Глава 9
– Мы прекрасно провели время в компании герцога, – сообщила Альве Люси Джей, вернувшись на лето в Ньюпорт.
Они встретились на балу, который давало одно из новоявленных семейств, только недавно попавших в высшее общество, поэтому присутствие там Альвы было для них куда важнее ее развода. Для людей этого ранга Вандербильты оставались Вандербильтами, и все, что им было нужно, – заполучить любого из них и потом этим хвастать. Наверное, они делали это по подсказке Уорда. Альва же была не прочь уделить внимание хорошим людям – особенно, если они не боялись осуждения со стороны Элис. Той самой Элис, чей заново отстроенный дом неизменно становился главной темой любой беседы.
Элис наслаждалась вниманием публики, несмотря на то, что Ричард Хант, которого они совершенно извели этим домом, лежал в постели, истощенный и обессиленный. Посетителей он не принимал. Его жена Кэтрин Хант сказала Альве, что конец уже близок.
– Он просил меня передать вам, как он благодарен. Не только за дело, но и за дружбу.
Альва проговорила сквозь слезы:
– Я была не самым простым заказчиком…
– Намного проще остальных. – Она улыбнулась. – Он вас любит и восхищается вами.
– А я – им. Передадите ему?
Альва вытерла слезы и покинула дом Хантов, отказываясь верить, что больше не увидит Ричарда живым.
А сейчас она сидела и наблюдала за тем, как в переполненной столовой, превращенной в бальный зал, Консуэло танцует с одним из сыновей хозяйки – высоким молодым человеком, который изучал право, неплохо играл в поло и был другом Гарри Уитни, нового жениха Гертруды. Он собирался посвятить свою жизнь защите бедных и угнетенных, а также был совершенно очарован Консуэло. Если ничего не выйдет с герцогом Мальборо, он может оказаться неплохим кандидатом.
– Бленхейм просто великолепен. – Альва продолжила свой разговор с Люси Джей. – Даже лучше, чем Брейкерс. Хотя, конечно, во дворец нужно вложить деньги, и как можно скорее.
– А Консуэло там понравилось?
– Да, конечно. Хотя потом ее энтузиазм поутих.
– Позвольте мне угадать – дело в мистере Резерфорде?
– Она ужасно упряма, – подтвердила Альва, взяла предложенный официантом бокал вина и прошла к окну, подышать свежим воздухом. – И все-таки дворец ей понравился, это очевидно. Там такое ощущение, будто перед твоими глазами разворачивается история Англии. Гробницы герцогов. Военные трофеи в комнатах. Южный портик венчает огромный бюст Людовика XIV – совсем как головы, которые когда-то надевали на колья.
– А когда герцог приедет сюда?
– Говорил, что в конце августа.
– Он сделает ей предложение?
– Мне бы очень хотелось это знать!
– Как думаете, она сама этого ждет?
– Мне кажется, она ожидала получить предложение, еще находясь там, а когда оно не поступило, была удивлена и расстроена. Она бы его не приняла, поскольку верна своему дорогому мистеру Резерфорду. Но ей было бы лестно.
– А кому не было бы?
– Действительно, – произнесла Альва, мысли которой на мгновение обратились к мужчине, о лестных словах которого она всегда мечтала.
Оливер снова был в разъездах – шла кампания по выборам президента, и он поддерживал Уильяма Дженнингса Брайана, выходца из Небраски, с которым и покорял сейчас Средний Запад. Открытки от Оливера приходили из городов, о существовании которых Альва и не подозревала, – Оцеола, Барабу, поселение Милан на Рок-Ривер, название которого следовало произносить как «Майлан», чтобы не путать с одноименным итальянским городом. Хотя, как писал сам Оливер:
«Тот, кто видел оба города, ни за что их не перепутает! А люди здесь хорошие. По большей части фермеры, которые мирно сосуществуют с индейцами сауки. Брайан отлично ладит с коренным населением. До сих пор у нас не возникало никаких проблем. Вкуснее местных кукурузы и говядины я никогда не пробовал. Но, конечно, я скучаю по вашей компании. Надеюсь, у вас все в порядке. Пишите мне в Чикаго до востребования».
