Назад: 6 дней

Дальше: 1 день

2 дня

ЦЗИН ЛИНЬ

Никогда не спала так долго. В Городе-крепости ночи короткие. Без снов. Но здесь – в плену мягких перьев, простыней и трубок – я не могу отличить реальность ото сна. Столько разных людей. Одни разговаривали со мной: Дэй, моя мать, Мэй Йи. Другие – такие как медсестра и отец Дэя – просто стояли, смотрели и наполняли комнату звуком шагов. Порой я ощущала, как под боком копошится Чма, мягкий и мурлычущий. А бывало, что над кроватью нависал отец. Когда он исчезал, я просыпалась вся потная и дрожащая.

И вот я действительно просыпаюсь. Открываю глаза, а голова ясная. Не затуманенная. Я поднимаю голову и понимаю, что капельница наконец-то исчезла. А вместе с ней наркотический сон. Сажусь и медленно потягиваюсь. Где-то ниже плеча ещё разливается боль. Жаркая и резкая, но терпимая. Суставы и сухожилия ссохлись, как верёвка, надолго оставленная на солнце. Кости хрустят и скрежещут.

Как долго я спала?

– Есть кто-нибудь? – Голос скрипит. Должно быть, я несколько дней не разговаривала. Может, дольше.

Вопрос эхом отражается от голых деревянных полов. Так странно оказаться в подобной тишине после нескольких лет непрерывной песни города. Даже на ферме всегда было слышно завывание ветра или шум закипающей воды.

А здесь тихо, как в могиле.

– Эй! – зову я, на этот раз громче.

Комнату входит женщина. Не старая, но уже не молодая. Выглядит она ровесницей моей матери – только не такая измученная. Не тронутая солнцем и пьяным мужем. Я ищу в её лице сходства с Дэем. Но их нет.

Женщина кивает, когда подходит к кровати, и я решаю, что она работает здесь служанкой.

– Чем могу помочь?

– Дэй… он здесь?

Служанка хмурится:

– Он уехал некоторое время назад. Если желаете, могу позвать госпожу Сан. Она готовится к новогоднему вечеру.

Внутри всё болезненно, нервно переворачивается. Сначала я не понимаю почему, но потом возвращаются воспоминания. Новый год – день, когда всё изменится. День, когда Дэй обязан заполучить гроссбух. Который я обещала помочь украсть.

Дэй попрощался. Ушёл без меня.

– Когда… сколько осталось до нового года? – Я начинаю отколупывать пластырь. Сжимаю зубы, когда он всё же отдирается, дёргая за волоски, вырывая иглу из-под кожи.

– Два дня, – служанка округляет глаза.

Я замираю. Наполовину оторванный пластырь свисает с руки. Из-под него выглядывает коричневатый синяк. Два дня до нового года? Неужели? Кажется, я снова сплю…

– Вы здесь уже восемь дней, – продолжает служанка, глядя на пластырь.

Смотрю на заживающую ссадину на руке, пытаюсь осознать её слова. Восемь дней. Как я могла потерять целую неделю?

– Вы нормально себя чувствуете? Позвать медсестру?

Снова дёргаю за пластырь. На этот раз он отрывается окончательно. Я вытаскиваю следующую трубку, игла легко выскальзывает из кожи. Наплевав на жжение в руке и ужасающую боль в плече, вылезаю из кровати.

– Что… что вы делаете? – Служанка вскидывает руки. Пытается остановить меня. Впрочем, это и не нужно: мир кружится, я едва могу устоять на ногах. Прикрываю глаза, выжидая, пока пройдёт головокружение.

– Я должна вернуться в Город-крепость. Срочно.

Лицо служанки искажает паника. Она принимается размахивать руками, как птица, танцующая над кучей выпотрошенной рыбы.

– Вы не можете вернуться. Вам нужно соблюдать постельный режим. Врач сказал, что вы должны оставаться здесь ещё четыре недели. Нужно ещё снять швы.

Когда я открываю глаза на этот раз, мир приходит в норму. Опускаю голову и понимаю, что почти раздета – на мне лишь тонкая хлопковая рубаха. Отдыхать. Мне нужно отдыхать. Так сказал Дэй. Моё тело сейчас словно куриная отбивная. Но время, отведённое на поиски сестры утекает… утекает без возврата. Возможно, Дэй считает, что сможет в одиночку украсть гроссбух, но я тоже была в логове Лонгвея. Видела, что это невозможно.

– Нет! – Максимально громко выдавливаю из горла это слово. Я не могу подвести Дэя. Не сейчас. Пусть тело болит и ноет, но я не могу потерять свой последний шанс найти сестру. Отдохнуть смогу, когда она будет в безопасности. – Где моя одежда?

Служанка хмурится, преграждает мне путь к двери:

– Вы сейчас не в том состоянии, чтобы туда возвращаться.

Первый инстинкт: бежать. Я собираюсь поднырнуть ей под руку. Но жжение в боку говорит, что это плохая идея. К тому же я понятия не имею, где мы находимся. Мы можем быть во многих милях или даже в нескольких провинциях от Города-крепости. Без оранжевого конверта и ботинок я здесь застряну. Единственное оружие, которое у меня осталось, это правда.

– Я должна помочь Дэю. Ему нужно успеть кое-что сделать до нового года. Это очень важно, – я сглатываю. Горло саднит от такой быстрой речи. Внутри всё словно содрали, оголив нервные окончания. – Если я не попаду туда и не помогу ему… для Дэя всё может кончиться очень плохо.

Служанка переминается с ноги на ногу. Снова с снова. Пол под ней скрипит. Она осматривает меня, словно шелудивого пса. Я жду отрицательного ответа. Жду, что она сейчас побежит за медсестрой.

Но она продолжает топтаться на месте. И кажется, дерево разговаривает с нами на собственном измученном языке. Вперёд-назад. Вперёд-назад. Пока наконец:

– Я не смогла отстирать всю кровь с вашей одежды. Пришлось её выкинуть.

Ощущаю тонкую ткань под пальцами. В этом я не выживу и десяти минут.

– А у вас есть какая-нибудь другая одежда?

– Хиро был примерно вашего роста, когда поехал в школу. Вещи для мальчика…

– Пойдёт. – Я и не думала заявиться в Город-крепость в платье. Особенно после такого. – А что с ботинками? С конвертом и ножом?

– Ножа не было. – Взгляд её меняется. Вместо паршивой дворняжки я становлюсь волчонком с жёлтыми оскаленными клыками. – Остальные ваши вещи там, на стуле.

Да, так и есть. Ботинки стоят на блестящем лакированном дереве – два побитых жизнью солдата. Конверт впихнут между ними. Всё такой же оранжевый. Такой же толстый. А за ними книга с картами звёздного неба, которую принёс мне Дэй.

– Я принесу вам одежду. Потом попробуем приготовить для вас машину. – Служанка кланяется и выходит за дверь.

Я подхожу к стулу. Шагаю медленней, чем хотелось бы. Каждый вздох напоминает о той схватке. О пустом лице Куэна, зияющем ужасом. Конечно, ножа со мной не было. Он остался там, в переулке. Застрял глубоко в костях и мышцах. Гниёт вместе с плотью.

Город размазывается за окном автомобиля семьи Сан. Столько солнца и чистого неба. Единственные облака наверху – крошечные шрамы, оставленные самолётами, выбитые белые полосы. Всё кажется таким чистым. Женщины идут в красивых платьях и туфлях на тоненьких каблуках. Ведут на блестящих поводках крошечных белых собачек. Мужчины, вцепившись в портфели, лавируют по тротуарам среди лотков с едой и товарами. По ровному асфальту петляют, соревнуются автобусы и такси. Улицы сходятся и расходятся, словно молния на куртке.

Всё вокруг напоминает, как много времени я потеряла. Магазины украшены алыми фонариками и сложными изображениями змей, вырезанными из бумаги. Торговцы бродят по улицам с тележками, полными мандаринов и благовоний. Через два дня улицы будут лопаться от красного цвета, пирогов и барабанного боя. Повсюду будут взрываться фейерверки. На мостовой будут танцевать львы и драконы – наряженные в костюмы люди, отгоняющие злых духов.

Город-крепость трудно пропустить. Дома навалены поверх друг друга, как облупленные кирпичи. Все окна затянуты решётками. Клетки поверх клеток. После особняка Санов это место выглядит ещё уродливей. Даже представить не могу, как чувствовал себя Дэй, попав сюда после целой жизни, проведённой на холме.

Водитель не вылезает из машины, остановившись у Старых южных ворот. Я открываю дверцу, выбираюсь наружу. Вонь мусора, плесени и пищевых отходов бьёт по носу. Отвратительный запах. Но так пахнет дом.

До ворот дома Дэя я добираюсь долго. Примерно через каждые пять шагов приходится останавливаться и переводить дыхание. Огонь в боку нарастает. Прожигает спину и рёбра. Воздух мерцает от прохлады, а у меня всё лицо блестит от пота.

Когда я подхожу, оказывается, что ворота прочно заперты. Опускаюсь на крылечко, ощущая почти облегчение. Я ни за что не смогла бы преодолеть столько ступеней. Голова снова едет. Глаза застилают голубые и жёлтые вспышки.

По-соседству есть ресторанчик с морепродуктами. Полный морской соли, рубленой рыбы и курящих посетителей. Я смотрю, как они болтают друг с другом, склонившись над синими пластиковыми столами. Подхватывают палочками кусочки дымящегося луциана и чесночного угря. Бездумно запихивают их в рот. Как и любую другую еду.

Неужели всё действительно закончится через два дня? Просто не верится. Вот я сижу здесь, смотрю на этих людей… Если бы они знали о постановлении, что бы делали сейчас? Искали себе новые дома и работы? Или просто жили бы дальше, пока изменения в городе не вынудили бы и их что-то поменять?

Оба варианта кажутся мне просто невыполнимыми – сейчас, на этих ступеньках. Я задыхаюсь от боли в боку и стараюсь не обращать внимания на звёздочки в глазах. Я не могу бежать. Не могу сражаться. Не могу искать сестру.

Сейчас мне остаётся только сидеть и ждать.

ДЭЙ

Две линии.

Я сижу и смотрю на них. Ноги скрещены, пальцы подрагивают. Линии пялятся на меня в ответ, тонкие и чёрные. Словно пара обожжённых деревьев без единой ветви или кошачьи зрачки.

Я просто гений ожиданий. Четыре дня – огромный срок, чтобы на снова обдумать план (или скорее не снова, а в третий, четвёртый, пятый, шестой раз его обдумать). Четыре дня я сидел и безостановочно прокручивал в голове наш план, проигрывая каждый возможный исход. Сотню раз я нырял в бордель и возвращался с книгой. Брал руку Мэй Йи в свою и пускался бежать. Но вторую сотню – и даже больше – меня ловили, вскрывали кишки ножом Фанга на радость улыбающемуся Лонгвею.

Правда, всё может пойти не так. Столько всего нужно учитывать. Всё висит на волоске. Одно неверное движение – и мне конец. Нам конец.

Вздыхаю, глядя на линии. Чма вскидывает голову на звук, навострив уши и вытянув перед собой лапы. Он последние дни очень дёрганый. Впрочем, я бы тоже вздрагивал от каждого шороха, если б какой-нибудь гад откромсал от меня кусок.

Я думал, кот прикончит целый пакет с булками и тут же исчезнет в ближайшей подворотне. Но, как всякий уважающий себя представитель кошачьих, он поступил полностью наоборот – стал держаться поближе, заявив права на каждый дюйм моей комнатки. От его шерсти я горю в аллергическом аду, но духа не хватает выгнать кота на улицу. Мы оба скоро сюда не вернёмся.

Чма поднимается и так невероятно изгибается, потягиваясь, что мне тоже хочется размяться. Мурлыканье сотрясает его грудь, когда кот подкрадывается ближе.

– Проголодался? – Я кидаю взгляд на наш последний обед – пустой контейнер из-под цыплёнка в тягучем сладком соусе. Творение госпожи Пак. Мы прикончили его много часов назад. – Похоже, самое время подкрепиться.

Я уже несколько дней не чувствую голода. Живот скручивает волнение, ни для чего больше там места не остаётся. Еду я покупаю ради Чма, сам же съедаю пар кусочков в качестве ритуала.

– Тогда пойдём вниз.

Чма уже у двери. Внимательно и выжидающе следит, как я достаю ключи.

Мы вместе сбегаем по ступенькам целых двенадцать пролётов, но потом Чма нарушает строй. Я опускаю взгляд вниз, а его уже нет – исчез серебристой вспышкой. Он впервые за последние дни убегает от меня. Носовые пазухи радуются, но брови хмурятся. Что-то здесь не так.

Я вспоминаю только одну причину, одного человека, ради которого кот так срывается с места. Эта мысль подгоняет быстрее преодолеть последний пролёт, так что я не спускаюсь, а скорее перепрыгиваю оставшиеся ступени.

Чма упирается лапами в подъездную дверь, оставляя когтями тонкие отметины на влажном дереве. Когда я открываю её и отпираю ворота, кот кидается на улицу быстрее крысы.

Нет. Не на улицу. На колени Цзин Линь.

Сперва я её не узнаю. На девчонке старая одежда Хиро. Вещи ей слегка великоваты – джинсы висят, как парашюты, а в куртке она утопает. Со спины – в мешковатых штанах, со встрёпанными волосами – девочка выглядит совсем как он.

Но потом она оборачивается. Наваждение растворяется, как вопросительный знак предсмертного вздоха.

Не Хиро. Цзин Линь. Та, которую я смог спасти.

Теперь, зная правду, я не могу не замечать в ней женские черты. Вздёрнутый носик, изгиб скул. Как загибаются её ресницы. Но ничто из этого не делает её хрупкой. И то, что Цзин Линь сидит здесь сейчас, спустя восемь дней после серьёзного ножевого ранения, уже это доказывает.

– Цзин?

Пальцы её гладят серебристую шерсть Чма. Девочнка поднимает на меня глаза. На лице её улыбка.

– Ты нашёл его.

– Ага, и скоро стану свихнувшимся отшельником с котом. Что ты здесь делаешь? – Я смотрю на её бок, который вспороли точно проколотую шину. Под винилом старой зимней куртки Хиро не видно ни следа боли. Но лишь то, что я её не замечаю, не означает, что ничего нет.

