8 дней

Я жду посла. Крики Синь звучат в голове, а «да» крутится на языке, наполняя тело искрами и вспышками, подобно фейерверку, который как-то раз наши соседи купили на новый год. Я никогда раньше не видела такого огня: вишнёво-красного, яркого-яркого, просто ослепляющего. Он был так прекрасен, словно не из нашего мира, и мне казалось, что даже это – слишком. Но тут фитиль кончился, и в ясное зимнее небо взметнулся белый хвост дыма. Ночную черноту заполнило множество цветов, я даже не могла назвать их все: следы сапфирового, алого, зелёного.

Зрелище было столь прекрасно, что я расплакалась.

И сейчас, когда дверь открывается, у меня к горлу тоже подступают слёзы. Внутри скопилось столько всего: страхи, потери, приобретения, невысказанные желания и моё «да», – они кружатся, вспыхивают и сверкают, как тот фейерверк. Невозможно держать всё в себе.

Но что-то странное есть в том, как посол входит в комнату, требующее тишины. Сегодня он выглядит ещё крупнее, неуклюжий в своём объёмном пальто. Ткань чёрная-чёрная, как медвежий мех. Я не вижу, что у него в руках. Но точно не цветы.

Нет ни слов приветствия, ни обычного кивка. Он подходит к столу и хватает вазу за край.

– Подходящих букетов не было, – кидает он мне через плечо. – А я хотел принести тебе что-нибудь особенное. Чтобы показать, как сожалею о случившемся…

О случившемся. Лучше бы он сказал это вслух, сказал, что сожалеет о моих синяках, а не приносил очередной дорогой подарок. Лучше бы придерживался привычного ритуала и пришёл с цветами.

Посол отступает от стола, и я понимаю, что он заменил пожухлые гвоздики неглубоким горшком. Над его песчаной почвой высится дерево. Не побег, а полноценное растение с ветвями, корой, листьями и корнями. Дерево, которое должно быть выше человеческого роста, сейчас не больше моей руки.

– Ч-что это? – Я мгновенно забываю о вертящемся на языке «да» и во все глаза смотрю на растение, пытаясь представить, как дерево удалось так уменьшить и заточить в горшке. Это магия, нечто невероятное.

– Кипарис. – Посол наклоняется, чтобы проверить листья, протирает их слишком осторожными ухоженными пальцами.

– Как… почему он такой маленький? – ощущаю себя глупо, задавая этот вопрос. Я никогда не видела кипарис. Большинство деревьев в нашей провинции исчезли задолго до моего рождения, были срублены и выкорчеваны, чтобы освободить место для рисовых полей. Может быть, все кипарисы такие крошечные, а я этого просто не знаю.

– Эта техника называется бонсай. Садоводы используют её, чтобы дерево не вырастало слишком большим и непослушным. Так их можно держать дома. Чтобы наслаждаться видом.

Я продолжаю смотреть на крошечное дерево. Пытаюсь представить, каким бы оно стало, если бы не было ограничено своим маленьким горшком. Если бы человеческие руки и секаторы не сдерживали его, постоянно подрезая.

– Цветов больше не будет? – спрашиваю я.

– Они же вянут, – говорит посол так, будто я сама не знаю. Будто это не моя комната наполняется сладким гниющим ароматом каждый раз, когда лепестки начинают увядать. – Я думал, ты оценишь более постоянный подарок.

Теперь мне нечего ставить на окно. Нечем предупреждать парня.

Мысль настигает меня – острая и твёрдая, – как камень, вылетевший из пращи. Это неважно. Не должно быть. Вскоре не будет этого окна. Не будет стен. И цветов пластиковой орхидеи, и кривобоких звёзд.

Стоит мне только сказать «да».

Посол прекращает поправлять дерево. Снимает пальто, пиджак. Он подходит к моей кровати. Толчок, сопровождающий соприкосновение его тела с матрасом, болью отзывается в синяке.

– Ты думала о моём предложении?

Да. Просто скажи это. Скажи и всё закончится.

Мой клиент сидит рядом, но я не могу оторвать взгляда от дерева. Крошечный горшок керамический, покрытый голубой глазурью. С тем же мягким отблеском, какой уличные фонари оставляют на лице парня за окном. Я ловлю себя на мысли: а волны такого же цвета?