– Консуэло не подозревает, что вы препятствуете их встречам? – спросила Люси.
– Не имеет ни малейшего понятия. Я надеялась, что она потеряет терпение еще во время нашей поездки за границу, а потом герцог сделает ей предложение, и она его примет – в том числе, от злости. Я даже позволила себе заказать свадебное платье. Но все вышло иначе. Тем не менее я не вижу в этом ничего страшного. Она должна выйти замуж, только когда ясно оценит положение дел – и не ошибется в своей оценке.
С этими словами Альва обернулась, чтобы посмотреть на танцующих, и увидела, что Консуэло танцует… с Уинтропом Резерфордом.
– Вы знали, что он здесь будет? – удивилась Люси.
– Меня уверяли в обратном.
Ликование на лице дочери на мгновение ввело Альву в ступор, однако она быстро опомнилась, решительно прошла к паре, взяла Консуэло за руку и оттащила от Резерфорда, бросив ему: «Не вздумайте следовать за нами».
– Отпустите меня, – потребовала Консуэло, но Альва молча вывела ее в холл, подозвала лакея, стоявшего у двери, и приказала:
– Подайте мою коляску.
– Это несправедливо! – воскликнула Консуэло и попыталась вернуться в бальный зал, но Альва не выпускала ее руку.
– Этот мужчина тебя погубит.
– Это неправда. Он любит меня.
Альва вывела дочь на улицу.
– Конечно, любит. А еще он любит своих лошадей и кентуккийский бурбон, а также возможность хвастаться своей победой во всех клубах, членом которых он станет, заманив в свои сети наследницу Вандербильтов.
– Отчего же он тогда не выбрал Гертруду?
Альва потащила дочь к подъехавшей коляске. Консуэло забралась внутрь, Альва вслед за ней. Кучер молча закрыл дверцу.
Во время непродолжительной поездки в Мраморный дом они не проронили ни слова. Выйдя из коляски, Альва скомандовала:
– Наверх.
Когда Альва закрыла за ними дверь своей спальни, Консуэло заявила:
– Ваши усилия бесполезны. Я буду его женой. Мы помолвлены уже несколько месяцев.
– Считайте, что помолвка расторгнута.
Консуэло метнула в нее яростный взгляд.
– Почему вы стараетесь разрушить мою жизнь?
– Я? Вообще-то ее разрушит Резерфорд, если я не остановлю тебя или его.
– Он сказал, что был и в Париже, и в Лондоне. Он пытался увидеться со мной. Он не получил ни одного из моих писем. Как вы можете быть такой жестокой?
– Если бы не я, он бы уже тайно с тобой обручился.
– Я уже взрослая и могу сама выбрать себе мужа.
– Неужели тебе хочется превратиться в хорошенькую чековую книжку для человека, которому на тебя плевать?
– Вы его не знаете! Он любит меня!
– Долгие годы, которые ты провела, свернувшись на диванчике с книжками, полными поэзии, философии или истории, я слушала о его похождениях. Он, не скрываясь, искал внимания исключительно состоятельных юных леди до тех пор, пока не получал отказ от их отцов – между делом он также состоял в отношениях с замужними дамами, для которых был чем-то вроде любимой зверушки. Консуэло, никто не воспринимает его всерьез, оттого он до сих пор не женился. Поэтому преследует тебя – ты настолько наивна, что ему уже почти что удалось воплотить свой план.
– Он предупреждал, что вы будете говорить подобное! Мне все равно – это всего лишь сплетни.
– Господи, неужели ты действительно ничего не понимаешь?
– Он сказал, что вы мне завидуете, потому что вас никто никогда не любил. Поэтому вы не даете нам встречаться. Вы не уважаете меня, не верите, что я могу принимать самостоятельные решения.
– Человек, за которого тебе якобы хочется выйти замуж, сделает тебя несчастной. Я не могу этого допустить.
– Тетя Элис не говорила Гертруде, за кого выходить.