– Я обещала, что помогу тебе достать… – Она стреляет взглядом в сторону жующих посетителей ресторанчика и заляпанного мукой лапшичника. – Необходимую вещь.

– Ты должна соблюдать постельный режим, – говорю я. Даже сидя на ступеньках она выглядит измотанной. Кожа белее белого. – Как ты вообще сюда попала?

Она пропускает вопрос мимо ушей, недовольно щурясь на меня.

– Потому что я девчонка?

– Нет. Потому что тебя пырнули ножом. Всего неделю назад.

Пальцы её глубоко запутываются в кошачьем меху. Я даже отсюда слышу, как Чма мурлычет.

– Но я здесь. И собираюсь тебе помочь. Я дала слово.

– Я не требовал с тебя обещаний. Сам справлюсь. А тебе нужно отдыхать, чтобы швы не разошлись.

Боль на её лице режет меня заживо. Чма тоже переводит взгляд на меня, смотрит прищуренными, слишком яркими глазами. Они гневно сияют, как солнце, словно это не я последние четыре дня кормил его и пытался обработать перекисью водорода обрубок хвоста, обзаведясь двадцатью глубокими царапинами и парой укусов.

Слишком упёртые, чтобы лечиться. Что хозяйка, что кот.

– Если думаешь, что я буду валяться в кровати, теряя единственный шанс найти сестру…

Возмущение Цзин Линь выбивает меня из себя. Рассказать или промолчать? Ощущаю себя ребёнком, который стоит по центру качелей-балансиров и старается сделать невозможное – сохранить их в равновесии. Так хочется дать ей надежду. Но если она окажется ложной – если Мэй Йи за окном не та, о ком я думаю, или того хуже: если она та, но я не справлюсь, – не уверен, что смогу это перенести.

– Что? – Цзин Линь выпрямляется. Должно быть, заметила напряжение у меня на лице. Сдаю позиции, уже не так хорошо прячу эмоции, как раньше.

Этот секрет я не могу больше хранить.

– Твоя сестра. Мэй Йи?

Она смотрит на меня, как человек, зависший над пропастью и цепляющийся за единственную верёвку, держу которую я. Лёгкие застывают, словно меня с головой окунули в ледяную воду, и едва удаётся выдавить:

– Кажется, я нашёл её.

МЭЙ ЙИ

Я каждый день прилежно поливаю кипарис. Сегодня уже в четвёртый раз с последнего визита Дэя. Дерево умирает; его зелёные, похожие на иголки листья портятся. Опадают в грязь. Возможно, ему слишком много воды, но я сомневаюсь, что проблема в этом. Деревья созданы не для того, чтобы томиться в тёмном прокуренном борделе.

Вздыхаю, когда ставлю ковшик для поливки обратно на стол. Честно, не понимаю, зачем стараюсь. Скоро всё закончится. Скоро, неважно, справимся мы или нет, я больше никогда не увижу это дерево.

Девочки собрались у меня за спиной, заняли излюбленные места. Последние четыре дня прошли в молчании и ожидании. Они ещё не знают о Дэе, об окне, обо всём. Четыре дня – слишком долгий срок для секрета в таком месте, как это.

Нуо замечает мой вздох и спрятанное за ним волнение:

– Что-то случилось, Мэй Йи?

Я поглаживаю крошечные сохнущие листочки кипариса. Они колются, словно иголки.

– Я должна вам кое-что рассказать. Доверить один секрет.

Обернувшись, я ловлю три внимательных взгляда.

Последние четыре дня я размышляла, качалась, словно на ходулях: доверять или нет. Я знаю, что эти девушки – мои сёстры – смотрят на потолок точно так же, как и я. Желая оказаться в другом месте. Я слышала, как они говорили о доме, о море и днях, когда нас не окружали стены, с надеждой в голосе.

Но также они видели, что случилось с Синь. Стояли рядом, пока она билась, кричала и тонула в луже крови и героиновых грёзах. Чувствовали тот же страх, что и я: просачивающийся в вены, как отдельный вид наркотика. Паралич, который призван сковывать дни, месяца, года. Призван держать нас здесь вечно.

На доверие, на мой рассказ они могут отреагировать, как угодно.

Решающим фактором, последней каплей в моём выборе стало их молчание о Синь. То, что девочки ничего не рассказали, когда наша подруга сбежала. Кажется, век прошёл с того дня, когда мы точно так же сидели кругом, а Синь всё говорила. Губы её двигались так быстро, что я не могла уловить слов. Я была поражена тем, как полыхали её щёки, как ярко сияли глаза.

Сейчас девочки тоже молчат. Ждут, ждут, ждут моего рассказа.

– Я нашла выход отсюда.

– Что? – пищит Вэнь Кей, сидя у моих ног. Такая крошечная.

Все пялятся на меня, моргая по очереди. А я внезапно ощущаю себя такой высокой, что снова сдвигаюсь к кровати.

– Ну, честно говоря, выход сам нашёл меня… – говорю, чтобы заполнить тишину.

– О чём ты? – Инь Ю сидит, но она уже почти на ногах, как кошка, готовая к прыжку.

Сердце сжимается, посылая тысячи предупреждений. Тех самых, которые пульсировали в синяках, крутились в голове последние две недели.

Слишком опасно. Не надо. Есть ещё время отступить. Есть время сказать «да».

Поэтому я делаю то, что делаю всегда, когда наваливаются страхи. Пальцы танцуют, собирая алую ткань занавески, и сдвигают её в сторону.

Раковина никуда не делась. Лежит на откосе, заглядывая внутрь. Её невозможно пропустить. Мой секрет за стеклом, открытый теперь всему миру.

– Что… что это? – Нуо подаётся вперёд, наваливаясь на матрас, чтобы получше разглядеть ракушку через решётку. То, как она смотрит, напоминает мне времена, когда мы с Цзин Линь пожирали глазами вязкие кусочки жевательных рисовых конфет на рынке.

Вэнь Кей отвечает вместо меня; слово срывается с её губ, как священная молитва:

– Наутилус.

Две мои подруги смотрят за окно, словно там творится магия. Но не Инь Ю. Её взгляд особенный, не восторженный, а скорее встревоженный. Так я всегда смотрела на бродячих собак, которых сестра просила покормить. Собак, которые в любой момент могут разозлиться и вцепиться тебе в руку.

– Где? – Вэнь Кей, наконец, смотрит на меня, в возбуждении поворачивается всем своим хрупким тельцем. – Как?

– Мне принёс её один парень, – отвечаю им. – Он приходит сюда уже некоторое время. Мы обмениваемся информацией.

– Информацией? – пищит Вэнь Кей.

– О Братстве. – Я смотрю на Инь Ю, когда произношу эти слова. – Я забрала часть твоих обязанностей не потому, что хочу стать Мамой-сан. Мне просто нужно было шпионить. Добывать информацию.

– Ты что… – Инь Ю осекается и понижает голос не то что до шёпота, до вздоха: – шпионила? Следила за Братством?

– Что он хотел узнать? – спрашивает Нуо.

– Сначала всего лишь имена. Потом попросил узнать, где Лонгвей хранит свой гроссбух. – Только замечая три пары округлившихся глаз, я понимаю, что называю хозяина по имени. – Он пообещал вытащить нас отсюда. Всех нас.

Слова мои словно камни, врезающиеся в тихий пруд. Наводняют комнату дрожащими лицами и волнением. Нуо и Вэнь Кей смотрят так, словно я собственноручно отперла перед ними главную дверь.

Инь Ю не двигается:

– Какова цена?

– Нам нужно достать гроссбух Лонгвея.

Молчание. Дрожь.

– Красную книгу? С драконом? – Пальцы Нуо танцуют над бедром, играя беззвучную песнь. – Зачем она этому парню?

Не обращаю внимания на вопрос, на который не могу ответить. Мне легко довериться Дэю – электрическому огню его глаз, глубокому голосу и этому несмотря ни на что, проникающему сквозь стекло. Но понимаю, что девочки так легко не смирятся с его тайнами.

– Лонгвей хранит книгу на втором этаже, в верхнем ящике стола. Нужно выкрасть её завтра ночью. За книгой пойду я, но понадобится ваша помощь, девочки. Парень купит время с Нуо и будет ждать в её комнате. Я возьму ключи у Инь Ю и проберусь в кабинет, а Вэнь Кей в это время отвлечёт Лонгвея и Маму-сан. Добыв книгу, я заброшу её в комнату Нуо, и парень вынесет её из борделя.

Нуо и Вэнь Кей морщатся при звуке имени Лонгвея. Инь Ю даже не меняется в лице. Чёрная короткая чёлка падает ей на глаза, приглушая тяжёлый-тяжёлый взгляд:

– А где часть, в которой нас вытаскивают отсюда? Как узнать, что он не сбежит, кинув нас здесь? Когда хозяин узнает, что книга пропала…

– Парень вернётся за нами. Он дал мне слово. – Я стараюсь перебороть дрожь в голосе. Надеюсь, слова достаточно.

– И ты готова просто так поверить какому-то оборванцу? Он использует тебя, Мэй Йи!

– Нет! – Теперь я жалею, что не убедила Дэя рассказать больше. Что-то чёткое и конкретное. Я не могу так легко передать им чувства, разрывающие грудь. – Что-то грядёт, Инь Ю. И это важнее нас.

Инь Ю поднимается, её алое платье вспыхивает, как адский огонь:

– Пусть парень сам решает свои проблемы. У нас и своих хватает.

Её слова абсолютны, категоричны. Вызов, в ответ на который я должна подчиниться. Несколько недель назад так бы и произошло, но теперь я так просто не склоню спину. Я тоже встаю.

– Нет, Инь Ю. Это наш шанс. Другого такого, возможно, не представится никогда. – Смотрю на девочек, устроившихся на моей кровати, точно птенцы. – Даже если ты не хочешь в этом участвовать, позволь им решать за себя.

– Я помогу, – кивает Нуо.

– Я тоже. – Вэнь Кей хмурит маленькое личико и устремляет взгляд на Инь Ю. – Не хочу здесь оставаться.

– Нет. – Инь Ю делает шаг ко мне, затем останавливается. – Нам никогда отсюда не выбраться! Разве ты не понимаешь? Теперь это наша жизнь. Либо работаем до конца, либо нас уносят в мешке для трупов. Ты же видела, что случилось с Синь. Так же хозяин поступит с любой из нас. Незаменимых не существует!

Глаза горят. Чернее ночи, темнее кромешной темноты. Я смотрю в них и понимаю, что она решила всё уже давным-давно. Когда Синь кричала, билась в чужой хватке, когда игра впрыскивала яд в её вены.

Но я продолжаю смотреть, стараясь не потеряться в бездонном отчаянии этих глаз:

– Тогда мы сделаем это без тебя.

– Нет. – Она кидается вперёд, сжимает дверную ручку. – Не сделаете.

Пропасть в моей груди растёт, растягивается, охватывая всё вокруг. Я думала, что в худшем случае Инь Ю откажется. Но сейчас я смотрю, как длинные белые пальцы отпирают засов, тянут всё дальше, и понимаю, что она способна поступить гораздо, гораздо хуже.

– Не надо, Инь Ю.

Все возможности ускользают вместе с засовом. А она продолжает тянуть.

– Я не могу позволить, чтобы это случилось снова. Не дам тебе уничтожить нас! Уничтожить их! – Инь Ю смотрит на Нуо и Вэнь Кей. – Когда-нибудь вы поймёте: я поступаю так, чтобы защитить нас. – Она снова поворачивается ко мне. – Спасенья нет, Мэй Йи. Хозяин всё узнает. Его не обмануть. Он выяснит, что случилось, и всех нас, каждую посадит на иглу. А может, даже убьёт.

Она продолжает отодвигать щеколду. Тянет, тянет, тянет. А меня охватывает отчаяние, вздымается фонтаном, как вязкая чёрная нефть. Заполняет каждую клеточку. Каждую вену.

Я никогда раньше не дралась. Так, как Синь или моя младшая сестра. Кидаясь с кулаками, зубами, ногтями. Но внутри что-то щёлкает, бросает вперёд. И вот я у двери, врезаюсь плечом в дерево, так сильно вжимаю бедром запястье Инь Ю в дверную ручку, что слышу хруст.

Сперва она удивляется. Потом пытается оттолкнуться. Свободная рука взмывает в воздух, целя мне в лицо. Чувствую, как острые ногти прочерчивают дорожки по моему лицу. Отстраняюсь и опять подаюсь вперёд, со всей силы ударяя Инь Ю о стену. Её крошечное истощённое тельце не сравнится с силой, проснувшейся во мне.

– Нет. – Я крепко прижимаю её к стене. – Нет, нет, нет, нет.

Больше я ничего не могу сказать. Лишь это слово. Но повторяя его, я вижу свои шансы, вижу жизнь снаружи, сестру и её звёзды, Дэя и море… вижу, как всё это рушится. Исчезает в черноте глаз Инь Ю.

– И что ты сделаешь? Убьёшь меня? – Вопросы звучат спокойно и отстранённо. Именно так Инь Ю всегда позволяет жизни нести себя. – Я выживаю. Это всё, на что ты способна здесь, Мэй Йи! Не поднимай головы и следуй правилам! Выживай!

Я продолжаю удерживать её. Каждая клеточка тела напряжена и дрожит. Инь Ю права. Мне её не остановить, не вызвав подозрения Лонгвея и Мамы-сан. Не вовлекая во всё это Вэнь Кей и Нуо.

Я не смогу держать её здесь вечно.

– Мы можем выбраться отсюда, – выдавливаю я. – Можем вернуться домой. Увидеть море.

Подруга смотрит так, словно я говорю на другом языке, рассказываю небылицы, которые она никогда не поймёт.

Оглядываюсь на Нуо и Вэнь Кей… и отступаю.

Инь Ю отходит. Дверь отпирается и распахивается. Подруга выскальзывает в коридор – вспышка алого, поглощённая тьмой.

– Мэй Йи…

Такое ощущение, словно голова больше мне не принадлежит. Её тянет вниз, к ковру. Замечаю Нуо, во все глаза смотрящую на меня. Сидящая рядом с ней Вэнь Кей вся дрожит.

– Уходите, – советую я. – Пока они не пришли.

