Глава 8
Альва присоединилась к скромной компании, собравшейся в этот мартовский день у нее в гостиной, где повсюду стояли вазы с розами – все утро приходили цветы от друзей Консуэло в честь ее восемнадцатилетия. Этот способ высказывать теплые чувства вошел в моду совсем недавно, но уже неплохо отразился на благосостоянии цветочников. Альва радовалась тому, что дети тех, кто отвернулся от нее, не отвернулись от ее дочери.
Светская жизнь сыновей была не менее бурной. Если не считать официального слушания о разводе, их жизнь прочно встала на новые рельсы, и они все прекрасно к этому приспособились.
Гарольд, который вместе с Консуэло и Армидой ждал ее, чтобы покататься на велосипедах, спросил:
– Почему так долго?
– Я переодевалась. – Альва продемонстрировала им свои новые шаровары – замечательное изобретение, которое она впервые увидела на прошлой неделе во время выставки цветов в Медисон-сквер-гарден, где две женщины с велосипедом демонстрировали у своей палатки, как удобен этот забавный наряд.
– Первый раз вижу женщину в брюках.
– Будь уверен, не последний, – улыбнулась Армида. – Я тоже собираюсь себе такие купить. Оглянуться не успеешь, как все дамы начнут подходить к выбору одежды так же разумно, как твоя мама.
– Я никогда такое не надену. Ни за что, – заявила Консуэло.
Альва рассмеялась.
– Ты просто не видела презентации! Если они окажутся настолько идеальными, как расписывали те дамы, я сожгу все наши юбки.
Они спускались по лестнице в холл, когда в дверь позвонили. Альва предвкушала доставку очередного букета, но нет – лакей распахнул дверь, и на пороге возник Уинтроп Резерфорд, которого Альва давненько не видела, с охапкой алых роз.
– Доброго всем дня! Я пришел, чтобы поздравить мисс Вандербильт, – возвестил он. И, взглянув на Консуэло, добавил: – С днем рождения!
Все прочие друзья и воздыхатели ограничились цветами – они знали, что на следующий день семья отправляется во Францию и на празднование дня рождения времени не будет. Интересно, по какой причине Резерфорд решил, что ему позволено большее.
Счастливая Консуэло подошла к двери и приняла розы.
– Спасибо! А мы как раз собирались покататься. – Она махнула рукой в сторону тротуара, где стояли их велосипеды.
– Неужели? Как здорово, что я тоже сегодня на колесах.
Действительно, когда Консуэло передала цветы служанке и все наконец вышли на улицу, Альва увидела слева от двери еще один велосипед. Какое поразительное совпадение!
– Покатаетесь с нами? – спросила Консуэло.
– Это будет для меня огромной честью.
– Мама, вы не против?
Если верить газетам, этой зимой Резерфорд постоянно посещал те же самые вечера, на которых присутствовала Консуэло. Альва не придавала этому особого значения – Консуэло никак не показывала, что все еще находится под влиянием этого человека. Теперь же стало совершенно ясно, что тайный роман развивается полным ходом. Дочь оказалась более скрытной, чем подозревала Альва.
Чтобы собственными глазами увидеть, как далеко зашли их отношения, Альва сказала своему скрытному ребенку:
– Разумеется, не против.
Они покатили через Центральный парк к Риверсайд-драйв. Хотя природа еще не проснулась после зимы, день выдался мягкий и безветренный, в воздухе пахло влажной землей. Альва болтала с Армидой и Гарольдом и наблюдала за парочкой влюбленных, – те понемногу увеличивали расстояние между ними, пока не отъехали достаточно далеко, чтобы их не было слышно. Альва с интересом проследила, как они остановились. Резерфорд, по всей вероятности, просил о чем-то. Консуэло оглянулась на Альву и что-то ему ответила. Она вся светилась от радости.
– Ты же понимаешь, что там сейчас происходит? – спросила Армида.
– Уильям уже разъяснил ему, что Консуэло – не для него.
– Кажется, он плохо слушал.
– Да. И я очень сомневаюсь, что его появление здесь на ее день рождения – чистая случайность.
