, смотрящую прямо в лицо.

Но он не выстрелил. Как и не позволил сдохнуть от потери крови. (Кто бы знал, что Фанг такой талантливый медбрат? Волшебник перевязки). Это не проявление милосердия, просто факт, что Лонгвей желает получить ответы, прежде чем заталкивать меня в мешок.

Повезло, что пытки он решил начать с малого – с парочки ударов по агонизирующему нечто, которое раньше было моим плечом. А потом привязал меня к стулу и оставил здесь, «думать о своих перспективах».

Перспективах. Во множественном числе. Словно у меня есть выбор.

Я жив, пока молчу. И чёрта с два я заговорю, когда остался всего один день. Хочу посмотреть, как этот ублюдок будет пылать в аду. Так же, как Осаму. Надеюсь, Цэнг с ребятами явятся сюда прежде, чем Лонгвей возьмётся за дело всерьёз. Решит выколоть мне глаз или откромсать ухо со своей печально известной любовью орудовать ножом.

От этой мысли вновь появляется нестерпимое желание проверить путы, но верёвки держат крепко – жирный питон обвивается вокруг моих запястий.

Но когда ты слишком возбуждён, как Лонгвей, то можешь кое-что упустить. Например, кусочек стекла, спрятанный в ладони, за который я цеплялся, как за жизнь, когда звучал выстрел. Когда удар обрушивался за ударом. Я так и не показал его, продолжая сжимать кулаки, когда Лонгвей ударил в первый раз, наслаждаясь моим криком.

Рука медленно разжимается, и осколок осторожно соскальзывает к пальцам. Я вожу его острым концом вперёд-назад, вверх-вниз. Лонгвея нет уже некоторое время, возможно, пошёл покурить или вздремнуть. Каждую проведённую в темноте минуту я жду, что вот-вот раздадутся его шаги. Прислушиваюсь к звукам за дверью, пока пилю верёвки.

Плечо так болит и пылает, что я даже не сразу замечаю, когда верёвки спадают. Руки просто свободно повисают по сторонам. Я сползаю на пол, нахожу осколок и снова сжимаю его в потной ладони.

Когда Лонгвей вернётся, нужно быть готовым.

Я ещё стою на коленях, когда раздаются шаги, кто-то подходит всё ближе и ближе. Я отталкиваюсь здоровой рукой, бросаюсь к стене у двери. Рука крепче, чем когда-либо стискивает осколок бутылки, я готов к броску и удару.

Щёлкает замок и дверь распахивается.

Вонь канализации забивает нос. Тёплая и влажная. Я стою напротив Ка Минга и Хо Вея. Внимательно слежу за их руками. Ножами. В руках Хо Вея что-то подозрительно блестит, но приглядевшись, я понимаю, что это всего лишь золотая запонка.

– Так что, по рукам? – спрашиваю я сквозь пары канализации.

– Это жесть как рискованно. – Ка Минг стреляет взглядом в сторону напарника.

Рискованно. Одно слово, но как идеально оно описывает мой недоплан. Я сглатываю комок в горле и говорю:

– Кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

– Ага, но риск и Братство – разные вещи, – замечает Хо Вей. – Сколько, ты говоришь, мы там получим?

– Десять тысяч, – называю самую крупную сумму, которая приходит на ум. Надеюсь, отец Дэя согласиться заплатить. – Если всё выгорит.

Парни опять переглядываются. Безмолвно общаются.

– Десять тысяч, – соглашается Ка Минг. – Но никаких убийств.

Я скашиваю глаза на нож у Хо Вея на поясе; лезвие его в розовых разводах. Снова смотрю на запонку в его руках. Поднимаю брови.

– Когда дело касается Братства, мы пас, – продолжает Ка Минг. – Сам понимаешь.

Да, понимаю. Но всё равно готова рискнуть. С больным боком и всего шестью пулями. С непроверенной скоростью ног моей сестры.