– Это неправильно. Она не может так поступить. – Это говорит Вэнь Кей, по голосу я понимаю, что трясёт её не от страха, а от злости.

Падаю на кровать, колени подгибаются.

– Инь Ю поступает так, как считает правильным. Она пытается защитить вас.

Девочки смотрят на меня. Нуо опять принимается барабанить пальцами. Вэнь Кей быстро дышит; грудь вздымается и опадает.

– Уходите, – повторяю я. – Пожалуйста.

– Но что насчёт парня? – настаивает Вэнь Кей.

– Уже неважно. Всё кончено.

Нуо качает головой. Сначала я думаю, что она просто не согласна, но потом вижу повлажневшие глаза. Подруга подаётся вперёд, обвивает руками мои плечи. Волосы её пахнут корицей и гвоздикой.

Мы ничего не говорим. На слова нет времени. Я обнимаю Вэнь Кей, а потом девочки исчезают. Улетают, словно семена на ветру.

В памяти вспыхивает лицо Дэя – светящееся и сильное. Думаю о том, как он вернётся, как будет ждать, ничего не зная. Я подвела его.

Конечно же, наутилус по-прежнему здесь. Нетронутый огромными переменами в моём закрытом мире. Неприкосновенный за решёткой и стеклом.

Я кидаю взгляд через плечо на комнату, полную прекрасных, бесполезных, умирающих вещей. Ищу что-нибудь достаточно прочное, чтобы разбить стекло. На туалетном столике лежит нефритовая шпилька, второй подарок посла. Я подношу её к решётке, острый кончик легко проскальзывает между прутьями.

Я должна предупредить Дэя. Должна хотя бы коснуться.

Пальцы сжимаются вокруг шпильки, ударяя ей по окну. Но один короткий оглушающий миг раздаётся песнь стекла. Осколки разлетаются, кружа и сверкая, как драгоценные камни. Несколько даже падает мне на кровать.

А потом приходит холод. Он пробирается в дыру, и я понимаю, как тепло было в комнате. Зима проникает под кожу, заражает ощущением свободы и свежести.

Пальцы проскальзывают за решётку, минуя яростно оскаленные стёкла. Тянутся вперёд, к ракушке, и на секунду я дотрагиваюсь до наутилуса, ощущаю его гладкое прикосновение к коже, вновь и вновь слышу обещания Дэя:

Я могу вытащить тебя отсюда.

Я тоже хочу, чтобы ты его увидела.

Я вернусь за тобой. Несмотря ни на что.

А потом ракушка покачивается на краю откоса и падает, исчезая с моих глаз. Потерянная и забытая.

Оказывается, в палец впивается стекло. Я даже этого не замечаю. Но когда пытаюсь заткнуть дыру одним из шёлковых платьев, палец уже весь в крови. Занавеска опадает в последний раз.

Я сижу на краю кровати, зажимаю порез и жду, когда ко мне придут.

ЦЗИН ЛИНЬ

Есть моменты, которых ты ждёшь. А есть моменты, ради которых приходится ждать. К которым ты готовишься каждый миг. Точки отсчёта, которые всё переворачивают. Толкают тебя в абсолютно другом направлении.

Мы с Дэем стоим у входа в подворотню. Дыхание у меня рваное, а нескончаемая боль прожигает дыру в боку. Но я не обращаю на это внимание. Смотрю вниз, на реку мусора. Считаю шаги, оставшиеся до сестры.

Руки и ноги дрожат от переполняющих меня эмоций. Дэй показывает путь, я следую за ним, балансируя одной рукой, чтобы не упасть на скользких камнях. Хорошо, что Дэй идёт впереди. Не хочу, чтобы он видел, как мне сложно держаться.

В паре футов от окна Дэй останавливается. Застывает, как камень. Моя нога приземляется на бутылку из-под газировки, звучно её сминая. Дэй резко оглядывается. Миндалевидные глаза сужаются, когда он подносит палец к губам.

Сердце моё ускоряет бег: от рыси к галопу. Что-то не так.

Мы стоим неподвижно. Прислушиваемся, прячась в тени. Я ничего не слышу. Дэй делает ещё несколько шагов вперёд, легко, словно кот, переступает среди мусора. Свет из окна падает ему на лицо, окрашивает нереальным алым цветом. Дэй пялится на разбитое стекло так, словно увидел призрака. Он опускается на корточки, ныряет рукой в ворох мятых обёрток и крышек из-под бутылок и достаёт что-то прочное и закрученное. Ракушку.

– Что это? – шиплю я. – Что-то не так?

Дэй сжимает челюсть. Вновь поднимает палец к губам, предостерегающе глядя на меня: Тише!

Злюсь, собираясь снова зашипеть на него, когда с другой стороны разбитого окна доносятся голоса.

– Она в чём-нибудь призналась? – голос Лонгвея за занавеской звучит странно бодро. Умный, резкий, настороженный.

– Мэй Йи? Конечно же, нет. Сидит там, как дурочка. – Теперь говорит женщина, у неё тонкий, жёсткий голос. Ужасно горький. Слышать имя сестры из её уст просто отвратительно. Но теперь сомнений нет. Сестра была здесь. За стеклом.

– Комнату обыскали?

– В окне дыра, которую она заткнула одним из платьев. Но никакой ракушки.

Пальцы Дэя смыкаются на моём запястье. Он прижимается спиной к стене прямо под окном. Я следую его примеру. Швы ударяются о шлакоблок, но я стараюсь не кричать в голос. Вместо этого кусаю губы. Языка касается солёный металлический привкус. Подворотня расплывается от стоящих в глазах слёз.

Свет в окне меняется. Из красного становится призрачно-жёлтым. Противоположную стену затягивают тени – это Лонгвей и женщина склонились ближе к стеклу.

– Даже если оно разбилось случайно, почему девушка молчала? – Голос женщины звучит чётче. Ближе.

Рука Дэя по-прежнему лежит на моём запястье, крепко его сжимает. Но я не смею пошевелиться, даже чтобы взглянуть на него. Я слышу дыхание Лонгвея. Тяжёлое и хриплое. Невыносимо близко.

– Она порезалась?

– Я… я не знаю. – Женщина, кажется, испугана. – А что?

– Кровь. – Всего одно слово, но его достаточно.

– Вы думаете…

– Я отправлю Фанга проверить переулок.

На этот раз я всё же поворачиваюсь к Дэю. Он в ответ смотрит на меня. Лицо как у пугала: плотные стежки губ и заплатки эмоций. Взгляд его устремляется ко входу в переулок. Острый и многозначительный.

Нужно выбираться отсюда.

– Что делать с Мэй Йи? – спрашивает женщина.

– Пусть остаётся там же, где есть. Я проведаю её через пару минут.

– А если придёт посол?

– Соврите, что она заболела. Предложите другую девку.

Когда он говорит так, к горлу подкатывает тошнота, которую я с трудом сглатываю. Удерживаю в желудке последний маленький ролл с тунцом, который служанка Санов заставила меня съесть. Я всегда понимала, что ад Мэй Йи гораздо хуже моего. Но когда Лонгвей вот так торгует моей сестрой, как мясом, ад этот становится слишком, слишком реальным.

Сердце моё пылает сейчас гораздо яростнее швов. Я зла, я жажду крови и готова бежать.

Свет снова становится красным. Голоса затихают вместе с шагами, обрываются визгом петель. Дэй уже на ногах, тянет меня за собой. Я двигаюсь словно во сне: изматываю мышцы и волю, но не сдвигаюсь с места.

– Ну же, Цзин Линь. – Дэй тянет сильнее, и я встаю. – Нужно идти.

– Мы что, просто уйдём? Но Мэй Йи…

Он не даёт мне договорить:

– Ты слышала Лонгвея. Скоро здесь будет Фанг.

Я не могу нормально думать. Когда тело охватывает боль. Когда Дэй тянет меня, наседает вот так.

– Но Мэй Йи. И книга. Мы не можем уйти!

– Цзин Линь. Посмотри на меня.

Только это я и могу. Всё кружится, вращается, как юла. Я выбираю точку, морщинку у него меж бровей. Концентрируюсь на ней.

– Мы не уходим. Ты уходишь. – Дэй зарывается рукой в карман джинсов, достаёт небольшой свёрток денег. – Выбирайся из Города-крепости и лови такси до Тай Пин. Езжай к дому шестьдесят два. Спроси посла Осаму.

Посла? Того самого, который покупает Мэй Йи? Использует её… Во рту пересыхает от этой мысли. Плечи начинают дрожать.

Дай сжимает их крепче, удерживая меня:

– Скажи ему, что Мэй Йи в беде. Что он должен прийти за ней.

– И всё?

– Этого будет достаточно. Он придёт. – Он запихивает деньги в карман моей куртки. – И даст нам время, чтобы всё исправить.

Я разбита. Голова кружится, как тогда, у Санов. Мир кренится, даже когда я стою ровно.

– А что будешь делать ты?

Дэй продолжает шагать. Тащит меня вперёд, как вол плуг. Мусор хрустит под ногами, пока мы пробираемся к главной улице. Когда переулок заканчивается, Дэй отпускает мою руку.

– Мне сейчас лучше всего быть внутри борделя.

Кажется, я неправильно его расслышала. Но рука Дэя вновь тянется к моей. Металл – твёрдый и холодный – касается кожи, и на пальцы мои внезапно обрушивается вес. Опускаю голову и понимаю, что это револьвер Дэя.

– Сохрани его для меня. – Он вжимает пистолет в мою ладонь. Тяжёлую, яростную мощь. – Если зайду в бордель с пистолетом, я покойник.

– Нет! Я не оставлю тебя здесь одного. Я обещала…

Дэй сильнее давит на пистолет, обрывая меня:

– Знаю, что ты обещала. И знаю, что обещал сам. Но нас двое, Цзин Линь. Два шанса вызволить твою сестру. Если зайдём туда вместе, пропадём оба. И будь я проклят, если позволю тебе стать первой.

– Но Дэй… – Имя его вырывается из горла. – Лонгвей. Он тебя прикончит.

Парень продолжает говорить, не теряет ни секунды:

– Что ж, если так… забудь о гроссбухе. Хватай сестру и беги. Убирайтесь как можно дальше от города. Не оглядывайтесь.

Мой план всегда был таким. Но теперь почему-то кажется, что с ним невозможно справиться в одиночку. Слов нет. Я просто стою и смотрю на Дэя. В горле ком, а бок болит. Руки оттягивает пистолет – единственная защита парня, отданная теперь мне.

Тело вновь охватывает дрожь.

– Я… я не умею им пользоваться.

– Снимаешь с предохранителя, жмёшь на курок, – резко отвечает он. – Шесть пуль, шесть выстрелов. Береги на крайний случай.

Не могу бросить Дэя здесь. Одного. Безоружного. Мне хочется остаться с ним, сражаться. Но разрывающийся от боли бок напоминает, что это уже не вариант. Я должна идти. Должна позволить Дэю сделать то, чего не могу сама.

– Быстрее тащи свою задницу обратно. И Осаму тоже, – он сглатывает. Кидает взгляд мне за спину, на двери борделя.

Я не уверена, справлюсь ли. Но я должна. Крепче сжимаю пальцы на рукояти пистолета.

– Запомни. Тай Пин. Участок номер шестьдесят два. Посол Осаму. – Дэй крепче вдалбливает информацию мне в голову. Но ему и не нужно. Каждое слово уже там, горит вызовом и огнём. – И на всякий случай возьми вот это.

Он вкладывает мне в ладонь ключи от своей комнаты и отпускает запястье. Отталкивает меня.

– Ещё увидимся.

Надеюсь, он прав.

Я бегу, хоть и не понимаю, как передвигаю ноги. Бок горит, пистолет прячется глубоко под курткой, тормозит своим невероятным весом. Каждый шаг отдаётся болью. Но ботинки продолжают стучать по земле. По улицам и подворотням. К Старым южным воротам.

МЭЙ ЙИ

Частично я ждала, что сейчас окажусь в главном зале, стану примером для других девочек здесь и сейчас. Я была к этому готова. Готова к ремню, которым перетянут руку. Готова к игле, которая пронзит вену и заберёт меня в совершенно новую вселенную. И ко всему остальному тоже: к стальному дулу пистолета у виска или смертельно острому лезвию ножа у горла. Я была готова к концу.

Единственное, чего я не ожидала, это оказаться в комнате Синь.

Ключи подрагивают в костлявой руке Мамы-сан, когда она отпирает замок и толкает дверь бедром. Даже с толстым слоем пудры и макияжа, лицо её ясно: все ужасные эмоции, которые она когда-либо испытывала, нанизаны на него, как чётки. Никогда не видела её такой, даже когда Синь истекала кровью на полу.

Я думаю о той ночи. О хлопке и крике, когда Мама-сан осталась наедине с Лонгвеем. О синяках, которые она упорно старалась захоронить под слоями пудры и резкими словами. Неважно, что в руках Мамы-сан все ключи. Ни один не освободит её отсюда. Она в ловушке, как и все мы.

Запах, который вырывается из двери, не могут перебить даже благовония. Рвота, моча и отходы. Воздух пропитан ими, вонь врывается мне в нос, проталкивается в горло. Это запах всех дней, которые Синь провела здесь, сгнивая в мрачном электрическом мерцании одинокой лампочки.

Комната пуста, без мебели и убранства. Кроме стен и пола здесь есть только куча грязных подушек в углу. Тело Синь, истощавшее от двух недель героина и скудной еды, в тусклом свете кажется почти невидимым среди заляпанной ткани. Она лежит, неподвижно растянувшись на полу, словно мёртвая.

Мама-сан будто ничего не замечает, её нос давно привык к вони. Но когда смотрит на меня, лицо её ожесточается:

– Глупая девчонка!

Я жду вопросов. Пощёчины. Но за криком ничего не следует. Мама-сан смотрит на меня, поджатые губы покрыты самой яркой её помадой.

– Ты могла вырваться отсюда. Если бы правильно разыграла карты. Ты ведь уже обвела посла вокруг своего прелестного пальчика, стоило только поманить. – Она демонстрирует мне мизинчик. Ноготь на нём такого же ядовито-красного цвета, что и помада. – У тебя был шанс, но ты его упустила. Всё коту под хвост!

