Сони была первой, кто это заметил.

– Что у тебя во рту? – спросила она у своей мамы.

– Что ты имеешь в виду? Ничего, – ответила она.

– Нет, что-то есть, открой рот. Покажи, покажи.

– Здесь? Аааа… – Она открыла рот – там ничего не было; закрыла рот. – Видишь, ничего. Я же тебе говорила.

– Нет, ты это прячешь от меня. Смотри вот здесь, здесь. – Сони дотронулась до ее лица.

Справа, почти под ухом, слегка выступала челюсть. Казалось, что мама запрятала туда кусочек какого-то угощения, например сладости, и медленно его смаковала.

– Нет-нет, открой рот еще раз, – потребовала девочка.

Мама Сони поддалась на уговоры. Сони засунула палец внутрь и начала им тыкать внутри. Зубы, десны, но никаких сладостей. Ее мама аккуратно взяла Сони за запястье и убрала ее руку.

– Ты очень назойливая, – сказала она.

Тем не менее там что-то было: как только мама закрыла рот, Сони отчетливо увидела небольшой бугорок. Но потом она забыла о нем.

Пока ее сестра, которая была старше на семь лет, тоже не заметила его и не сказала об этом в кругу семьи.

– Да, она там прячет конфеты, – сказала Сони.

Их мама, сбитая с толку, начала возмущаться:

– Конфеты, конфеты. Где вы у меня их видели? С чего вдруг вы вообще про них вспомнили? Где мы их возьмем-то, с ума сошла, что ли?

В их хижине не было зеркала, поэтому мама Сони не могла посмотреть на себя. Она решила провести рукой по челюсти, нажимая пальцем в то место, куда показывала ее дочь. Да, похоже челюсть там слегка опухла, но она не почувствовала ничего, что выходило за рамки нормального. Она решила потом спросить об этом у мужа, но забыла. Однажды эту опухоль заметила ее соседка, когда они собирали листву и опавшие ветки сала в лесу. Женщины вернулись в деревню, чтобы посмотреться в карманное зеркальце, которое было у соседки – прямоугольное, обрамленное в зеленый пластик; оно было слишком маленьким, и если поднести к себе, то в него нельзя было увидеть все лицо целиком – только какую-то его часть. Маме Сони потребовалось время чтобы поймать нужное расстояние между зеркалом и ее отражением, она пыталась посмотреть на свое лицо с максимально возможного отдаления.

Да, там была опухоль. Именно в том месте, о котором говорила ее дочь. Выглядело так, будто она держит во рту что-то, по размерам сопоставимое с воробьиным яйцом. Она несколько раз открывала и закрывала рот, чтобы проверить, чувствует ли она что-то в этой точке или нет. Она не чувствовала ничего, кроме легких щелчков. В любом случае, опухоль ее не беспокоила, так что она решила не обращать на нее внимания.

Через какое-то время опухоль стала давать о себе знать. Поначалу боль была ноющей, иногда пульсирующей, но затем снова превращалась в тупую. В этом году муссонов не было и поэтому рисовые поля все иссохли, превратившись в коричневую пыль. Единственное, что спасало жителей деревни, – высушенные пучки сена и соломы. Мама Сони упала лицом прямо на острое жниво, когда пыталась связать то, что собрала с полей за день. Белая цапля, которая стояла и пристально смотрела на землю, ища чем бы перекусить, отскочила на несколько шагов в сторону и улетела. В этот момент показалось, что боль ожила: она распространилась по тысяче нервных окончаний в ухо, шею, затылок, правый глаз, горло. Скорлупа воробьиного яйца треснула, и на свет начал вырываться настоящий монстр.