– Правильно, но Корнелю говорит. Гертруда, в отличие от вас, слишком умна, чтобы выбрать жениха, который не понравится родителям.
– Вы оскорбляете меня на каждом шагу! – расплакалась Консуэло.
– Ты путаешь оскорбление с констатацией фактов, – произнесла Альва, стараясь не выходить из себя.
– Вы считаете, что я не имею права жить так, как мне хочется?
– Если ты тайком выйдешь за этого человека, я лично возьму ружье, выслежу его и пристрелю. Я не шучу. Если ты не в состоянии избавиться от него самостоятельно, я решу этот вопрос раз и навсегда!
Консуэло в ужасе развернулась и вышла из комнаты.
Дрожащими пальцами Альва нажала на кнопку, чтобы вызвать дворецкого. Когда он пришел, она проинструктировала его:
– Моя дочь не должна покидать дом без сопровождения мисс Харпер. Также все письма, которые она отправляет, и все посетители, которые приходят к ней, должны получать мое одобрение.
– Да, мэм.
Когда он покинул комнату, Альва подошла к окну. Ей было жарко, грудь сдавило. Она едва успела понять, что происходит, как ее вырвало в вазу. Согнувшись пополам и задыхаясь, она поборола новую волну тошноты и добралась до звонка горничной. Та застала хозяйку скорчившейся у подоконника. Теперь Альве было страшно, кожу покрыл холодный пот. На «Вэлианте» когда-то произошло то же самое. Возможно, с ней что-то не так.
– Прошу прощения, – махнула Альва в сторону вазы. – Вызовите, пожалуйста, доктора и пошлите за миссис Джей.
– Я умираю? – спросила она доктора после осмотра. Люси Джей стояла рядом, и на ее лице был написан тот же страх, что мучил и Альву. – У моего отца были проблемы с сердцем. Он с ними не справился.
Если не сказать больше.
– Ваше сердце и нервная система перенесли серьезное потрясение. Но если вы позволите себе отдохнуть и будете избегать дальнейших расстройств, то обязательно поправитесь.
Доктор достал из чемодана флакончик лауданума, объяснил Альве, как его принимать, и ушел, сказав, что проведает ее завтра.
– Какое облегчение, – проговорила Люси, проводив его.
– Да. Если он не ошибся.
– Конечно, не ошибся. Вы уже выглядите гораздо лучше.
– Не говорите об этом моей дочери.
– Не говорить? Но она же волнуется.
– Пусть поволнуется еще немножко.
Приняв лекарство и отдохнув несколько часов, Альва снова почувствовала себя собой. Грудь больше не давило, тошнота прошла. Тем не менее она уединилась в своей комнате, оставив шторы задернутыми. Люси распорядилась, чтобы домочадцы вели себя потише. Теперь оставалось только дождаться, что решит Консуэло.
На следующий день, спустя полчаса после непродолжительного визита Консуэло в сумрачную спальню Альвы, Люси доложила:
– Она спросила меня, есть ли шанс, что вы измените свое решение. Я сказала, что нет.
– Хорошо.
– Еще я сказала: «Если вашу матушку что-нибудь расстроит так же сильно еще раз, удар может оказаться смертельным. Не думаю, что вам хотелось бы принять на душу такой грех».
– Это серьезное заявление. – Альва от всей души понадеялась, что оно также является и серьезным преувеличением.
– Серьезное, но чего не сделаешь ради общего блага. И оно уже возымело свое действие!
– Да? Что же произошло?
– Она попросила меня сообщить мистеру Резерфорду, что не выйдет за него.
– Ах, какие прекрасные новости! – обрадовалась Альва. – Вы уже написали ему? – Люси кивнула. – Надеюсь, она все же руководствовалась моими доводами, а не угрозой. И все-таки я рада, что все получилось.
Герцог Мальборо прибыл в Ньюпорт поздно вечером в последнюю субботу месяца. Вместе со скромной свитой и объемным багажом он был доставлен в Мраморный дом прежде, чем публике удалось его увидеть. Общественное любопытство было удовлетворено лишь на следующее утро, когда вместе с Альвой, Консуэло, Вилли и Гарольдом герцог посетил Троицкую церковь.
