Лондон в августе – не самое гостеприимное место. Солнце скрылось за пеленой облаков, и все окутала дымка какого-то тусклого безразличия. Альва надеялась, что за городом, в коттедже, который она сняла под Марлоу, все будет иначе. Она сняла его импульсивно, чтобы не ожидать в Ньюпорте последствий того спектакля, который должен разыграть Уильям. В Ньюпорте ей придется повидаться с Элис и в очередной раз выслушать то, что ей уже успел сообщить Корнель относительно вечных мук. Либо же, если Элис еще не в курсе дела, придется притворяться, что ничего не произошло. Лучше провести остаток лета на берегах Темзы, где к ним присоединятся Люси Джей с дочерьми. Вилли и его гувернер тоже должны были скоро подъехать.

Но сперва они уделят время леди Паже. Одна из придворных фавориток Берти, урожденная Минни Стивенс, она дружила с Альвой в начале семидесятых, прежде чем выйти замуж за сына английского лорда. Теперь она превратилась в проницательную и бойкую на язык леди, чьи суждения высоко ценились в обществе. Она не только познакомит Альву с леди Альбертой и ее сыном, герцогом, но и проследит за тем, чтобы Консуэло была, как она написала в письме, «полностью подготовлена» для лондонского света и, независимо от намерений юного герцога, производила должное впечатление на любого джентльмена и на общество в целом.

Альва приехала с дочерью в особняк леди Паже на Белгрейв-сквер. Дальше по улице раскинулись сады Букингемского дворца.

– Она довольно хорошенькая, – вынесла свой вердикт леди Паже. – Но выглядит чересчур невинно для местной публики. К званому ужину в четверг обязательно выберите платье из сатина. Все должны полюбоваться этой молочной кожей. Перчатки выше локтя. На шею – ленту.

Она рассматривала Консуэло так, словно та была манекеном.

– Сатин? У нее нет ничего из сатина. Придется нанять портниху… прямо сегодня, – забеспокоилась Альва.

– Так и сделайте. Он не сможет устоять перед такой изысканностью.

Говоря «он», леди Паже подразумевала Чарльза Спенсера-Черчилля, герцога. На ужине будут присутствовать также мать юного герцога и его тетка Дженни со своим сыном Уинстоном, который приехал на побывку из Королевского военного училища. Дженни как-то писала, что Уинстон «решительно одержим» службой в кавалерии – в своей прежней школе он учился неважно и теперь хотел исправиться и чего-нибудь достичь. Двумя годами ранее он едва не погиб после падения с моста, поэтому Альву обрадовала весть, что он не сдается. Тем не менее она надеялась, что Дженни не прочит Уинстона или его младшего брата в мужья Консуэло – все ставки были на герцога.

Пока Альва беседовала с леди Паже, взгляд Консуэло был направлен в никуда.

– Кажется, ты устала от нашей болтовни, – заметила Альва. – Может, выпьешь с нами чаю? – Консуэло помотала головой. – Ладно, пусть тогда слуга леди Паже отправит тебя в отель. Повторите с мисс Харпер историю и географию Англии. Я знаю, что ты все выучила, но лучше освежить знания, тогда за ужином ты будешь чувствовать себя увереннее.

Когда Консуэло ушла, Альва расспросила леди Паже о герцоге. Та сообщила, что ему двадцать три года, но выглядит он моложе – светловолос и внешне еще совсем мальчик. Родился в Индии, его отец там служил. Два года назад отец умер, и титул перешел Чарльзу. Образование он получил в Тринити-колледже.

– У него нет каких-то особых интересов, – отметила леди Паже.

– Тем лучше – принц Франц Иосиф был слишком напористым.

– Но, возможно, именно ваша дочь пробудит в нем интерес, – подмигнула Альве леди Паже. – Мы должны ее к этому поощрить.

– Прошу вас. Речь идет о моей дочери.

– Но это работает. Проверено вашей покорной слугой, а также нашей герцогиней и леди Черчилль. Кстати, а почему вы не вышли замуж за аристократа?

– Не было денег.

– Ах, да – об этом легко забыть, зная о вашем теперешнем состоянии.

Леди Паже также поведала, что Бленхейм, поместье герцога, было именно таким, каким описала его леди Лансдаун.

– На деньги его мачехи в замок провели электричество и отопление – настоящее чудо, там теперь вполне можно жить. Само здание занимает около семи акров. Тонны камня. Очень впечатляет. Рядом расположен очаровательный городок Вудсток, прямо-таки кладезь истории.

– Консуэло это понравится.