– Я ничего не сделала. – Щёлкаю внутренним выключателем. Тем самым, которым пользуюсь, когда посол забирается ко мне в постель. Тем, который помогает ощущать себя мёртвой снаружи и внутри. – Инь Ю завидует мне. Она распространяет слухи.

На этот раз вина не разливается по телу, когда я упоминаю Инь Ю. Не сейчас.

– Это всё неважно, разве ты не понимаешь? Если есть слухи, есть надежда. А надежда… – Её идеальный красный ноготок указывает на кучу на полу. – В месте, подобном этому, её не существует. Вот глупая… – бормочет Мама-сан, качая головой. Она даже не смотрит на меня, прежде чем выйти и запереть дверь.

Теперь света становится ещё меньше. Меня словно запечатали в склепе.

Глупая. Слово Мамы-сан эхом разносится по темноте. Впивается в меня коготками правды. Нельзя было ничего рассказывать девочкам. Нельзя было ожидать, что они доверятся парню, которого никогда не видели…

Из угла доносится хриплый вздох, словно звон ветряного колокольчика, собранного из костей. Теперь, когда стало темней, куча подушек превратилась в толпу неповоротливых духов, зовущих к себе. Мечтающих поглотить меня, как уничтожили мою подругу.

Дыхание становится громче, словно хруст сотни сухих листьев. Одна из подушек кренится и падает на бок, а позади неё что-то движется. Затем раздаётся громкий ужасный звук.

Хееееешшш…

– Синь? – шепчу я на всякий случай, хоть и не уверена, хочу ли, чтобы она меня услышала.

Вспоминаю последний раз, когда стояла в коридоре, с другой стороны. Как подруга бросалась на эту дверь, словно дикое животное. Но, кажется, сейчас она не собирается это делать. Подушковые демоны отступают. Только хриплое дыхание Синь доказывает, что она ещё здесь. Я делаю несколько шагов вперёд, жду, пока глаза привыкнут к темноте.

Она белее чистых, отбеленных простыней. Такая истончившаяся и тусклая, совсем не похожая на девушку, которую я знала. Оболочка. От Синь почти ничего не осталось. Сомневаюсь даже, что она сумеет встать, если захочет.

Но она двигается. Рука вытягивается, хоть и очень медленно, и я отскакиваю. Слабое движение, в котором Синь отдала все силы, чтобы схватить меня за ногу.

А потом затруднённое дыхание превращается в слова. Приходится напрячь слух, чтобы разобрать их.

– Е-е-ещё…

– Синь? – Я опускаюсь на колени, но держусь на расстоянии. – Это я, Мэй Йи.

Глаза её открыты, но пусты, словно на самом деле девушка ничего не видит. Она пялится, пялится… Рука остаётся неподвижна, вывернутая и скрученная, как кусок верёвки. Кажется, что Синь умерла. Лишь ужасающее, хриплое дыхание говорит об обратном.

Меня охватывают мурашки, начинаются у шеи и стекают вниз по спине, как дождь. Я возвращаюсь к двери и сажусь там, прижимая колени к груди. Закрываю глаза. Как же хочется закрыть ещё нос и уши.

Раковины больше нет. Парня нет. А я, как звезда, падаю, падаю, падаю во тьму хуже самой смерти.

ДЭЙ

Остаться было сиюминутным решением. Из тех, которые ты принимаешь, а мозг ещё пытается его обдумать, сыпля семимильными ругательствами. Я стою у входа в переулок, где горы мусора сливаются со свалкой на главной улице. Нет времени для лишних мыслей, но они тут как тут, жалят меня горячими иглами.

Не представляю, что буду делать, когда окажусь за этими дверьми. Как смогу отвлечь Лонгвея достаточно долго, чтобы Осаму успел приехать. Я точно знаю лишь одно: срок, отведённый Мэй Йи, внезапно стал чертовски короче моего. Я должен сдержать обещания.

Тело кажется намного легче без заткнутого за пояс джинсов пистолета. Словно от меня оторвали кусочек. В рукаве толстовки прячется раковина наутилуса. Ещё одно грёбаное доказательство. Я наклоняюсь и нахожу пустую упаковку из-под чипсов из водорослей. Подобными мы с Хиро швырялись друг в друга во время занятий. Логотип – жеманная мультяшная кошка, облизывающая лапу – давно выцвел. Никто даже не подумает такое подобрать.

Я закидываю туда ракушку и отбрасываю упаковку к дальнему краю стены. Под ногами безнадёжно шуршит целлофан. Хрустит гирлянда блестящего битого стекла. Осколки остры, как скальпель хирурга. Идеально отслаивают кожу, вспарывают вены…

Рука зависает над ними, подрагивая, пока я взвешиваю риск.

Я могу зайти в бордель без плана, но чёрта с два пойду туда без оружия. Так что хватаю самый крупный осколок и засовываю его в передний карман.

Будет лучше, если меня не застукают в переулке. Адреналин в мозгу выделяет эту мысль. Подчеркивает двойной линией и ставит звёздочку на полях, как Хиро отмечал важные моменты в учебнике биологии. Я беру это на заметку (чего никогда не делал, когда действительно учился), выскальзываю на широкую улицу и иду дальше.

Я не так далеко от переулка, как хотелось бы, когда за угол заворачивает Фанг. Для такого громилы он быстр. Завидев меня, он переключает скорость на максимум. Не успеваю даже вздрогнуть, как он уже оказывается рядом и хватает меня за толстовку, как пса за загривок.

– Ты, – рычит он. – Что ты здесь забыл?

– Пришёл к Лонгвею. – Стараюсь говорить ровно и протяжно, как по линеечке. Это не такая-то простая задача, когда видишь многозначительно висящий на бедре пистолет.

– Да? – Бандит изгибает брови, и зверь у него на лице движется, танцуя, словно новогодний дракон. Из тех, что вскоре наводнят все улицы Сенг Нгои. – Забавное дело. Он тоже жаждет с тобой увидеться. Из-за тебе сорвалось уже несколько сделок.

Чёрт. Сделки. Как я мог забыть? Хотя всё равно мало что мог бы сделать.

Фанг, не отпуская толстовку, тянет меня к распахнутым дверям борделя и останавливается только, чтобы скинуть ботинки. Ощущаю себя извивающимся грызуном, которого утаскивают в когтях в гнездо орла. Которого скоро разорвут острые когти и клювы.

В салоне сидит несколько курильщиков, но диван Лонгвея пуст – лишь потёртая ткань и продавленные подушки. Фанг тащит меня сквозь дым. Мы минуем диваны, потрепанные уголки ковров и даже прислуживающих девочек. Я заглядываю в их лица в надежде, что увижу Мэй Йи. Что слова, которые мы слышали под окном, лишь ужасная, нереальная иллюзия.

Но её здесь нет. Она не держит поднос с вином и не играет на цитре. Даже не прячется в тени.

Мою грудь словно накачали жидким свинцом. Ту же боль я вижу на лицах девушек.

Фанг не сбавляет шаг, тянет меня дальше по коридору.

По восточному коридору.

Мы проходим мимо дверей с именными табличками к самому концу, где спиралью поднимается лестница. На нижней ступеньке бандит отпускает мою толстовку и подталкивает вперёд, рыча:

– Иди наверх.

Преодолеваю ступеньку за ступенькой, стараясь не думать, направляет ли Фанг пистолет мне в спину. Вместо этого я размышляю о том, что гроссбух совсем близко. И что свобода никогда ещё не казалась мне такой далёкой.

Когда мы достигаем верха, сердце моё стучит быстро и неровно. Прямо как мощные костяшки Фанга долбятся в дверь босса.

На Лонгвее сегодня нет курительного халата. Он одет, как Фанг, только аккуратней. Рубаха, застёгнутая на все пуговицы. Пиджак. Брюки. Всё чёрное. Западный бизнесмен собирается на похороны. Разве только у западных бизнесменов на шее нет толстой золотой цепи, а на поясе пушки.

И я искренне, искреннее надеюсь, что похорон сегодня не ожидается…

Главарь Братства замечает меня. Шрам от ножа у него на лице выпирает вместе с челюстью, багровый и блестящий. В таком виде, вкупе с аккуратным костюмом, он ещё больше похож на хищника, чем раньше.

– Кажется, я сказал тебе проверить переулок. – Он бросает на Фанга пронзительный взгляд поверх моего плеча.

– Так и есть, господин, – быстро отвечает мой конвоир. – Нашёл этого. Он шастал неподалёку.

– Не знал, что в Хак Наме переулки перекрыты. – Изо всех сил стараюсь изобразить замешательство.

– Перекрыты, если я так приказал. – В глазах Лонгвея нет привычной дымной поволоки. В движениях – изящной лени. Если раньше он был коброй, то теперь стал мангустом. Взгляд Лонгвея вновь обращается к Фангу. – Продолжай искать. Мальчишку оставь здесь. Он задолжал мне один разговор.

Я крепко прижимаю руки к бёдрам, когда Фанг уходит, спускается вниз по лестнице. Ощущаю осколок стекла, острый, выпирающий из-под джинсы.

Лонгвей отходит от двери, и моим глазам предстаёт вся комната. Первое, что замечаю, это пистолеты и зловеще изогнутые клинки. На меня смотрит целая стена металла и пороха, силы и боли. Осколок в кармане начинает казаться дурацкой шуткой.

Я пытаюсь не пялиться на оружие слишком долго. В комнате и без этого есть на что посмотреть. Большой телевизор, который венчает V-образная антенна и фольга. Аквариум с тропическими рыбками, растянувшийся вдоль целой стены. Тяжёлый лакированный письменный стол. Верхний ящик с изысканным золотым замочком.

Я очень, очень близок к цели. Если Мэй Йи права.

Мэй Йи. Поднимаясь по лестнице, я думал, что она может быть здесь. Но комната пуста. Она где-то внизу, за одной из множества дверей.

Лонгвей выходит на середину комнаты, где стоит столик со стеклянной поверхностью. По нему тянутся идеальные полоски белого порошка, полосы тигра-альбиноса.

Каждая клеточка моего тела на взводе – борется со страхом и ощущением, что добыча здесь я. Добыча, забравшаяся в самый дальний уголок берлоги зверя. Я натягиваю на лицо выражение, которым всегда пользовался, когда был помладше и папа грозился меня выпороть. Надменное, с приподнятыми бровями. Словно ничто в мире не сможет меня остановить.

– Проблемы?

– Ничего такого, что касалось бы тебя. Пока. – Лонгвей нависает над столиком, и я понимаю, что он вовсе не стеклянный, а зеркальный. И отражает монументально возвышающегося над ним мужчину. – Гораздо интересней, почему ты пропустил нашу последнюю встречу. И предпоследнюю.

– Моего посыльного пырнули ножом. Замену подобрать пока не удалось. Не так-то легко найти бродяжек, готовых на вас работать.

– Не беспричинно. – Рука Лонгвея перемещается к поясу, приподнимая полу пиджака. Пистолет поблескивает в тропическом свете аквариума. – Ты нарушил наше соглашение. А я плохо умею прощать.

– Слышал такое. – Чувствую в голове каждую унцию крови, которую удар за ударом перекачивает сердце. Но держу лицо. Веду себя круто. Не смотрю на стену полную острых-острых ножей. – Но убьёте меня, и уличные оборванцы точно никогда больше не будут на вас работать. Плевать, сколько будете платить. Жизнь важнее всего.

– А ты опасный малый. Сообразительный. – Лонгвей убирает руку с пистолета, поглаживает безволосый подбородок. – А я-то думал, что ты нам всего на один раз.

Единственное, что я сейчас могу, не смотреть на письменный стол. Я так близко. Очень, очень близко. Всего в футе от заветной книги. Требуется лишь отвлекающий манёвр и молниеносное движение. Удар ножом или пуля в голову.

Но пистолеты на стене, скорее всего, даже не заряжены. В отличие от пушки в кобуре у Лонгвея на поясе. И даже если удастся добыть книгу, я не знаю, где Мэй Йи. У меня не будет времени искать её.

Сейчас не самый подходящий момент. Но меня пугает вполне реальная возможность, что он не наступит никогда. Что всё кончено.

– Ты нравишься мне, Дэй, – говорит наркобарон, – именно поэтому у тебя ещё целы все конечности, а в мозге не засела пуля. Ты умён. Знаешь, что такое система. Добиваешься своего. Мне нужны такие люди, как ты.

Лёгкие сдавливает. Я смотрю на зеркальную столешницу, где линии кокаина двоятся, становясь больше, чем есть на самом деле.

– Мне нужны такие люди, как ты, – повторяет он, – но также мне нужно знать, можно ли доверять тебе. Знать, что ты принимаешь мои интересы близко к сердцу.

– Это приглашение? – Я едва дышу, это имитировать не нужно. Чего-чего, а приглашения в Братство я не ожидал, когда плёлся за Фангом к этой двери. Цэнг бы сейчас штаны обмочил от счастья.

– Зависит от того, как ты сам на это смотришь. Постарайся поглядеть на это с моей стороны. Думаешь, я позволю тебе уйти, когда ты столько всего знаешь? Столько всего видел? Другие давно бы уже лежали в мешке для трупов. Но у тебя есть мужество и мозги. Ненавижу, когда такие активы пропадают даром.

– То есть… я либо присоединяюсь к Братству, либо готовлю голову для пули?

– Назовём это возможностью.

– Обожаю возможности. – Я пытаюсь ухмыльнуться. Пытаюсь не думать о Хиро и Пат Ине, о Цзин Линь и Мэй Йи, и бесконечной череде других жизней, которые разрушил этот человек. Пытаюсь не чувствовать осколки шрапнели, безостановочно жалящие, горящие у меня в груди.

– Конечно, есть парочка формальностей, через которые нужно пройти, чтобы стать полноценным членом Братства. Проверка твоего происхождения, клятва и всё подобное. И конечно, необходимо удостовериться в твоей преданности нам. Каждый из моих людей проведёт некий тест.

– Всё, что угодно, – говорю я.

– Что угодно? – рука его отпускает подбородок, зарывается в карман пиджака.

Я киваю и думаю обо всех тех ужасах, которые он может приказать. Обо всех ужасах, которые я уже ненавижу.

– Одна из девушек доставила мне проблемы.

