Витантонио показалось, что кто-то промелькнул в глубине подъезда в доме на площади Гарибальди, но он не придал этому значения. Он спешил покончить с этим делом и вернуться в Беллоротондо, потому взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. На третьем этаже он услышал шум и понял, что Франко дома. Он поднялся выше и спрятался в темном углу, чтобы перевести дух и проверить пистолет. Решив, что готов, Витантонио спустился на площадку и распахнул дверь ударом ноги. Черного Рыцаря он застал врасплох.

Франко вскрикнул, но узнал Витантонио, и паника на его лице сменилась крайним удивлением:

– Я был уверен, что ты в горах. – Заметив пистолет, он спросил: – Зачем тебе пистолет? Ты же не будешь стрелять в двоюродного брата?

Витантонио не ответил. Он подошел к столу и смахнул с него все бумаги. Затем взял радиостанцию и тоже швырнул на пол.

– Ты еще работаешь на фашистов или уже напрямую на агентов немецкого абвера? – крикнул он вне себя.

– Я патриот и исполняю свой долг, – стал оправдываться Франко, видя, что его игра раскрыта. – Немцы – наши союзники.

– Сукин сын! – бросил ему Витантонио, глядя прямо в глаза. – Ты знаешь, какое зло ты причинил?

– Король и Бадольо – просто игрушки…

Витантонио вскипел. Он не выносил эту деланую наивность, не мог поверить, что тот и правда не способен различать добро и зло. Он подошел к Франко и дал ему пощечину.

– Они здесь ни при чем. Я говорю о невинных людях, погибших по твоей вине. Всю жизнь ты сеял вокруг себя страдание. Вы с твоим приятелем ненормальные, вы будете гореть в аду.

Произнеся это, Витантонио понял, что напарника Франко нет в комнате. Он забыл про него! Он перевел взгляд на дверь в свою комнату, но было уже поздно. Дверь открылась, и гнилозубый выстрелил.

Затем все произошло очень быстро. Витантонио почувствовал жжение, пуля царапнула висок. Он не растерялся и дважды нажал на курок, обе пули вошли в грудь гнилозубого, тот повалился, как марионетка, срезанная со своих ниточек.

Витантонио провел рукой по виску. Вырванные пулей волосы смешались с кровью и образовали неприятную на ощупь липкую массу, по щеке бежала теплая струйка крови, но Витантонио не поддался панике. Однако, прежде чем он успел что-либо предпринять, дверь в прихожую отворилась и на сцене появилось новое действующее лицо. Витантонио не сразу узнал вошедшего, но его форма офицера американской армии мгновенно бросилась в глаза. Капитан Кларк Льюис сжимал в руке пистолет. Он выстрелил, и на этот раз Витантонио ощутил жар в животе и оперся о стол, чтобы не упасть.

– Я дал тебе возможность промолчать и спасти свою жизнь, но ты отказался. Теперь мне придется тебя убить. Я не допущу, чтобы ты на всех углах трезвонил про химическое оружие, угрожая сорвать месяцы нашей работы.

Американец уже готов был снова нажать на курок, когда кто-то вышел из-за двери и встал между ними. Раздались еще два выстрела, и Витантонио увидел, что Кларк, раненный в руку, убегает вниз по лестнице. Тут он узнал человека, оседавшего на пол спиной к нему, это был Сальваторе. Витантонио бросился к нему, чтобы подхватить, но не успел – тот упал на пол, из раны на груди хлестала кровь. Витантонио сел рядом, и их кровь смешалась. Он заговорил, пытаясь успокоить Сальваторе:

– Так, значит, это ты прятался в подъезде…

– Я ждал гнилозубого, чтобы свести счеты по одному давнему делу. Увидев, что американец следит за тобой и тоже пошел наверх, я подумал, что должен вмешаться, иначе ты окажешься между двух огней. Мне рассказали про вашу ссору, когда я уходил из аэропорта…

Вдруг Сальваторе замолчал и подал ему знак глазами. Витантонио обернулся и увидел, что Франко взял пистолет гнилозубого и прицелился. Руки у него дрожали, и он промахнулся. Франко больше всего на свете нравилось убивать, но даже стрелял он настолько плохо, что в своих злодеяниях не мог обойтись без помощи. Витантонио выпрямился. С ним было ровно наоборот: ему не нравилось стрелять, но стрелял он хорошо. Он заметил, что Франко все еще дрожит, пытаясь снова нажать на курок, но пальцы его не слушаются. Витантонио посмотрел на него с отвращением и прицелился.

Он еще колебался. Он вспомнил, как Франко схватил Джованну в саду палаццо в день, когда бабушка в наказание отменила конфирмацию Витантонио; увидел, как год спустя тот играет с мечом в наряде Черного Рыцаря; заново пережил дни, когда фашисты избили Сальваторе; подумал о малыше Микеле, разбившемся на дне оврага, об увольнении Тощего и высылке доктора Риччарди. Он вновь увидел, как взлетает на воздух казарма в Матере, представил тела семнадцати жителей Рионеро, расстрелянных на площади, и всех остальных убитых, которых они находили, идя по Майелле. Затем он снова пережил весь ужас бомбардировки Бари и понял, что должен довести дело до конца.