– А кому бы не понравилось? Пусть Санни – мы так зовем герцога – сам ей обо всем расскажет.

– У него и вправду солнечный характер?

– От слова «Сандерленд». Он – граф Сандерленд. Что же до характера – я не могу припомнить, чтобы хоть раз видела на его лице улыбку.

В назначенный вечер Консуэло, в специально подобранных платье и украшениях, посадили между юным герцогом и его кузеном. Насколько могла судить Альва, дочери приносило удовольствие их общество во время ужина и после. Спустя несколько бокалов вина, Альва сказала леди Паже: «Посмотрите, как Санни освещает мою девочку», отчего та прыснула со смеху.

Консуэло прекрасно знала, ради чего их познакомили, но, похоже, вскоре забыла об этом и просто наслаждалась вечером.

Следующие несколько месяцев будут непростыми. Консуэло особенно расстроится из-за слухов и развода. Она боготворила отца – что вполне естественно. В ее глазах он был королем, всегда любил ее, всегда оставался «золотым мальчиком», каким прослыл в юности. Однако этим вечером она упивалась вниманием двух интересных молодых людей и наконец-то могла отведать вкус взрослой жизни. Альва не сомневалась – с возрастом ее дочь станет еще привлекательнее и увереннее в себе. И ее брак будет не просто выгодным – она выйдет за человека, которого полюбит. У Консуэло будет все, чего была лишена ее мать.

– Кажется, получилось, – поздравила Альву леди Паже. – Представляю, как вы рады. У вас впереди чудесная жизнь!

– Вы так думаете? – осведомилась Альва.

Первыми о скандале написали в «Уорлд». Уильяма К. Вандербильта неоднократно видели в Париже в компании мисс Нелли Нойстреттер, хорошенькой американки лет тридцати. Детективы со рвением, достойным лучшего применения, вынюхивали все подробности: объект неприкрытой симпатии мистера Вандербильта оказалась родом из Сан-Франциско, а в Европу приехала отдохнуть. Она жила в престижных апартаментах, и ее прислуга носила ливрею Вандербильтов.

Первый репортер настиг Альву, когда она выходила из своего дома на Пятой авеню, где пока продолжала жить – исключительно ради соблюдения приличий. Дом больше не производил на нее былого впечатления. Она бродила по нему, подобно призраку мистера Стюарта, и недоумевала, как некогда великолепная жизнь в мгновение ока может стать одним лишь воспоминанием.

– Миссис Вандербильт, – обратился к ней репортер, – что вы думаете о происходящем между мисс Нойстреттер и вашим мужем?

– Я вне себя от ярости, – сказала Альва, не кривя душой. – Ему должно быть стыдно. Вам так не кажется?

Репортер снял шляпу.

– Согласен, мэм.

– Чтобы защитить честь своих детей и свою собственную, я не стану терпеть это оскорбление. Разрешаю вам это процитировать.

Теперь можно было двигаться дальше.

Она встретилась со своим юристом, мистером Джозефом Чоутом, и продемонстрировала ему все доказательства измены – «Уорлд» и еще три газеты с подобными репортажами, а также телеграмму от Уильяма: «Сожалею, но вынужден подтвердить слухи». Кроме того, она подготовила документ, в котором перечислила условия развода, на которые Уильям ранее дал согласие: она получит два миллиона долларов, права на всех троих детей, а также по сто тысяч долларов на содержание каждого ребенка ежегодно – по достижении совершеннолетия они продолжат получать эти деньги самостоятельно. Из дома на Пятой авеню она переедет в новую, более подходящую для новой жизни городскую резиденцию на Восточной Семьдесят второй улице.

Альва передала все документы мистеру Чоуту, высокому господину с густой седеющей шевелюрой и нафабренными усами.

– Как вы думаете, этого для судьи будет достаточно? – спросила она.

Адвокат просмотрел бумаги.

– Да, безусловно. Столь же безусловно, как ваше право чувствовать обиду. Тем не менее считаю своей обязанностью указать вам, миссис Вандербильт, что ваши действия могут стать медвежьей услугой для представителей вашего класса. Поэтому рекомендую вам не прибегать к услугам суда.

– Что вы имеете в виду?