Нет. Нет. Нет. Всё, что угодно. Всё, только не это. Такое ощущение, словно меня вскрыли и выпотрошили, вытащили кишки наружу, так что теперь они растекаются по синим хирургическим перчаткам, как внутренности тыквы. Голова кружится, но я изо всех сил стараюсь удержать на лице улыбку.

Лонгвей принимается ходит вокруг меня кругами:

– Подозреваю, что она общалась с кем-то снаружи. Сегодня утром мы нашли дыру в её окне, а другая девушка уверяет, что видела на той стороне ракушку.

– И что вы собираетесь с ней делать? – Слава богам, что последние дни я большую часть еды отдавал Чма, потому что в желудке настоящая буря, словно за кормой парома. Хаос волн, разрезаемый на кусочки острыми гранями винта.

– Гнилое яблоко нельзя хранить в общей корзине. Впрочем, я начинаю подозревать, что все они уже с гнильцой. Раз в несколько лет такое обязательно случается. Одна дура решает сбежать, и остальные сходят с ума. Видимо, придётся избавиться от всего урожая. – Он качает головой, словно избавляется от лишних мыслей. – Но если девчонка действительно говорила с кем-то через окно… нужно узнать, что именно она сказала. С кем она разговаривала.

– И что должен делать я?

– Ты… – Лонгвей замолкает и направляется в угол, где гудит миниатюрный холодильник, переживая своё жалкое существование. – Ты поможешь мне узнать правду.

Дверца открывается, раздаётся перезвон бутылок и вспышка слишком яркого света. Лонгвей берёт что-то с полки. Достаточно маленькое, чтобы полностью скрыться в ладони, пока главарь Братства захлопывает холодильник.

– Я уже дал ей время обдумать, какая судьба её ждёт, если решит молчать. Ты и я… мы сейчас спустимся вниз и зададим ей пару вопросов.

– Но что… что буду спрашивать я?

– Задавать вопросы – моя работа. Если же она откажется отвечать, ты используешь это.

Ладонь его раскрывается, как устрица, отдающая жемчужину. Только в руке Лонгвея совсем иное сокровище. Там тонкий, как карандаш, шприц, наполненный жидкостью цвета говяжьего бульона. Наркобарон осторожно передаёт его мне, держа иглу подальше от кожи.

Шприц как прохладный яд на ладони. Я стараюсь спрятать дрожь в руках.

Героин.

Он хочет, чтобы я вколол ей наркотик.

– Не переживай. Это не дельце, а сущий пустяк. – Он улыбается. – Ведь как ты там сказал? Жизнь важнее всего?

ЦЗИН ЛИНЬ

Такси, которое я останавливаю, не сравнится с машиной Санов. Но у меня всё равно такое ощущение, будто я езжу по кругу. Снова и снова. Назад, вперёд и снова назад. Город проносится мимо, такой же, как раньше. Разве что сейчас на дворе ночь. Когда такси взбирается на холм Тай Пин, весь Внешний город сияет. Неоновые огни мерцают в черноте ночи. Тёмное море. Я пытаюсь найти в небе Кассиопею, но её нет. Сгинула в электрическом тумане.

Водитель оборачивается:

– Какой там номер?

– Шестьдесят два – отвечаю я, притворяясь, что это не мой мир сейчас рушится. Что Мэй Йи и Дэй не в ловушке в борделе Лонгвея. Не окружены головорезами с пушками. Что я здесь не ради того, чтобы сражаться за них.

«Это просто очередная наркосделка, – успокаиваю себя, хотя знаю, что всё совсем не так. – Сделай всё правильно, и с ними ничего не случится».

Но на этот раз не будет быстрого обмена. Никакого: я вам наркотики, вы мне деньги, и делу конец. Такси едет к мужчине, который приходит к моей сестре. Который платит Лонгвею деньги, чтобы… Нет! Не могу об этом думать. Не сейчас, когда карман куртки оттягивает пистолет.

Вместо этого я всё внимание обращаю на заусеницу. Нервно вгрызаюсь в неё зубами. Когда мы подъезжаем к дому номер шестьдесят два, на большом пальце не хватает куска кожи.

– Вас подождать? – спрашивает таксист.

Я качаю головой и протягиваю ему деньги. Водитель оставляет меня на обочине. В темноте. Под звёздами и гигантскими соснами. У открытых ворот.

Дом стоит на самой вершине холма за густой завесой деревьев. Это здание, в котором больше стекла, чем металла. Сквозь прозрачные стены доносится свет, заливая всю округу. Внутри копошатся десятки людей, словно крошечные куклы. Женщины затянуты в вечерние платья. На мужчинах хрустящие чёрно-белые костюмы. Здесь много иностранцев – подтянуты и светловолосых.

Вечеринка. Посол устраивает вечеринку.

Люди за стеклом похожи на рыбок, которые плавают кругами в своём аквариуме. Этот мир – эти люди с украшениями и дорогими напитками – не менее пугающие, чем бандиты Лонгвея. Бандиты, которые сейчас, скорее всего, держат пушки у висков Дэя и Мэй Йи.

Я втягиваю воздух сквозь зубы. Давлю в себе слёзы страха и боли. И иду к двери.

Швейцар замечает меня, и улыбка его превращается в оскал.

– Пожалуйста, – выдавливаю я, прежде чем он успевает что-то сказать. – Мне необходимо поговорить с послом.

– Он занят, – отвечает слуга. Голос его кислый, как и выражение лица.

– Это… это касается Мэй Йи.

– Молодой человек, я не знаю, о ком вы говорите, но вам стоит уйти. – Дверь начинает закрываться. – Пока я не вызвал охрану.

Останавливаю дверь левой, здоровой стороной и проскальзываю внутрь. Швейцар кричит. Я со всей силы пинаю его по голени и убегаю.

Врываюсь в толпу гостей, как бешеный поросёнок. Парочка западных женщин что-то кричит – слова, которые я не понимаю.

– Осаму! – ору я, не представляя, что ещё сделать.

Гости замирают. Все взгляды обращаются ко мне.

– Что здесь происходит? – От толпы отделяется мужчина. Слова его громыхают, как далёкий гром. Тусклой, контролируемой яростью. – Как ты сюда попал?

Он старше, чем я ожидала. В волосах седина, а кожа вся в морщинах. Почти труп, а не верный муж и любовник. Рот заполняет желчь, но я сглатываю её. Готовлюсь говорить.

– Посол Осаму, мне нужно с вами поговорить. – Я кланяюсь, хотя больше хочется вырвать из кармана пистолет Дэя и всадить пулю в грудь этому мужчине.

– Здесь этому не место и не время, мальчик. – Старые морщинистые губы поджимаются. Он оглядывается на собравшихся в зале. На охрану, которая в любой момент вышвырнет меня отсюда.

Я решаю не тратить время попусту:

– Это важно. Насчёт Мэй Йи.

Когда я называю её имя, глаза мужчины расширяются. Челюсть сжимается. Это страх или что-то иное?

Посол хватает меня за больную руку и утягивает прочь. Мы минуем прилизанного швейцара, массирующего лодыжки, и оказывается на улице, перед домом, у льющегося фонтана. Тяжёлое дыхание облаком окутывает лицо.

– Где ты услышал о ней? Как смеешь ты приходить в мой дом и угрожать моей чести перед моими гостями и моей женой?

Моё. Моё. Моё. Посол вновь и вновь выплёвывает мне в лицо это слово. Его слюна оседает у меня на щеках.

Смотрю прямо на мужчину. На дряблый толстый живот и щёки. На гордость в глазах. Смотрю на него и ненавижу. Чувство снедает меня, разбегается по рукам. Сворачивается в груди и животе. Словно вся прежняя ненависть собирается воедино: Куэн, отец, Лонгвей. Я едва могу говорить из-за этого ощущения.

– Мэй Йи в беде. Лонгвею не понравилось её поведение, и теперь он собирается её наказать. Он не хотел, чтобы вы узнали. – Каждое слово я подбираю бережно, как сам мир. Стараюсь сбалансировать. Удержать.

Пальцы посла хватают моё предплечье, стискивают сильнее мышеловки. Во взгляде его мощь. Он пытается выдавить из меня правду.

– А откуда ты об этом узнал?

– Я… я работаю у Лонгвея посыльным. Одна из девушек в борделе попросила передать это вам. Сказала, это срочно. Вопрос жизни и смерти.

Последние слова, кажется, достигают цели. Осаму отпускает мою руку и возвращается к двери. Я смотрю на стены-окна, где стоят бледные, наряженные гости и пялятся сквозь стекло. На меня.

Посол перекидывается парой слов со швейцаром, берёт у него плотное пальто и накидывает поверх своего официального наряда. Ноги в вычурных кожаных туфлях быстрыми шагами проносятся мимо меня.

– Идём, – бросает он мне через плечо. Будто подзывает собаку. Но у меня нет выбора, приходится последовать за ним.

Посол даже не поворачивает головы, когда я догоняю его.

– Клянусь богами, мальчик, если ты солгал, я надолго упрячу тебя за решётку.

Сейчас мне плевать на угрозы. По лицу течёт пот, бок в буквальном смысле раскалывается. Старая рубашка Хиро пропитывается кровью. Не уверена, что смогу выдержать всё это.

Но умудряюсь заползти в машину посла и ощущаю тяжесть пистолета Дэя, когда обрушиваюсь на кожаное сидение. Он впивается в бок. Напоминает о шести пулях. Шести возможностях выбраться отсюда. Сбежать.

МЭЙ ЙИ

Какое-то время меня окружает лишь полутьма и рваное дыхание Синь. Я начинаю сомневаться, а вдруг это всё? Только вдохи и выдохи её отравленных наркотиками лёгких, дразнящих меня той же судьбой? Ритм почти гипнотический. Чем дольше текут минуты, тем сильнее глаза мои начинают закрываться.

А потом дверь рядом со мной открывается – взрыв дерева и ярости, ударной волной заставляющий проснуться. Я с трудом встаю на колени, ставлю на пол стопы, глаза заполняет расплывчатая череда ног.

Я поднимаюсь и вижу их лица. Тех, кто пришёл допрашивать меня и судить. Макияж Мамы-сан, татуировку Фанга, золотые зубы Нама, багровый шрам Лонгвея. Но есть и пятое лицо, к которому приходится приглядеться, узнать.

Я вижу его и не верю. Неужели я сплю? Но нет. Тру глаза, а он по-прежнему здесь – во плоти, без стекла и металла, разделяющих нас. Золотистая кожа. Растрёпанные волосы. Резкие черты лица, хитрого, полного планов. Глаза, наэлектризованные, сверкающие, как песнь феникса.

Дэй. Что он здесь делает? Они его тоже поймали?

Мы встречаемся взглядами. Подбородок его едва заметно дрожит. Я опускаю глаза в пол, отрываю от парня.

– Мэй Йи. – Голос Лонгвея звучит разочаровано, но то, как он произносит моё имя, по-прежнему вызывает дрожь. – Мэй Йи. Как ты могла так поступить со мной? После всего, что я для тебя сделал.

Я не поднимаю головы, рассматриваю зазоры между половицами. В них набились долгие года пыли и страданий. Крошечные щели, до которых не достигает даже метла Инь Ю.

– Н-не понимаю, о чём вы говорите, господин.

– Нет? – Лонгвей подходит ближе. Ощущаю, как его взгляд скользит по мне, едкий и раздевающий, как в первую мою ночь здесь. Мужчина протягивает руку, холодные липкие пальцы касаются запястья. – Тогда как у тебя появился этот порез на пальце?

Лонгвей поднимает мою руку, демонстрируя всем в комнате. Мне приходится собрать в кулак все силы, чтобы не вздрогнуть от его прикосновения.

– Мы знаем о разбитом окне. Кто был за ним?

Опусти взгляд. Не поднимай. Не смотри на Дэя.

– Никого, господин.

– Лжёшь, – выплёвывает Лонгвей, словно самую очевидную истину в мире. – Инь Ю сказала, что ты показала ей ракушку. Откуда она у тебя?

– Инь Ю распускает про меня слухи. Я же говорила вам. Она завидует.

– Она достаточно сообразительна, чтобы ничего от меня не таить. – Лонгвей раздувает ноздри, как лошадь, промчавшая галопом пару ли. – Выбирай, Мэй Йи. Расскажи правду, и я позволю послу Осаму забрать тебя в Сенг Нгои. Если же продолжишь лгать…

Он взмахом руки указывает туда, где стоит Дэй, чуть в стороне от всех остальных. Он не смотрит на меня, не встречается взглядом. Но я гляжу на его руки и всё понимаю.

Этот шприц практически идентичен тому, который пронзил руку Синь. Полон жидкости, сулящей разрушения и потери. От вида его в пальцах Дэя у меня сжимается сердце.

Он предал меня? Всё это время просто играл со мной? Использовал ради информации, чтобы потом бросить?

Каждый вопрос стрелой пронзает мне грудь. Целый колчан острейших снарядов пробивает меня, попадая прямо в яблочко. Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь поймать его взгляд, узнать ответы, но Дэй даже не смотрит на меня.

Лонгвей принимает моё разбитое выражение лица за страх:

– Я позволил тебе провести немного времени со старой подругой, чтобы осознать последствия выбора. Итак, Мэй Йи, что выберешь ты: правду или шприц?

Я могу рассказать всё. Нужно лишь поднять палец и нацелить его, точно стрелу, в грудь Дэя. Всего одно слово, один жест – и острие иглы не коснётся моих вен. Оружие обратится к Дэю.

И что тогда? Если Лонгвей сдержит слово, меня отправят во Внешний город. Запрут в пентхаусе посла до конца жизни из синяков и кусочков моря. Это не свобода, но лучше так, чем закончить жизнь скелетом на полу борделя Лонгвея.

Я смотрю на шприц, который теперь почти полностью виден под напряжёнными пальцами Дэя. Кожа на них тонкая, мертвенно-бледная.

Это всё ужасная авантюра! Нет никаких гарантий, что Лонгвей сдержит слово. А Дэй… я сосредотачиваю взгляд на его пальцах. Вижу, как они дрожат.

И всё сводится к одному единственному вопросу.

Доверяю ли я ему?

