Глава 1
Альва стояла вместе с Ричардом Хантом у алтаря в новом здании Епископальной церкви Святого Марка в Оукдейле. Строительство церкви едва закончили, и в лучах солнца еще золотилась пыль опилок.
Альве чрезвычайно понравилось заниматься строительством церкви и летней резиденции – идеальное для нее занятие. За это время она успела произвести на свет еще одного ребенка – на сей раз мальчика, которого назвали в честь отца (тот сдержал свое обещание и осыпал супругу изумрудами – в числе коих было кольцо с камнем таких размеров, что Альва тут же окрестила его «Полянка»). Она была ужасно занята, слишком занята, чтобы отвлекаться на фривольные мысли. За все месяцы, ушедшие на планирование и постройку зданий, она едва ли хоть раз вспомнила об Оливере Белмонте. И с чего бы ей о нем думать? Он – всего лишь наполовину сформировавшийся мужчина, любитель пофлиртовать, он даже не ее друг, а друг ее мужа. Почему же сейчас Альва думает о нем? Не выспалась, вот и все – у малыша резались зубки, и успокаивался он только у мамы на груди. Просто новое материнство немного выбило ее из привычной колеи.
– Когда здесь все как следует обустроят, место будет очень даже неплохое. Хотя я все равно считаю, что усадьба получилась лучше, – сказал Ричард.
– Для вас – может быть, но не для меня. Ведь вы строили дом по вкусу моего мужа.
– Принимая многие из ваших предложений.
– Согласитесь, это не то же самое. Разве не получаете вы гораздо больше удовольствия, когда строите только по собственному проекту, не подчиняясь требованиям заказчика?
– Боюсь, такого со мной еще не случалось.
Ричард Хант был мужчиной среднего возраста, небольшого роста и чрезвычайно деятельный. Темноглазый и темноволосый, с косматыми усами, которые делали его чуть похожим на безумного гения. Образование он получил во Франции, став первым американским архитектором, который учился в парижской Школе изящных искусств. Одного только этого было бы достаточно, чтобы завоевать уважение Альвы. А вот ее симпатию и даже восхищение Ричард Хант приобрел благодаря той легкости, с которой позволил ей поработать вместе с ним над строительством церкви. Он стал ей настоящим другом.
– Погодите, неужели вы не построили ни единого дома по собственному проекту? Просто неслыханно! У вас недостаточно заказов или же вам предлагают недостаточную плату?
– Видите ли, особенность сферы, в которой я занят, – высокая степень конкуренции. Зачастую лучшие проекты достаются другим фирмам.
– Какие, например? – спросила Альва, представляя себе грандиозные здания вроде Лувра или, если говорить о Нью-Йорке, хотя бы нового Метрополитен-музея – его проектировал Калверт Вокс, который вместе с Фредериком Ло Олмстедом создал Центральный парк.
На проектирование парка Ричард тоже подавал заявку, однако не смог пробиться. Хотя он редко об этом упоминал, Альва знала – это сильно его ранило. Он заслуживал большего.
– Как ни странно, лучше всего сейчас работать над городскими особняками. Они дают больше свободы – в плане дохода в том числе. Те, кто заказывает такие постройки, хотят, чтобы их дом был самым роскошным, а потому им даже нравится, когда архитекторы называют заоблачные суммы. Я потерял несколько подобных заказов из-за того, что занизил стоимость.
– Говоря об особняках, вы имеете в виду что-то вроде особняка мисс Стюарт?
Беломраморный дворец Стюарта возвышался напротив облицованного обычным песчаником дома Кэролайн Астор. Ходили слухи, что в особняке обитает привидение бывшего «короля» – того сперва подкосила какая-то необычно тяжелая простуда, а потом его тело похитили из могилы. Миссис Стюарт была уверена, что призрак бродит по длинным темным коридорам и не может или не желает принять вечный покой. Некоторые утверждали, что она выжила из ума, однако, по мнению Альвы, рассказ о призраке не так уж и неправдоподобен – люди вроде мистера Стюарта никогда не отдыхают при жизни. С чего бы им изменять своим привычкам после смерти?