Он откинулся на спинку кресла, раскурил трубку и произнес:

– Если взглянуть на высшее общество как на отрез полотна, то каждый из членов общества – нить этой материи. Одна из причин, которая делает ткань прочной и способной всех защитить, – это то, что власть и деньги находятся в руках идеально подходящих для этого людей. Ваш муж – из их числа. Мужчины заботятся о благополучии своих семей и таким образом служат общественной гармонии – другими словами, создают накидку, которая всех укрывает, защищает и согревает. Если вы дадите ход делу, то уменьшите средства мистера Вандербильта, и материя ослабнет. Ваш пример посеет в головах других леди мысль о том, что они тоже могут обратиться в суд со своими претензиями – это приведет к дальнейшему разделению средств и еще большему истончению материи. Накидка, которая надежно всех укрывала, превратится в побитую молью ветошь. Помимо этого, дамы не способны распоряжаться средствами. Любое хозяйство – это череда капиталовложений. Деньги, которые достанутся вам и другим леди, непременно окажутся растраченными впустую, материя нашего общества придет в полную негодность, вы лишитесь всего и не сможете позаботиться ни о себе, ни о своих детях, ни о домах. Уверен, вы достаточно разумны, чтобы понять, к чему это может привести.

– Ваши опасения достойны восхищения. Безусловно, я не хочу стать творцом собственного крушения.

Мистер Чоут довольно кивнул:

– Значит, вы поняли, что я хочу сказать.

– Да, поняла, даже слишком хорошо. Ваша теория весьма занимательна. Но проблема любой теории в том, что никогда нельзя с уверенностью судить, верна ли она или нет, не опробовав ее опытным путем. Что, если вы правы, и когда я добьюсь своего, эта «накидка нравственности» действительно разойдется на нити, и многим из нас придется столкнуться с самыми неприятными сторонами жизни? Мне лично очень любопытно это узнать. Поэтому прошу вас дать делу ход и присылать дальнейшие сообщения и вопросы мне на Семьдесят вторую улицу.

– Но мадам…

– Может, мне стоит поискать другого юриста, которому теории не помешают выполнять работу, за которую ему платят?

– Прошу вас, прислушайтесь к моим словам – это не игра. Допустим, вы решили потешить свое самолюбие. Но неужели вы хотите, чтобы и другие дамы разрушили свои семьи?

– Я хочу, чтобы джентльмены перестали вызывать в своих женах желание с ними развестись! Возможно, наши уважаемые друзья усвоят этот урок, когда один из «великих мужей» лишится кругленькой суммы.

Альва вернулась в свой дом 660 на Пятой авеню, и полчаса спустя к ней приехали Элис и мисс Вандербильт, которая сильно похудела, побледнела и как-то съежилась со времени их последней встречи.

Она взяла Альву за руку.

– Уильям это сделал, не подумав. Он всегда был немного импульсивным, не таким серьезным, как Корнель. Такова уж его природа.

Альва помогла ей устроиться в кресле.

– При всем уважении – я прожила с Уильямом двадцать лет. Если учесть время, которое он провел во время учебы в школе, я с ним жила дольше, чем вы, и совершенно точно знаю, какой у него характер. Мне жаль доставлять вам неудобства, но вы должны понимать, насколько мой поступок необходим и правилен.

Элис присела рядом со свекровью и произнесла:

– Боюсь, вы сами себя обманываете. Мы, как и все остальные, сейчас видим в вас лишь озлобленную несчастную женщину, которая от обиды клацает зубами.

– Я не чувствую злобы – только гнев, и этот гнев оправдан. Уильям ранил мою гордость, дурно обошелся со мной, предал и унизил меня. Я этого не заслужила.

– Ну вот, совершенно очевидно – вы злитесь, – пожурила Элис.

Миссис Вандербильт добавила:

– Он не хотел вас обидеть, вы и сами это знаете. Эта парижанка ничего для него не значит, он просто позволил себе развлечься.

– И это освобождает его от ответственности? – Альва обратилась к Элис: – Неужели наши сыновья должны равняться на подобное поведение?

– Прощать – угодно Господу, – заявила Элис.

– В таком случае Уильям может получить прощение непосредственно от Господа Бога, – парировала Альва, присев напротив гостий. – Я не хочу бросать слов на ветер. Вы должны понять – если мужчины не станут отвечать за свои ошибки, они никогда не изменятся. В этом просто не будет нужды.

– Не уверена, что они вообще могут измениться, – возразила Элис. – Это ведь в их природе…

– У Корнеля есть любовницы?

– Конечно, нет! Он не из таких мужчин.

Альва обратилась к миссис Вандербильт:

– А вам доводилось испытать подобное унижение?

Миссис Вандербильт покачала головой.

– Так, значит, это не в их природе. Просто некоторые из мужчин делают такой выбор. И вы не представляете, как это больно.

– Мне неудобно об этом говорить, – начала Элис, – но… возможно, будь вы лучшей женой, он бы не сбился с пути.