Она скривилась, и изо рта брызнула слюна. Боль была такой, что она даже не могла говорить. Ее стали лечить народными средствами: сделали теплый компресс из гашеной извести и куркумы, кашицу из листьев джумури и настойку из сухих красных ягод аджарини. Боль не отступила ни на йоту. Сони слышала, как ее мама кричала по ночам словно одержимая, когда, как она говорила, штука в ее рту начинала двигаться. В другое время она видела, как мама корчилась от боли и билась об пол. Однажды она ударила голову о глинобитную стену так сильно, что в ней появилась небольшая трещина. Сердце Сони бешено билось в груди. Почему лекарства не уменьшают боль?

Ближайшая медицинская клиника была в трех часах ходьбы от их деревни. Она сама не сможет проделать такой путь. Отец Сони отвез ее к доктору на взятом у соседей велосипеде, посадив ее на заднее сиденье. Он беспокоился сейчас не столько о больной, которую вез в город, сколько о стоимости медицинских услуг. У него было с собой только тридцать рупий. Как он заплатит за лекарства, если денег едва хватит на осмотр? Доктор выписал им чек и список лекарств.

– Каждые четыре часа давайте ей по две таблетки, что под первым номером. И вам нужно будет положить ее в больницу. Опухоль нужно убрать. Ей нужна операция, причем срочно. Я сейчас дам вам направление, покажете его в больнице.

На деньги, что у него были, он смог купить только четырнадцать таблеток. Молодой парень в аптеке отрезал ножницами четыре таблетки из блистера и добавил к одному целому. За два дня таблетки закончились. Боль, которая не исчезла, но значительно уменьшилась за это время, вернулась с новой силой, будто мстила ей за то, что она посмела использовать лекарства, чтобы с ней бороться. Сони видела, как ее маме снова стало плохо, и ее сердце вновь забилось с бешеной скоростью, словно оно было рисинкой в жерновах. Ее старшая сестра перестала ходить в школу, чтобы заниматься работой по дому, которую мама была не в силах выполнять.

Они с сестрой вместе ходили в лес, чтобы собирать листья кенду. За каждые сто листьев они могли получить двадцать пять пайсов. Однажды они возвращались позднее обычного: уже начало смеркаться и вскоре должно было полностью стемнеть. Сестра Сони пошла по широкой тропинке, которая была в стороне от густых джунглей. Они услышали звуки приближающейся машины: ехал лесной патруль. Автомобиль подъезжал все ближе и ближе, ярко светя фарами. Сами не зная почему, девочки инстинктивно начали прятаться, но сестра Сони попала в луч света фары, когда они стали убегать в глубь джунглей. Джип подъехал ближе и остановился. Вышли двое мужчин. Девочки хорошо слышали их голоса.

– Кто здесь? – крикнул один из них. – Мы из службы охраны леса. Мы вас видели. Выходите.

Возможно, девочек бы не нашли, но кто-то из них включил мощный фонарик, и его свет упал прямо на лицо сестры Сони. Позже Сони вспоминала об этом дне и думала, что если бы они тут же убежали в лес, то их могли бы и не найти.

Но сейчас Сони наблюдала, как лицо ее сестры застыло от испуга. Мужчины подходили все ближе.

– Что вы здесь делаете? – спросил один из них. – Почему пытаетесь скрыться?

– Подойдите сюда, подойдите ближе, – скомандовал другой. В руках у них были латис. – Вы что, язык проглотили? – рявкнул он, – Что вы делали ночью в лесу? Вы что, не знаете, что это не то место, где следует быть девочкам?

Его голос изменился на последнем предложении; что-то еще прокралось в него – слова он стал произносить медленнее, будто ему было лень.

Другой мужчина засмеялся.

– Да, скажите нам, что вы здесь делаете, – спросил он. – Что вы там держите? – Он протянул руку и взял пакет с листьями, который сестра Сони держала в руках. – Ага, кенду. А у вас есть лицензия на то, чтобы собирать эти листья? Вы знаете, что в противном случае вы занимались незаконной деятельностью?