Губы мои размыкаются, но вместо ответа с них срывается вопрос. Тот же, что и прежде:

– Вы возьмёте меня с собой к морю?

Посол хмурился. В такие моменты он не кажется красивым, как парень за окном. Морщины его становятся глубокими, предательскими.

– Лучше будет, если нас не будут видеть вместе на людях. Но не переживай. Ты даже не будешь никогда выходить из здания. Если так желаешь увидеть океан, ты сможешь любоваться на его кусочки с крыши, когда будешь выходить в сад.

– Его… его видно с крыш? – Эта мысль выбивает у меня из лёгких весь воздух. Мысль, что море всегда было так близко, всё это время, а я об этом даже не знала.

– Да. Сенг Нгои портовый город. Мы живём у самой воды. – Слова его вылетают быстро, щелчками. Как удары того давнего фейерверка. – Всё, достаточно чепухи. Какой твой ответ?

Волоски на коже встают дыбом от резкости в его голосе. Я ищу короткое да – то самое, что крутилось на самом кончике языка, жаждало освобождения, – но оно спряталось глубже. Неуверенное. Даже воспоминания о криках Синь не могут его выманить. Я не могу думать ни о бассейне, ни о саде на крыше, ни об изысканной еде, только об охранниках, которые будут стоять у дверей в квартиру. О том, что я никогда не буду выходить из здания. Возмжно, там не будет решёток, но с ними не будет и парня. Никого, кто пообещал бы свободы.

Стоит ли менять одну клетку на другую?

Будет ли мне достаточно «кусочков моря»?

– Мэй Йи! Ответь мне. – Голос у него недовольный, слишком громкий.

Есть лишь один путь домой. Для парня. Для меня.

Если скажу «да», я подведу его, разрушу мечты о доме. Я подведу себя, разрушу сотни всевозможных желаний.

Путь только один. Не тот, что предлагает посол.

– Нет. – Я ожидала, что голос будет подобен ветке ивы: тонкий, гибкий и мягкий. Такой мне казалась собственная храбрость. Вместо этого он как бамбук: хлёсткий и резкий.

Посол ощущает это. На краткий миг он становится похож на человека, которого ударили ножом. Челюсть отвисает, глаза стекленеют.

– Я хочу остаться здесь, с подругами… – Сила в моём голосе испаряется, увядает от эмоций, которые появляются на лице клиента. Штормовое облако, демон.

– Вы обманываете меня, да? У тебя есть кто-то ещё! Есть, я уверен! – Его крик пламенный, громоподобный. Он разносится по комнате, выплёскивается мне на лицо с жаром чужой слюны.

– Нет! – пытаюсь отрицать я, но послу всё равно.

Эти руки, эти пальцы уничтожают привычное и пришпиливают меня к кровати, сжимают с невероятной силой. Шпильки впиваются в голову, когда меня вжимают в подушку.

Только пот и кожа. Повсюду. Они туже и туже оборачиваются вокруг. А ещё боль. Меня ломают, терзают, разрывают на кусочки. Открывают и закрывают. Выставляют напоказ и прячут.

Нет, нет, нет. Возможно, я кричу это вслух. Возможно, нет. Я больше ничего не слышу. Ничего не вижу. Перед глазами стоят пятна, похожие на ядовито-голубой лишайник, – так же бывает, когда я сижу у окна и смотрю в темноту в ожидании парня.

Только когда посол заканчивает и перекатывается на спину, я понимаю, что всё это время горло моё сжимала рука. Густой от дыма воздух заполняет лёгкие. Вздох за вздохом я снова начинаю ощущать мир. Покрытый пылью пластик лепестков орхидеи. Десятки невидимых синяков на руках и шее. Горячая алая струйка, стекающая по ногам, пачкающая простыни.

Посол поднимается с кровати, приводит себя в порядок, застёгивая молнии и пуговицы. Не смотрит на меня или на бонсай. Дверь открывается, и уже на выходе посол оглядывается.

Я не могу ничего прочитать на его лице. С тем же успехом эмоции могли быть иероглифами – палочками и точками. Но какое бы чувство ни было в его груди, оно сильно. Как страх, злость и любовь, смешанные воедино. Как цвета соседского фейерверка.

– Неважно здесь или там. Ты моя. Запомни это.