Я смотрю на всех собравшихся. На Фанга с выпирающей челюстью и сгорбленными плечами. На Нама, его золотые зубы и четыре царапины на щеке. На Маму-сан, туго затянутую в шёлковое красное платье. На волосы Синь, извивающиеся на полу, как просаленные ленты; глаза её открыты, тускло поблескивают при виде шприца в руке Дэя. На слишком большой живот Лонгвея, туго натягивающий пуговицы рубашки. Снова на Дэя.

На этот раз он смотрит на меня. Наши взгляды встречаются всего на секунду. Но я понимаю.

Несмотря ни на что.

– Я говорю правду. – Без колебаний говорю я, смотря на Лонгвея. – За окном никого не было. И ракушки не было. Окно разбилось, и я порезала палец, затыкая дыру платьем, чтобы было не так холодно. Инь Ю увидела это и начала выдумывать про меня истории, чтобы выставить себя в лучшем свете.

Такого ответа Лонгвей не ожидает. Рот его кривится, глаза мечутся от Дэя ко мне, а потом сужаются.

– Это правда?

– Да, – отвечаю я.

Голова наркоторговца вновь поворачивается к Дэю. Одной рукой он снова хватает меня за руку, другой подзывает парня.

Дэй так близко, что я чувствую исходящий от него жар. Так разительно отличающийся от липкой прохлады прикосновения Лонгвея или гладкой потной груди посла. Этот жар как огонь в печи в зимнюю ночь – близкий, мерцающий домашний уют.

Прикрываю глаза, греясь в нём, пока Лонгвей вытягивает мою руку. Слышу щелчок жгута, а после и чувствую его. Ощущаю, как затягивается на плече, посылая всю кровь назад – к запястью, ладони и пальцам.

Когда поднимаю веки, вижу, как Фанг завязывает жгут сложным узлом. Лонгвей уставляется на меня. Ждёт, что паду к его ногам и буду умолять. Но я лишь смотрю в ответ, прямо встречаю пустую жестокость его глаз.

– Всё может быть иначе, – говорит он.

– Нет. – Я чувствую каждый толчок пульса, пробивающийся через возведённую Фангом преграду. – Не может.

Твёрдость в моём голосе вырывает у хозяина рык, и я понимаю: неважно, верит он или нет. Мама-сан права. Отвага и надежда не могут существовать в месте, подобном этому. Лонгвей растопчет их в порошок.

Не из-за Инь Ю я сейчас оказалась здесь, не только из-за неё. Виноват вот этот мужчина.

Он смотрит на Дэя и указывает на голубые вены, бугрящиеся у меня под кожей.

– Давай.

ДЭЙ

На стене в моей комнате осталось две линии, но это уже не имеет значения. Время вышло. Не осталось ни дней, ни часов. Ни даже минут.

Исходные данные поменялись. Я просчитываю новые числа в уме, пока пальцы крепко сжимают шприц.

Шесть человек.

Три пистолета.

Один шприц.

Один осколок стекла.

Одна книга.

Неправильное, нерешаемое уравнение. Неважно, сколько раз я буду его пересчитывать, найти идеальный ответ не удастся. Книга и девушка – переменные несовместимые. После знака равенства всякий раз следует лишь одно имя: моё или её. В этом уравнении нет нас.

Лонгвей зарабатывает на жизнь ложью, но в одном он прав: я годен на один раз, расходный материал. Я жертва, королева в ожесточённой шахматной игре.

Оказывается, есть кое-что важнее жизни. Я чувствую, как оно пульсирует, бьётся, сжигает все мои сомнения и страхи.

Не книга. Не я. Только Мэй Йи.

В шприце с героином уже не осталось прохлады холодильника. Наполненный десятками пузырьков, он дрожит в моих пальцах. Если кто-либо посмотрит на меня, он, должно быть, увидит только это: дрожь и пузырьки. Но моя левая рука осторожно тянется в карман, где осколок стекла прорезается сквозь джинсовую ткань. Его остриё врезается в мою ладонь, готовое к бою.

На руке Мэй Йи столько вен – туго затянутый Фангом жгут вытащил их на поверхность. Девушка не сопротивляется, когда наркобарон приглашающее протягивает её руку в мою сторону.

– Давай – Лонгвей указывает на голубую паутину под тонкой, как бумага, кожей.

Я глубоко вздыхаю, разжимая пальцы правой руки, держащие шприц, а левой рукой стискиваю осколок стекла. Если правильно выгадаю время, смогу вогнать остриё глубоко в шею Лонгвея, схватить его пистолет и расправиться с Намом и Фангом. Огромное если. А есть ещё другие члены Братства, которые кишат в этом месте, и их пушки.

Попытаться выбраться отсюда живым – миссия невыполнимая, но другого плана у меня нет.

Делаю вид, что слежу за иглой, подводя её ближе к безупречной коже Мэй Йи. Но на самом деле ищу совсем иные вены, толстые артерии, извивающиеся на шее Лонгвея.

Раздаётся крик и тут… девушка. Она появляется словно из ниоткуда. Поднимается из угла, своим костлявым лицом и спутанными чёрными волосами напоминая ведьму. Глаза её – одновременно выпученные и впавшие – устремлены на единственной цели. Девушка бросается вперёд слишком быстро, невероятно для такого костлявого тельца.

– Мне это нужно!

Это дикое умертвие вырывает шпиц из моей руки. Мне даже не нужно притворяться и пытаться её остановить. Пальцы девушки крепко вцепляются в шприц и вонзают иглу в руку. Но в вену она не попадает. Героин и кровь стекают по её руке. Девушка трясётся, уставившись на них, и пытается слизнуть наркотик с руки, когда Нам вырывает пустую пластиковую трубку из её ладони.

Я засовываю осколок обратно в карман.

– Вышвырни Синь отсюда! – орёт Лонгвей на Нама. Ни разу ещё не видел его таким, настолько злым, что лицо его вспыхивает всеми цветами осени.

– Но куда…

– Мне плевать! – рычит Лонгвей. – Хочешь, выпусти ей в лоб пулю, мне всё равно! И принеси новый шприц.

Нам хватает Синь за волосы и тянет прочь. Лицо девушки искажается в жестокую уродливую маску – словно она одержима. И я почти верю в то, глядя на то, как она двигается: кричит, извивается, пинается, кусается. Нам разжимает руку на её волосах, и девушка вылетает из комнаты. Шмыгает за дверь быстрее мышки.

Вот оно. Время пришло.

Рука моя вновь обхватывает осколок, вытаскивает его, готовясь к удару.

– Что здесь происходит?!

От нового рёва моя рука застывает на полпути. Это уже не Лонгвей – он молчит, лицо спокойно. Бандит смотрит мне за спину, в тени, окутывающие дверь и перекрывающие все пути на свободу.

Сейчас я благодарен тому, что осколок такой маленький. Он идеально скрывается, прячется за пальцами. Я крепко стискиваю его и оглядываюсь.

Осаму. Мой план Б. Цзин Линь справилась.

Посол знакомо одет. Я уже видел его в подобном смокинге, когда был слишком молод и не знал, кто это. Внимание всегда привлекали его золотые запонки, которые поблескивали в свете фонарей в нашем саду камней, когда он потягивал коктейли и флиртовал с каждой присутствующей женщиной. Даже с моей матерью.

Он не узнаёт меня – сомневаюсь, что посол сейчас вообще меня замечает. Осаму зол. Так сосредоточен на собственной ярости, что забыл даже снять туфли у порога. Его блестящие чёрные оксфорды топают, ступая в вонючую комнату, сотрясая каждую половицу.

– Что происходит, Лонгвей?

– Дела борделя, – огрызается наркобарон, но больше не кричит. Я замечаю, что его свободная рука тянется к боку. Туда, где прячется пистолет. – И тебя они не касаются.

Я стою так близко к Мэй Йи, что слышу, как меняется её дыхание. Становится быстрее, чем от угроз Лонгвея и страха перед героиновой иглой. Осаму. Виной всему его близость – так же сердце кролика разрывается под взглядом охотника.

Взгяд посла проходится по её руке, замечает пальцы Лонгвея, всё ещё сжимающие запястье, бугрящиеся вены и затянутый Фангом жгут.

– Всё, что касается Мэй Йи, касается меня. Кажется, я ясно дал тебе понять, что она неприкосновенна.

– И я уважал твои пожелания, пока это было уместно. Теперь это в прошлом. Если ты забыл, Осаму, я владелец борделя и этих девушек. В том числе Мэй Йи.

Мужчины сцепляются взглядами, словно две гориллы, столкнувшиеся на одной территории. Готовые разодрать друг друга в клочья. Волнующий момент из шоу о живой природе. Во плоти.

Мэй Йи сотрясает дрожь. Как же чертовски, чертовски, чертовски жаль, что у меня нет с собой пистолета.

Осаму протягивает руку и хватает Мэй Йи за запястье. Их кожа такая разная: её белая как снег и его, покрытая возрастными пятнами и жестокими волосками.

– Назови цену, – говорит он, и я вспоминаю синяки, которые видел через окно на коже Мэй Йи. Как они идеально соответствуют его ладоням. Неосознанно я сильнее стискиваю стекло, так яростно, что оно рассекает кожу.

– Дело не в деньгах, Осаму. – Голос Лонгвея грубый и хриплый, шелушащийся, как мозолистая кожа. – Она что-то затеяла. И скрывает это. Мне нужно знать, что именно.

На долгий миг воцаряется тишина. Лишь быстрая лавина дыхания Мэй Йи. Женщина в гладком красном шёлке следит за всем, будто паук на паутине. А я крепко сжимаю стекло.

– Скрывает? – Осаму оглядывается, широко распахнув прояснившиеся глаза, словно только очнулся ото сна. Он поглощает комнату взглядом: грязное тряпьё в углу, пистолет Лонгвея, Мэй Йи, меня…

А потом глаза его вспыхивают. Взгляд мечется. Туда-обратно. Туда-обратно. Как пластиковый мячик для настольного тенниса, перескакивая от меня в Мэй Йи.

– Понимаю, – мягко протягивает он.

Я чувствую жар собственной крови, растекающейся по ладони.

– Тебе нужна информация? – Голос Осаму как озеро. Ровный и спокойный на поверхности, но таящий самое страшное в глубине. – От Мэй Йи ты её не получишь. – Взгляд его прочно останавливается на моём лице. – Вот тот человек, который тебе нужен. Сан Дэй Шин. Какие дела могут быть у наследника «Сан Индастриз» с Братством? Уверен, он скрывает достаточно, чтобы развлекать тебя до конца твоей жалкой карьеры.

Грёбаный Осаму! Дерьмовый вышел план Б.

Ярость и угрозы, которые Лонгвей изливал на посла, подобно пламени дракона обрушиваются на мои плечи. Наркобарон отпускает Мэй Йи и одним быстрым, смертельным, хищным движением достаёт пистолет. Дуло смотрит на меня, жестокое и неумолимое.

Игра окончена.

Он нажимает на курок.

ЦЗИН ЛИНЬ

Я не успеваю за послом. Он вырывается вперёд, исчезает среди улиц Города-крепости, прежде чем я умудряюсь отстегнуть ремень безопасности. Правая рука вспыхивает огнём. В теле слабость. На рубашке Хиро влажное пятно – рана снова кровоточит. Слёзы боли застилают глаза. Слепят меня. Огни, темнота, мерцающие красные новогодние фонарики. Всё сияет. Смешивается.

Я вымотана. Но лицо сестры, её голос… наконец-то такие ясные впервые за несколько лет. Я вижу, как она улыбается сквозь клубы пара от нашего слабенького чая. Слышу колыбельные, которые она пела мне после побоев отца.

Я думаю о Мэй Йи и вылезаю из машины. Оставляю за спиной запах кожи и дорогого одеколона. Я иду, тащусь через Старые южные ворота. Шагаю, словно в извращённом сне, в самое сердце этого нереального города. Сквозь два последних года своей жизни. Вот канализационная решётка, у которой я устроила первое убежище. Магазинчики, в которых я крала, ступеньки, на которых сидела. Окно, в которое заглядывала по утрам раз в несколько дней, чтобы посмотреть мультфильмы. Подворотня, где спасла от оборванцев-мучителей серого котёнка. И ещё одна подворотня, в которой я спасла его вновь. Ресторанчик госпожи Пак и лавка старьёвщика, господина Лама. Кресло господина Вонга, зубного врача. Укромные уголки, в которых я прятала брезент. И далее, и далее…

Скоро. Скоро всё закончится.

Пистолет оттягивает карман куртки. Шесть нетронутых пуль утяжеляют путь, каждый новый шаг кажется невозможным. Но я продолжаю идти. Потому что должна. Я всегда так делала.

Только сомневаюсь, что в этот раз – решающий, последний, – мне хватит сил.

Ботинки плюхают по замёрзшим лужам. Шаг, шаг, боль. Я останавливаюсь. Прислоняюсь к дверям аптеки. Пытаюсь сфокусироваться на множестве баночек с сушёными кореньями и кусочками животных, виднеющимися за решёткой. В глазах двоится, смешиваются свет, тьма и яркие краски.

Почти на месте. Последний поворот – и меня ждёт вход в логово дракона. Остаётся не более двадцати шагов, но с тем же успехом я могла бы пешком направиться в другую страну.

Пустая жестянка с ржавыми дырами с грохотом скачет по улице. Заставляет настороженно вскинуть голову. Я мало что вижу. Только темноту и пар от дыхания. Расплывающиеся перед глазами.

– Он тут! – кричит кто-то.

Я слышу шаги. А потом вижу их. Один за одним они выступают со всех сторон. Живое кольцо мальчишек, лохмотьев и ножей. Резкие бледные лица. Такие острые и костлявые, почти нечеловеческие. Может, это демоны? Злые духи, пришедшие, чтобы утянуть мою душу в пекло загробной жизни? Поглотить меня за боль, причиненную торговцу нефритом. Куэну.

Рука моя неловко падает, соскальзывая с косяка к карману. К револьверу.

Но нападающих больше шести. Даже учитывая мой двоящийся взгляд.

Один из мальчишек подходит ближе, становится отчётливей. Он косится на меня, скривив рот набок. Его клинок болезненного серебристого оттенка разрезает ночь между нами.

– Уверен, что это тот? Мне он казался другим.

– Просто разжился новыми шмотками. Ничего так! – раздаётся голос слева от меня.

– Хо Вей прав, – говорит ещё кто-то. – Это он. Тот пацан, который прикончил Куэна.

