Нравы в «Европе» царили куда более свободные, чем в «Пале-Рояле». На то она и Европа. Портье без церемоний указал номер месье Глясса, только упредил, что у него визитер. Ванзарову показалось, что это было сказано с некоторой особой интонацией. Он поднялся на второй этаж и постучал в двадцать третий номер. За дверью раздались звуки, похожие на суетливую возню: что-то шуршало и падало.

– Благодарю, ничего не требуется! – раздался приглушенный дверным полотном голос. Ванзарова приняли за полового, который хотел услужить.

– Господин Глясс, это Ванзаров, сыскная полиция! – нарочно громко последовал ответ.

Возня стала отчетливой. Судя по звуку, упал стул.

– Вам придется подождать…

– Я не спешу. Или желаете прийти в участок?

– Буквально одна минута…

Не прошло и пяти минут, как замок щелкнул, дверь открылась, явив господина антрепренера. Глясс был в свежей накрахмаленной сорочке с бабочкой и в шелковом домашнем халате с кистями, из-под которого виднелись концертные брюки и лаковые ботинки. Для раннего дня одет был аристократично.

– Делаете успехи, молодой человек, – сказал он, величественно повернув голову в номер. – Но требуются еще занятия по вокалу.

Из номера выскочил юноша, старательно наклоняя голову. Мимо Ванзарова он прошмыгнул тенью. Этого хватило, чтоб заметить легкий беспорядок в одежде.

– Ищем новые звезды для нашей сцены, – сказал Глясс, приняв гордую осанку. – Прошу вас…

Ванзаров не стал уточнять, какие именно успехи делал юноша и какими талантами наделен. Театр – это пучина тьмы. Что тут говорить…

Глясс держался аристократом. Он предложил гостю коньяк, сигару, папиросы, зельтерской воды и свое радушие. Ванзаров предпочел перейти сразу к делу. Он выложил три фотографии.

– Кто-то из этих барышень вам знаком?

Вставив монокль, Глясс взял фотографии веером и рассмотрел на расстоянии вытянутой руки. Снимок Фальк отложил в другую руку сразу. На Савкиной задержался чуть дольше и тоже убрал.

– Они так похожи, такие простоватые лица… Но вот это личико где-то видел…

Память антрепренера короткая – столько лиц, столько талантов, так и мельтешат.

– Она приходила в «Аквариум» на прослушивания, – помог Ванзаров. – Ее зовут Зинаида Карпова…

– Ну конечно, как я мог забыть! – Монокль выпал в ладонь Глясса. – Фотографии так меняют женщин, но это же она! Никаких сомнений! Где вы ее нашли?

– В альбоме учениц профессора пения Греннинг-Вильде.

– Тогда все понятно! – Глясс никак не мог расстаться со снимком. – Зельма Петровна сотворила редкое чудо! Мои поздравления…

– У Карповой хороший голос? – спросил Ванзаров почти равнодушно.

Глясс взмахнул снимком, как крылом.

– Фантастический голос! Невероятный! Волшебный! Я давно не испытывал таких эмоций от вокала!

– Она спела «Casta diva»…

– Это трудно назвать пением! Вулкан чувства, эмоций, нежности… Мороз по коже…

– Тогда почему не предложили ей ангажемент?

Ванзарову протянули карточки, как вызов.

– Я не предложил? Да я готов был пасть к ее ногам… Любой контракт! Сразу бенефис! Она только улыбнулась и обещала вернуться. Но после исчезла! И больше ее не видел!

– Вам показали ее труп. Вы не узнали.

От такой полицейской грубости Глясс поморщился.

– Ужасное зрелище. Как в том существе можно было узнать эту барышню!

– А как же узнали ее по снимку? – спросил Ванзаров.

– Но ведь это она?

Ванзаров предложил взглянуть еще разок. Забыв про монокль, Глясс взялся за снимок.

– Ну конечно она… Простые черты лица… Скромное платье то же самое… Меня еще поразил контраст между скромностью в одежде и богатством голоса… Да, только без вуалетки.

– У нее была шляпка с вуалеткой?