Посол захлопывает дверь. Вместе с ним из комнаты исчезает и ваза с мёртвыми цветами.

Посол хотел меня сломить. Так я решаю, когда, доковыляв до зеркала, вижу отпечатки пальцев, чернильными пятнами расцветающие у основания шеи. Я несколько минут провожу с кисточкой для макияжа, слой за слоем накладывая пудру на ключицы. Но сколько я ни стараюсь, отметины всё равно видны. Словно неправильные тени.

Он хотел сломить меня. Но я сильнее, чем ему кажется. Сильнее, чем думала сама. Единственное, что удалось сломать послу, это он сам – образ, который я создавала месяцами, мысль, что он сможет спасти меня из этого места.

Есть только один выход. И он никогда не был связан с послом.

Девочки замечают синяки, но не задают вопросов. Слава богам, потому что я не смогу на них ответить. Я ни за что не сумею рассказать им о предложении посла, о том, как я отказалась от рая в его ладонях и была за это наказана.

Вместо этого девочки собираются у меня в комнате и разговаривают о той, чья судьба сложилась гораздо хуже нашей.

– Синь до сих пор заставляют принимать клиентов, – рассказывает нам Нуо, вставляя нить в иголку. Вышивка, наконец, приобретает очертания – полосатый карп с огненными и белыми чешуйками, плывущий в сапфировом потоке.

– Хозяин не будет держать её здесь, если Синь перестанет приносить деньги, – говорит Инь Ю, не убирая высунутого кончика языка. Она держит в руках мою ладонь, орудуя кисточкой с алым лаком. Докрашивает все ногти, ни разу не выйдя за границу.

Нуо хмурится. Игла с нитью мандаринового цвета жестоко впивается в ткань.

– Я думаю… – продолжает Инь Ю. Кисть размазывает прохладный лак по ногтю мизинца. Соскальзывает. – Лучше так, чем то, что могло случиться. Она бы на выжила на улицах. Никто из нас не выжил бы.

Она заканчивает – и ногти, и свою речь – и крепко закручивает лак.

– Мне пора, – внезапно говорит Инь Ю. Только когда подруга встаёт, я понимаю, как сильно она исхудала. – Нужно вымыть комнаты в западном коридоре. Мама-сан разозлится, если я буду копаться.

Я тоже поднимаюсь, стараясь не обращать внимания на боль в бёдрах.

– Ты слишком много занимаешься уборкой. Позволь мне заняться частью комнат.

– Ты уже мне достаточно помогла. Кроме того, тебе нельзя портить ногти. – Инь Ю машет мне рукой, призывая сесть на место, и исчезает в темноте коридора.

В тишине комнаты нас остаётся лишь трое. Вэнь Кей смотрит на дверь так, словно это пасть ужасного морского чудовища, грозящего проглотить её хрупкое тельце. Нуо втыкает иглу в вышивку, но она соскальзывает и глубоко вонзается ей под кожу. Тихонько выругавшись, Нуо обхватывает палец губами.

– Инь Ю цветёт, когда есть работа, – говорит она, вытаскивая палец изо рта и зажимая его тканью платья. – Это помогает ей держаться.

– Я знаю.

Девочки смотрят на меня. Две пары тёмных глаз, полных вопросов, бездонные колодцы. Я не могу долго терпеть эти взгляды, а потому отворачиваюсь к красной занавеске. Она такого же цвета, как новый блестящий лак на моих ногтях.

Но я по-прежнему ощущаю пристальный взгляд Нуо.

– Почему тогда ты отнимаешь её обязанности? Хочешь стать Мамой-сан?

– Так Инь Ю сказала, – влезает Вэнь Кей.

Нет времени лучше, чтобы рассказать обо всём девочкам, чем сейчас. Воспоминания – призраки парня и его обещаний – проносятся у меня в голове, как череда монахов в оранжевых одеждах. В сердце полыхает пламя, пляшет, жаждет вырваться наружу и показать им свет. Алая занавеска кажется ярче и сейчас больше похожа на кровь, чем на огонь.

Я хочу отдёрнуть её, показать раковину. Но всякий раз, задумываясь об этом, я слышу отчаянные мольбы Синь, они скребутся и мечутся в моей голове. Я знаю, что остальные девочки не поймут. Так же, как когда-то не понимала и я.