– Да, вроде особняка Стюарта и многих других, гораздо более изысканных строений. Тиффани, Рокфеллер, Ленокс – все скупают земли к востоку от Центрального парка, где я как раз недавно закончил работу над Библиотекой Ленокса. Так что окраины уже давно перестали быть глухоманью.
Ричард и Альва вышли из церкви и отправились в новый дом, который Уильям окрестил «Часы досуга». Дом получился практически таким, каким он себе его и представлял: в тюдоровском стиле, напоминающим снаружи старинные охотничьи поместья, внутри же оснащенный всеми современными удобствами. Имелись там горячая и холодная вода, газовый генератор и бойлер, который подавал тепло во все комнаты – невероятный прогресс в сравнении с угольным отоплением. Интерьеры просторные и вместе с тем теплые и уютные. Альва с Ричардом отлично справились.
Но что же ей делать дальше? В буднях леди остается так много незаполненного времени! Конечно, ей необходимо уделять внимание детям, званым обедам и собраниям общества, только этого недостаточно для ее деятельного ума. Она нуждается в сложных проектах, преодолении трудностей, решении проблем. Праздность ума очень быстро сделает ее легкомысленной и несерьезной, и она опять станет жертвой ненужных фантазий (об Оливере Белмонте, к примеру – «Боже мой, ну почему я снова о нем думаю?»), и кто знает, к чему это может привести? Праздный ум или праздные руки – дьяволу все равно.
Пока повозка пересчитывала ухабы (популярностью эта дорога, по всей видимости, не пользовалась), Альва решила продолжить беседу с Ричардом:
– Вы говорили о людях, оставляющих свой отпечаток на облике города.
– Я вас слушаю.
– Моему свекру наконец удалось покончить с тяжбой по завещанию Командора…
– Да, я прочел об этом в «Таймс». Ваш дядюшка удовлетворился миллионом?
– По всей видимости, да. Для него важнее посадить мистера Вандербильта в лужу, чем разбогатеть. Мы рады, что все уже позади. Так вот, я думаю, что Нью-Йорк должен посмотреть на Вандербильтов с другой стороны. Увидеть их новое лицо.
«Взмахни палочкой, произнеси заклинание».
В конце весны Манхэттен заволокла тяжелая влажность, в воздухе висела копоть, ароматы, царившие на улицах города, были настолько деревенскими, что воспитание не позволило даже упомянуть о них ни одному из Вандербильтов, собравшихся на семейный ужин в честь благополучно разрешившейся тяжбы. Окна миссис Вандербильт открывать запретила.
Дожидаясь, пока соберутся все братья и сестры Уильяма, Альва, на минуту оставшаяся в комнате одна, достала из рукава свиток бумаги и положила рядом с собой. Она внимательно рассмотрела картины, которые выбрал для гостиной ее свекор, фрески на потолке, когда-то заказанные свекровью, гардины, ткань, которой была обита мебель, узоры на ковре, статуэтки и эмалированные шкатулки.
Убранство дома было совершенно обыкновенным, и все же его хозяева знали, как произвести впечатление на гостей. Вкус у них имелся, они ценили прекрасное. Были щедры, благонамеренны и преданы своей семье.
Сейчас хозяева подавали гостям вино. Альва надеялась, что немного алкоголя поможет ей собраться – сегодня она должна сделать смелое предложение, которое окажется новостью даже для Уильяма.
Она тщательно продумала свой наряд, выбрав бледно-серое платье – идеальный фон для подаренных Уильямом украшений: императорского жемчуга, изумрудных сережек и «Полянки», которая сверкала на белой перчатке. По верхнему краю перчаток Мэри вышила нежнейший узор в виде плюща – легкий намек на приверженность их обладательницы благородству, искусству и красоте. Прическу Альвы украшал серебряный гребень, инкрустированный россыпью крохотных изумрудов и жемчугов. Задачей всего ансамбля было внушить как хозяйке, так и зрителям особое настроение. Усилия, приложенные Альвой, дабы гарантировать брак с Уильямом, были того же рода – сейчас, как и тогда, она собиралась в какой-то мере пожертвовать собой во имя высшего блага. Хотя, конечно, сегодня она была одета куда как лучше.