В торжественной обстановке, которая сдерживала реакцию публики, Альва воспользовалась возможностью сказать Мэйми Фиш голосом, достаточно громким, чтобы его услышало ближайшее окружение:
– Сегодня с трех часов двери Мраморного дома будут открыты – герцогу не терпится познакомиться с жителями Ньюпорта.
– Да, это правда, – подтвердил герцог. – Очаровательное место.
В три часа пять минут в дом уже набилось столько гостей, что лакеям Альвы и полиции Ньюпорта пришлось удерживать оставшуюся толпу на пороге.
В такие дни Альве больше всего не хватало Уорда Макаллистера.
В конце января тот ужинал в клубе «Юнион». Подойдя в очередной раз к его столику, официант обнаружил, что клиент мертв. Перед ним стояли ребрышки, зажаренные с картофелем, горошком и трюфелями, и бокал красного вина, которое Уорд принес с собой. Похоже было, что он просто перестал дышать… Далеко не худшая из смертей, и многие потом говорили, что он и сам одобрил бы такой способ уйти из жизни.
В прошлом, когда Альве требовалось проработать затейливый план действий, они собирались с Уордом у него или в гостиной ее дома на Пятой авеню и обсуждали все шаги, пока дети играли или спали наверху. С ним обо всем можно было говорить запросто и без обиняков. Она всегда могла поделиться своим беспокойством, не боясь показаться эгоистичной или жадной. Он был ее другом.
Послужили тому причиной поздний час, напряжение, которое она испытывала в течение дня, а может быть, алкоголь или принятый лауданум, но Альве почти удалось убедить себя, что Уорд сидит рядом с ней на диванчике, положив открытый блокнот на столик и по своему обыкновению зажав карандаш на весу между кончиками пальцев…
«А теперь давайте определим цель нашей кампании», – сказал бы он.
«Я хочу увидеть, как моя дочь окончательно порвет с мистером Резерфордом и будет помолвлена с герцогом Мальборо».
«А разве Резерфорд до сих пор представляет какую-то угрозу?»
«Присматривать за дочерью я пока не перестану, это наверняка».
Тогда Уорд скажет: «Что ж, очень хорошо. Вы собираетесь дать бал, и герцог будет на нем почетным гостем, так?»
«Да, мне бы хотелось организовать что-то похожее на тот бал, где почетной гостьей была герцогиня Манчестерская».
Он услышит горечь в ее голосе и скажет: «Милая моя, пора вам уже избавиться от этого бремени! Ни к чему так себя мучить. Это не приносит вам никакой пользы».
«Я поступаю так не ради своей пользы».
«Да, я это прекрасно вижу».
«И я пригласила вас не для того, чтобы выслушивать лекции о всепрощении».
«Я еще и не начинал читать лекцию! И не собираюсь, – добавит он, увидев, что она и без того еле держит себя в руках. – Расскажите мне о бале».
Альва расскажет обо всех приготовлениях, которые ведутся в Мраморном доме, о развлечениях, которые заказала, о блюдах, которые будут поданы, о списке гостей, который она подготовила, включив в него даже тех, кто до сих пор отказывался принимать у себе разведенную женщину – она надеялась, что их желание оказаться в числе счастливчиков, получивших возможность поговорить или потанцевать с герцогом, победит негласно принятый обычай предавать ее остракизму. А потом они оправдают свой визит тем, что, будучи истинными христианами, простили Альве ее прегрешения. Такой ход событий ей нравился.
Исключение Альва сделала только для Вандербильтов – они приняли сторону Уильяма, поэтому их она простить не могла. На сердце от этого было тяжело, но ничего не поделаешь – иногда жизнь тяжела.
«Я пригласила Оливера Белмонта, он будет принимать гостей вместе со мной…»
«Вот как».
«Что это значит?»
«Его вы в повестке дня не упоминали».
«Оливер не входит в мою повестку дня».