– Договорились, – говорю я им.

По пути в комнату Дэя я прохожу мимо лапшичной. Смотрю на часы, висящие н стене. Мультяшый лягушонок отсчитывает минуты – его длинный язык преследует муху на циферблате. Снова и снова, и снова. Бесконечно. Старик-лапшичник говорит, что, когда язык всё же поймает муху на самой вершине циферблата, наступит новый год. Время выйдет.

Я пытаюсь не думать об этом, толкая дверь в комнату Дэя. Тащу пакет, который туго набит барахлом из лавки господина Лама, купленным на последние деньги из оранжевого конверта. Ступеньки я преодолела легко, но кровь стабильно сочится из раны, пропитывая старую рубашку Хиро.

Но бок горит, словно в него напихали перечного соуса. Красного и острого. Стараюсь не обращать на это внимания, когда вхожу в комнату. Сбрасываю сумку на пол. Чма принюхивается к пакету, соображает, что это не еда, и гордо уходит.

Мэй Йи поднимается со своего места у окна:

– Всё купила?

– Ага. – Я морщусь и опускаюсь на пол. Никогда ещё холодная жёсткая плитка не казалась таким раем. – И с уличными мальчишками поговорила.

– Они нам помогут? – Сестра принимается копаться в пакете. Достаёт контейнеры и кисточки, которые туда запихал господин Лам.

– Я застала их в хорошем расположении духа… – Думаю о запонке. Как она блестела в пальцах Хо Вея. Но не стоит рассказывать это Мэй Йи. Не сейчас. – И предложила кучу денег. Так что да. Они в деле.

Красное платье в углу, аккуратно сложено поверх вещей Дэя. Даже в мужской одежде – с растрёпанными волосами и опухшими глазами – сестра настоящая красавица. Оглядываю растущую кучу косметики у её ног. Начинаю сомневаться. Я никогда не буду выглядеть вот так. Как я вообще могла подумать, что эта дурацкая затея сработает?

Мэй Йи берёт кисточку и открывает первую баночку. Персикового цвета пыль облачком вздымается в воздух. Чма реагирует на неё чихом: чма, чма!

Вот бы Дэй это услышал! Чтобы я доказала ему, что была права.

Скоро. Остался последний рывок.

– Закрой глаза, – требует сестра и тянется ко мне кисточкой. – Будет немного щекотно.

Пудра ложится на моё лицо. Еле подавляю порыв отстраниться. Мэй Йи несколько минут возится с ней, пока не убеждается, что всё идеально. Но на этом сестра не останавливается. На полу стоит ещё десяток баночек. Какая-то пудра для щёк. Краски для губ, глаз и ресниц. Длинные чёрные пряди фальшивых волос на заколочках.

И наконец, шёлковое платье. Я быстро проскальзываю в него, повернувшись так, чтобы сестра не видела сочащуюся рану под лопаткой. Рану, которая полыхает болью, едва не ослепляя меня. Рано или поздно это мне аукнется. Я знаю, но продолжаю напрягаться. Надеяться, что тело выдержит ещё немножко, пока всё не закончится.

Чувствую себя нелепо, мультяшно, с раскрашенным лицом и в этом блестящем алом платье. Фальшивая шишка на голове цепляется за родные волосы, как испуганная кошка. Только обернув повязки, которыми раньше заматывала грудь, вокруг бедра – спрятав в них пистолет, – я становлюсь самой собой.

– Ты прекрасна, – говорит Мэй Йи, отстраняясь. Любуясь своей работой.

Я бросаю взгляд на окно. Флуоресцентная лампа отсвечивает от окна, рисует идеальное отражение комнаты. Но в ней нет меня. Зато есть девушка, которая стоит рядом с Мэй Йи. Воплощение изгибов и красоты.

Я склоняю голову. Голова девушки тоже наклоняется. Сестра сделала невозможное.

И сейчас ей придётся это повторить.