Мистер Вандербильт встал перед семейством и возвестил:
– Хотя это неприятное дело тянулось гораздо дольше, чем мне этого хотелось, сегодня я объявляю праздник! Пусть же все напасти останутся в прошлом.
– Аминь, – произнес Корнель.
Элис опустила ему на плечо ладонь. Она вновь была в положении. Этот ребенок станет шестым (или пятым, считая только живых) – если роды пройдут без осложнений и если за это время ничего не случится с другими детьми. Чтобы угнаться за Элис, Альве пришлось бы родить тройняшек! Но и тогда Элис наверняка родила бы еще одного, чтобы только оставаться впереди.
Мистер Вандербильт поднял бокал:
– За наше общее будущее – пусть оно всегда будет светлым для моих детей и внуков. Я рад видеть здесь каждого из вас.
– Даже Уильяма? – с непроницаемым лицом уточнил Корнель. – Он, кажется, совсем позабыл дорогу в наш офис. Напоминаю адрес – Сорок вторая улица, Центральный вокзал.
– И даже Корнеля? – парировал Уильям. – Наш дед никогда не привязывал себя цепью к конторке, чтобы только угодить богам торговли.
– Каждого из вас, – повторил отец, глядя на них из-под нахмуренных бровей. – Или даже в такой вечер мне придется напомнить вам о том, как я люблю тех, кто сеет раздор?
– Прошу прощения, отец. Неудачная шутка, – извинился Корнель.
Последовавшая за его словами тишина подтвердила – с последним высказыванием согласны все.
– Мистер Вандербильт, если вы позволите… – Альва решила, что ее шанс настал. Все взгляды устремились на нее, а она терпеливо ждала, пока хозяин кивнет. Сердце ее билось в два раза громче и быстрее, чем обычно, но она встала, глубоко вдохнула и, избегая взгляда супруга, произнесла: – У меня есть важная новость.
Миссис Вандербильт всплеснула руками.
– Когда же нам ждать прибавления?
– Ах… Простите, матушка Ви, моя новость другого толка. Она скорее касается того, что семья Вандербильт сможет наконец занять достойное место в обществе. – Альва отважилась взглянуть на Уильяма – он сидел, приоткрыв рот, однако перебивать не собирался, и она продолжила: – Конец тяжбы – это, безусловно, прекрасный повод для празднования. Но мне он также кажется призывом к действию. К наглядной демонстрации. Газетчики очернили имя Вандербильтов, и мы все знаем, что это произошло совершенно незаслуженно…
– Да, это возмутительно, – взорвался Корнель. – Наша семья сделала для Нью-Йорка больше, чем…
– Вы сделали многое, – согласилась Альва. – Но этого недостаточно.
Он нахмурился:
– Я могу простить вам ваше невежество, но не ваш тон. Уильям, ты придерживаешься мнения своей супруги?
– Ваши занятия благотворительностью ничего не решат сами по себе, – поспешила ответить Альва, не давая Уильяму шанса вмешаться. – И если говорить начистоту, даже все миллионы Вандербильтов не решат проблему бедности. Хотя, конечно, это не значит, что мы можем закрыть на нее глаза. Но мы должны сделать больше. Этот город претендует на звание культурной столицы мира. Но взгляните правде в лицо – как мало здесь того, что может вдохновить человека, направить его помыслы. Мы только что пережили кризис. Люди удручены, они пали духом. Вы все бывали в Париже – там тоже хватает нищеты, но, куда ни глянь, можно увидеть красоту – она там доступна каждому гражданину. Она дает надежду, пробуждает любовь и гордость. Самый бедный парижанин, у которого ничего нет за душой, не согласится перебраться в другое место. То же самое можно сказать о Флоренции, Венеции или Риме. Но в Нью-Йорке все здания либо обыкновенны, либо уродливы снаружи. Обладатели прекрасных произведений искусства не дают согражданам возможности ими любоваться…
– Для этого существует Метрополитен-музей, – заметил Корнель.
– Новое здание находится слишком далеко от центра – с таким же успехом можно ездить посмотреть на картины в Канаду. Думаете, швея, пекарь или кузнец могут позволить себе потратить время и деньги на такую поездку?