«Отчего же? Вы прилагаете столько сил, чтобы герцог заинтересовался девушкой, мать которой стала чуть ли не персоной нон-грата в высшем обществе. Вы делаете все возможное, чтобы вновь занять в этом обществе достойное место. Но вы не делаете ничего ради собственного счастья?»
«Я буду счастлива, когда первые два условия будут выполнены».
«Пфф. Положение в обществе еще никому не приносило счастья – а вам и подавно не принесет. У вас в одном мизинце больше ума, чем эти недалекие дамочки могут себе вообразить».
(Это было бы весьма лестным замечанием с его стороны.)
«Но и первый попавшийся мужчина тоже не сможет сделать меня счастливой».
Тут бы Уорд сардонически улыбнулся: «Ну что вы такое говорите. Оливер Хазард Перри Белмонт – не «первый попавшийся мужчина».
«Это не важно. Он всего лишь мой близкий друг».
«Так, что-то я увлеклась», – опомнилась Альва, закончила этот мысленный диалог и вызвала камеристку. Ей следовало отдохнуть. Завтра, послезавтра и последующие дни будут заняты мероприятиями, которые она организовала, чтобы развлечь, впечатлить и вдохновить герцога, а также предоставить своей дочери возможность провести с ним время.
Следуя справочнику Уорда, Альва договорилась с прессой, чтобы каждое событие получало широчайшую огласку. Герцог женится на Консуэло, даже если Альве придется пожертвовать ради этого собственной жизнью.
На бал явились все приглашенные.
Погожим сентябрьским днем, когда Альва решила посидеть в тишине в залитом солнцем алькове, герцог позвал Консуэло в Готический зал. Десять минут спустя Консуэло прибежала к матери.
– Герцог попросил моей руки, – сказала она, пытаясь отдышаться.
«Слава тебе, Господи», – подумала Альва и спросила:
– Это то, чего ты хотела?
– Да, – мрачно кивнула Консуэло.
– Ты влюблена в него?
Дочь отрицательно покачала головой:
– Нет. Нет, я не чувствую себя влюбленной.
– И к лучшему – иначе это была бы слепая страсть. Настоящая любовь придет позже.
Если вообще придет.
Однако ни мать, ни дочь не произнесли этого вслух.
– Но мне нравится проводить с ним время. Он такой интеллигентный, и, похоже, я ему по-настоящему нравлюсь.
– Я тоже это заметила.
– Уверена, мне понравится быть хозяйкой Бленхейма. И я хочу помогать тем, кто живет в Оксфордшире. Это занятие кажется мне подходящим.
– Тогда… отправим твоему отцу телеграмму и потом сделаем официальное заявление?
Консуэло кивнула, Альва встала и обняла ее:
– Поздравляю, моя милая девочка. Конечно, это само собой разумеется, но я одобряю твой выбор и очень тобой горжусь.
На протяжении шестидесяти дней, последовавших за предложением, Альва приложила все свои силы, дабы подготовить свадьбу как можно скорее. Внутренне она молилась, чтобы ни герцог, ни дочь не изменили своего решения. Причин для этого, конечно, не имелось. Однако, как жизнь научила Альву, для беды причина не нужна.
В прессе о свадьбе писали не меньше, чем о кампании по назначенным на следующую осень выборам президента. Большинство журналистов восхищались зарождающимся между наследницей и герцогом романом, но были и те, кто обвинял Альву в том, что она не позволила дочери выйти за человека, которого та любила по-настоящему, и силой заставила выбрать герцога. Возможно, это была месть Резерфорда.
Из-за этого Альве приходили письма следующего содержания:
«Миссис Вандербильт, сначала вы испортили жизнь хорошему человеку, решив с ним развестись, а теперь решили испортить жизнь всей Америке, продав свою дочь иностранцу. Состояние Вандербильтов принадлежит экономике нашей страны. Если все эти герцоги, графы и тому подобные – столь важные особы, пусть британцы содержат их на собственные деньги».
И такого:
«Мисс Вандербильт, я прочитал в газете о том, как ваша жестокая мать заставляет вас выйти замуж за герцога-коротышку. Я выше его, красив и давно в вас заочно влюблен. Только скажите, и я избавлю вас от этой страшной и печальной судьбы».