Худшая часть плана – часть, от которой сжимаются внутренности, а ноги подгибаются – не риск, который я беру на себя. А то, что должна сделать Мэй Йи. Я вновь и вновь, и вновь обдумывала этот план. На сотню, на тысячу раз. Но без помощи сестры он не сработает.

Я едва не плюнула на всё, но она не позволила. Она теперь не та девчонка, которая съёживалась от страха в углу отцовской хижины. Которая плакала, когда на неё лаяла бродячая собака.

– Уже скоро. – Протягиваю ей свои ботинки. – Готова?

Мэй Йи смотрит на потёртую кожу и потрёпанные шнурки:

– Думаешь, план сработает?

– Не знаю. – Линии по-прежнему на стене. Идеальная пара. Я подхожу и пальцем стираю одну из них. – Ты не обязана это делать. Я могу придумать другой способ проникнуть внутрь.

– Нет. – Сестра качает головой. – Не можешь.

Я всё смотрю на последнюю линию – одинокую полоску на желтоватой стене. Теперь она кажется здесь лишней.

– И ты не права. Я обязана. – Мэй Йи садится. Натягивает ботинки на покрытые порезами ноги. Кончик её языка высовывается изо рта, когда сестра завязывает шнурки. – Несмотря ни на что.

Такое мог бы сказать Дэй.

Последняя линия выглядит такой одинокой. Но ведь числа больше ничего не значат. И я протягиваю руку, стираю последнюю угольную полосу. Словно их никогда не существовало.

Ноги пульсируют в ботинках Цзин Линь – ссадины кровоточат, кожа покрывается волдырями от грубой кожи. Я стараюсь сосредоточиться на боли в пальцах, в пятках. Лучше так, чем думать о страхе, который поднимается, течёт по венам, когда я выскальзываю из теней у входа в бордель Лонгвея. Где змеиться на дверях дракон, а у порога стоит охранник с пистолетом.

– Готова? – снова спрашивает сестра таким тоном, словно сама в этом сомневается. – Помнишь, куда бежать?

Знаю, с тех пор, как я в последний раз видела Дэя, прошло всего несколько часов, но почему-то кажется, что миновала уже вечность. Всякий раз, как я пытаюсь представить, что с ним произошло, каким ужасным пыткам Лонгвей подверг его, чтобы заставить говорить, я думаю о своём маршруте. О пути, который показала Цзин Линь: направо, прямо, мимо мужчины, готовящего булочки, через щель в зданиях между небольшим ресторанчиком и парикмахером-самоучкой, снова направо и прямо до самых пушек.

Не такое уже большое расстояние, но бегун из меня плохой.

Плохой, но сегодня я обязана справиться. И справлюсь. Потому что Дэй жив, вместо него умерла Синь. И это наш единственный шанс.

– Да. – Младшая сестрёнка прячется в тени у меня за спиной, так что я шепчу: – Я готова.

Цзин Линь сморит на меня. Даже макияж, который я наложила на лицо, не может скрыть силу: он умна, расчетлива, яростна. Сестра подаётся вперёд, пальцы её хватают меня за плечо:

– Я люблю тебя, Мэй Йи.

Я бережно обвиваю её руками, как делала сотни раз до этого. Только на этот раз боюсь потревожить не кровь, а макияж. Она такая тёплая, просто горячая по сравнению со мной, хотя я в куртке, а на Цзин Линь лишь тонкое рабочее платье.

Я не хочу отпускать сестру. Разорвать наши объятия решается она – отстраняется и заглядывает мне в глаза:

– Мы справимся. Ты справишься.

Я киваю, выпрямляюсь и стараюсь не думать о том, как сильно трясутся ноги. Шаг за шагом я выхожу в свет фонарей.