Альва сжала кулаки. Вот теперь она разозлилась по-настоящему.

– Неужели фамилия Вандербильт лишила вас умения различать хорошее и плохое? – Она ударила кулаком по столу. – Пострадавшая сторона здесь – я!

Элис поднялась:

– Идемте, матушка Ви. Мы понапрасну тратим время.

Миссис Вандербильт встала с трудом. Альва подошла к ней и взяла за руки.

– Вы всегда были доброй и разумной женщиной. Вы должны войти в мое положение.

Элис потянула миссис Вандербильт за руку и оттащила от Альвы в сторону дверей. Миссис Вандербильт, лицо которой было печальным и расстроенным, ничего не ответила, однако и не оказала сопротивления Элис.

– Альва, я не представляю, что станет с вашей душой, – произнесла Элис. – Гнев Господа праведен и страшен.

– А вы чем его заслужили?

– Прошу прощения?

– Вы говорите о гневе Бога – за какие такие страшные грехи этот гнев обрушился на ваших невинных детей?

Слушая, что говорит, Альва поняла, что зашла слишком далеко. Выражение лица Элис это только подтвердило.

– Прошу прощения, я не хотела… Я знаю, что вы не виноваты…

– Вы недостойны называться леди, – холодно сказала Элис, остановившись в дверях. – Я всегда это знала, просто надеялась, что ошибаюсь. Да простит вас Господь.

Однажды вечером, как раз перед возвращением Вилли в школу Святого Марка – начинался осенний семестр, – приехал Уильям. Вероятно, он прибыл из Парижа. Альва не спрашивала, а он ничего не написал об этом в телеграмме.

Когда он прибыл, Альва и Консуэло находились в домашней библиотеке. Консуэло, которая не поверила словам Альвы, когда та сообщила ей и Вилли о поступке отца, тут же вскочила с кресла.

– Папа! Как хорошо, что ты вернулся!

Уильям обнял дочь.

– Вот она – услада для утомленных глаз.

– Правильно говорить – для усталых глаз. Но твои глаза вовсе не утомленные и не усталые. И я рада, что тебе приятно меня видеть.

Он рассмеялся.

– Хорошо, хорошо, теперь буду говорить правильно. Скажи, – сказал он, выпуская ее из объятий, – твои братья дома? У меня вечером еще много дел, поэтому я ненадолго.

– Но ты ведь только приехал!

– Они дома, – вмешалась Альва. – Сделаем это сейчас?

Уильям кивнул. Она позвала мальчиков.

– Что вы хотите сделать? – недоуменно спросила Консуэло.

– Проведем маленькое семейное собрание, – пояснил ей Уильям.

Мальчики прибежали сверху, тоже радуясь встрече с отцом. Если бы Альва могла хоть на минуту забыть о том, что пишут в газетах, о признании Консуэло и о своей обиде, эта сцена показалась бы ей по-настоящему трогательной. Последний раз они собирались впятером на прошлое Рождество.

Поздоровавшись с сыновьями, Уильям сказал:

– А теперь сядьте, пожалуйста. – И повернулся к Альве: – Вам слово.

– Вы считаете, это должна сделать я?

– Вы же все затеяли.

Он и дети выжидающе смотрели на нее.

– Ладно. Тогда я не стану заходить издалека. В силу некоторого… инцидента, который невозможно разрешить иначе, мы с вашим отцом решили развестись. Вы останетесь со мной, но мы переедем. Я выбрала нам дом к востоку от парка. Совсем недалеко.

Старшие потрясенно молчали. А Гарольд спросил:

– А что значит «развестись»?

Альва ответила:

– Это значит, что мы больше не будем женаты. Мы станем жить отдельно.

– Тогда… кто будет моим папой?

– Я всегда буду твоим папой, – заверил Уильям, подойдя к сыну. – Детей развод не касается, только взрослых.

Гарольд все равно выглядел озадаченно.

Альва попыталась объяснить:

– Мы остаемся твоими мамой и папой. Просто мы перестанем быть женой и мужем.

– Да?… – неуверенно произнес мальчик.

Вилли встал, сказал «прошу меня извинить» и, не глядя на родителей, быстро вышел из комнаты.

Консуэло едва сдерживала слезы:

– Почему вы это делаете?

– Ты знаешь причину, – сказала Альва.

– Я думала, это неправда.

– Какая неправда? – спросил Гарольд.

– Папочка? – спросила Консуэло.

Уильям отвел взгляд.

Альва сказала Гарольду:

– Она думала, неправда, что мы с твоим папой поссорились. Но это правда, и из-за этого мы решили развестись.