А также такого:
«Таких, как вы, нужно душить».
Альва усилила охрану дома и отправила миссис Жозефине Реддинг, главному редактору «Вог», приглашение на чай. При встрече она сказала:
– Как вы, наверное, знаете, моя дочь выходит замуж за девятого герцога Мальборо. В связи с предстоящей свадьбой некоторые журналисты пишут совершенно невообразимые вещи. Я буду вам очень благодарна, если вы поможете правильно осветить события. Взамен вы можете написать в своем журнале о ее свадебном гардеробе.
Альва проделала то же самое и с другими редакторами, предлагая одним уникальные подробности грядущего события, другим – приглашения на свадьбу, в зависимости от того, чего требовали их возможности, желания или читатели. Всех устраивала такая сделка. Наследница Вандербильтов! Самый завидный из герцогов Англии! Они с жадностью бросились описывать все, что узнавали, – от пряжек на туфлях до лент на чепцах.
Альву все это ужасно утомило.
«Чего бы это ни стоило».
Между тем ей предстояло также подготовить дочь к тому, с чем девушке придется столкнуться в первую брачную ночь – и ночи, последующие за ней. В разговоре, который состоялся в комнате Консуэло за вином и тортом, Альва не стала прибегать к помощи слов «колышек» и «доска». Она надеялась, что для Консуэло этот необходимый акт, возможно, окажется не таким отвратительным, как для нее. Поэтому она со всей беспристрастностью описала Консуэло все, что ей нужно будет предпринять, когда юный герцог придет к ней, чтобы совершить «действия полового характера, которых не нужно бояться. Это естественный и необходимый акт».
Приблизительно описав прелюдию, Альва добавила:
– Тебе будет стыдно, и это совершенно нормально. Он, скорее всего, тоже будет смущен, хотя изо всех сил постарается этого не показывать. Всем мужчинам объясняют, как именно все делается, поэтому просто доверься ему. Его… выпрямленный орган сделан так, чтобы уместиться между твоих ног, там, где находится отверстие…
Глаза Консуэло еще никогда не открывались шире.
Альва рассмеялась:
– Да, понимаю, звучит совершенно нелепо. Но не я это придумала. Так вот, он должен попасть внутрь, и… – (Господи, это оказалось гораздо сложнее, чем она думала.) – Спустя некоторое время после… этого, он задрожит, и все закончится. Когда он задрожит, из него исторгнется жидкость, необходимая, чтобы ты зачала от него ребенка. Ну что, все понятно? Посмотри только, что за торт! Боже – с шоколадным кремом! Кухарка сегодня постаралась на славу, да?
– Звучит просто ужасно! – ответила Консуэло.
Альва понимала, что она имеет в виду вовсе не торт.
– Как и кровяной пудинг, который ты тем не менее просто обожаешь. Не волнуйся. – Она долила вина в бокалы. – После первого раза это уже не будет иметь для тебя большого значения – просто одна из рутинных необходимостей.
В течение подготовительного периода герцог решил поискать развлечений на коневодческих фермах в окрестностях и в Кентукки. Оливер, который после работы с Брайаном и сам был намерен заняться государственной службой, отложил свои дела, чтобы сопровождать его. «Вам необходим тот, кто позаботится о ваших интересах, – заявил Оливер Альве. – На роль компаньона я, конечно, не претендую. Скажем, что я его посол. Он малый с большим самомнением, ему это понравится».
Впрочем, Америка оказалась не готова к этому «малому с большим самомнением», который иногда вел себя совершенно очаровательно, иногда – невыносимо надменно, а иногда – и так и так одновременно. Он не был высоким, сильным, лощеным атлетом, какими обычно оказывались герои Америки. Не увлекался ни одним видом спорта, кроме езды на велосипеде (хотя верхом держался не хуже других) – словом, совершенно не походил на члена какого-нибудь клуба, хотя ни один клуб не отказался бы сделать его своим членом, появись у герцога такое желание.