Они лишь попытаются остановить, как я пыталась удержать Синь.

– Скоро собрание, – пытаюсь сменить тему. – Нужно подготовиться.

Нуо поднимает палец к лицу. Кровь ещё здесь, покрывает его тонким слоем, как вторая кожа. Должно быть, иголка вошла очень глубоко. Я вспоминаю множество струн её цитры, туго натянутых, сделанных из безжалостного металла, и спрашиваю:

– Сможешь играть?

– У меня есть выбор? – Нуо хмурится и засовывает вышивку подмышку.

Мы все молчим, потому что прекрасно знаем ответ.

На этот раз руки у меня не дрожат. Я крепко держу чёрный лакированный поднос, пока хожу по комнате, разливая вино и поднося огонь. От трубок и сигар членов Братства комнату заполняет такой плотный дым, что вскоре сквозь него становится не видно даже Нуо. Только музыка доказывает, что она ещё здесь. Несмотря на перевязанный палец, мелодия заполняет воздух, сильная и ровная.

И несмотря на боль в ногах, я иду прямо, удерживая на лице улыбку.

Мы сильнее, чем им кажется.

Лонгвей всегда держит гроссбух при себе. Книга маленькая, как блокнот Синь, в котором она делала наброски портретов. Длинная, как кирпич, и толщиной с большой палец. Обложка красная и яркая, как окровавленный палец Нуо, украшена изображением блестящего золотого дракона. Раз в несколько минут он пролистывает страницы, рассматривая таинственные иероглифы, нацарапанные многие недели и даже месяцы назад. Всё собрание он добавляет в него заметки; несколько чисел мне удаётся распознать – эти иероглифы я запомнила, когда Синь пыталась научить нас читать. Временами хозяин так увлекается, выводя на бумаге чернильные линии, что мужчинам приходится повторять дважды.

Когда собрание подходит к концу, я быстро собираю пустые бокалы, мечтая, чтобы Лонгвей с книгой немного задержались, чтобы удалось успеть проскользнуть следом. Стаканы звякают друг о друга, сталкиваются пурпурно-красными ободками, сражаясь за свободное место. Стараюсь двигаться медленно, не торопясь, но в стекле сервировочного шкафа вижу отражение Лонгвея, как он поднимается с кресла, крепко сжимая гроссбух обеими руками. Он направляется в дальний коридор, в сторону лестницы. Я спихиваю грязные, ещё покрытые разводами сливового вина бокалы на нижнюю полку и иду за ним.

Никогда прежде я не была наверху. Даже лестницу видела всего дважды. Она находится на первом этаже у двери в комнату Мамы-сан и спиралью поднимается наверх, всё выше и выше в темноту, сворачиваясь, как раковина наутилуса.

Я неуверенно останавливаюсь у двери в коридор, не делаю следующего шага, выжидая, пока хозяин исчезнет на втором этаже. Каждая клеточка тела дрожит от волнения, когда я ныряю в темноту длинного коридора.

Не знаю, справлюсь ли я.

Глубоко внутри сидит трусость, она тянет, тянет, умоляя сдаться и вернуться в комнату. Сидеть на кровати и ждать. Извиниться перед послом и принять его предложение. Попросить прощения у Инь Ю. Сказать парню, что я не смогу выполнить его просьбу. Стать истинной дочерью своей матери и продолжать терпеть.

Но я вспоминаю демонический огонь в глазах посла и понимаю, что нашим отношениям не быть прежними. Даже если Осаму не оставит ни единого синяка на моём теле, каждое прикосновение всё равно будет напоминать о той ночи, когда после встречи с ним у меня шла кровь.

Я заставляю страхи замолчать и иду дальше, в самый конец окутанного тенями коридора, вверх по лестнице. Дверь на втором этаже приоткрыта, и из щели на лестничную площадку выбивается полоса золотистого света. Здесь пахнет иначе, воздух тяжёл от ароматов плесени, кожи и чернил. Запахов насыщенных и отвратительных, которые застревают в горле, когда я стучу костяшками пальцев по косяку.

Дверь распахивается. На пороге стоит Лонгвей, его тучная фигура занимает почти весь проход. Капельки пота испещряют лоб, а грудная клетка вздымается от тяжёлого дыхания. При виде меня он мрачнеет и хмурится. Девочки никогда не поднимаются наверх.