– Твоя мама настояла на этом, – добавил Уильям.

– Это правда? – спросила его Консуэло. – Этот… этот инцидент?

– Уильям, – сказала Альва, – ответьте своей дочери.

Не поднимая глаз, он кивнул:

– Я совершил ошибку.

Консуэло была ошарашена.

Альва сказала:

– Мы можем обсудить это в следующий раз. Сейчас мы хотим, чтобы вы – все вы, – сказала она, указав на верхний этаж, куда ушел Вилли, – знали, что на вашей жизни это никак не отразится. Мы будем заботиться о вас, как заботились всегда, просто по отдельности.

– Например, на это Рождество вы поедете вместе со мной в Палм-Бич, – сообщил Уильям.

У Альвы от негодования открылся рот – ни о чем подобном он не предупреждал, а теперь смотрел на нее и довольно улыбался, понимая, что она не сможет ничего возразить.

– Вот видите? – произнесла она. – Разве не здорово? Вы хорошенько повеселитесь там все вместе.

Консуэло смотрела на свои колени.

– Не могу поверить, что вы так с нами поступаете.

Дочь подняла взгляд на Альву.

– Я знаю, это тяжело… – начала было Альва, но Консуэло встала и зашагала к двери прежде, чем она закончила фразу.

Гарольд сидел и плакал. Уильям предложил:

– Пойдем поищем твоего брата. Я хотел рассказать вам один анекдот.

Выходя из комнаты, он оглянулся на Альву:

– Прекрасная работа.

Зато Мэйми Фиш поняла Альву прекрасно.

– Дети все переживут, – заявила она, выслушав рассказ Альвы о том, что произошло. Она пришла посмотреть на новую городскую резиденцию, в которой обустраивалась Альва. – Никто ведь не умер.

– Если судить по тому, как тоскует Консуэло, в этом легко усомниться.

– Она еще слишком юна и не способна понять, что вы, как воин, сражаетесь за права всех женщин. Скажите ей, что вы могли прибегнуть к более традиционному решению и просто его застрелить.

– Я и правда рассматривала такой вариант. Застрели я его, это могло бы благотворно сказаться на состоянии общества, – горько пошутила Альва.

Теперь, когда слухи о приближающемся разводе распространились повсюду, Альву не принимали почти нигде. Большинство женщин трусили и избегали ее компании, дабы не навлечь на себя презрение Элис.

– Еще не поздно, – поддержала ее Мэйми. – У меня есть ружье, могу вас научить им пользоваться.

– Вы очень добрый и щедрый друг.

Мэйми разлила бурбон по бокалам.

– Когда состоится слушание?

– Не раньше следующей весны. Мне кажется, судья и юристы думают, если дело затянется, я раскаюсь и передумаю.

– Дамы думают то же самое.

– Да, конечно, я не раз хотела все бросить. Нелегко катить камень на гору, только чтобы посмотреть, как он скатится обратно. Но в минуты слабости я твержу себе – я воин, я воин. – Альва подошла к лестнице и крикнула наверх: – Консуэло, я – воин!

– Приходите в следующий четверг к Лоре Дэйвис на собрание Общества поддержки матерей, – предложила Мэйми. – Покажете им, что не лыком шиты. Это будет полезно для всех. В полпятого.

– Но я не состою в этом обществе.

– Я вас внесу в список.

В четверг Альва надела скромный зеленый костюм, выбрала одну из самых простых шляпок и отправилась на встречу. Украшения она тоже выбрала самые скромные. И вести себя решила скромно: внимательно слушать, говорить, только если спросят ее мнение, предоставить в распоряжение общества свои деньги или время – в зависимости от того, что им понадобится. Иначе говоря, она станет обычной пчелкой-труженицей. Вежливой, улыбчивой, непритязательной пчелкой. Не навсегда, разумеется, а только чтобы продемонстрировать, что она настолько же отзывчива и добра, как любая из них. Это напомнит им, что Альва – женщина благоразумная, следовательно, благоразумным является и ее решение о разводе. Они просто должны увидеть в ней пример, которому при необходимости смогут последовать. Они еще поблагодарят ее за это. Ее станут уважать не за то, что она была когда-то миссис Уильям К. Вандербильт, а за то, что она осталась собой.

Служанка открыла ей дверь, помогла снять пальто и проводила в гостиную. Как только Альва вошла, голоса собравшихся леди затихли. Десять напудренных лиц с удивлением уставились на нее.