Свекор внимательно смотрел на Альву, сложив руки домиком на внушительном животе:
– И у вас есть предложение?
– Мне кажется, я знаю, с чего мы можем начать. – Альва взяла свиток, лежавший под стулом. – Нью-Йорк сейчас немного напоминает Флоренцию до того, как Медичи стали покровителями искусства во всех его проявлениях – начиная с архитектуры. – Она развернула свиток и продемонстрировала публике. – Мы спроектировали этот дом вместе с Ричардом Хантом.
– Больше похоже на замок, – заметила Лила.
– Да, мы вдохновлялись замком Шенонсо, в котором одно время жила Екатерина Медичи. На изображении вы видите, как здание будет смотреться на Пятой авеню. Конечно, это всего лишь набросок, но он передает…
– И какой цели оно будет служить? – спросил мистер Вандербильт.
– Оно станет новой резиденцией Уильяма Киссэма Вандербильта.
– Альва! – ахнул Уильям.
– Ваш дом? – Джордж подошел, чтобы рассмотреть рисунок.
– Вот так заявление! – удивился мистер Вандербильт.
– Да, это заявление. И я считаю, вам тоже нужно заявить о себе. То есть построить особняк в своем любимом стиле. И вам, Корнель. Мы все должны обставить свои дома самым изысканным образом. Эти здания станут произведениями искусства, которыми смогут любоваться все без исключения. Кроме того, мы обеспечим работой ремесленников и художников – нам ведь будут нужны каменщики, плотники, кузнецы, швеи, художники, скульпторы – подумайте об уровне безработицы.
– А мне нравится ваша идея, – подала голос миссис Вандербильт.
– Мама, может, вам это и нравится, – вмешался Корнель, – однако Альва предлагает совершенно нецелесообразные вещи. Мы должны простить ей то, что она недооценивает стоимость своего плана.
– Стоимость немалая, – покачал головой мистер Вандербильт. – Но ваше рвение мне нравится. – Он понимающе улыбнулся Альве. – Ну а теперь, кажется, пора переходить к ужину.
Все поднялись со своих мест, и беседа возобновилась. Уильям подошел к Альве и строго произнес:
– Вы должны были сперва посоветоваться со мной.
– Да, я знаю, но… Джентльмены! – воскликнула она. Все обернулись. – Я… заранее прошу прощения, я не хочу никого обидеть, но вынуждена признать, что меня удивила ваша недальновидность. Даже расстроила, если говорить начистоту. Командор наверняка сейчас смеется в могиле из-за того, что вы не можете распознать прекрасную возможность, когда ее буквально принесли вам на блюдечке.
– Достаточно, – процедил Уильям, беря Альву за руку.
Корнель еще не остыл.
– Дед никогда бы не потратил на это свои деньги.
– Вы ошибаетесь. Его гениальность заключалась в том, что он знал, какие действия предпринять, чтобы заработать не только состояние, но и добрую славу. С состоянием дела у вас обстоят хорошо. А вот добрая слава может кануть в Лету, если ни один из вас не постарается ее сохранить.
– Уильям, тебе лучше придержать свою…
– Продолжайте, – велел мистер Вандербильт Альве, жестом заставив Корнеля замолчать. – Вы сказали, что придумали это вместе с мистером Хантом. Что это даст ему?
– Хороший заработок, что же еще, – не унимался Корнель.
– Мистер Хант считает, что угол Пятьдесят второй улицы и Пятой авеню – идеальное место для нашего дома, – ответила Альва. – Новая церковь Святого Патрика станет своего рода архитектурным столпом этого района. Также он полагает, что, поскольку на Пятидесятых улицах пока нет никаких выдающихся сооружений, в основном они застроены многоэтажными домами сестер Джонс, а вдоль Пятой авеню идет парк, мы зададим тон всему району.
– Отец… – снова подал голос Корнель.
– Я хочу выслушать, – прервал его мистер Вандербильт. – Ее замечания по поводу нашей доброй славы небезосновательны. – Он подошел к Альве и рассмотрел рисунок, на котором были изображены все башенки, окошки и чугунные украшения ее будущего замка. – Как вы собираетесь платить за него? Я бы не хотел, чтобы ваш супруг продал еще больше своих акций.