Охранник сначала меня не замечает. Он увлечённо пинает пустую коробку из-под лапши. Разрывает картонные стенки на клочки ударами своих ботинок. Я сглатываю и иду дальше. Я близко, слишком близко, когда он, наконец, поднимает голову. Глаза его щурятся, но вскоре округляются, когда охранник понимает, кто перед ним.

– Эй! – орёт он, но мои саднящие пальцы уже впиваются в грубую кожу ботинок.

Я бегу.

Дверь открывается и комнату наводняет алый свет фонарей. Осколок плотно сидит в пальцах здоровой руки, готовый в любую секунду ощутить мягкость запястья или горла. Жизненно важных артерий, которые мы учили на уроках биологии. Я крепче сжимаю его и кидаюсь вперёд.

Наши тела сталкиваются, и я слишком поздно понимаю, что новый посетитель вовсе не Лонгвей. Поднос кувырком летит на пол, разбрасывая повсюду чашки, бинты и рис. А я путаюсь в красном шёлке, придавливая весом бедную девушку.

– Нет! Прошу… – Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами и трясётся, как безумная. На 8,9 баллов по шкале Рихтера. Я опускаю взгляд, понимаю, что всё ещё держу изумрудное стекло у её горла и убираю его.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю и сам отвечаю на этот вопрос, осматривая руины, в которые превратилось содержимое подноса.

– Ты парень, о котором говорила Мэй Йи, да? – Девушка прищуривается. – Тот самый, которому нужна была книга.

Я рефлексивно озираюсь. Впрочем, уже неважно, услышит кто или нет; весь план давно пошёл коту под хвост.

– Типа того.

Я поднимаюсь. Девушка садится, чёлка падает ей на лицо, словно занавеска. Она смотрит на стул, на распиленную верёвку и обратно на меня, на больное плечо. Я вижу сомнение в её глазах, крик нарастает в её лёгких, грозя оповестить о моём побеге весь бордель.

Девушка вздыхает:

– Ты сказал Мэй Йи, что можешь вытащить нас отсюда. Это правда?

– Разве не заметно? Её же вытащил. – Адреналин момента тает, боль возвращается, а вместе с ней и ворчливый Дэй.

Она хмурится:

– А книга. Она тебе ещё нужна?

Я складываю осколок в карман толстовки, не отводя глаз от пустого коридора. К нам обязательно кто-нибудь заглянет, это лишь вопрос времени.

– Ага.

Она изучает меня так внимательно, словно я штамм вируса на предметном стекле микроскопа. Такой же удивительный и опасный, если обращаться неправильно. Она тянется к складкам платья, достаёт связку латунных ключей:

– Возьми. Ключ от кабинета Лонгвея третий справа.

Девушка с ключами. Инь Ю. Та самая, которая выдала Мэй Йи. Которой нам вообще не стоило доверять.

Не знаю, можно ли поверить ей сейчас. Возможно, эта девчонка – марионетка Лонгвея, подосланная, чтобы я показал свои секреты, а не рассказал. Но я всё равно беру ключи.

– Что, передумала?

– Я никогда не хотела, чтобы… – Голос срывается. Девушка сглатывает и пробует сказать заново, но каждый слог всё равно получается отрывистым. – Синь застрелили прямо у меня на глазах. Раз, и всё. Она мертва.

Больше она ничего не говорит, но я понимаю и так. Я видел мертвецов. Знаю, как они меняют тебя, выворачивают наизнанку своей неподвижностью, отсутствием жизни.

То же самое мёртвая Синь сотворила с Инь Ю. Разбила её.

– Я не хочу здесь умереть, – говорит Инь Ю. – Через минуту я закричу и скажу охране, что ты напал на меня и украл ключи. Лонгвей сейчас в главном зале, следит за главным коридором.

Конечно же, он будет следить за входом. Выходом. Каковы шансы, что я смогу незаметно прошмыгнуть мимо?

– Иди, – просто говорит Инь Ю. – Времени мало.

