– Уильям не приехал с вами? – спросила леди Си, встретив Альву в вестибюле аукционного дома.

Десятки нарядных людей слонялись по вестибюлю и соседней комнате, в которой для будущих покупателей уже поставили в ряд стулья. На сегодняшнем аукционе были представлены предметы меблировки из двух английских поместий, принадлежавших ныне покойному барону и ныне разорившемуся графу – ни тот, ни другой особо ничем не отличились, кроме хорошего вкуса в области гобеленов, ковров и мебели.

– Нет, они вместе с Фредом, Корнелем и их отцом отправились с инспекцией по железным дорогам, побеседовать со смотрителями и рабочими.

– Мандевилю тоже не помешало бы проведать своих людей в Кимболтоне. Носить титул ему нравится гораздо больше, чем исполнять обязанности, которые к нему прилагаются. Мужчины Монтагю довольно легкомысленны в этом отношении – к чему работать над тем, что ты и так не потеряешь?

– Но они могут потерять уважение.

– Я хотела сказать – потерять то, что для них важно.

– А вообще хорошо, что Уильям занят. Будь он здесь, мы накупили бы вдвое больше.

– Тогда ты могла бы просто построить еще один дом для всего, что не поместится в первый.

– В любом случае Ханты – прекрасная компания, – заключила Альва, указав на пару, беседовавшую в аукционном зале с человеком весьма почтенного возраста в очках и с тросточкой.

Она с улыбкой наблюдала за этой сценкой: наверняка коллекционер. Возраст не помеха, когда занимаешься любимым делом.

– А Кэтрин Хант не ревнует? – осведомилась леди Си.

– Из-за того, что я провожу столько времени с Ричардом? – Альва покачала головой. – Нет, они любят друг друга.

– Жаль.

– Почему ты так говоришь?

– Тебе не помешало бы обзавестись любовником.

– Неожиданное заявление! Мне не помешало бы выпить чаю в «Клэридж» – в Нью-Йорке топленых сливок не найдешь, и там не пекут такие булочки.

Люди принялись рассаживаться. Ричард помахал, чтобы привлечь внимание Альвы, она ответила кивком.

– Кажется, сейчас начнутся торги. Идем внутрь.

– Почему вы приехали именно сюда? – поинтересовалась леди Си, пока они шли к своим местам.

– Мой декоратор считает, для «мужских» комнат лучше всего подходит мебель из английских поместий. Он говорит, и я с ним согласна, что статус Уильяма лучше всего подчеркнет мебель в саксонском стиле.

Леди Си подняла бровь и едва не ухмыльнулась.

– Ничего себе… Учитывая, что между тобой и Хантом ничего не происходит, мне не совсем понятно, для чего он тебе вообще здесь нужен?

– В Париже Ричард будет неоценим – он там учился и знаком со всеми. Я тебе говорила, что он участвовал в реставрации Лувра?

– Только послушай себя – столько гордости в голосе! Вам двоим непременно нужно снять в Париже миленькую квартирку…

– Ты прекратишь нести чушь? – не выдержала Альва.

Подруга опешила:

– Когда ты стала такой серьезной?

– А когда ты стала такой вульгарной?

Леди Си остановилась:

– Ты права. Прости, мне следует обзавестись другой компанией – эти весельчаки, вьющиеся вокруг Берти, вовсе не так изысканны, как мне когда-то казалось.

Именем «Берти» леди Си назвала Альберта, принца Уэльского, старшего сына королевы Виктории. Известный повеса, он прожигал жизнь в ожидании смерти матери, окружив себя такими же беззаботными и беспринципными друзьями. Ходили слухи о его многочисленных интрижках. Альва вспомнила – подруга писала о том, что бывала у него на аудиенции, хотя ни слова не упомянула о том, что стала одной из его приближенных. Сейчас она явно решила похвастаться, как бы невзначай обронив это в разго-воре.

– Значит, ты водишь дружбу с будущим королем.

– И что тут такого?

– У тебя просто удивительная жизнь! А знаешь, что в Америке тебя прозвали «долларовая принцесса»?

– Не будь такой жестокой. Я же извинилась.

Альва ничего не ответила. Она прошла к своему креслу возле Ричарда и сделала вид, что полностью поглощена аукционом. Леди Си заняла место возле Альвы и до конца вечера изо всех сил старалась казаться веселой. Когда Альва сделала ставку на коллекцию гобеленов, она похвалила ее выбор и поздравила, когда Альва выиграла лот. Когда же Альва проиграла пару китайских керамических ваз, леди Си выразила сожаление. Она держалась с Хантами весьма учтиво и так поладила с Кэтрин, что в конце аукциона пригласила ее с мужем провести остаток дня с ней и Альвой и предложила заехать в «Клэридж» на чай. Супруги приняли ее предложение с радостью.