Парень прямо передо мной подходит ближе. Клинок двигается вместе с ним; лезвие застывает опасно близко к моему горлу.

– Так-так-так, Цзин. – На его обострённом, изголодавшем лице расплывается ухмылся. – Приятно видеть тебя здесь.

МЭЙ ЙИ

Лонгвей направляет пистолет на Дэя. Хочу закричать, но голос меня подводит. Или, может, я кричу, но не слышу этого. Звук выстрела пульсирует повсюду. Ничто не в силах избежать его: ни грязные зазоры между половицами, ни краска, свернувшаяся в уголках глаз Мамы-сан, ни изнывающие от боли, разрывающиеся сосуды моего сердца.

Всё происходит одновременно.

Дэй падает, падает, падает… Он на полу. Не двигается. Половицы под ним окрашиваются в цвет занавески, в цвет моих ногтей. В ушах гудит, звенит крик: «Этого не может быть». Лонгвей перешагивает через тело, теперь дуло пистолета направлено вниз. Целит Дэю в голову.

Пальцы посла оплетают моё запястье. Он сдавливает его, как и прежде: ломая, вызывая цвета и боль.

Но он не просто давит, он тянет, утаскивает меня прочь от пистолета Лонгвея. От Дэя. Дёргает за запястье так сильно, что сустав щёлкает и вспыхивает болью. Перед глазами, как головастики, плавают пятна, сопровождают меня к дверям, до самого конца коридора и в главный зал.

Я могла к нему прикоснуться. Мы были так близко.

– Поторапливайся. – Посол тащит меня сквозь кошмар из дыма и диванов. И я не представляю, как бороться с ним. Ведь на полу было так много крови, и Дэй был здесь ради меня. Несмотря ни на что…

Синь не убежала далеко. Она на полу в главном зале, чужая рука вжимает голову в ковёр. Люди Лонгвея так заняты ей, что даже не замечают, как посол тащит меня через комнату.

Но кое-кто замечает. Я спотыкаюсь, натыкаясь на внимательный взгляд Инь Ю. Рука, которую я разбила о дверную ручку, безвольно повисла. Чёлка падает ей на глаза, и я слишком далеко, чтобы разглядеть выражение лица. Не могу сказать, сожалеет ли она, печалится ли или совершенно безразлична. Инь Ю даже не двигается, когда посол утаскивает меня прочь.

Мы выходим из главного зала, минуем южный коридор, устремляясь к двери. Я столько дней мечтала об этом мгновении, о том, как покину это место, выйду отсюда на свободу. Только пальцы на моей руке были нежнее, такие же тёплые, бесконечные и наэлектризованные, как его глаза.

Мы могли коснуться.

А потом раздаётся звук, которому под силу заглушить все остальное. Который вновь пронзает весь мир: зимний воздух, деревянные половицы, мою грудную клетку. Заставляет посла нервно подпрыгнуть, несмотря на то, что мы оба его ожидали.

Второй выстрел разрывает мой слух стрёкотом тысячи цикад – опять и опять, и опять. Убивая меня вновь и вновь. Я крепко зажмуриваюсь, словно это может всё прекратить. Но вижу только, как Дэй лежит на полу, а Лонгвей направляет пистолет ему в голову. Не сбежать.

– Пойдём. – Посол продолжает тянуть, словно я упрямый осёл, дёргающий за недоуздок. – Надеюсь теперь, расправившись с мальчишкой, Лонгвей передумал.

Расправившись с мальчишкой. Слова леденят кровь. Словно задувающий в двери воздух так убийственно холоден, что сминает все мышцы. Меня сковывает лёд.

– Что? Расстроилась? Не пытайся это скрыть. Я видел, как вы двое смотрели друг на друга! – Пальцы посла с каждым словом давят сильнее, будто это может снова заставить меня подчиняться.

– Ты убил его… – Я не собиралась этого говорить, но мысли обрели плоть. Полные шока слова, такие же бледные и дрожащие, как я сама.

– Я спас твою жизнь, – шипит посол. Боль простреливает запястье, подобно сотне маленьких игл. – Или ты, или он. Но ты моя. Никто не встанет у меня на пути: ни Лонгвей, ни Сан Дэй Шин, ни даже ты.

Как мне хочется, чтобы он ошибался. Чтобы нежные лепестки храбрости и желания бороться, которые едва проклюнулись в почве моей души в последние дни, не умерли вместе с Дэем. Чтобы мне хватило сил остановить его. Прекратить всё, что случилось за последние часы.

Но есть то, чему просто не суждено случиться. Как бы яростно и отчаянно ты этого ни желал.

ЦЗИН ЛИНЬ

Рука немеет, когда ныряет в карман старой куртки Хиро. Должно быть, я касаюсь пистолета, но совсем этого не чувствую. Пальцы такие неповоротливые и неуклюжие. Как у отца после третьей бутылки.

Теперь все бродяжки подходят ближе. Словно они колесо, а я ступица. А их ножи – спицы, устремленные к винилу куртки.

– Где ты раздобыл эти шмотки? – Оборванец, Хо Вей, приближается. Осматривает меня со всех сторон.

– Видать, там же, где и ботинки! – заявляет парень по центру. – И замолкни уже!

– Сам заткнись, Ка Минг! – гавкает в ответ Хо Вей.

Наконец, я чувствую пистолет. Парни – Хо Вей и Ка Минг – не обращают на меня внимания. Слишком заняты перепалкой. Как пара боевых псов. Меряются перед стаем рыком и оскалом.

Я вдыхаю спёртый воздух. Мой взгляд фокусируется, становится резче. Мальчишек всего восемь – они собрались вокруг меня полумесяцем. Восемь ножей против шести пуль и неверной руки.

Дело дрянь. Лучше просто ответить им.

– Одежду я достал в доме на холме Тай Пин, – говорю я.

Ка Минг и Хо Вей прекращают играть в гляделки. Все восемь пар глаз обращаются ко мне.

– Быть не может! – Мальчишка слева мотает головой. – Он врёт!

– Как вы думаете, почему я ещё жив? – пожимаю плечами я. Винил куртки Хиро повторяет движение. – Дэй привёз меня туда. Он сам оттуда.

– Тай Пин? Район богачей? – Хо Вей хмурится. Нож его опускается на волосок. – Дэй оттуда?

– Ага… – протягиваю я. Думай, думай! Если б они хотели меня убить, то давно бы уже прикончили. И кинули труп гнить в подворотне. Но эти мальчишки… в них нет то же ненависти и жестокости, что была в Куэне. Просто голодающие бродяжки, ищущие выход.

– Оказалось, он из богатеньких. С огромным домом и всем-всем-всем. – Думаю о деньгах, которые Дэй сунул мне в карман. Жаль, все пришлось отдать таксисту. Мои собственные деньги лежат в оранжевом конверте в углу комнаты Дэя. Далеко отсюда. – И там есть ещё много разной одежды. Отпустите меня, и у вас тоже такая будет. Обещаю.

На лицах брожядек читается безмолвный вопрос. Взгляды мечутся между лезвиями ножей и каменными лицами. Большая часть направлена на Хо Вея и Ка Минга. Кажется, пустота, оставшаяся на месте Куэна, слишком огромна, чтобы её мог заполнить кто-то один.

– Как мы можем знать, что говоришь правду? Что ты не сбежишь? – После каждого сказанного слога нож Ка Минга рассекает воздух. Усиливает каждый звук.

У меня нет сил придумывать новые оправдания. Новую ложь.

– Никак.

Ка Минг и Хо Вей переглядываются. Смеряют меня взглядами, острее бритвы. Определяют ценность моей жизни. Или смерти.

Ещё один совсем тоненький голосок разносится у меня за спиной. Бон, мальчишка, которого я едва не резанула ножом.

– Да ладно вам, Хо Вей. Куэн ведь нам даже не нравился. Думаю, Цзин не лжёт. Дэй, правда, унёс его в город… я следил за ним в тот день. У него реально есть деньги.

Ка Минг складывает руки на груди, его клинок больше не приставлен к моему горлу:

– Шмотки – это неплохо. Но деньги куда лучше.

– Оставим его в заложниках! – рявкает Хо Вей. – Отыщем Дэя и заставим дать нам бабла, чтобы его маленький друг остался в живых. Вот и будет гарантия, что Цзин не врёт.

Дэй… в горле встаёт ком, когда я думаю о нём. Он где-то там, в мрачных алых коридорах, рискует жизнью, чтобы спасти мою сестру. Ему нужен револьвер. Нужна я.

Сейчас нет времени болтать с какими-то оборванцами.

Пальцы мои крепко сжимаются на рукояти пистолета.

МЭЙ ЙИ

Снаружи странный новый мир, где воздух переполнен бесконечным переплетением ароматов: благовония, морепродукты, гниль, приглушённая прохладой. Повсюду темнота, она собирается в углах улиц и переулков, прячется за полосами светящихся вывесок. И звуки… Уверена, их больше, но я слышу только выстрелы. Снова и снова. Они грохочут с каждым ударом сердца. Звенят у меня в ушах, поют о невозможном.

Мёртв. Дэй мёртв.

Быть не может, – стучит сердце.

Но это правда, – плачет разум. – Он мёртв.

Тонкий шёлк платья не спасает от зимней стужи. Холод сворачивается вокруг меня, как кот устраивается на груди хозяина. Подаренное Дэем тепло исчезает. Как бы ни старалась, я не могу его удержать.

Зато посол по-прежнему держит меня, тянет всё дальше по улице. Оцепенение от шока сходит на нет. Запястье пульсирует, а шёлковые тапочки бесполезны против мелкого гравия и острого стекла. Ноги мои собирают кровь, порезы и сожаления с каждым новым шагом.

Осаму выиграл. Он исполнил своё желание, убив моё, наблюдая за его смертью в металлическом блеске оружия. Я могла это предотвратить. Если бы сказала «да» несколько дней назад, Дэй не пришёл бы за мной, несмотря ни на что. Не встретился бы с дулом пистолета Лонгвея. Не умер бы.

Мы резко сворачиваем за угол, запястье изгибается в агонии. Посол останавливается, и я врезаюсь в жесткую ткань его костюма, замечая причину нашей остановки.

Нам просто некуда идти.

Переулок из шлакоблочных стен, крылечек магазинов и переплетающихся труб забит уличными детьми. О них нам рассказывал Лонгвей. Эти мальчишки совсем не похожи на Дэя. Одни кожа да кости, бледные, как призраки, и одетые в лохмотья.

На нас смотрят девять пар голодных, смертельных угольков глаз.

– Прочь с дороги! – рычит посол. Он размахивает свободной рукой, словно отгоняет стаю мух.

Но мальчишки не двигаются. Тогда я замечаю их ножи, как блестят лезвия в темноте.

– Ну же, пошевеливайтесь, маленькие уродцы! – Рёв посла оглушителен. Он гремит трубами у нас над головами и сотрясает стекло у моих ног, но не заставляется сдвинуться мальчишек. Меняются только их взгляды. Тягостный прежде голод засиял в их глазах. Ярко, как золотые запонки на костюме посла. Остро, как клинки в их руках.

ЦЗИН ЛИНЬ

Годы глухих дверей и безлюдных уголков. Месяцы тьмы и черноты. Ночи в мокрой одежде, мёртвые крысы, жареные на вертеле. Дни постоянных перебежек, поисков и драк, поисков, поисков…

Всё не зря. Всё ради этого мгновения, а я могу лишь стоять и смотреть. Поражаться, как могла думать, что никогда не найду её.

Первым я замечаю платье. Красное, как чешуя дракона в свете уличных фонарей. Яркое, как кровь. Волосы её стали длиннее. Заплетены в косу до самой талии. Лицо стало более гладким, печальным. В глазах появилась тяжесть, а на плечах – вес, которого не было прежде.

Но это по-прежнему моя Мэй Йи. Моя прекрасная, прекрасная сестра.

Моя сестра – красавица, а посол – чудовище. Полное дыма и огня. Раздувшееся и разъярённое ради шоу. Несмотря на рёв, от Осаму веет страхом. Бродягам хорошо знаком этот запах. Ножи, упиравшиеся мне в горло, теперь указывают на него. Восемь штук.

– Я государственный чиновник, у меня поблизости охрана. Если дернетесь, прикажу расстрелять на месте, – рычит посол.

– Лжёт, – заявляю я чётко и ясно. Громко. Пальцы всё ещё сжимают пистолет Дэя. – Он здесь один.

Посол замечает меня. Глаза его практически вылезают из орбит. Как крыса, которой раздавили ботинком череп.

– Ты! Ты это подстроил, да? Ах ты, маленький…

Я вытаскиваю руку из кармана. Она не дрожит, не шатается, как я сама. Дуло револьвера направлено прямо в грудь посла.

Пистолет делает то, с чем не справляются восемь ножей. Посол замолкает. Лицо его розовеет, точно сырое мясо. Наполняется настоящим страхом.

Револьвер остаётся недвижим, но всё внутри меня дрожит.

Давай. Давай. Давай.

Но палец не двигается. Не спускает курок. Я вглядываюсь в мясистое лицо посла, а вижу лишь посмертную маску Куэна. Ужасный, пустой, кровавый взгляд. Застывший после того, что я с ним сотворила.

Так я и упускаю свой шанс. Посол хватает мою сестру и прячется за ней, как настоящий трус.

МЭЙ ЙИ

Посол разваливается, подобно клубку пряжи, который никто не может поймать. Идеально подобранные маски, которые он надевал передо мной и Лонгвеем, спадают, как карточный домик. Сейчас он просто стоит на холодной улице – пигментные пятна на лице окрашиваются фиолетовым, как мои синяки – и во все глаза смотрит на мальчика и его оружие.

Есть в мальчишке с пистолетом что-то такое горькое, знакомое. Он смотрит на посла так же, как Цзин Линь глядела на отца: глаза полны яда, кулаки готовы к драке.

Я вспоминаю о сестре и понимаю, что внимательней приглядываюсь к мальчику.

Не может быть… Не здесь…

Посол крепко прижимает меня к животу, закрываясь от пули моим телом. Когда это происходит, лицо мальчика меняется, смягчается, становясь таким знакомым. Это лицо я видела по ночам, освещённое лунным светом, когда мы вместе выглядывали в окно, смотря на звёзды.

