Комната режиссерского управления ютилась в дальнем закоулке артистического коридора. Здесь не было ни афиш, ни дарственных фотографий. Зато висели рукописные списки, когда и кто из артистов выходит на летнюю сцену и на главную. Сегодня и завтра в столбцах каменного театра было пусто. Зато в столбце на 26 августа во всю высоту было написано:

«Бенефис м-ль Кавальери и м-ль Отеро!!!»

Причем так и стояло три восклицательных знака. Ванзарову хотелось заткнуть нос, но показывать хозяину каморки, как силен прогорклый спиртовой дух, было невежливо. Ванзаров терпел.

– По мою душу, значит, пришли, – Морев шмыгнул носом.

– Нюхаете табак?

Проницательности сыщика Морев усмехнулся.

– Уже разболтали… Вот сплетники…

– Об этом говорит желтоватая кожа у ноздрей.

– Наблюдательный… Люблю толковых. Да, по старинке перетираю табак в ступке. Прадедовская привычка, немодная…

Места было мало, Ванзаров никак не мог усесться на стуле и оперся спиной о дверь.

– Господин Морев, мы с вами вдвоем, и я протокол не веду. Теперь можете быть откровенны. – На ладонь из конверта выпорхнули бабочки. – В каком спектакле их рассыпают? Вы не можете не знать.

Морев отвернулся к керосиновой лампе, что съедала последний воздух.

– Не знаю, господин полицейский. Не видел их… Бутафорские игрушки – это к Вронскому. Я новые таланты ищу… Для него.

– Барышню с троса тоже нашли?

Если бы мог, Морев выпрыгнул бы в окно. Но окна не было.

– Так и знал, что на меня все шишки свалят, – уже слезливо проговорил он. – Да поверьте, не знаю ее, не видел никогда…

– Может, забыли? Три месяца назад она приходила в театр. Чтобы показать голос.

– Не помню, ничего не было, – Морев окончательно уперся.

Ванзаров поменял бумажных бабочек на золотую с брильянтами.

– Чья вещица?

Ему в ответ помотали нечесаной головой.

– Вот со всем уважением, господин сыщик, не знакома вещица…

– Не желаете узнавать? Жаль… В другой раз спрошу по-другому.

Появился носовой платок, такой грязный, что им могли чистить ботинки. Морев спрятал в нем лицо, принялся хлюпать и вздрагивать плечами. Антрепренер натурально плакал. Ванзаров не умел утешать мужчин. Он ждал, когда истерика закончится.

Громко и глубоко высморкавшись, Морев отер от слез красные глаза.

– Вот вы меня подозрением обидели, а того не знаете, что я для вашей пользы… – Он осекся. – Рано еще все тайны раскрывать, потом благодарить будете. Только вы, господин Ванзаров, никому в театре не верьте. В театре все ложь, даже правда.

Столь разумные слова были сюрпризом. Ванзаров спросил, какую правду от него скрывают. Но Морев уже засунул откровения глубоко в душу.

– Вот взять хотя бы Кавальери, – начал он явно про другое. – Что вы видите? Красивая обложка, носик, губки, брильянты. А знаете, что под ней? У себя в Италии чем только не занималась: и газеты упаковывала, и портнихе помогала, и цветы на улицах продавала. Потом петь начала. При помощи богатых поклонников, без голоса и таланта настоящего, пробилась в Париж, на сцену Фоли-Бержер. Как туда попала? Так ведь через салоны, где знаменитые куртизанки господ принимали. Вот и выходит, что она площадная девка. И такая жадность неуемная: все копит и копит деньги и драгоценности, уже из сейфа вываливаются, а все ей мало. Не театр ей важен, а рубины и брильянты… Такая вот глубоко практическая барышня. С купеческой хваткой…. Рожица смазливая, а таланта нет, одна буза… Репортеры на всю Европу раструбили. Мы и клюнули…

На лице Ванзарова не дрогнула ни одна жилка. И даже кончики усов.

– Так расскажите, как ее зовут?

Морев поначалу не понял, о чем речь, а когда дошло, он возмутился. В полную мощь темперамента театрального человека.

– Да как вас убедить: не знаю ее! – провозгласил он. – Лучше покайтесь, несчастный, признайтесь, что делали с Варламовым ночью?

Ванзаров честно признался, что осматривал сцену. Ответ не тянул на хорошую сплетню. Морев сморщился.

– Так и быть, скажу от чистого сердца: барышни молоденькие и свежие проходят у нас через Мишу Вронского. Такой уж порядок заведен. И нельзя его изменить…

– А Переслегин барышень тоже… выбирает?

– Платон? – Морев был сражен в самое сердце. – И подумать нельзя! Самых строгих правил. Правильно Александров свой выбор сделал: вместо сыновей непутевых, Васьки и Сашки, племеннику дело передаст. Театр будет в надежных руках.

Терпеть вонь больше не было сил. Ванзаров вышел по-английски и тщательно захлопнул дверь. Но аромат Морева пробивался и в коридор…