Его привели в чувство голоса играющих на площади детей, которым не было дела до несчастий, постигших город. Витантонио хотел приподняться, но почувствовал резкую боль в боку. Перед глазами все плыло. Он полежал неподвижно, ожидая, пока окружающие предметы встанут на свои места. Затем закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании. Когда ему показалось, что мир наконец перестал кружиться, он открыл глаза и увидел две красно-белые свечи. Сделал глубокий вдох, огляделся и понял, что лежит в крипте базилики Святого Николая. Он понятия не имел, как сюда попал.

Снова различив долетающие с площади голоса, он испытал странное ощущение, знакомое с детства, когда, лежа в кровати, он слышал детей, играющих на площади Санта-Анна, а сам читал или смотрел в окно на тени, которыми вечернее солнце расчерчивало чердаки домов Беллоротондо, где люди хранили зерно. В такие минуты он всегда испытывал неясное чувство, что существуют два мира – реальный, на площади, и его воображаемый мир, границами которого были стены комнаты. Казалось, эти миры вот-вот соприкоснутся, но на самом деле они были столь далеки друг от друга, что никогда не пересекались. Зачастую ему давали понять, что он находится словно по ту сторону, вдали ото всех, и иногда это ощущение придавало ему сил, позволяло почувствовать себя особенным, а иногда беспокоило. Как сейчас.

Витантонио хотел встать, но голова снова закружилась, и он решил подниматься постепенно: сначала сел, затем оперся о стену и, наконец, потихоньку пошел, держась за спинки скамеек, пока не добрался до внешней стены. Залез на скамейку и через окно, выходящее на площадь на уровне земли, посмотрел на играющих детей и удивился количеству разрушенных домов на площади Урбана Второго. Можно было подумать, что линия фронта проходила прямо здесь.

Прошло три с половиной года с тех пор, как он в последний раз видел детей, резвящихся возле базилики Святого Николая. Это было за несколько дней до того, как он подался в бега, в июне, вечером после экзамена; он вышел тогда с факультета в отличном настроении, чувствуя себя уже немного адвокатом. Он помнил, что стояла сильная жара и все жители Бари вытащили стулья на улицу, ожидая, пока с моря подует ветерок. Витантонио мог бы написать целый трактат об искусстве обитателей Борго-Антико наслаждаться вечерней прохладой и не уставал восхищаться ими. Одни ставили свои стулья прямо на улице, другие выносили их на порог, а были и такие, кто предпочитал скромно сидеть в прихожей, распахнув, однако, двери настежь. Но если подойти ближе, оказывалось, что каждый находится ровно в той точке, где свежее всего и откуда можно установить зрительный контакт со всеми соседями, чтобы вести оживленную беседу. Вышедшие подышать казались актерами на сцене, но на самом деле они были зрителями и смотрели спектакль, который разыгрывали для них актеры-прохожие, шагающие из конца в конец города.

Когда Витантонио стал слезать со скамейки, насмотревшись в окно, он потерял равновесие, но успел заметить вошедшего в крипту человека. Он узнал отца Катальдо, любимого ученика отца Феличе, и удивился, поскольку не знал, что того назначили приором базилики. Священник подбежал и подхватил падающего Витантонио.

– Тебе не следовало вставать. Ты потерял много крови.

– Что происходит, отче? Как я здесь оказался?

– Тебя принес какой-то великан, на вид славный парень. Увидев, что ты ранен, я хотел отправить тебя в больницу, но тот попросил спрятать тебя в крипте. Затем он пошел за врачом и машиной. Я не мог отказать, видя тебя в таком состоянии. Так что не стал задавать вопросов.

Витантонио не понимал, каким образом Примо Карнера узнал, что он ранен в квартире у Франко на площади Гарибальди и ему срочно нужна помощь… Любопытное, должно быть, зрелище являл собой добряк-великан, несущий на спине умирающего через весь Бари, до самой базилики Святого Николая. Представив себе эту картину, Витантонио засмеялся и подумал, что к этому времени город наверняка уже утратил способность удивляться. Здесь видали кое-что и похлеще.