– Думаешь, он сделал ей предложение?
– А ты взгляни на нее.
– Что ты предпримешь?
– Сейчас? Увезу ее в Европу. И буду следить за почтой.
Консуэло совершенно не умела врать. Хотя Альва ничего у нее не спрашивала о Резерфорде, дочь принялась объяснять, что он всего лишь хотел поговорить с ней об отце («он не хотел делать это при вас, чтобы не расстраивать») и об их общей подруге («она очень страдает – джентльмен, в которого она влюблена, ей отказал»), и о кузене Нейли («он встречается с девушкой, которая не нравится тетушке Элис и дядюшке Корнелю»). Последнее было правдой – все говорили о его увлечении мисс Грэйс Уилсон, девушкой, которая когда-то была влюблена в его брата Билла. По словам Мэйми Фиш, отец с матерью запретили Нейли видеться с Грейс и пригрозили, что перестанут его содержать и лишат наследства. «Это лишь разозлит его, – говорила Мэйми. – Детям нельзя ничего запрещать – они только возненавидят тебя и будут продолжать делать по-своему».
Насколько радостной была Консуэло в свой день рождения, настолько же подавленной и нервной она стала во время их путешествия через Атлантику в Париж. Альва ничего ей не говорила, чтобы их отношениям не мешали (пока что) ненужные обсуждения или запреты. Дочери всего лишь кажется, что она влюблена.
Это – беспочвенная и бессмысленная любовь, любовь, вызванная лестью и вниманием со стороны человека, который умел казаться искренним, но в итоге принес бы ей только вред. Эта любовь пройдет – и Альва об этом позаботится.
Европейским джентльменам, которые интересовались Консуэло, не было никакого дела до развода ее отца – разумеется, до той поры, пока он оставался владельцем десятков миллионов американских долларов. Поэтому нынешняя весна Консуэло, как и прошлая, была заполнена походами по магазинам, вечерами в салонах, зваными ужинами, балами и предложениями о замужестве, которые порой поступали даже от самых скучных и предвзятых мужчин. Альва объясняла дочери, в чем заинтересован каждый из них, пока однажды уже сильно разочаровавшаяся в кандидатах Консуэло не воскликнула:
– Мне кажется, я для них всего лишь чистокровная кобылица!
– Для некоторых – нет.
Консуэла не знала, почему «Уинти» до сих пор не удосужился ответить на ее письма. Не появлялся он и на тех вечерах, где она ожидала его увидеть. Дочь ничего не говорила об этом, однако с головой выдавала себя своим поведением. Резерфорд не получал письма Консуэло по одной простой причине – их перехватывали. Она не получала от него вестей по той же самой причине. А не встречались они потому, что Альва уведомила хозяек главных домов Парижа – мероприятия, на которые приглашен мистер Резерфорд, мисс Вандербильт посетить не сможет.
Альва уже забеспокоилась, станет ли герцог Мальборо исключением из череды безразличных к делу о разводе европейских кавалеров – а точнее, титулованных джентльменов, нуждающихся в материальной поддержке, когда получила от него записку:
«Весной я был в разъездах, но теперь надеюсь увидеть мисс Вандербильт в Бленхейме».
Альва передала записку Консуэло на прогулке в Люксембургском саду. Погода стояла ясная, пышная листва покрывала деревья, в их кронах гонялись друг за другом певчие пташки. Свежий ветерок рябил поверхность пруда. Считалось, что призрак Марии Медичи благоволит молодым влюбленным, которые приходят в парк. Альва надеялась, что это благоволение распространяется и на тех, кого должно соединить, а потому, даже если до парка добирается лишь один из предполагаемой пары, все просто обязано получиться.
– Но мне не очень хочется ехать, – запротестовала Консуэло. – В прошлом году он общался со мной только из уважения. Мне показалось, дальше дружбы дело не зайдет.
– Разве его приглашение не говорит об обратном?
– Не понимаю.
– Он хочет произвести на тебя впечатление. Остальные просто приходят и говорят: «Я хочу жениться на вашей дочери, прошу вашего согласия». А герцог не тешит себя мыслью, что ты в нем не заинтересована, и поэтому пытается тебя завоевать.