Альва заметила, что Мэйми еще не появилась. Так или иначе, с каждой из присутствующих дам она была знакома уже давно. Те из них, кто успел поразмыслить над тем, что она делает, должны быть благодарны, ведь она прорубает для них дорогу в этих джунглях, полных опасности, так что им больше не придется жить взаперти в золотых клетках. Каждая из них сможет наконец добиться уважительного отношения к себе. Возможно, они захотят поговорить об этом после того, как обсудят дела общества.

– Добрый день, – произнесла Альва, обращаясь к хозяйке дома.

Лора Дэйвис молча отвернулась от нее.

Спустя мгновение остальные сделали то же самое.

– Будет вам, – сказала Альва появившемуся перед ней морю воротников, плеч и волос, хотя голос ее прозвучал не так бодро, как хотелось бы.

Она решила не сдаваться.

– Безусловно… – начала Альва, чувствуя, как лицо заливает краска.

Ни одна из женщин не шелохнулась. Они не двинутся с места и не произнесут ни слова – сегодняшняя царица улья дала свое распоряжение, и ни одна из пчелок не посмеет навлечь на себя ее гнев.

– Вы все совершаете ошибку, – проговорила Альва. – Я ни в чем не виновата. Я помогаю каждой из вас.

Тишина.

Альва вернулась в холл и попросила служанку принести пальто. Стоя спиной к гостиной, она слышала, как дамы уже начали вполголоса ее обсуждать. Мол, она предала своих детей и разрушила семью. Ее поведение эгоистично, безнравственно и низко. Ее всегда интересовали только деньги Вандербильтов, и очень жалко, что Уильям попался на ее крючок. С чего это ей вздумалось уйти от него? Скорее всего, у нее просто нервы не в порядке. Ведь даже ее адвокат, мистер Чоут, пытался отговорить ее давать делу ход. Он во всех подробностях рассказал об этом их мужьям.

«Боже мой, – думала Альва, – какими жестокими могут быть женщины». Она знала, что скажет Мэйми – что ей хотелось получить все и сразу. Совсем как в тот вечер, когда они с Уильямом впервые попали на Бал Патриархов. Неужели она ничему не научилась за эти годы?

Слава богу, вот и служанка.

Альва накинула пальто, вышла на улицу, уселась в свою повозку и только тогда дала волю слезам.

В канун Рождества пошел снег. Крупные хлопья укрыли землю пушистым ковром и таять не собирались. Альва обулась, надела шубу и собралась на прогулку в парк. Едва она вышла из дому, как возле бордюра остановилась карета и раздался мужской голос:

– Добрый день! Подождите меня!

В темноте Альве не удалось хорошенько рассмотреть лицо человека в окошке. Однако голос его был ей до боли знаком. Оливер. Дверца коляски открылась, но Альва лишь ускорила шаг, проговорив на ходу:

– Нет, спасибо. Я предпочитаю гулять сама по себе.

Спустя мгновение Оливер ее нагнал.

– Предпраздничная хандра? У меня такое тоже бывает.

Она остановилась и повернулась к нему лицом. Одетый в пальто с меховым воротником и блестящий бобровый цилиндр, в свете фонарей Оливер казался идеальным джентльменом, сошедшим со страниц романа Диккенса. Альва ответила ему:

– Благодарю за беспокойство, но я в порядке.

– Я не позволю вам провести этот вечер в одиночестве. Вы направляетесь в парк? – Он указал рукой через дорогу. – Великолепное зрелище, не находите?

– Нахожу, вот только вы все портите. Оставьте меня, пожалуйста.

Оливер был ошарашен.

– Да вы и в самом деле не хотите меня видеть!

– Не разыгрывайте удивление. Я считала вас одним из своих самых верных друзей! Ваше предательство немногим лучше их.

– Вы расстроены тем, что я до сих пор не оказал вам поддержку? Но я был в отъезде и до сих пор ничего не знал…

– Прошу, не нужно притворяться, будто вы ничего не понимаете. Проявите ко мне хоть толику уважения.

Теперь он был в замешательстве.

– Но я и правда не понимаю… Каким образом я вас предал?

– Вы не рассказали мне то, что знали! Настоящий друг не позволил бы мне оставаться непосвященной, не дал бы водить меня за нос день за днем. Все время, что вы его заменяли…

Альве был ужасно неприятен этот человек. Она отвернулась от него и поспешила на запад, едва остановившись на углу Парк-авеню, прежде чем перейти улицу. Оливер двинулся вслед за ней. Он держался рядом, но ничего не говорил. Через несколько шагов Альва остановилась и посмотрела ему в глаза.

