25 июля 1943 года в Культурном обществе в Бари царила торжественная обстановка. Бокалы были полны, дымились дорогие кубинские сигары, партии в карты затягивались до рассвета, движение по садовой дорожке было чрезвычайно оживленным. Дом свиданий в ту ночь не справлялся с наплывом посетителей. Оставались считаные дни до конца июля, а значит, и до конца свободной жизни членов клуба: в августе мужчины отправлялись в деревеньки на побережье или в сельские усадьбы в глубине страны, чтобы воссоединиться с семьями, выехавшими на летний отдых почти сразу после Иванова дня.

В большой гостиной ощущалось заразительное оживление, обещавшее в любую минуту обернуться хаосом. Собравшиеся говорили одновременно, силясь перекричать друг друга, политические темы мешались с нервными смешками, вызванными двусмысленными замечаниями. Всеобщая веселость достигла предела, когда в гостиную, споткнувшись о ковер, ввалился низенький толстый человечек – самый важный судовой агент порта Бари. Вскочив на ноги и оправив костюм, он замахал руками, чтобы привлечь внимание собравшихся:

– Радио, включите радио! Сообщают, что король обратился к нации! Сейчас обращение зачитают!

Разговоры сменились общим гулом голосов. От столика к столику покатился шквал взволнованных вопросов и изумленных возгласов:

– Король? В чем дело? Это не к добру!

Самые нетерпеливые подошли к радиоприемнику, который стоял у бармена на полке с ликерами, все смолкли. Высокий белокожий и рыжеволосый мужчина, хозяин фабрики дверных замков, стал крутить ручку аппарата, присутствующие окружили радиоприемник плотным кольцом.

После последних нот «Королевского марша» веский и глубокий голос медленно зачитал сообщение короля:

– Его величество король Италии и император Эфиопии принял отставку его превосходительства кавалера Бенито Муссолини с должности главы правительства, премьер-министра и министра иностранных дел и назначил главой правительства, премьер-министром и министром иностранных дел кавалера, маршала Италии Пьетро Бадольо.

Никто еще не успел осознать услышанное, как сообщение закончилось. Снова зазвучал «Королевский марш». Воздух в гостиной вдруг настолько разредился, что стало трудно дышать. Собравшиеся в растерянности переглядывались. Никто из них не предрекал конца дуче, и никто его не ожидал. Анджело Конвертини на нетвердых ногах прошел через комнату и упал без сил в свое ушастое кресло. Прошло несколько бесконечных минут, и он первым заговорил:

– Что король хотел этим сказать? Он же не прикончил Муссолини?

– Черт, Анджело! Ты иногда не понимаешь очевидного. Все яснее ясного. Король сместил Муссолини и заменил его на Бадольо, – взялся разъяснять ему судовой агент.

– Сместил? Не может быть. Он дуче, вождь, который привел нас к величию, – произнес Анджело упавшим голосом.

– К величию? Не говори глупостей. Что мы получили от этой войны? – вступил в разговор фабрикант дверных замков, уже несколько месяцев не получавший крупных заказов. – Наша экономика идет ко дну, наша армия тоже. Союзники в конце концов победят, и когда этот день наступит, мы будем в стане проигравших. Не знаю, где ты усмотрел тут величие.

– Союзники победят? Как это?

– Они наступают на всех фронтах. Сейчас они готовятся к высадке где-то в Европе и, если захотят, вскоре завладеют всей Италией. У американцев прекрасная армия, много лучше, чем двадцать лет назад. Ты что, газет не читаешь? – снова взял слово замочный фабрикант.

– Может быть, без Муссолини Италия выйдет из войны прежде, чем Германия увлечет нас к еще большей катастрофе, – добавил судовой агент, обладавший нюхом на тайные политические замыслы, поскольку вся его жизнь была связана с международными отношениями, а все свободное время он читал газеты половины европейских стран.

– Вы правы. Фашизм был безумной затеей, – заметно волнуясь, вмешался Скарафиле, бывший винодел, позарившийся на обещанные в рамках хлебной кампании субсидии и засеявший пшеницей сотни гектаров бесплодной земли в Альтамуре, от которых не было никакого толку. Но за три или четыре года выращивания зерновых он заработал больше, чем за все предыдущие годы, что разливал лучшее «примитиво» в регионе.

Анджело посмотрел на него с недоверием, поскольку прекрасно помнил, как они стояли рядом на набережной Лунгомаре в Бари в день, когда Муссолини проводил смотр альпийской дивизии. Они были среди почетных гостей как раз напротив «Альберго делле Нацьони», и Анджело своими глазами видел, как восторженно аплодировал Фьоренцо Скарафиле, а затем расталкивал локтями соседей, пробираясь к диктатору, чтобы пожать ему руку.

– Бедный дуче. Я думаю, что человек, благодаря которому мы процветали, достоин большей признательности, – настаивал Анджело, думая о своем сыне Франко и о том, что произойдет с ним, если фашисты потерпят крах.

– Именно так, «процветали» – в прошлом. Сколько ты уже не продаешь ни доски? Впрочем, даже если бы нашелся покупатель, тебе нечего было бы ему предложить, ведь уже три года, как прекратились поставки русской древесины. А лучшие рабочие ушли на фронт. И что, спрашивается, мы должны делать без рабочих рук? – подытожил продавец замков.

И на том дискуссия завершилась, потому что гостиная уже совершенно опустела. Все вдруг заволновались и поспешили домой. Или, может быть, сразу уехать на побережье?.. Господа из Бари могли укрыться в деревеньках на полуострове Гаргано, на его крутых склонах им ничто не угрожало, разве что – изредка – высокая волна. Анджело мог еще поехать к семье в Савеллетри, ожидая, чем кончится борьба за власть в Риме, близость Савеллетри к Беллоротондо позволяла бы ему в случае необходимости бывать на фабрике, оттуда же удобно было управлять поместьями.

Выходившие из клуба заметили, что девушки из борделя тоже погасили лампы и закрыли окна и двери. Если клиенты напуганы, Прекрасной Антонелле не пристало веселиться.

Замешательство, в которое было повергнуто Культурное общество Бари, было обратно пропорционально бурной радости, с которой ту же новость приняли беглецы в Матере. У Витантонио и его товарищей не было радио, так что они не слышали обращения Виктора Эммануила III, но в полночь Рузвельт принес им весть, что Муссолини впал в немилость. Подробности были излишни, это и так была лучшая новость за последние три года.