– Что ты здесь делаешь? – Слова звучат жестко и пронзительно, словно их вырезают ножом.

– Я-я хотела поговорить с вами, господин. – Легонько кланяюсь, говоря это, и кидаю взгляд на комнату у него из-под руки. Обшариваю её глазами. Книги нигде нет.

Поклон длится дольше, чем положено. И я прекрасно понимаю это, когда выпрямляюсь и чувствую на себе изучающий взгляд Лонгвея.

– Я занят. Со всеми проблемами обращайтесь только к Маме-сан. – Он взмахом руки указывает на лестницу. Движение это позволяет вновь ненадолго увидеть комнату. Замечаю кровать и большой экран с яркими двигающимися картинками. Телевизор. По-прежнему никакой книги.

– Я… – Мысли мечутся в поисках слов, оправданий, которые помогут задержаться здесь ещё ненадолго. Выиграть достаточно времени, чтобы найти этот неуловимый гроссбух. – Я не могу обратиться к Маме-сан. Не могу доверять ей в этом вопросе.

Лонгвей хмурится:

– Неужели?

Сердце с каждым стуком выплёвывает ругательства. Я не шпионка и никогда ей не была. Ложь, которую я должна скормить дракону, ложь, которую я обдумывала часами, сейчас кажется липкой и гнилой. Блюдом, которое он сразу же выплюнет.

Но я не отступаю.

– Она всегда выбирает любимчиков.

Я едва заметно привстаю на носочках, пытаясь ещё раз заглянуть в комнату. В спальне хозяина мало ярких цветов, почти всё здесь чёрное или тускло-коричневое. Два одиноких ярких пятна это экран телевизора и большой аквариум. Они отбрасывают на комнату мягкий призрачный свет.

Наконец, я вижу его. Слабый отблеск красного, крошечный уголок, выглядывающий из ящика стола. Должно быть, это книга.

– Как и все. – Громоподобный голос хозяина заставляет меня вновь упереться взглядом в пол.

– Это… это Инь Ю. – Я сама запинаюсь об эти ужасные слова. Вены забивает чувство вины, словно кровь в них остановилась. – Она… завидует, что мне отдали её обязанности. Я боюсь, она распространяет слухи, жалуется Маме-сан. Вдруг они дойдут до вас или посла? Вдруг вы услышите про меня что-то плохое?

– Думаешь, Осаму платит за твою порядочность? – губы его изгибаются в презрительной усмешке. – У меня здесь что, школа этикета?

Качаю головой и выдавливаю новые слова:

– Я не хочу повторить судьбу Синь.

– Так не повторяй, – выплёвывает Лонгвей. – Это всё?

– Д-да.

Я отступаю на шаг, мгновенно вспоминая, что лестница совсем близко. Пятки повисают над краем. Но сейчас падение кажется почти благословением. Пара ссадин и ушибов лучше, чем то, как Лонгвей смотрит на меня. Как на кусок мяса.

– И больше не беспокой меня, – рычит он.

– Спасибо, господин – Я снова кланяюсь, кидая очередной взгляд на книгу. Она всё там, лежит в ящике стола.

Лонгвей ворчит и закрывает дверь, а я на подгибающихся ногах спускаюсь по лестнице. Колени дрожат при каждом шаге. На полпути сталкиваюсь с Фангом, который смотрит на меня своими тёмными-тёмными глазами. Лестница такая узкая, что мы соприкасаемся плечами. Мне приходится прижаться к стене, чтобы пропустить его. Мы так близко, что Фанг просто не может не заметить, как сильно я дрожу.

Но бандит молчит. Лишь награждает меня рычащим «осторожно», прежде чем, не оглядываясь, продолжить подниматься.

Я справилась! Нашла, где Лонгвей хранит гроссбух. Рискнула.

Цзин Линь гордилась бы мной.

Сердце моё так переполнено мыслями о сестре, о парне за окном, о море, что я даже забываю вымыть грязные бокалы. Я направляюсь прямиком в северный коридор. Мимо могильной тишины комнаты Синь. Мимо закрытых дверей Нуо, Вэнь Кей и Инь Ю. Прямо до самого конца.