– Убирайтесь. Я хочу погулять в этот прекрасный вечер, а вы продолжаете его портить.

– Я пытаюсь вас понять, но то, что вы говорите, не имеет смысла. Ведь до прошлого лета у него не было отношений с этой Нойстреттер.

– Я говорю о герцогине Манчестер.

– Уильям был с герцогиней?!

Оливер выглядел по-настоящему удивленным. Альва возмутилась:

– Если вы хотите показаться невинным…

– Я не притворяюсь.

– Вы в самом деле не знали об этом?

Он покачал головой.

– А когда?..

– Когда строили «Вэлиант», – ответила Альва.

Так, значит, он не предавал ее?

Он ее не предавал.

Она добавила:

– До этого тоже, время от времени. На протяжении нескольких лет. Прошу, скажите, что вы ничего не знали.

– Я не знал, что у него отношения с вашей подругой. Но были и другие, и о них-то я и пытался вам сообщить. Только вы не хотели ничего слышать.

– Я была упряма.

– Вы были благородны. А вот он – настоящий подлец и… Но как вы узнали о том, что между ними происходит?

– Она написала мне обо всем в письме, которое ждало меня в Ницце во время нашего путешествия по Индии.

– Боже мой… Так вот из-за чего вы так расстроились!

– Помните, как на «Вэлианте» вы спросили, придаю ли я значение счастью?

– Помню.

– Но если вы ничего не знали о тех женщинах и не думали, что я тоже в курсе происходящего, почему вы задали тот вопрос?

– Потому что знал, как вы несчастны. На протяжении всего круиза вы были сама не своя. Я беспокоился о вас.

– И это все?

– Все. Но вы говорите, что узнали об измене только в Ницце…

– Я прочла письмо в поезде.

– И все же вы были не в духе и раньше.

«Потому что вы находились рядом. Потому что вы всегда так близко и так далеко».

Альва пожала плечами:

– Возможно, интуиция мне что-то подсказывала.

Оливер присел на ближайшую скамейку.

– Не могу поверить тому, что вы говорите. – Он поднял на нее взгляд: – И он все подтвердил?

– А вы думали, у нее просто воображение разыгралось? Простите, совершенно не понимаю, с чего я вдруг начала ее защищать… Да, он все подтвердил.

Альва присела рядом и почувствовала запах его любимого лосьона… Запах Оливера… Ее друга, который знал, что она несчастна, и не постеснялся ее об этом спросить.

– А я предположила, что вы все знали и поэтому исчезли. Ни в Нью-Йорке, ни в Ньюпорте вы не появлялись.

– Как я уже сказал, я был в отъезде. Политические вопросы. Я все еще не понимаю – как после всего этого он пошел еще дальше и в открытую связался с Нойстреттер?

– Я сама заставила его это сделать. Для отвода глаз. Об этом не знает никто, кроме Корнеля. Возможно, Уильям поставил в известность герцогиню, не могу сказать.

– Значит, вы с ней до сих пор не виделись?

– Я ей даже не написала. Не могу собраться с духом. И заклинаю вас – ради благополучия девочек не делитесь ни с кем этой информацией.

– Можете на меня рассчитывать. – Оливер приблизил к ней свое лицо. – Слышите меня? Я совершенно серьезен – я хочу, чтобы вы на меня рассчитывали.

По старой привычке сердце Альвы затрепетало в ответ на его слова. И по старой же привычке она его усмирила.

– Благодарю. Не стану отрицать, в последнее время настроение у меня неважное. Добродетель – слабое утешение, когда дом опустел, а те немногие друзья, что у меня еще остались, заняты своими делами. Конечно, меня поддерживают сестры, но поблизости живет только Армида, а я не хочу становиться для нее обузой. – Она встала со скамейки. – Давайте прогуляемся? Расскажите, как у вас дела.

По заснеженным дорожкам парка гуляли и другие пары, юные и постарше. Встречались и дамы, гулявшие вдвоем. Мужчины, обсуждающие затянувшуюся депрессию и ее влияние на их деньги. Дети гонялись друг за другом, играли в снежки и делали снежных ангелов и снеговиков на поляне.

Оливер рассказал, что недавно основал прогрессивный еженедельник «Вердикт» и стал его издателем, редактором и репортером. Это позволило ему делиться своими взглядами и чаяниями в отношении политики страны. В газете он критиковал бизнесменов и политиков, подверженных коррупции, империализму и корпоративной алчности – недугам, которые делали общество местом, непригодным для обычного человека. Его острое перо не знало пощады.