– Он сам говорил об этом?
– Об этом говорит логика.
– Логика также говорит, что ему нужны деньги, поскольку его мачеха перестала выдавать средства на поместье.
– Ты еще в таком нежном возрасте, а уже столько цинизма.
– Разве я не права?
– Замку действительно не помешают деньги Вандербильтов. Но почему он в таком случае не начал искать расположения Гертруды, а выбрал тебя? Ее отец богаче, и их семья не замешана в скандалах.
Консуэло задумалась.
Альва продолжила:
– Кроме того, есть множество наследниц с фамилиями менее звучными, чем твоя, отцы которых с радостью приобретут за свои миллионы титул для дочери. Будь герцог к тебе действительно безразличен, он мог бы легко найти себе такую жену.
– Наверное, вы правы.
– И даже если ему не удастся тебя завоевать, – разве ты не хочешь увидеть Бленхейм? Это же историческое место! Рядом с ним меркнет даже Оксфордшир.
– Если вам так хочется, я не против съездить.
– А что же еще нам делать летом? – произнесла Альва беззаботно. – Английские пейзажи ничуть не хуже других.
Каждого, кто видел Бленхейм впервые, потрясали его невероятные размеры и великолепие дворца. Он напоминал Версаль, но без позолоты.
Консуэло при виде замка только и смогла вымолвить:
– О боже….
Альва, которая ехала вместе с ней в повозке, спросила:
– Представляешь себя его хозяйкой? Лично я представляю.
– Я и подумать не могла…
– А он обязательно на ком-нибудь да женится.
В мощенном камнем парадном дворе их встретил герцог.
– Предпочитаете отдохнуть после дороги или сперва осмотреть дворец?
– Дворец, – сказала Консуэло.
Он предложил ей руку:
– Тогда позвольте мне быть вашим проводником.
Альва чуть замешкалась, чтобы следовать за ними на небольшом отдалении. Герцог немного уступал Консуэло в росте, но выглядел безупречно. От идеально причесанных волос до жакета, брюк без единой складочки и новых туфель, он являл собой воплощение «утонченного сквайра в домашней обстановке».
– Итак, для начала общие сведения: в тысяча семьсот четвертом году первый герцог Мальборо, Джон Черчилль, разбил французов в сражении при местечке Бленим. В награду королева Анна пожаловала ему земли, внушительную сумму денег и разрешение на постройку дворца. Как вы можете заметить, он принял ее волеизъявление слишком близко к сердцу. Не могу не добавить, что это единственный в Англии дворец, который не принадлежит короне.
– Вы имеете полное право им гордиться, – заметила Консуэло.
Герцог провел гостий внутрь.
– Также, как вы наверняка уже поняли, мой отец оказался не самым безупречным хозяином – окна необходимо застеклить, крыша течет. – Он указал на пятно на потолке в зале, где они стояли. – Мне бы хотелось вернуть дворцу прежнее величие. Я наслышан о пышности ваших домов, поэтому уверен – вы знаете, как приятно, когда за прекрасными вещами ведется должный уход.
– Это правда, – ответила ему Консуэло. – Моя мать сама почти архитектор.
– Да, – подтвердила Альва. – Мы относимся к подобным вещам довольно серьезно.
Герцог улыбнулся:
– Вот и отлично.
Они провели целый день, осматривая дворец и сады. Герцог Мальборо был обходительным гидом, Консуэло – жадным до нового туристом. И хотя Альве сложившиеся между молодыми людьми отношения показались не более чем дружескими, когда Мальборо упомянул, что летом собирается посетить Соединенные Штаты и был бы рад возможности погостить у них в Мраморном доме, Альва подумала – дружбы может быть вполне достаточно. А вот что думала об этом ее дочь – другой вопрос.
Замок Кимболтон, 18 марта 1895 года
Моя милая Альва!