Лицензия? Незаконная деятельность? Чуть ли не каждый житель деревни собирал листья с тех пор, как девочки себя помнят, да и их родители этим занимались, и бабушки, дедушки – все их предки. Но сестра Сони была слишком напугана, чтобы ответить им. Что, если действительно появился новый закон, о котором они не знали? Каждый день люди в правительстве занимаются разработкой законов, чтобы сделать их жизнь еще более невыносимой. Уже ходили слухи о том, что им придется покинуть их деревню и лес, переехать в другое место, потому что крупные компании хотели заполучить эту землю. А куда им было идти? Что они будут делать?

– Тебе придется поехать с нами, – сказал мужчина и схватил сестру Сони за запястье.

Казалось, она словно превратилась в камень, но этот камень весь дрожал от ужаса. Тот трепет, который исходил от нее, был настолько сильным, что пронесся по воздуху и задел Сони, стоящую с ней рядом.

Мужчина, стоявший около джипа поддержал своего напарника:

– Да, поедешь с нами. Посмотрим, что мы сможем с тобой сделать.

Сказав это, он рассмеялся, но его смех больше напоминал ужасное воронье карканье, предвещающее фатальный исход.

Сони могла почувствовать, как ее сестра дрожит всем телом. Почему Диди молчит? Куда они хотят ее забрать?

– Давай возьмем и ту, что поменьше? – предложил один из них. – Нас двое и их двое.

Снова раздался этот мерзкий гнилой смех.

– Нет! – закричала Диди.

Казалось, она только что очнулась ото сна, словно выбралась из своей каменной скорлупы. Все произошло так быстро, что действия опережали мысли.

– Беги! Беги скорее домой! – яростно шепнула она Сони, отталкивая ее рукой и пытаясь вырваться от мужчины, что держал ее за запястье.

Он стиснул ее руку только сильнее. Прошла секунда, две. Сони попятилась, обернулась и начала убегать прочь. Она слышала за спиной шорох, крики мужчин, как один из них стал бежать вслед за ней. Ей было девять лет, она была худенькой, быстрой, и ее подгонял страх; она хорошо ориентировалась в лесу, знала, где лучше притормозить и где можно спрятаться за густой растительностью. Свет фонарика, преследующий ее, тоже не отставал и кочевал с земли на стволы деревьев, подсвечивая участки размером с человеческий рост. Она бежала так быстро, словно ее душа отделилась от тела. Все, о чем она думала в тот момент, это что ей нужно добраться до двух маленьких, узеньких, почти невидимых троп, пока тьма полностью опустится на землю. Если она не успеет до них добежать, то останется в лесу на всю ночь и будет заживо съедена леопардом или медведем. Она обернулась назад лишь единожды. Огонек фонаря исчез, словно превратился в золу. Сквозь деревья она увидела (или ей показалось, что увидела) одного из мужчин, опустившегося на землю, которого было видно только благодаря его белой рубашке. Его поза напоминала то ли ту, в которой обычно оплакивают усопшего возлюбленного, то ли позу животного, пожирающего свою жертву. Надвигающаяся тьма и та скорость, с которой Сони бежала, не позволили ей рассмотреть, над чем именно он склонился. Казалось, сам лес встал ей поперек горла.

Следующим утром, с первыми лучами солнца, в лес был отправлен поисковый отряд. Но ее не смогли найти. Они молча вернулись в деревню, когда уже начало темнеть. Придя домой, Сони и ее отец увидели Диди, сидящую на полу спиной к стене и отвернувшую голову в темноту. Мама плакала, и Сони понимала, что это были совершенно другие слезы, не те, что бывают от боли. Эти были слезы злости – так Сони решила. Диди снова была неподвижна, словно камень. Ее колени и локти были все в ранах, а ноги покрыты ссадинами. Из-за темноты Сони тогда не смогла рассмотреть то, что увидела на следующий день: синяки по всему телу сестры и то, как она передвигалась, – медленно, словно внутри у нее все было сломано, а каждое движение причиняло боль. Она запомнила только одну фразу, которую сказала мама, когда они вернулись с отцом из леса: «Обратно она приползла, так как не могла идти».