Настроение Альвы, однако же, не улучшилось.

– Надеюсь, вы простите меня, но я вынуждена отказаться – неважно себя чувствую. Пожалуй, я вернусь в комнаты, хорошенько отдохну и утром присоединюсь к вам, мистер Хант.

– Я заеду к тебе перед ужином, – предложила леди Си.

– Не стоит. У меня болит голова, и собеседник из меня выйдет ужасный.

– Вот оно что… Мы еще увидимся до вашего отъезда?

– Боюсь, на это не будет времени. У нас очень плотный график.

– Ну что ж… значит, пора прощаться. – Леди Си потянулась, чтобы обнять Альву.

Та неохотно позволила себя обнять.

– Да, пора прощаться.

Альва вышла из аукционного дома и взяла экипаж до отеля «Лэнгхэм». Она не могла понять, откуда взялось это дурное настроение. Отказаться от чая в «Клэридж»? От редкого вечера со старой подругой? Возможно, она и вправду заболела – рассудком. Что, если это – только начало долгого пути к безумию? Уильяму придется отослать ее в какое-нибудь тихое, спокойное место, где у нее не будет заботы серьезней, нежели выбор носков. Что наверняка и приведет ее к истинному безумию.

Альва заставила себя подумать о размолвке. Леди Си права: Альва обошлась с ней слишком жестоко. Ей следовало справиться со своим раздражением, держаться с достоинством, не позволять себе резких высказываний и сразу же принять извинения. Однако принимать извинения ей совсем не хотелось. Что же не так в поведении подруги? Может быть, оно напомнило ей, какой неделикатной стала леди Си? Потому что именно так оно и было. И Альве очень хотелось это изменить, она чувствовала обиду из-за того, что Мандевиль не вел себя как истинный джентльмен и плохо влиял на свою супругу.

И все же это не объясняло ее злость. Возможно, проблема в том, что Консуэло видела в Альве то, что она сама пыталась скрыть ото всех, – то, от чего она бы с радостью избавилась. Нет, в Ричарда она отнюдь не влюблена. Она не влюблена ни в кого. Альва не любила, но любить хотела – и не могла. А проницательный взгляд подруги открыл эту постыдную истину.

Альва заказала в номер пастуший пирог и бутылку шерри, отведала того и другого в количествах, которые никогда не позволила бы себе при людях, и уснула в семь. Проснувшись на рассвете, она уже не испытывала острой жалости к себе – зато ей на смену пришли неприятные ощущения в желудке.

Поскольку времени заехать к леди Си перед отправлением в Париж уже не было, она решила оставить ей записку:

Прошло некоторое время, и Ричард Хант, чье лицо обычно выражало либо сдержанный интерес, либо вежливое внимание, стоял перед парадным входом в дом номер 660 на Пятой авеню, который Альва назвала своим «petit château», и не мог сдержать довольной улыбки. Спустя два года кропотливой работы строительство было завершено, мебель, ковры и гардины заняли свои места, все поверхности были отполированы и ожидали окончательного вердикта хозяйки.

С тротуара Пятой авеню Альва поднималась по восьми ступеням – низким и плоским, чтобы проще идти в тяжелых юбках. Такие же ступени были у внутренней лестницы из резного камня, которую Альва спроектировала сама.

Когда она сказала, что хочет сделать ступени высотой пять дюймов и шириной двенадцать, Ричард возразил:

– Пять дюймов – слишком мало. Такие вещи делаются согласно определенным стандартам.

– Я читаю «Строительные новости» и знаю стандарты: чаще всего делают шесть с половиной дюймов, и никто не пробовал сделать ниже пяти с половиной. Но это лишь потому, что все архитекторы – мужчины. Пять дюймов – идеальная высота. Попробуйте надеть на себя полдюжины слоев одежды, в том числе турнюр и шерстяную юбку, и сами почувствуете разницу.

– Но это повлечет дополнительные расходы… Немного, однако я по возможности стараюсь избежать лишних…

– Уверяю вас, это сделает счастливой каждую леди, пришедшую в этот дом. А счастливые леди очень любят рассказывать другим леди, как они счастливы. А богатые счастливые леди нанимают архитекторов, которые строят для них новые дома. Догадались, к чему я клоню?

– Догадался.

Единственным, о чем Ричард не догадывался почти до самого конца, была секретная затея Альвы: в благодарность за необыкновенный талант и доброту она заказала двум скульпторам его статую в полный рост. Презентовав статую архитектору, Альва приказала установить ее на фасаде рядом с самой высокой башенкой так, чтобы она смотрела на Пятую авеню. Эта эксцентричная выходка доставила ей особое удовольствие.

