– Вы ничего обо мне не знаете, Ванзаров…

Он покрутил наручные цепочки, будто лассо, каким ловят оленей.

– Мне известно достаточно. Вы убили Зинаиду Карпову. И три месяца поднимали и опускали ее тело. Что отмечено кучкой бабочек, которую я нашел под сценой… Затем решили попробовать спеть на публике. В «Неметти» Ларисе Савкиной не дали ангажемент, но ваш голос стал ее пропуском на сцену. Она не могла не умереть… В тот вечер вас увидел Морев. Поняв, с кем имеет дело, он стал писать мне покаянное письмо. Вы пришли и ударили его пестиком по виску… А сегодня вам понадобилась Анна Фальк. И она умерла в петле. Не пощадили даже Вронского, который все понял… Я тоже должен был умереть от удара мешка с песком, но тут вы немного просчитались… Как просчитались, подбросив столько улик в ящик мадемуазель Горже. Я бы еще понял дамские сумочки, но бабочка была явным перебором… Кавальери не убили только потому, что я ее похитил…

Баттерфляй сняла шляпку с вуалью и выпустила их в ночь.

– Так это был обман?

– Ловушка для вас… Не зря в гардеробе филеров имеются всякие наряды: и артельщика, и черкеса… Вот пригодилось…

Сквозь стены и в открытой люк долетел стон восторга зрительного зала.

– Кавальери победила, – сказал Ванзаров. – Теперь уже все кончено. Осталось немного.

Звездочки ожили, она отступила на шаг.

– Что же вы намерены делать?

– Арестовать вас и предать суду… Изволите сами надеть на руки браслеты?

– Ничего не получится… Вы не сможете… Боитесь высоты… Я не дамся…

– Ничего, справлюсь, – сказал Ванзаров, шагнув к ней.

Баттерфляй бросилась не к окошку, а к краю крыши.

– Столько мук и страданий, которых вам не понять… Мой талант, мой гений, запертый в клетке… Я не смогу сидеть в клетке…

– На каторге нет клеток, там работают… Думаю, вам и каторга не грозит…

Она засмеялась.

– Упекут в дом душевнобольных? Ничего не выйдет, Ванзаров… Я не буду жить в тюрьме, ни вашей, ни врачебной. Я выбираю свободу… Здравствуй, жизнь…

На краю обрыва «бабочка» распахнула руки. Тело не хотело умирать, тело боролось. Баттерфляй толкнула себя в пустоту и ночь. Туда, где светились огни театра.