Альва ждала этого вопроса.
– За дом заплатите вы. И за дом Корнеля тоже. Во-первых, у вас достаточно средств, и во-вторых, это ведь, как говорится, целесообразное вложение средств в недвижимость, не так ли?
Все уставились на Альву, словно она вдруг заговорила на иностранном языке. И это было… довольно приятно.
Она продолжила:
– Представьте, что будут писать о вас в газетах: «Уильям Генри Вандербильт, покровитель Нью-Йорка, человек, который перестроил Манхэттен». Но вам придется действовать быстро, если вы намерены опередить остальных.
– Каких остальных?
– Тиффани. Рокфеллера. Ленокса. – Альва повторила слова Ричарда. – Мистер Хант сообщил мне, что подобные планы у них на уме.
Мистер Вандербильт и бровью не повел.
– Должен сказать, это весьма смелое предложение…
– Прошу прощения, отец, – вмешался Уильям, глядя на Альву из-под насупленных бровей. – Это моя вина. Если бы я знал, что она собралась…
– …и мне жаль, что я не додумался до этого самостоятельно, – закончил свою мысль мистер Вандербильт. – Так, вы говорите, Пятидесятые улицы?
Альва кивнула:
– Да, пока они к вашим услугам.
– Хм… Достаточно близко к парку, можно ходить на прогулки. Кроме того, супруга постоянно твердит, что купленные картины уже негде развешивать. Я же не могу просто складывать их вдоль стен… Трястись над деньгами и превратиться в старого Астора, который ходил в банк, в то время как нормальные люди ходят к внукам? Как я уже говорил, я не намерен взваливать на своих детей груз, который взвалил на меня мой отец.
– Вы могли бы построить себе хорошую галерею, – заметил Джордж. – И библиотеку.
– Действительно. Ладно, вы меня убедили. Давайте подадим пример другим, и, кто знает, может быть, из этого города и выйдет толк. Завтра утром первым делом обсужу все со своим агентом.
Альва на радостях расцеловала его.
– Вы очень мудрый и щедрый джентльмен. Все так скажут.
Не привыкший к столь страстным проявлениям чувств, мистер Вандербильт зарумянился.
– Посмотрим, может, и девочкам что-нибудь построим, – добавил он, указав на Маргарет и Эмили – старших дочерей. Младшим – двум дочерям и двум сыновьям, – по всей видимости, пока стоило запастись терпением. – Договорились? Договорились! А теперь давайте наконец поужинаем!
Уильям перехватил взгляд своей жены и подмигнул.
По пути в столовую Альва чувствовала необыкновенную гордость и воодушевление – она восторжествовала над всеми, и, кроме того, ее ждало столько работы! И все же за ликованием скрывалась маленькая девочка, которая с облегчением вздохнула, захлопнув за собой дверь домика – от волка снова удалось убежать.
Ночью Уильям зашел в спальню Альвы. Она сидела в постели, листая одну из книг, которую ей одолжил Ричард Хант, – «Старинные дома», тяжелый фолиант с изображениями французских и итальянских поместий и вилл.
Уильям присел на кровать.
– Это был замечательный вечер. Мне кажется, отцу никогда бы и в голову не пришло, что деньги можно потратить таким образом. В глубине души он все еще маленький мальчик, мать которого заправляет пансионом, а отец занимается паромами. Представьте, он дюжину раз поздравил меня с тем, что я выбрал себе такую хорошую жену.
– Думаю, все дело в вине, – улыбнулась Альва.
Уж ей-то оно определенно помогло.
– Мне не следовало вас критиковать. – Уильям прикоснулся к шелковой завязке на ее груди. – Вы всегда знаете свое дело и ставите благополучие семьи на первое место.
Альва перевела взгляд на его руку.
– Леди способны на большее, чем вы думаете.
На лице Уильяма появилась та лукавая улыбка, которую она уже начала замечать на лице сына, когда тот пытался уползти со своего одеяльца или намеревался забрать у сестры куклу.