– А ведь раньше я играл с этими джентльменами в теннис, они принимали меня в своих домах. Знаете Эндрю Карнеги? Только он перешел на мою сторону. В отличие от, скажем, моего брата Августа. Он перестал со мной разговаривать.

– А от меня отвернулись все Вандербильты. Нам остается только черпать в этом силы.

– Вот только они заняты тем же.

– Да, вот только правда на нашей стороне. – Альва засмеялась.

Когда они дошли до Иглы Клеопатры, обелиска напротив Музея Мет, она сказала:

– А вы знаете, что после того, как египетское правительство предложило установить обелиск, за все заплатил отец Уильяма? Сто тысяч долларов ради того, чтобы жители города имели возможность взглянуть на частичку Древнего Египта. Он был хорошим человеком. И он был бы весьма недоволен своим сыном.

– Я помню, что вы ему очень нравились. Как и мне. «Хоть и мала, неистова и зла». Шекспир.

– «Неистова». Мне это по душе.

– Как Жанна д’Арк.

– Вот уж кто был по-настоящему неистов.

– Только видеть вас горящей на костре мне бы не хотелось.

– Но я ведь теперь еретик. Меня вполне может ожидать такая участь.

Когда они вернулись на ее улицу, Альва спросила:

– Вы собираетесь провести вечер с родными?

– Да, сейчас поеду к Перри – возможно, чтобы до него добраться, мне понадобятся сани. Присоединитесь к нам?

– Спасибо, но я откажусь. Армида приедет на мессу со своей подругой мисс Крэйн, а после мы ужинаем у меня дома. У меня дома, – повторила она. – Как здорово это звучит – мой дом.

– Вы его заслужили.

– Не могу не согласиться.

Оливер протянул ей руку.

– Значит, друзья?

– Друзья. – Альва ответила на рукопожатие.

Хотя его появление этим вечером и не походило на рождественское чудо, оно все равно было подарком.

Снежинки танцевали в свете фонарей, окружавших церковь. В потоке поднимающихся по ступеням людей Альва увидела знакомую фигуру и сказала своим компаньонкам:

– Можете меня не ждать – я хочу кое с кем поговорить.

Она пробралась сквозь толпу к мужчине, который привлек ее внимание.

– С Рождеством.

Уорд Макаллистер обернулся, узнал ее и остановился. Лицо его было утомленным, наряд же, как всегда, безукоризнен.

– Боже мой, неужели Альва Вандербильт собственной персоной! Невероятно! Как проходит ваше Рождество?

– Уже неплохо. И, смею надеяться, станет еще лучше, если вы примете мои извинения.

– Кажется, этим вечером в вас вселился дух Христов! – Слова Уорда балансировали на грани сарказма, однако не переступили ее – наверное, в некоторой степени благодаря жизнерадостности, которую Альва изо всех сил пыталась излучать. Он продолжил: – И пусть не говорят потом, что Уорд Макаллистер не способен на благородный поступок! Эта неожиданно протянутая вами оливковая ветвь и меня наполнила великодушием.

– Очень этому рада. Вы, наверное, слышали, что я сейчас испытываю некоторые трудности…

– Прошу вас, – прервал он, выставив вперед руку. – Только не просите помощи – я не уверен, что моего великодушия на это хватит.

Она покачала головой:

– Нет, что вы. Я просто хотела сказать, что жалею о том, как с вами обошлась. Я собиралась прийти на ваш вечер независимо от того, что писали в газетах. Клянусь вам, я даже помню свой наряд – в вашу честь я надела ярко-желтое платье. Я уже собиралась выезжать, но муж мне не позволил. Но в том, как я себя вела после, мне винить некого. Я думала только о себе. Меня волновала моя репутация в глазах общества, а на самом деле мне стоило позаботиться о том, чтобы сохранить свою репутацию в глазах достойных людей.

Уорд улыбнулся.

– За словом в карман вы никогда не лезли.

– Но я говорю от чистого сердца!

– Да, прекрасно это вижу и понимаю. Я тоже был не прав – гордость помешала мне позвонить, когда я получил вашу записку. Хотя все же меня вы обидели сильнее, чем я вас. Мне очень хочется быть достаточно великодушным, чтобы не замечать эгоистичных поступков. Так что ваше извинение принято. Нас обоих научили скромности те неприятности, которых мы не заслужили. Вы не хуже моего знаете об опасности, которой чревато совершенство, – оно привлекает насмешки и издевательства. И все же мы не можем позволить себе играть какую-то другую роль.

Вокруг них начинали собираться любопытные. Уорд предложил ей свою руку.

– Идемте вместе?

– С удовольствием.