Витантонио без сил опустился на скамейку. Ему приснилось, что за ним гонятся Черный Рыцарь и тип с гнилыми зубами, а когда он вступал с ними в схватку и побеждал, те снова появлялись в другом месте и опять нападали. Проснувшись, он услышал смутные голоса, говорили очень тихо и как будто вдалеке. Второй раз он проснулся среди ночи. Рана была перебинтована, а Примо Карнера снова взвалил его на спину, как мешок. Казалось, это ему ничего не стоит.

– Куда мы? – спросил Витантонио.

– Я отвезу тебя в Беллоротондо. Джованна решит, что делать. Ты потерял много крови.

– Как ты узнал, что я у Франко?

– Шел по пятам. Джованна просила присмотреть за тобой.

На улице вновь свистела трамонтана, и Витантонио обрадовался обдувавшему лицо ледяному ветру. Примо Карнера с Витантонио на плечах свернул с площади Сан-Никола в лабиринт узких переулков. Отец Катальдо шел чуть впереди, чтобы предупредить их, если появится патруль. Но в этот час основное оживление царило в порту и на Лунгомаре, и они без приключений добрались до семинарии. Примо положил его в кузов британского армейского джипа и тронулся, помахав на прощанье священнику, который уже был за воротами семинарии. Машина выехала из Борго-Антико по Виа-Корридони, свернула на Корсо Витторио Эммануэле и затерялась в потоке автомобилей.

Лежа в кузове джипа, Витантонио видел проплывающие мимо темные верхушки домов. Он вспомнил, что в день бомбежки немцы сбросили уже половину снарядов, а город еще напоминал фонарь, словно нарочно зажженный, чтобы облегчить задачу бомбардировщикам. Боль в животе становилась все резче. Витантонио уже готов был закричать, когда вдруг увидел гигантский столп пламени, пожирающий многоэтажный дом, – в каком районе, он не мог сообразить. Примо тоже его заметил.

– Накройся одеялом! – крикнул он Витантонио. Увидев бегущего с пожара мальчишку, Примо окликнул его: – Что случилось?

– Номер семнадцать на площади Гарибальди горит как спичка!

Примо Карнера знал этот адрес. Горела квартира Франко.

– Наверное, подельники твоего кузена заметают следы, чтобы туда не совалась полиция, – крикнул он в кузов джипа. – А может, американец вернулся и понял, что случайно влез в осиное гнездо. Никому не хочется светиться в шпионском скандале, так что тут нам повезло, тебя не объявят в розыск, – успокаивал он Витантонио, газуя и поворачивая к вокзалу.

Но тот его не слышал. Витантонио снова потерял сознание.

На вокзале их ждал Англичанин. Джип, за рулем которого сидел Примо, принадлежал ему. Лейтенантские нашивки Англичанина помогли им миновать все контроли, и Витантонио, все еще без сознания, погрузили в последний вагон.

– Жаль, что не могу с ним попрощаться, – посетовал лейтенант Донован. – Жду тебя через три дня в Фодже! – крикнул он Примо Карнере, когда поезд уже тронулся.

Люди гроздьями свисали с площадок, набились в локомотив, и машинисту было трудно маневрировать. Через три дня после бомбардировки слухи о химическом оружии в порту распространились по всему городу, и люди бежали из Бари. Когда проезжали Путиньяно, Витантонио очнулся в ужасе:

– В квартире на площади Гарибальди осталось тело Сальваторе!

– Пока ты лежал в крипте, я вынес его на улицу и положил в руинах дома на улице Абате-Джимма. Когда его найдут, решат, что он погиб в день бомбежки, – ответил Примо.

Витантонио успокоился и снова потерял сознание.

Когда добрались до вокзала Беллоротондо, погода немного смягчилась, как перед снегопадом, но Витантонио по-прежнему казалось, что это самая неприветливая ночь года.

– Отнеси меня домой, на площадь Санта-Анна. Я продрог.

– Тебе нельзя домой. Если тебя ищут, там устроят засаду в первую очередь.

Примо Карнера взглянул на Витантонио и испугался. В таком состоянии его никуда нельзя было нести. Он рискнул и постучался в первую попавшуюся дверь, это оказался дом Рагузео. Хозяйка узнала внука синьоры Анджелы и впустила их. Раненого положили на кровать Паскуале – сына, недавно расстрелянного немцами в Кефалонии. Когда Примо Карнера вышел искать Джованну, женщины в доме Рагузео приготовились ухаживать за Витантонио так, будто это их Паскуале.