Мэй Йи улепётывает быстрее зайца. Охранник устремляется за ней. Я выскальзываю из укрытия. Шаркаю по земле в потрёпанных тапочках. Захожу в дверь с драконом. Иду дальше, а советы сестры крутятся в голове: Делай маленькие шажки. Держи руки перед собой. Не поднимай головы.

Я миную нескольких бандитов Лонгвея в первом коридоре. Прохожу мимо открытых дверей, из которых выглядывают девушки. Кажется, никто не замечает грязи у меня под ногтями. Фальшивый хвост на голове. Паршивое состояние шёлковых тапочек на моих ногах. Пятно крови, распускающееся подобно цветку у меня на боку, – чуть темнее самой ткани.

Хочется идти быстрее. Хотя меня не покидает ощущение, что шов на боку в любой момент разойдётся. С каждым шагом я подавляю желание сорваться на бег. До главного зала иду дольше, чем хотелось бы. Лонгвей сидит на диване, губы обхватывают конец длинной трубки. Он даже не замечает, как я выскальзываю из коридора. Мэй Йи потрудилась на славу: платье, волосы и макияж растворяются в этом месте. Бесследно. Я очередная безликая девушка.

Сначала гроссбух, потом Дэй. Я прокручиваю в голове план и по стенке обхожу главный зал. Направляюсь в сторону правого коридора, где лежит гроссбух. Я уже почти там, нужно лишь пройти мимо девушки, играющей на каком-то струнном инструменте, когда Лонгвей выкрикивает:

– Эй, ты!

Застываю на месте. Он смотрит прямо на меня.

Прежде чем рука моя успевает потянуться к пистолету, Лонгвей поднимает бокал:

– Налей мне ещё вина.

Вина. Он просит у меня вина. Я бросаюсь к сервировочному шкафу. Отчаянно пытаюсь разобраться в беспорядке бокалов и бутылок. Жаль, я не присматривалась к тому, как это делает Инь Ю. Когда впервые оказалась здесь.

– Бутылка справа, – шепчет девушка-музыкант. Голос её тише перезвона струн. Я поднимаю голову, и мы встречаемся взглядами. Девушка кивает, а пальцы всё порхают, порхают, порхают над струнами.

Она спокойно может выдать меня. Смогу ли я выстоять против Лонгвея?

Я хватаю бутылку за горлышко. Открываю и собираюсь наливать. Но поднимаю глаза и застываю на месте.

Дэй. Он жив и сейчас тайком пробирается в полутьме комнаты. Капюшон натянут на голову. Все силы направлены на то, чтобы пробраться в восточный коридор.

– Это так сложно? – Лонгвей ёрзает на диване.

– Нет! – Ответ получается резче, чем положено. Он вырывает сонливость из глаз наркобарона, заставляет его насторожиться. Лонгвей пытается подняться.

Всего один поворот. Один взгляд за спину. И Дэя поймают.

Я отпускаю бутылку, и она хлопается на пол. Вино кровавой лужей расползается по ковру, к носкам тапочек Лонгвея. Он рычит. Встаёт.

– Этот ковёр стоит в десять раз больше той суммы, что я за тебя заплатил! – Лонгвей хватает меня за руку. Приходится собрать в кулак все силы, чтобы не отшатнуться. Не вырваться. Пальцы его заляпаны пятнами засохшей крови. Я стараюсь не думать, откуда она взялась.

– Мне жаль, господин. – Произнести эти слова, словно вырвать себе зубы ржавыми плоскогубцами. Я смотрю под ноги, где бутылка вина ещё выплёвывает остатки содержимого, подавляю отчаянное желание дотянуться до пистолета Дэя.

– Жаль? – Наркобарон наклоняется, ловит мой взгляд, несмотря на упорные попытки отвести его. – Не помню, чтобы просил Маму-сан поручить сервировать вино новенькой. На самом деле… я вообще тебя не помню.