Репортеры со страстью описывали все перемещения герцога, а его представитель остался в Нью-Йорке, чтобы обсудить с Уильямом условия предстоящего брака. Сам Мальборо вернулся в Нью-Йорк в начале ноября. В ближайшем будущем его ожидали два миллиона долларов, с помощью которых он сможет восстановить фамильный дворец, а также ежеквартальное содержание в сумме двадцать пять тысяч долларов – столько же будущий тесть назначил для невесты. Все шло хорошо. Все действительно шло хорошо.
Утром шестого ноября скамьи церкви Святого Томаса заполнили гости, и, хотя им пришлось потесниться, все были безумно горды оказаться в числе приглашенных, особенно зная о том, что на улице собралась толпа из пяти тысяч менее удачливых, но не менее жадных до зрелища людей. Полицейские ограждения сдерживали самых активных из них – в основном размахивающих платочками юных девушек, которым этим утром хотелось лишь одного – хотя бы мельком увидеть ангельское личико невесты.
Заканчивая последние приготовления в церкви, Альва окинула все оценивающим взглядом. Герцог, епископы, цветы. Органист и хор. Семейство Астор. Не хватало только невесты и ее отца, которому было поручено доставить дочь в церковь.
Назначенный час пробил. Невеста не появилась.
Прошло три минуты.
Пять минут.
Гости начали переговариваться. Альва прошла к своему месту. Консуэло и Уильям вот-вот появятся. Обязательно появятся. Она села в первом ряду рядом с сестрами. Жених встал у ступеней алтаря. С серьезным выражением он взглянул на епископа. Тот ободряюще ему улыбнулся.
– Надо было мне остаться с ней, пока не приехал Уильям, – сказала Альва сестрам.
Но кто бы тогда проследил за тем, чтобы все было готово в церкви. На таком важном событии нельзя действовать наудачу.
– Не волнуйся, они сейчас приедут, – попыталась успокоить сестру Армида.
– Да, вероятно, лощадь захромала.
А может, Консуэло занервничала и задержалась у ворот. Или же, дождавшись, пока мать уедет в церковь, сбежала с Резерфордом, проучившим Альву, которая строила свои планы, когда сердце дочери принадлежало ему и только ему. А Уильям отправился за ними вдогонку и не успел оповестить ее об этом.
Органист продолжал играть. Прошло еще пять минут. Гомон толпы становился громче.
Альва привстала со словами «я, наверно, пойду…» и вдруг увидела, как герцог и епископ Литлджон приняли торжественные позы. За дверями церкви послышался радостный гул.
Через миг двери распахнулись. Заиграл «Свадебный марш» из «Лоэнгрина», и в проходе появились подружки невесты – четыре девушки проследовали в левую часть алтаря, четыре – в правую, в точности как на репетиции. Хор из пятидесяти голосов вознес хвалу Богу, и вслед за подружками показались сама невеста в платье с вуалью и ее серьезный отец – оба были на месте.
Альва едва не разрыдалась.
Всю долгую церемонию из ее глаз катились слезы. Когда молодых объявили мужем и женой, слезы превратились в бурный поток.
Она сделала это.
Все получилось.
Ее дочь навсегда защищена от охочих до богатых наследниц ловеласов, от сожалений о том, как ее подругам достается лучшая доля. Чередой моментов Консуэло Вандербильт словами человека, которого она, вероятно, никогда больше не увидит, была превращена в живую историю.
Остаток утра прошел для Альвы как в тумане. Конечно, она вышла из церкви, села в коляску, проехала по улицам города и добралась до своего дома, где гостям был подан свадебный завтрак, принимала поздравления, разговаривала, смеялась, ела. Но все эти события подернулись пеленой. Как неожиданно новобрачным пришла пора уезжать. И вот уже осыпаемые рисом герцог и новоиспеченная герцогиня покинули дом, чтобы отправиться в свадебное путешествие по Италии и Египту.
Альва наблюдала за ними в окно. Консуэло помахала ей. Альва помахала в ответ. Возможно, в этот момент они подумали об одном и том же: «Господи, что я наделала?»