И вот, стоя на вершине лестницы, Ричард смотрит, как Альва поднимается. Едва он произнес: «Добро пожаловать домой», как массивные двери за его спиной распахнулись.

– Впечатляет! – рассмеялась Альва.

Пока дом строился, она заглядывала сюда ежедневно. Напротив, на Пятьдесят второй улице, возводили будущий дом Эмили. К нему примыкал дом Маргарет, а по соседству с ними – на углу Пятьдесят первой улицы и Пятой авеню – строился и особняк их родителей. Поскольку архитекторами мистера Вандербильта были братья Хертер, массивный и аскетичный «тройной дворец», как назвали его газетчики, не имел ничего общего с творением Альвы и Ричарда. Так же мало на него походил и строящийся дом Элис и Корнеля. Они выкупили и снесли здания на углу Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы, чтобы построить особняк из красного кирпича в колониальном стиле.

На протяжении всего строительства Альва наблюдала, как растет ее творение – один за другим все четыре этажа и, наконец, французская готическая крыша. Деревянные балки, известняк и штукатурка – боже, сколько штукатурки! Как только строители выровняли внутренние стены и потолки, Альва взяла под свой контроль работу во всех комнатах, и, хотя на ботинки и юбки постоянно налипала грязь, а следы штукатурки оставались на перчатках, шляпке и даже волосах, каждый день она возвращалась в дом на Сорок второй улице с улыбкой на лице.

Вскоре за работу взялись резчики по камню, которые оформили резную лестницу, вырезали сложные орнаменты на окнах, башенках и заборе вокруг дома, украсили многочисленные арки и панели внутри. С каждым днем дом становился все прекраснее и прекраснее. Затем настал черед мебели, тщательно подобранной человеком, которого порекомендовал Уорд Макаллистер, – его звали Жюль Аллар, и он прославился как «французский король интерьеров». Альва смотрела на то, как ее мечта становится реальностью, и не могла избавиться от чувства, что все происходит по волшебству. Она взмахнула палочкой над головой мистера Вандербильта, и в результате появилось вот это великолепное творение – настоящая сказка из французского Ренессанса.

Уже вечером, после того, как Уильям и дети прибыли в новый дом, после того, как впервые здесь был подан ужин и Альва сыграла первые мелодии на новом пианино, после того, как были произнесены вечерние молитвы, и после того, как была выпита последняя вечерняя рюмочка, Альва вышла из своей спальни со свечой в руке и поднялась на третий этаж.

Сейчас дети спали, а завтра будут бегать по огромной сверкающей игровой, раскинувшейся над двухэтажным залом для банкетов. Для них подготовили самокаты, мячи, обручи и даже миниатюрную парусную лодочку на колесиках, которую можно катать по залу. Перед ужином они уже успели покатать друг дружку. Вилли был настоящим капитаном и приказывал «ветру», куда дуть. Консуэло вежливо молчала и смотрела, куда «ветер» ее понесет.

Альва подошла к двери Консуэло и заглянула внутрь полюбоваться на дочь, объятую снами, – судя по тому, что малышка рассказывала по утрам, чаще всего ей снились пони и щенки. Дальше – комната Вилли. Сын крепко спал, подперев ножками изголовье кровати. Ему тоже, как он утверждал, снились пони и щенки.

Альва спустилась на второй этаж, где расположились детская и классная комнаты, огромная гостевая спальня, комнаты для хозяйки (прощайте, розовые полоски!) и хозяина, который сейчас, по всей вероятности, спал, щедро угостившись тридцатилетним скотчем. Весь вечер он ходил из комнаты в комнату с бокалом в руке и довольно ухмылялся, точно Мидас, получивший свой дар.

Альва не удержалась и немножко повальсировала с невидимым партнером в просторном верхнем зале. Танцуя, она подошла к центральной лестнице. По этим плоским ступеням летать можно! Она гордилась своим творением – как лестницей, так и, безусловно, всем домом. Наверное, так чувствовал себя Создатель, когда заглянул во мрак до начала времен и решил: «Здесь будет твердь».

На первом этаже справа от лестницы колоссальная арка вела в банкетный зал шириной в пятьдесят футов и высотой в два этажа. Противоположную от входа стену украшал фантастический витраж: встреча Генриха VIII и Франциска I на «Поле золотой парчи». Витраж был просто невероятным и занимал три окна, каждое в двадцать футов высотой. Мозаика из тысяч кусочков цветного стекла, изображавшая королей, рыцарей, сокольничих, лучников, шутов, карликов, а также собак, лошадей и упряжки… Не говоря уже о королеве Клод и Анне Болейн, которая именно там завоевала внимание Генриха VIII.