Сердце уходит в пятки. Глаза его блестят. Пальцы напряжены. Лонгвей складывает кусочки воедино – подозрение принимает форму, словно глина на гончарном круге.

Может, в конце концов, револьвер мне всё же пригодится.

– Её зовут Сиу Фэнь. – Девушка ненадолго перестаёт играть мелодию, чтобы ответить наркобарону. – Она была среди девочек, которые приехали несколько месяцев назад. Вместе с Вэнь Кей.

Это сбивает Лонгвея с толку. Он хмурится, обдумывая её слова. Пальцы разжимают хватку. Спина выпрямляется. Он указывает на ковёр:

– Приберись. Мне уже вина не нужно, займусь делами.

Я поднимаю голову, с облегчением понимая, что Дэй ушёл. Тени пусты. Лонгвей направляется не в кабинет, как я боялась, а исчезает в северном коридоре.

Девушка-музыкант не принимается снова играть, она встаёт и поднимает бутылку из-под вина, валяющуюся у моих ног.

– Спасибо, – благодарю я, забирая бутылку.

Девушка прижимает палец к губам. Движение напоминает об убаюканных наркотиками клиентах. Таких тихих и неподвижных, что я даже забываю о них.

– Ты с парнем, да? – шепчет она.

Я киваю и кидаю короткий взгляд в сторону восточного коридора. Может, стоит пойти за Дэем? Из северного коридора раздаётся крик. Девичий голос лопочет что-то о нападении и ключах, следом слышится уничижительный рык Лонгвея: «Где он?»

Я готова сорваться с места. Предупредить Дэя. Но в зал уже влетает Лонгвей, лицо его пылает ярче дракона на двери. В руках пистолет. Взведённый, подрагивающий в его пальцах. Наркобарон так же быстро исчезает, поглощённый тусклым алым светом восточного коридора.

Как же давно я не двигалась так быстро. Честно говоря, я удивлена, что вообще ещё умею бегать. Через груды мусора, под лестницами, заворачивая за углы, острее иглы Нуо. Мимо проносятся магазины, ноги пролетают через лужи, но каждый, каждый миг я слышу тяжелое дыхание чертыхающегося охранника за спиной.

Я бегу, бегу, бегу, пока не перестаю чувствовать ноги. Давно уже прошла боль от мозолей и ссадин. Меня переполняет новая сила – чистая горячая энергия. Кажется, если раскину руки, я взлечу. Прочь из этих туннелей, ввысь, к самым звёздам. Должно быть, так же ощущала себя Синь, пока её не поймали.

На этой мысли я вдруг поскальзываюсь, и мир становится плоским. Боль простреливает кости, становится частью меня. Земля под ладонями содрогается от шагов охранника. В груди моей больше нет желаний, одни надежды. Надеюсь, Цзин Линь не ошиблась в этих уличных мальчишках. Надеюсь, я смогла убежать достаточно далеко.

Меня хватают за ботинок, дёргают назад. Тело легко проскальзывает по луже. Поворачиваюсь и вижу нависшего надо мной охранника. Ещё даже не осознавая, что делаю, я замахиваюсь свободной ногой и со всей, всей, всей силы бью мужчину между ног. Он взвывает, мгновенно разжимая руку. Я вскарабкиваюсь на ноги как раз вовремя, чтобы заметить приближающиеся тени.

Бродяги выскальзывают из-за каждого угла. Существа, сплошь созданные из лохмотьев, ножей и костей, собираются вокруг охранника, словно личинки на мясо. Мальчишки мельче его, но когда силы восемь на одного, у бандита Лонгвея нет даже шанса. Они отнимают у него пистолет, отшвыривают в сторону.

– Советую валить отсюда, детка! – кричит мне один из мальчишек постарше.

Он прав. Скоро они его отпустят – Цзин Линь сказала, что бродяжки смогут лишь выиграть немного времени. Даже с ножами, превышая противника числом, они ни за что не убьют члена Братства. Когда охранник это поймёт, он снова бросится за мной.