Прошлым летом, узнав, что ты в Лондоне, я была ужасно расстроена тем, как сильно тебя обидела и чем все обернулось, поэтому решила не докучать тебе своим присутствием и держаться поодаль. Ты имела полное право игнорировать меня, не отвечать на мое признание и избегать встречи со мной. Но сейчас я услышала, что ты снова посетила наши края, и надеюсь, что это письмо найдет тебя скоро и в добром здравии.
В прошлом году я не говорила друзьям, что Мэй больна. Мне казалось, нет нужды кого-то беспокоить – еще меньше мне хотелось напрашиваться на жалость. Мне, женщине, что так бессовестно предала тебя и поставила под удар. Я молчала в надежде, что мои подозрения о чахотке ошибочны. Мэй и вправду стало лучше, она, конечно, была еще слаба, но, кажется, начала поправляться.
Четыре дня назад мои надежды рухнули. Во время поездки в Рим моя милая, прекрасная девочка потеряла сознание и не очнулась. Альва, ее больше нет.
Не знаю, кто переживает это тяжелее – я или ее сестра. Ведь они с Элис близнецы, и, несмотря на то, что жили в двух телах, всегда казалось, что сердце у них одно. Правда, Элис приходится переживать только утрату, я же помимо этого чувствую ужасающую вину за то, что не смогла защитить Мэй или вылечить ее. Я не смогла стать той матерью, которую она заслуживала.
Я ничего не чувствую от ужаса, не могу спать, не хочу видеть никого, кроме моей Элис, которая после возвращения домой все время лежит в кровати. И вот я читаю о том, что ты добилась развода на собственных условиях. Лондонские газеты пишут об этом во всех подробностях. Конечно, они превратили тебя в настоящего демона – ведь твой пример опасен. Если дамы смогут при разводе получать не только опеку над детьми, но и миллионы долларов, от этого общества вскоре останутся лишь руины.
А я думаю – ну и пусть. Ты восстанешь из пепла, как феникс. Надеюсь, однажды у меня это тоже получится.
Завтра здесь, в Кимболтоне, мы похороним леди Мэй. Я бодрствую, дышу и ем только ради моей оставшейся дочери. Храни ее – и тебя, и твоих детей – Господь.
Твоя
Консуэло
Альва читала письмо, зажав рот ладонью.
Как ужасно! И несправедливо.
Матери не должны переживать своих детей.
Вся в слезах, она сходила за бумагой и пером, села и написала:
Консуэло, мы были в отъезде, поэтому прости мне запоздалый ответ. Твое письмо доставили в отель, когда мы уже покинули Лондон…
Мне, наверное, никогда не было так тяжело, как сейчас. Хотя я решила вычеркнуть тебя из своей жизни и не удостаивать твое признание ответом, я не могу не ответить на это письмо. Мне ужасно, ужасно жаль тебя и Элис. Я сожалею о страданиях, которые перенесла Мэй.
Все это время я хотела, но не могла спросить – почему ты вводила меня в заблуждение и притворялась моим верным другом. И если ты до сих пор считаешь меня другом, как ты могла лгать мне и предавать снова и снова? Если ты презирала меня настолько, чтобы пользоваться мной, то притворяться в дружбе (хотя ты заявляешь, что она всегда была настоящей)…
Альва перестала писать и отложила ручку. Сейчас не время обсуждать эту проблему – тем более она и не смогла бы собраться для этого с мыслями. Она взяла новый лист и начала заново. И вновь у нее не получилось высказать соболезнования без того, чтобы затем перейти к извинениям за то, что не писала раньше и к своей обиде. Словно, открыв сердце, чтобы проявить сочувствие, она не могла обуздать другие его порывы.
Однако письмо не могло остаться без ответа. Наконец Альва взяла еще один лист и написала:
Нью-Йорк, 28 июня 1895 года
Герцогиня Консуэло Монтагю и мисс Элис Монтагю, мы с детьми выражаем свои самые искренние соболезнования в связи с уходом из жизни леди Мэй. Наши сердца с вами. Упокой Господи ее душу.
Миссис Альва Вандербильт, Консуэло Вандербильт, Вилли Вандербильт и Гарольд Вандербильт