Спустя время Диди снова стала нормально ходить. Но теперь чего-то в ней не хватало. Иногда она обнажала свои зубы, пытаясь улыбнуться, но это нельзя было назвать улыбкой. Из-за того, что в ее глазах не было радости, получалась лишь пародия, нерешительная репетиция улыбки.

Мама сильно похудела и стала напоминать скорее чучело, а не человека. Казалось, ее лицо высосало все соки из тела и аккумулировало их в огромной торчащей шишке. Само лицо тоже сильно изменилось: сейчас оно стало маленьким, похожим на пустой сморщенный мешок, который кто-то оставил и забыл забрать из дальнего угла комнаты. Ее взгляд стал стеклянным, отсутствующим, словно глазам было больше не место в этой странной голове. Чтобы купить один билет на автобус, нужно было потратить семьдесят пять рупий, а таких денег у них не было. Отец занял деньги на проезд и необходимые лекарства. Вышло пятьсот рупий. Ему сказали, что через месяц сумма вырастет до шестисот рупий, еще через месяц до семисот двадцати пяти, потом до восьмисот пятидесяти и так далее. Но он не мог рассуждать о времени погашения долга или процентах… они для него ничего не значили. Единственное, что его беспокоило, – это настоящее.

Больница. Как ему обо всем договориться? С кем это нужно делать? Кто поможет ему найти правильного человека? Нужно было поехать с кем-нибудь из деревни, кто был более образован, который бы знал, к кому нужно обратиться и смог бы все обговорить. Это место раздавит его. Куда бы он ни посмотрел, везде были больные – люди с повязками или гипсом. Из-под некоторых повязок даже проступали пятна крови, более насыщенные в центре и постепенно теряющие яркость к краям. Кто-то медленно ходил по коридору, опираясь на костыли; кто-то абсолютно неподвижно лежал на полу рядом со входом, широко раскрыв глаза и смотря в пустоту. Слышались стоны, кашель, хрипы. У некоторых отсутствовали руки или ноги, были открытые язвы и ужасные опухоли. Левая сторона лица мужчины, сидевшего около стены, была словно усеяна черными ягодами. В животе у отца Сони неприятно засосало. Он не мог прочесть ни единого указателя – он просто не умел читать. Насколько глупым нужно быть, чтобы приехать сюда без посторонней помощи? Это место точно его раздавит.

Он ходил от одного человека к другому, держа в руке направление врача и спрашивая, куда ему нужно идти, где его примут. Он произносил единственное слово – «операция», которое, он считал, должно ему помочь, ведь доктор сказал тогда, что нужна операция.

– Подойдите к тому столу, они вам помогут, – сказал ему кто-то.

Когда он подошел туда, то его направили в другое место. Там, около стойки, была толпа людей, которые громко кричали и махали своими бумажками, толкаясь и пихаясь, требуя, чтобы их обслужили; они были пронырливее его. Как он вообще проберется сквозь эту толпу? Где-то через час ему удалось подойти к мужчине за стойкой, который сказал ему, что он пришел не туда. Ему нужно было подняться выше. Здесь он не мог ничем помочь, так как это… он сказал какой-то набор непонятных слов. Отец Сони поднялся вверх на два лестничных пролета – оказался на этаж выше. Здесь было много людей. Кто-то бегал по коридору, кто-то сидел и ждал, кто-то стоял. Кого же попросить помочь? Он решил подойти к женщине, которая выглядела как врач – у нее на шее висела та «слуховая веревка», по которой обычно можно узнать врачей. Она сказала ему, что он пришел не туда. Ему нужно было спуститься вниз и спросить на главной стойке. Он снова спустился вниз. Его кидало с одного места на другое, словно он был маленькой палочкой, которую подхватил ветер. Когда он пробился к стойке, ему снова сказали идти наверх. Но на этот раз он решил возразить, что уже был наверху и оттуда его отправили вниз. Мужчина, что стоял за этой стойкой, сказал, что в таком случае он ничем не может помочь, и попросил отойти в сторону – он не мог весь день разговаривать с одним человеком, в то время как за ним еще целая толпа людей.