Нужно убежать так далеко, чтобы он потерял меня.

Я снова на ногах, кидаюсь в проулок между парикмахерской и рестораном. Перепрыгиваю через бутылки, тела и множество иных сломанных, ненужных вещей. Потом направо. Лёгкие пылают, а ноги стали ссохшимися палками, но я продолжаю бежать.

Ради Дэя. Ради Дэя. Ради Дэя.

Прямо, словно по натянутой струне цитры Нуо, вперёд до самых ржавых пушек. Когда я достигаю их, в лёгких уже не остаётся воздуха. Понимаю, что нужно следовать инструкциям Цзин Линь – найти полицейского, попросить помощи, остаться с ним, – но энергия, протекающая по телу всего мгновение назад, испаряется. Я тяжело опираюсь о ржавый бок пушки и хватаю ртом воздух.

– Не лучшую ночь ты выбрала, чтобы гулять по улицам, детка. Возвращайся домой, пока можешь.

Я вскидываю голову. Пытаюсь сфокусировать взгляд. В первые мгновения я вижу только мерцание огонька сигареты. Потом позади него вырисовывается мужчина в полушинели. Что-то в нём не так: как он говорит, эта одежда… Он не из Города-крепости.

А потом я замечаю за его спиной ряд фургонов, выстроившихся вдоль улицы.

Жнецы – первое, что приходит в голову. Мысль сопровождается резко подступившей к горлу тошнотой. Но нет, Жнецы не носят такую одежду. И они не стали бы так открыто бродить по улицам Внешнего города.

Мужчина вытаскивает изо рта сигарету и смотрит на золотые часы на запястье.

– Твой пацан придёт или как? – Из ближайшего фургона выскакивает другой мужчина. На нём плотный зелёный жилет и тёмно-синяя фуражка с серебряным значком. – Пора выдвигаться.

Я снова смотрю на ряд чёрных фургонов и внезапно всё понимаю. Это не Жнецы. Это тот самый полицейский рейд, о котором рассказывала Цзин Линь. Люди, которые должны были вытащить нас отсюда. Дэя и меня. Вместе.

– Дэй в борделе, – выпаливаю я.

Мужчина в полушинели поднимает удивлённый взгляд:

– А ты, чёрт побери, кто такая?

– Мэй Йи. – Моё имя явно ему не знакомо, так что я продолжаю: – Я должна была помочь Дэю достать для вас книгу.

Мужчина выпячивает челюсть, резкий свет сигареты подчёркивает его раздражение:

– Должна была?

– Кое-что пошло не так, и Лонгвей поймал его! Дэй ещё в борделе. Вы должны спасти его!

Сигарета не выкурена даже наполовину, но мужчина швыряет её на землю и поджигает новую, недовольно глядя на часы.

– Что ж, в таком случае, сладенькая, единственный человек, который может сейчас помочь Сан Дэй Шину – он сам. – Он поворачивается к мужчине со значком на фуражке. – Отлично. Пацан не придёт. Выдвигаемся!

Двери фургонов распахиваются, и улицу наводняет армия. Мужчины в бронежилетах, с фонариками и длинными ружьями. Они выскакивают из кузовов и бегут. Мимо старушки, сидящей на корточках на одеяле и торгующей специальными наборами новогодних благовоний. Мимо седовласого мужчины с корзиной бобовых пирогов. Мимо девушки, толкающей по изрытой дорожке тележку с чистым бельём. Весь мир замирает, наблюдая, как мужчины с ружьями один за одним исчезают за Старыми южными воротами.

Слова мужчины в полушинели полыхают жарче его сигареты: Единственный человек, который может сейчас помочь Сан Дэй Шину – он сам.

Но он неправ. А потому я иду следом, обратно в город тьмы.

Пробраться через главный зал мне помогла чистая удача. Кажется, я обязан жизнью этой неуклюжей девушке, но сейчас некогда об этом думать. Минута, которую выделила мне Инь Ю быстро утекает.