– Признайтесь, прекрасный пол нечасто интересуется мужскими делами.
– А мужчины разве когда-нибудь пытались узнать, чем интересуются леди?
– Мы не виноваты! Как часто, сидя за обеденным столом или в гостиной, можно услышать дам, лепечущих о зонтиках и портмоне, об исключительных свойствах ковра в их доме, об их гобеленах или ресторанах за границей!
– Но и вы получаете удовольствие от хороших вещей…
– Однако я не распространяюсь об этом в обществе.
– Какая же леди осмелится высказывать свое истинное мнение, если ее непременно поднимут на смех или осудят, как это сегодня сделал Корнель?
– Вы хотите сказать, что, оставшись наедине, ваши подруги говорят о рынке ценных бумаг и, скажем, об Уильяме Твиде?
«Ах, если бы», – подумала Альва.
– Я хочу сказать, что интересуюсь архитектурой и намерена продолжить сотрудничество с мистером Хантом.
– Но Ханту ваше сотрудничество ни к чему – он ведь профессионал своего дела. – Уильям потянул за ленточку и развязал ее. – Он позволяет вам помогать лишь потому, что ему нужны деньги.
Завязывая ленточку, Альва парировала:
– А вы знаете, что на территориях Юты и Вайоминга женщины получили право голоса?
– Там есть белые женщины? Я и понятия не имел.
– В прошлом году Конгресс постановил: «Пусть штаты решают сами». Вот только в штате Нью-Йорк, как и в остальных, отказываются даже рассмотреть вопрос об избирательном праве для женщин. А мы ведь существуем не только для украшения домов.
– Но украшения приносят столько удовольствия, – проговорил Уильям, вновь потянувшись к ленточке.
Он никогда не делал ничего подобного прежде. Как ей следует себя вести?
Ладонь мужа легла на ее ключицу.
– Зачем вам вся эта политическая чепуха? Почему нельзя просто наслаждаться своим положением привилегированной леди?
– Спросите своих сестер. Они тоже хотят большего.
– Они всего лишь хотят, чтобы другие привилегированные леди признали их более привилегированными. Но вы! – усмехнулся Уильям. – Вы желаете стоять с Хантом у чертежного стола и решать, куда поставить колонну, какой ширины сделать дверной проем и круглыми или квадратными будут башни…
– Да, это мое желание. Что здесь такого?
– Вы жена и мать, а не архитектор. Вы построили церковь, потешили себя. Пришло время играть свою настоящую роль. Почувствовать благодарность за жизнь, полную преимуществ. Вы ведь не обязаны работать, зачем вам это?
– Я благодарна. Только у меня есть разум, и его нужно занимать – я должна делать то, что для меня важно.
– Разве дети и я для вас не важны?
– А я и дети важны для вас?
– Что? Конечно, важны.
– Даже когда вы заняты конными фермами, ипподромами и железнодорожным бизнесом?
Уильям поднял руки, сдаваясь.
– Давайте больше не будем об этом. Главное, что отец безумно счастлив, Хант получил новую работу, а у вас будет дом королевы.
Он поднял книгу с колен Альвы и отложил в сторону. Затем погасил лампу.
«Оно того стоит», – подумала Альва. Все женщины делают это и делали испокон веков. Она от них ничем не отличается. Хотя, пожалуй, нет – она все же мудрее. По крайней мере, статус ее повышается. И она сама управляет собственной судьбой.
Тандреджи, 5 декабря 1879 года
Альва, милая!
Мне кажется или я последний раз писала тебе, когда узнала, что снова жду ребенка? За этот год столько произошло! Некоторое время я провела при дворе, и несколько раз была на аудиенции у самого принца! Придворные – весьма занимательные особы. Хотя я и не могла танцевать на балах, мне составляли компанию необыкновенно занятные леди, которые отвлекали меня от тягот моего положения.