Однако золотой парчи на изображении видно не было, равно как и поля – сплошь замки, дома, палатки и холмы. Мэри поинтересовалась, почему тогда у витража такое название.

– Думаю, дело в том, что подобное искусство символично, а не буквально, – ответила Альва. – Оно показывает не реальность, а то, как мы ее представляем. Понимаешь? – Произнося эти слова, она осознала – иногда ей самой кажется, будто все это – окна, картины, гобелены, колонны, полированный камень и дерево под ногами – нереально, что на самом деле ей все это снится, и вот-вот она проснется в спальне, которую делит с сестрами, где холодный ветер завывает в оконных щелях и половицах, а впереди ее не ждет ничего и идти ей некуда.

В конце банкетного зала имелась лестница для прислуги, ведущая в цокольный этаж. Альва продолжила свой путь вниз по тускло освещенному коридору в кухню. Там она поставила свечу на рабочий стол в центре и постояла в просторном помещении. Пахло жареной свининой и ямсом, которые подавали на ужин, и все еще чувствовался запах опилок, штукатурки и краски. Было тихо, как в склепе.

На широком мраморном столе лежала огромная сырная голова, накрытая салфеткой. «Впервые у меня такой прекрасный стол, – радовалась повариха. – А печи-то, печи… а посуда!» И еще множество совершенно новых и чистых полок, шкафчиков, ящиков, буфетов, крюков – и даже огромный ледник.

Когда о доме писали газетчики (делали они это довольно часто), то восхищались его элегантностью и изяществом, которые, как многие отмечали, так контрастировали с обликом хозяйки, нередко покидавшей место строительства в довольно неприглядном виде. И вообще, чем занималась леди в такой грязи и среди такого количества простолюдинов? Однако Альва игнорировала эти досадные мелочи. Дом был готов, и он был великолепен. Ей оставалось лишь забраться на верхушку статуи Ричарда и взглянуть оттуда, как еще она может заявить о себе этому городу и его самым заносчивым обитателям…

За спиной Альвы раздался звук, от которого она вся обмерла.

– Мэри! У меня чуть сердце не остановилось! Что ты делаешь здесь в такое время? – воскликнула она, обернувшись.

– У меня живот расстроился… Столько волнений, наконец переехали… Хотела съесть крекер, но даже не знаю, где его взять.

– Как ты относишься к опере?

– Я? К опере? Никогда там не была. Но я видела, как две мои сверстницы однажды пели в церкви оперные арии. У них были очень красивые голоса.

– В настоящей опере почти никто не обращает внимания на музыку. Кроме миссис Вандербильт, храни ее Господь. Вот только миссис Вандербильт не знает иностранных языков, и мне всегда приходится рассказывать ей сюжет. И мы все еще не можем получить ложу. Я считаю, моему мужу стоит просто собраться и построить вместе с друзьями новый концертный зал. Тогда нам не придется ждать, когда наконец высший свет подарит нам эту привилегию. Пусть гора идет к Магомету!

Мэри зажгла настенный светильник и принялась открывать дверцы шкафчиков в поисках жестянки с крекерами.

– Мама говорит, именно так поступили аболиционисты. Не важно, насколько правильные у тебя идеи, – так и умереть можно, не дождавшись, пока другие переменят свое мнение.

Альва кивнула:

– Да, подобная бессмыслица очень утомляет.

– А вот и крекеры, – обрадовалась Мэри, доставая жестянку из шкафа.

– Взять, к примеру, Элис: она задирает нос и разглагольствует о своих деяниях, словно образцово-показательного существования достаточно, чтобы смыть с фамилии клеймо позора и получить всеобщее признание. Как будто сделать лишнее усилие – ниже ее.

– Простите мне мою дерзость, но успех вашего семейства в обществе – не то же самое, что свобода людей.

– Я знаю, что никого не спасу, оставив с носом Кэролайн Астор и ее стаю, но мне так хочется это сделать! Просто ради принципа. – Альва глубоко вдохнула и медленно выдохнула: – Потрясающая кухня, правда? Я сказала мистеру Ханту: «Кухня должна быть такой, чтобы мне самой хотелось там работать. Тогда в нашем распоряжении будут самые прекрасные повара». Только полюбуйся – мы буквально окружены едой. – Она подняла салфетку с сыра и оглянулась в поисках ножа: – Я воспользуюсь своим положением по максимуму, Мэри. Я обыграю высшее общество в его собственной игре.