Я едва дышу, когда поднимаюсь по лестнице и подхожу к двери. Конечно же, Лонгвей закрыл её. Связка ключей дрожит в здоровой руке. Так много ключей, они свисают с латунного кольца, как позолоченные скелеты. Натянутые нервами пальцы шарят по связке, находят третий справа. Я практически слышу, как убегают секунды, когда вставляю ключ в замок. Крик Инь Ю раздастся в любой момент.

Но ключ подходит, и дверь открывается. Сначала я кидаюсь за пистолетом – хватаю один из старинных револьверов, висящих на стене Лонгвея. Он лёгкий. Слишком лёгкий. Быстрый осмотр подтверждает мои догадки: все эти пистолеты действительно не заряжены.

Я поворачиваюсь к столу и замечаю часы.

Они с электронным табло, красные пиксели горят в полумраке точно глаза демона: 23:58.

Почти полночь. Время вышло.

Тик-так, тик-так. Руки дрожат в ритм с убегающими секундами, когда я подхожу к столу и изучаю верхний ящик. На нём маленький замочек – такой легко открыть, когда у тебя ест необходимая сила и правильные инструменты. Я хватаю ближайший нож из коллекции Лонгвея. Поддеваю ящик и нажимаю. Он выдвигается, изогнутый из-за рывка, искривившийся. Как хромой попрошайка.

Внутри документы, ручки, сигары, баночка с мятными леденцами и золотистые зажимы для бумаг. Я разрываю эти залежи, пока не достигаю самого низа ящика. Пальцы ещё скребут по дну, неистово, безумно. Но тщетно.

Гроссбуха здесь нет.

– А вот и ты.

Я оборачиваюсь и вижу знакомую картину: Лонгвей стоит в дверях, пистолет в его руках целит прямо мне между глаз. Нож лежит на столе. В паре дюймов от моих пальцев. Абсолютно бесполезный.

– Я думал, ты давно сбежал… – Наркобарон замолкает на полуслове, когда замечает открытый ящик, бумаги и ручки раскиданные в беспорядке. И пустота размером с книгу посреди всего этого.

– Где он? – рычит Лонгвей, заскакивая в комнату. Выпучивает налитые кровью глаза, хватая меня за шнурки толстовки и затягивая их туже удавки. – Гроссбух. Что ты с ним сделал?

Больше нечего скрывать, нечем рисковать, так что я говорю правду:

– Ничего. Его здесь не было, когда я открыл ящик.

– Быть такого не может! – Дуло пистолета прижимается к моему лбу, выдавливая ровную О на коже. – У тебя есть пять секунд, чтобы сказать, где он.

Что ж, так всё и закончится. Выстрел и пуля в лоб.

Кажется, лучше так, чем быть перемолотым в рыбий корм, кусочек за кусочком. Но только кажется.

Почему-то я считал, что перед смертью перед глазами пролетит вся жизнь. Вспышками будут кадры из детства. Как мы носимся с Хиро по океанариуму: я круглыми глазищами пялюсь на электрических угрей; он читает латинские название каждой новой рыбы. Или как мы с дедушкой делаем модели самолётов.

Нет, вспышки есть, но не из прошлого. Я стою на пляже, одной рукой обнимая Мэй Йи за плечи. Мы смотрим вдаль, на море. Цзин Линь рядом с нами, швыряет ракушки в воду. Не прошлое – будущее. Которое умирает с каждым числом, срывающимся с губ Лонгвея.

Я сделал столько плохого, что заслужил смерти. Даже желал её тёмными ночами на крышах, когда ноги опасно свисали над городом, а призрак брата продолжал называть меня хорошим, хотя я знал, что это не так.

Но теперь… теперь я не настолько уверен, что Хиро ошибался. Теперь я хочу жить.

Какая ирония!

Я закрываю глаза.