Как тебе такая новость: я родила не одного малыша, а сразу двух девочек, похожих как капли воды. Роды прошли удивительно легко, особенно если учесть, что детей было двое. Интересно, значит ли это, что с маленьким Кимом, который научился говорить настоящие слова и теперь командует всеми, будет сложнее справиться, чем с его сестрами? Надеюсь, в жизни он преуспеет больше, чем его отец, который, хоть и изволил прибыть к рождению дочерей, но выглядел до неприличия исхудавшим и неопрятным. Он поцеловал малышек, поздравил меня, спросил, выпишет ли отец мне (а следовательно, и ему) вдвойне щедрый чек за усилия, и через два дня снова пропал. Могла ли я надеяться на что-то другое?
Помню, как много лет назад, впервые увидев усыпанную драгоценными камнями корону герцогини, я подумала, что скоро ее примерю. Но это «скоро» все не наступает – старик не желает умирать! И я уже не уверена, что корона произведет на меня хоть какое-то впечатление, когда придет время. Наверное, она ужасно тяжелая, и у меня от нее будет чесаться голова.
Напиши мне. А еще лучше – приезжай посмотреть на чудесных крошек, которых зовут Элис Элеанора Луиза и Жаклин Мэри Альва.
Всегда твоя,
леди Си
Нью-Йорк, 3 января 1880 года
Милая леди Си!
Счастливейшего Нового года тебе, Мандевилю, Киму – и сразу двум малышкам! Поздравляю и благословляю вас всех. Обязательно заеду к вам весной и надеюсь застать вас обоих в хорошей форме. Теперь Мандевиль отец троих детей – это должно сделать его более ответственным – если и не сразу, то очень скоро. Как может мужчина, имеющий глаза и сердце, оставлять тебя одну?
Я сейчас тоже вынашиваю новое создание, но не ребенка – дом, подобного которому этот город еще не видел. Я снова наняла Ричарда Ханта. Мы также работаем над летним домом для детей бедняков – он расположится в старом здании рядом с нашим поместьем на Лонг-Айленде.
Я чувствую себя как никогда хорошо. Разобравшись с утра с домашними делами и позавтракав с детьми, я провожу большую часть дня в офисе Ричарда, консультируюсь с ним, его инженером и оформителем, изучаю другие дома и вычерчиваю планы своего.
Мне кажется, работа архитектора – мое призвание. Я знаю, как составить композицию, как разместить окна на фасаде, как подобрать верные материалы… Я прежде не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас, когда продумываю паркетный узор или довожу до совершенства какую-нибудь деталь стены, окна, лестницы или зала. Когда мы с Ричардом делаем паузу, чтобы выпить чаю и поговорить о работе, я вижу, что он обращается ко мне как к равной. Да, он знает несравненно больше моего, но я дразню его тем, что мой вкус и деньги Уильяма уравновешивают его образованность.
В апреле мы с Ричардом хотим посетить аукционные дома во Флоренции, Париже и Лондоне, чтобы выбрать обстановку для дома. Я возьму детей в поездку, и миссис Хант тоже собирается взять младших. Кэтрин – добрая, интеллигентная женщина, очень приятная в общении. Еще мне нужно будет переговорить со множеством художников и ремесленников – надо решить, у кого заказывать обои, витражи, резные панели и, конечно, портреты. У меня до сих пор нет ни одного приличного, а поскольку у известной тебе особы в кабинете красуется ее собственный портрет, я решила сделать то же самое.
Ты сможешь быть в Лондоне в это время? Я хочу узнать все придворные сплетни. Вот немного с этой стороны Атлантики: пока мы ожидаем бракосочетания Дженни и Фернандо, Джулия обратила на себя внимание французского аристократа – титул у него незначительный, с твоим не сравнить, но он, кажется, к ней неравнодушен, поэтому мы надеемся, это к чему-нибудь приведет. Маман порадовалась бы, увидев, что одна из ее голубок вышла замуж за «достойного» человека. Конечно, это будет не Армида, с радостью посвятившая себя «Благим свершениям», которые я с не меньшей радостью финансирую. Она уже вышла из того возраста, в котором на нее обращали бы внимание молодые люди, даже если бы она одевалась со вкусом, чего старательно избегает. Возможно, какой-нибудь овдовевший священник сумеет разглядеть в ней достоинства, коих сама она не замечает. С другой стороны, она своей жизнью довольна.
Передаю горячий привет всем.
Альва