– Да, чуть прикрывающая глаза, – Глясс показал на себе, подставив ладонь козырьком. – Милое украшение скромности.

– А вот это на ней было? – Ванзаров показал брошь.

Глясс принял строгое выражение лица, от которого наверняка дрожали будущие звезды сцены.

– Я уже сообщал вам, что не имею чести знать это украшение.

– Николай Петрович, я спрашиваю о другом: на Карповой эта брошь была? Заметили украшение?

Антрепренеру потребовались раздумья. После чего сделал вывод, что броши не заметил. Ручаться не может, был слишком увлечен голосом.

– Ее убили подлым и жестоким образом, – сказал Ванзаров, исключив криминалистические детали. – Кому это выгодно в вашем театре?

Благородное выражение превратилось в хищную ухмылку.

– Далеко ходить не надо: божественная Отеро – лучший кандидат, – сказал Глясс, щерясь золотым зубом. – Бедняжка наверняка пошла к ней, чтобы услышать мнение о своем таланте. Отеро поняла, что перед ней гений, который сметет всех. И приказала ее убить…

Новая версия выглядела довольно свежо. И забавно.

– Отеро? Зачем звезде убивать какую-то дебютантку?

– Господин Ванзаров, вы не человек театра и не можете понять простую истину: как только Карпова вышла бы на сцену, все эти Отеро и Кавальери полетели бы в мусор. Это не просто талант, а брильянт редчайший! Отеро сразу увидела и приняла меры. Театр полон негодяев, запомните это. Вы знаете, что на этой испанской красотке шесть смертей?

Ванзаров не знал. Глясс пояснил, что, по его сведениям, не менее шести мужчин покончили жизнь самоубийством из-за любви к ней. Включая ее первого антрепренера, который устроил ей славу и был выброшен за ненадобностью. Обо всем широко писала европейская пресса. А газеты он читает.

– Слышали о «даме на подносе»? – Глясс уже не мог остановиться.

Театральные сплетни Ванзаров не слушал.

Вдаваясь в самые пикантные подробности, антрепренер рассказал, будто бы одно важное лицо, о котором даже заикаться нельзя, устроило для узкого круга особое развлечение. На стол ресторана был вынесен поднос, на котором лежала Отеро. Из одежды на ней была газовая ткань, украшенная свежими фруктами. Когда поднос поставили на стол, Отеро вскочила и пустилась в танец, размахивая факелами.

– Можете вообразить себе подобное зрелище? – с негодованием закончил Глясс, невольно облизнувшись.

Подобную тему следовало прекратить.

– Почему же не могла убить, к примеру, Кавальери? – спросил Ванзаров. – У нее Карпова была и получила в подарок золотую бабочку.

Для Глясса это стало новостью.

– Кавальери ее слышала? И что же сказала?

– Посчитала голос слабым и простым…

– Вот вам и ответ! – Глясс победно воздел руку. – Она настолько бездарна, что не смогла отличить великий голос. У нее нет слуха! Вообразите?!

Воображать Ванзарову было некогда. Логика скрежетала и никак не могла справиться с фактами, которые разрывали ее на части.

– Можете припомнить день, когда Карпова приходила к вам?

Глясс задумчиво теребил хорошо выбритый подбородок.

– Это было… В середине мая…

– Позже девятого числа?

– Наверняка.

– Благодарю, вы оказали бесценную помощь розыску…

– Господи сыщик, позвольте и вам один вопрос? – с загадочным видом спросил Глясс.

Что это за вопрос, было известно. Ванзаров позволил его задать и в который раз отчитался, что именно делал ночью с Варламовым. Во избежание кривотолков.

Глясс провожал его со всеми церемониями, крайне довольный собой. Николай Петрович искренне верил, что сыскная полиция в убийстве Карповой может подозревать кого угодно, но только не его. Как же наивны эти люди театра. Логика никого не выпускает из когтей, пока не доберется до виновного. Но знать об этом не полагалось.

Выйдя из гостиницы, Ванзаров проверил счет: двое называли погибшую великой певицей. Двое – почти ничтожеством. Счет был равным. Оставалось добавить очко на чью-то сторону.