Не может быть… Но это так.

Образ сестры – вот сила, которая была мне нужна. Она наполняет уверенностью, храбростью и верой в невозможное. Моя свобода, моё спасение стоит здесь, в этом переулке. И я единственная, кто может её схватить.

Посол рукой сжимает мне горло, кисть лежит на самом плече – сухожилия туго натянуты. Я глубоко-глубоко впиваюсь зубами в ребро его ладони.

Он взвывает, рот мой заполняет вкус крови, слишком солёной и горькой. Полос отдёргивает руку, и я мчусь к мальчикам и острым ножам. Они не обращают на меня внимания, зажимают в кольцо чертыхающегося посла. Я вижу выпирающие кости глазниц, крупные суставы стискивающих ножи пальцев. И вспоминаю бродячих собак в нашей старой провинции. Как голод создавал из них костлявых, свирепых, отчаянных существ. Монстров, которые не ведали страха.

Сестра хватает меня за руку и тянет. Мы бежим по улице, успевая ускользнуть в какой-то тёмный переулок, когда посол начинает кричать уже всерьёз.

И мне не жаль.

Иногда, когда ярость отца становилась совершенно неконтролируемой, а удары смертоносными, мы прятались. Цзин Линь всегда показывала путь: за дверь, мимо дерева гинкго, в огромный лабиринт рисовых полей. Мы по пояс заходили в воду, скользили, как змеи, живущие в этих длинных рядах зелени.

Сейчас у меня такое же ощущение. Только вместо рисовых полей у нас слизистые стены и груды мусора. Цзин Линь ныряет в такие проёмы, которые я даже не замечаю, пока она их не покажет. Настойчиво тянет меня за собой.

Когда мы останавливаемся, крики посла давно уже стихли. Цзин Линь тяжело дышит, гораздо тяжелее, чем должна, а с кончиков её волос, несмотря на холод, капает пот. Она не отпускает моей руки, крепко сжимая мой большой палец, – так же сестра цеплялась за меня, когда только училась ходить.

Мы замираем в далёком тёмном закутке и смотрим друг на друга. Безмолвно. Стоим, застыв в мгновении. Смотрим. Всеми силами пытаемся поверить.

– Мэй Йи, – выдыхает сестра моё имя и так крепко стискивает руку, словно никогда больше меня не отпустит. – Это я.

После всего, через что я прошла, что со мной сотворили, казалось, слёз у меня больше не осталось. Но одного вида сестры – звука её голоса, произносящего моё имя – достаточно, чтобы сломить меня. Влага наполняет глаза, стекает по щекам, солёная и свободная.

– Ты пришла за мной.

Цзин Линь не помещается в моих объятиях так идеально, как раньше. Мы теперь практически одного роста. Сестра утыкается лицом мне в плечо, как всегда делала в детстве, но для этого ей приходится сгорбиться. А ещё у неё можно пальцами пересчитать все рёбра, несмотря на большую куртку.

Когда мы, наконец, отстраняемся, я изучаю её взглядом. Веснушек стало гораздо меньше. И нос слегка вырос. А…

– Твои волосы, – выдыхаю я и смеюсь сквозь слёзы.

– Пришлось их обрезать. – Она сглатывает и улыбается, но голос дрожит. – Когда впервые пришла тебя искать.

– Впервые?

– Я погналась за машиной Жнецов, когда тебя забрали, – поясняет Цзин Линь. – Волосы обрезала, чтобы сойти за мальчишку, и с тех пор ищу тебя.

У меня нет слов. Смотрю на неё – мою отчаянную маленькую сестрёнку – и заправляю прядь криво обрезанных волос за ухо. Сама мысль о том, что она обстригла их и примчалась сюда за мной, кажется невероятной. Невозможной. Хотя вот она, здесь, сама рассказывает обо всём.

Но я вспоминаю, как Цзин Линь загадывала желания. Как она говорила «хочу, чтобы мы с тобой всегда были вместе». С яростью тигрицы. На пути к исполнению желания для неё нет ничего невозможного. Даже сам Город-крепость.

– Как ты нашла меня? – спрашиваю я и тут же замолкаю. Понимаю. Вижу ответ на лице сестры, ощущаю его в своей груди, где сердце разлетается на кусочки.

Свобода стоит гораздо дороже пары умерших звёзд.

– Мэй Йи… – Цзин опять смотрит на меня. – Тот парень, что приходил к твоему окну…

Я зажмуриваюсь. На улице очень, очень холодно, я даже не могу дрожать. Дрожь приходит лишь тогда, когда тело помнит, что такое тепло.

– Дэй, – произношу его имя, но какой смысл? Имя не вернёт мне его самого.

– Да, – соглашается сестра. – Что с ним случилось?

– Дэй… – повторяю вновь, но пустота никуда не девается.

Она здесь, острая и зияющая, впускающая в душу зимнюю стужу, как дыра в моём окне. Я не хочу продолжать, потому что, если произнесу эти слова вслух, они будут уже реальностью. Но даже невысказанные слова не вернут назад две пули, выпущенные из пистолета Лонгвея.

– Дэй мёртв.

ЦЗИН ЛИНЬ

Слова сестры ножом врезаются под рёбра. Обжигающий и быстрый удар. Сплошная боль. Мне требуется минута, чтобы осознать сказанное. Чтобы разгорелся огонь.

– Приехал посол и во всём обвинил его, – говорит Мэй Йи. Глаза её закрыты. Бледные, как крылья моли, веки трепещут. – Лонгвей застрелил его.

Мёртв. Дэй.

Два простых слова, но я не могу поверить, что они стоят вместе. Они не сочетаются. Мы же только что виделись. Я стояла рядом с ним, там, в переулке. И Дэй был таким сильным, таким уверенным. Таким живым и горячим в алом свете окна.

Но он предчувствовал, что грядёт. Хватай сестру и беги. Убирайтесь как можно дальше от города. Не оглядывайтесь. Дэй знал, что мне придётся справляться с этим без него.

Мэй Йи тяжело вздыхает. Её дыхание напоминает шелест опавших листьев, шорох сминаемой бумаги. Я слышу его и вспоминаю, что на сестре нет ничего тёплого, а её шёлковые тапочки превратились в кровавые лохмотья. Дэй, может, и мёртв, но моя сестра жива. И так и останется.

– Держи. – Я скидываю с плеч куртку. Протягиваю ей. Она пропиталась моими потом и кровью, но ткань ещё приятно пахнет лимоном и зелёным чаем. Как родной дом Дэя. – Нам нужно идти.

– Куда? – шёпотом спрашивает Мэй Йи.

Мне не хочется возвращаться в комнату Дэя. Встречаться с отравленной пустотой плиток. Видеть две чёрных линии, которые теперь навсегда останутся там. Но оранжевый конверт там, а Мэй Йи нужны хорошие туфли. Добротная одежда. И почему-то мне кажется, что Чма будет ждать нас там. Я не могу потерять ещё и его.

Но что потом?

Думаю о родном доме. О садике мамы, замусоренном крышками и бутылками из-под водки. О провалах окон и дверей. Представляю, как отец стоит, прислонившись к косяку. Ждёт. Щёки его ярче заходящего солнца. Кулаки сжаты. А мама рядом с ним. Всегда рядом.

К этой битве я не готова. Не сейчас, когда бок горит огнём, а в руках моих пистолет.

Не знаю, куда мы направимся. Наверное, далеко-далеко, подальше отсюда. Туда, где нам никогда-никогда не придётся оглядываться.

– Это мы ещё решим, – говорю я сестре.

МЭЙ ЙИ

Цзин Линь снова впереди, а я следую за ней. В голове туман. Стараюсь не думать, не думать о Дэе и о тех последних, ужасных мгновениях. О том, что он пожертвовал собой, чтобы я могла сбежать и петлять сейчас по этим улочкам следом за сестрой.

Я с головой поглощена попытками не думать, когда Цзин Линь останавливается, жестом показывая не шуметь. Мы в узкой щёлочке между домами. Такой тесной, что её едва ли можно назвать настоящим проулком. Шлакоблочные стены царапают мне спину, касаются груди. И если слишком глубоко вздохнуть, они сдавят тебя.

Стены душат меня, хочется выбраться отсюда, но Цзин Линь не двигается. Она стоит, как вкопанная, у края дома и выглядывает наружу. Выход на улицу внезапно закрывает тень, и я вижу лицо мужчины. Татуировку дракона, сдлеланную хищными алыми чернилами.

Фанг.

Сердце моё замирает. В отличие от головореза Лонгвея. Он проходит мимо нашего закутка, волоча что-то в руках. Раздаётся ужасный шорох, звук царапающего о землю пластика, обнимающего мёртвое тело. К горлу подступает тошнота, но я встаю на носочки, успевая заметить мешок для трупов, когда он проезжает мимо нашего укрытия.

Я пытаюсь сглотнуть рвотные позывы, дышать глубже, но стены не позволяют и этого. Цзин Линь ловит мою ладонь, стискивает изо всех сил. Словно понимает, что только она помогает мне сейчас держаться.

Звук волочащегося по земле мешка замолкает слишком быстро. Ворчание Фанга проникает в щель между домами, когда он бросает мешок и отряхивает руки.

– Вот что бывает, если злишь дракона, – рычит он на тело, прежде чем, шоркая по земле ботинками, побрести в обратном направлении. – Удачи в следующей жизни.

Мы с Цзин Линь выжидаем в укрытии стен, прислушиваясь и приглядываясь. Наконец, сестра высовывает нос на улицу, как мышка, вылезающая из норки. Меня она тянет следом за собой, только когда убеждается, что всё безопасно.

Мешок всего в паре шагов от нас, унылая куча чёрного пластика. Я не хочу смотреть на него, на то, как Фанг затолкал его в угол, где крыльцо встречается со стеной. Словно это действительно всего лишь пакет с мусором, а не парень, пробудивший меня к жизни. Подаривший свободу.

Сестра подкрадывается к мешку и опускается рядом с ним на колени. Пальцы её ощупывают содержимое.

– Цзин Линь… – Не знаю, что сказать, кроме: «не могу здесь больше оставаться». Я лучше запомню Дэя живым парнем за моим окном, а не трупом в мешке, вышвырнутым на помойку. – Пожалуйста.

Цзин Линь хмурится, пальцы её сильнее впиваются в мятый пластик. Сестра принимается тянуть, рвать его. Чёрное полотно с лёгкостью расходится под её ногтями. Словно зловещий кокон: никаких крыльев, только смерть.

Я замечаю в дыре кусочек кожи – белой и окоченевшей, как фарфоровая тарелка – и отвожу взгляд.

Цзин Линь продолжает тянуть, и мешок расходится сильнее. А я смотрю на свои окровавленные тапочки, стараясь не обращать внимания на тошнотворную пустоту в желудке.

– Мэй Йи… – Раздаётся шелест, и сестра перестаёт рвать мешок. – Глянь сюда.

Продолжаю рассматривать рваный шёлк и окоченевшие пальцы. Не могу поднять глаз. Не заставляй меня. Эту боль – окровавленную кожу и порезы от стекла – пережить гораздо легче.

– Я не могу… не могу видеть Дэя таким, – шепчу в ответ.

Сестра сглатывает:

– А это не он.

ЦЗИН ЛИНЬ

Не Дэй. Я смотрю на тело в мешке. Том самом, который бандит только что волочил по улице. Мёртвая девушка больше напоминает обтянутый кожей скелет. Сальные волосы. Истощённое лицо. Одинокая красная точка между глаз.

– Синь, – ахает Мэй Йи у меня за спиной. – Второй выстрел. Должно быть, он попал в Синь…

Вновь прикрываю пластиком лицо трупа. Поднимаю взгляд на сестру.

– Что произошло, когда ты в последний раз видела Дэя? Где он был?

– Мы… мы были в комнате Синь. Посол обвинил Дэя, а Лонгвей выстрелил в него. Дэй завалился на пол, кровь была повсюду. Лонгвей переступил через него и направил пистолет в голову. Посол утащил меня оттуда, но я услышала второй выстрел и подумала… – Мэй Йи прижимает ладонь ко рту. Пялится на мешок для трупов.

– Первый выстрел. Куда ранили Дэя?

– Я… я не знаю, – выдавливает она. – Где-то у груди. Всё было так быстро…

Я тоже смотрю на мятый чёрный пакет. Но думаю не о том, что внутри, а о том, каким будет наш следующий шаг. Ещё несколько недель назад я бы сбежала: увела бы сестру из Города-крепости и ни разу бы не оглянулась. Часть меня – дикарка, которая все эти дни помогала выживать – по-прежнему жаждет поступить так. Последовать первому правилу. Бежать, бежать, бежать. Я так отчаянно боролась, стольким расковала, чтобы найти Мэй Йи. И вот она здесь. Моя миссия выполнена, причина, по которой я пришла сюда, найдена.

Но я помню обещание, данное Дэю, пусть он и не просил об этом. Я обещала, что помогу ему достать книгу. Вырваться на свободу. И пока он жив, обещание в силе.

Дэй спас не жизнь. Спас жизнь моей сестре. Теперь наша очередь спасать его.

– Скорей всего, Дэй ещё жив. Должен быть, иначе бы бандиты вышвырнули два мешка. – Я смотрю на Мэй Йи. Спина её прямая, куртка Хиро полностью поглощает тонкую фигурку. Щёки влажные от слёз. – А значит, мы должны вытащить его оттуда.

Я ожидаю возражений, но она переводит взгляд с мешка на меня. Голос такой сильный, такой уверенный. В словах её – в ней – огонь, которого никогда не было раньше.

– Знаю. Как?

Как? Да, вопрос. Мозг мой лихорадочно соображает. Несётся быстрее ткацкого станка. Подхватывает отдельные нити и соединяет их вместе. Сплетает в ужасающий, тончайший гобелен.

Гроссбух.

День до нового года.

Алое платье Мэй Йи.

Полночь.

Восемь мальчишек с ножами.

Револьвер Дэя.

Столько кусочков. Нитей, которые могут случайно зацепиться. Запутаться. Всё полотно может распасться в любой момент.

Стараюсь не думать об этом. Вместо этого смотрю на Мэй Йи и говорю:

– У меня есть план.

Назад: 6 дней

Дальше: 1 день