Отец Сони развернулся, вышел из здания и сел на ступеньки. Вопреки собственной воле, его рот сжался, как у ребенка, – он не мог сдержаться и заплакал словно дитя. Жена попыталась его успокоить. Он задумался о том, как же все-таки странно устроен этот мир: она успокаивала его, хотя все должно было быть наоборот. Он был полностью повержен. Люди вокруг них наверняка думали, что он плакал из-за того, что кто-то из его родных умер в больнице, а он только что об этом узнал. Что еще они могли думать? Ему еще никогда в жизни не было так стыдно.

Опираясь на трость, к нему, ковыляя, подошла пожилая женщина, чтобы поддержать и посочувствовать. Она сказала ему, что на все воля божья – апарвалла – и посмотрела на небо. Женщина помогла ему – отвела к главной стойке хирургического отделения, к другому концу здания. Там на улице находилось еще больше тех, кто ожидал осмотра. Некоторые были в таком тяжелом состоянии, что уже даже не выглядели как люди. По двору бегали собаки, крутились в ногах и принюхивались к ранам больных. Больные были настолько изнеможенными, что даже не находили в себе сил отогнать собак прочь. Именно эта пожилая женщина поговорила с ответственным за организацию операций, заполнила за него все документы и сказала самое главное: люди здесь ждут в очереди не один день, так как врачей слишком мало. Они могут вернуться сюда завтра, но никто не может им гарантировать, что доктор будет на месте, чтобы осмотреть маму Сони. Нужно приходить сюда каждый день и ждать, когда им повезет, но сколько времени это может занять – никто не знал.

Сони не особо слушала рассказ о первой поездке родителей в больницу, но увидела, какими опустошенными они вернулись, будто от них осталась только невесомая и бессмысленная оболочка, словно пустая скорлупа.

Спустя два месяца они снова поехали в больницу. Отец в очередной раз занял денег, хотя еще не вернул предыдущий займ, на который еще и начислялись проценты. Он больше не мог смотреть, как его жена корчится от боли. Он чувствовал себя так, словно из него вынули все внутренности, бросили на пол и потоптались по ним. Ему нужно было спасти ее и спасти себя. На этот раз он попросил христианина Джозефа поехать с ними. Как только Джозеф согласился, тот страх, сковывающий отца Сони и не позволяющий ему на равных взаимодействовать с этим огромным, жестоким и мрачным миром, тут же улетучился.

По сравнению с предыдущим визитом в больницу, Джозеф безусловно помог им сэкономить то время, которое в тот раз они потеряли, бегая кругом по больнице. Отец Сони полностью доверил ему все хлопоты и лишь шел за ним следом, как верный пес. Он снова увидел толпу калек и больных, у которых был все тот же набор увечий, ран, язв, кожных наростов, рук и ног, которые больше не были похожи на конечности, а скорее на протекающие сосуды, увядающие ветви и вялые тряпки. И все они сидели и ждали помощи. Дни или месяцы – никто не знал, как долго им ждать того момента, когда боль наконец-то уйдет. Болезнь была роскошью, доступной только богачам. А каждого из присутствующих болезнь сделала нищим.

Вернувшись, Джозеф сказал, что в больнице нет врача, который смог бы провести операцию. Многие ждали появления врача – список больных огромен, но никто не знал, когда появится хирург, его не было в больнице уже несколько недель. Последний раз проводили четыре операции: один пациент умер, а трое других потом вернулись с осложнениями. Он узнал это все не от медперсонала, а от больных и их родственников.

Выхода не было, пришлось вернуться домой.

Через десять дней мама Сони повесилась. Джозеф нашел ее в лесу, за церковной поляной. Она повесилась на своем сари, привязав его к тамаринду. Ее смогли опознать только после того, как ее сняли с дерева. Было видно, что она сначала пыталась вырезать опухоль под ухом чем-то острым, но чем именно – они так и не нашли.