Он взвел курок. Последним перед его глазами возник образ матери – как она задыхается, отчаянно ловя ртом воздух, который не доходит до легких. И тут он в ярости дважды выстрелил Франко в лоб. Голова у того резко откинулась назад, как будто кто-то дернул его за веревку, а ноги обмякли, как пластилиновые. Не успев даже сообразить, что он не верит в происходящее, Черный Рыцарь упал замертво. Витантонио стоял неподвижно, неотрывно глядя на кровь и осколки черепа, запачкавшие стену. Переведя взгляд дальше, он увидел две дыры рядом с балконным проемом: обе пули прошли навылет и вошли в стену, отколов штукатурку. Наконец он опустил взгляд на безжизненное тело двоюродного брата. Он долго стоял, глядя, как кровь вытекает из продырявленного черепа, разливаясь по плиткам пола. И ничего не почувствовал.

Но Сальваторе захлебывался в собственной крови. Витантонио снял рубаху и попытался заткнуть рану. Кровь, вытекавшая из отверстия на груди, куда вошла пуля, слегка пузырилась, как будто сдувалось велосипедное колесо. Должно быть, было пробито правое легкое. Сальваторе закашлялся, плюясь кровью. Он жадно ловил ртом воздух, но, видимо, тщетно, потому что лицо его побагровело. Затем он с трудом приподнялся и заговорил поразительно ясным голосом:

– Здесь ты уже все сделал… Теперь уходи и найди Джованну.

– Нам нужно ехать в больницу, – возразил Витантонио.

– Нельзя, – ответил тот.

На сей раз голос Сальваторе звучал гораздо слабее, и Витантонио пришлось наклониться к самым его губам.

– Мы застрелили американского офицера, а если мы расскажем про него правду, нам никто не поверит.

До тех пор Витантонио не задумывался, чем рискует. Его могли счесть предателем: за последние несколько часов он дважды вступил в перестрелку с капитаном американских вооруженных сил и убил двух фашистов, которые наверняка были известны в Бари под личиной верных слуг правительства Бадольо. Он попытался оценить ситуацию и представить, что за этим может последовать. На самом деле, подумал он, раз его противник сбежал, то, вероятно, ему тоже не с руки было оказаться замешанным в случившемся и не хотелось привлекать к себе внимание военной полиции. Офицера – специалиста по химическому оружию, члена официально не существующего особого подразделения, которому прежде всего следует блюсти секретность, – не похвалят за участие в перестрелке.

Витантонио закашлялся, и кровь по щеке полилась сильнее.

– Не нравится мне твоя рана, – сказал Сальваторе. – Тебе нужно уехать из Бари и заняться ею, пока тебя не стали искать по всем окрестным больницам.

– Или мы поедем вдвоем, или никто никуда не поедет.

– Мне уже поздно.

Витантонио вгляделся в лицо товарища – оно на глазах обретало синюшный оттенок – и подумал, что тот прав. Жизнь Сальваторе вытекала через рану, и Витантонио ничем не мог ему помочь. Но он и не думал бросать его.

– Я тебя не оставлю. Мы вместе поедем в больницу.

– Брось эту романтику. У тебя есть другие дела. Для меня все кончено.

Сальваторе повернул голову и посмотрел на труп гнилозубого. Затем крепко стиснул плечо Витантонио, взглянул ему в глаза и сказал:

– Спасибо.

Он загадочно улыбнулся, обнял Витантонио за шею и поцеловал в щеку.

– Поцелуй от меня Джованну. – Сальваторе снова поцеловал его, теперь в лоб, и добавил: – И малыша, когда он родится… Говорят, будет мальчик, потому что живот у нее заостренный.

Он засмеялся и тут же закашлялся, смех отнял у него последние силы. Все еще с улыбкой на губах он посмотрел на Витантонио и сообщил:

– Ребенок твой… С того утра, когда Джованна ходила в Матеру…

Витантонио почувствовал, что сердце готово выскочить у него из груди. Он хотел что-то сказать, но Сальваторе судорожно схватил его за руки и потерял сознание. Витантонио обхватил его и поудобнее уложил у себя на коленях. Он попытался привести товарища в чувство, но тут же заметил, что руки и ноги у того безвольно обвисли, и понял, что Сальваторе только что испустил последний вздох. В слезах он обнял его, как утром обнимал неподвижное тело матери, и закричал:

– Господи! Чего еще ты от нас хочешь?

Он снова стиснул товарища в объятиях и вдохнул запах его черной куртки – той же, что и много лет назад, в сентябре, когда Сальваторе возил его на мотоцикле в школу в Мартина-Франку. За несколько секунд Витантонио заново целиком пережил то лето на ферме, когда решил, что сын Тощего будет его старшим братом. И сам потерял сознание.