· Глава 42 ·

Раз пятьдесят я отменяла звонок. Набирала номер и тут же сбрасывала. Подтолкнул меня к этому разговор с Жюли, которая в конце концов меня убедила: «Это тебя ни к чему не обяжет, но будет возможность хорошо провести вечер».

Максим предложил встретиться на пирсе Тьера в шесть вечера. Когда я подошла, он уже был на месте и двинулся навстречу, чтобы меня поцеловать.

– Я так рад, что ты позвонила. Ты не страдаешь, случайно, морской болезнью?

– Нет, а в чем дело?

– В том, что мы сейчас отправимся с тобой на водную прогулку! – сказал он, показывая на внушительного вида катамаран, приближавшийся к причалу. – Он совершает двухчасовой круиз по Аркашонской лагуне, и я подумал, что это может быть здорово. На борту собирается обычно человек двадцать, не больше, мы будем лакомиться устрицами и печеньем. Нравится идея?

– Даже очень нравится.

Шкипер с помощником подняли паруса, и судно медленно заскользило по волнам. Мы уселись на сетчатом тенте в носовой части катамарана, и у меня возникло ощущение, что я парю над водой.

– Смотри! – воскликнул Максим. – Домики на сваях!

– Это свайные хижины Птичьего острова, а ты не знал?

– Нет, не знал. Просто великолепно!

– Разве ты не взял камеру?

– Нет, я оставил ее сегодня дома, думаю, она на меня сильно обидится за сегодняшний день.

– И я прекрасно ее пойму: пропустить такое!

– Но я хотел все внимание посвятить тебе. Только тебе.

Он улыбнулся. «Гусиные лапки» делали его еще привлекательнее.

– Пойду принесу нам устриц. Ты по-прежнему заправляешься апельсиновым соком?

– Нет, сегодня я хочу колу. Сегодня у меня все шиворот-навыворот.

Он ушел, смеясь. Джинсы ему тоже были очень «к лицу».

Мы как раз проплывали мимо оконечности мыса Ферре – длинного языка почти дикой земли, вторгнувшегося в морской простор и словно воплощавшего конец мира, – когда Максим взял меня за руку. Чисто рефлекторно я отдернула ее, только потом оценив недопустимую резкость своего жеста.

– Прости, я не ожидала…

– Все в порядке, я понимаю. Я сам стал инвалидом в области чувств.

Мы, кажется, вошли в зону турбулентности. И я не имела в виду море.

– Я один вот уже три года, я даже не уверен, что все еще умею целоваться! – рассмеялся он.

– Три года?

– Да. Никого с момента разрыва с матерью моей дочери.

– Добровольный выбор?

– Да. Мне нужно было вновь обрести себя и посвятить все свое время дочери: она очень тяжело переживала наше расставание. И я ждал зова сердца.

Не спуская с меня глаз, он снова положил руку на мою. На этот раз я не осмелилась ее убрать.

Мы продолжали сидеть так какое-то время, безмолвные, впечатленные расстилавшимся перед нами потрясающим видом. Ветер покрывал воду мелкой рябью, в которой отражалось заходящее солнце, а сбоку вырисовывалась величественная гряда дюны Пила. Давно, очень давно я не ощущала себя настолько внутренне свободной.

Максим казался таким же сосредоточенным, как и я. Он сидел по-турецки, поджав ноги, закрыв глаза и подставив лицо ветру.

– Просто фантастика, да?

Он кивнул без единого слова.

– И как тебе пришла в голову эта мысль?

Нет ответа. Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами, рука его вцепилась в мою.

– Максим?

Он повернул голову и открыл глаза. В них можно было отчетливо прочитать: «Съеденные устрицы отчаянно просятся на свободу». Я начала нервно смеяться.

– О, черт, да у тебя морская болезнь! Держись, мы почти приехали. Смотри прямо перед собой и старайся дышать поглубже!

До причала он оставался совершенно неподвижным. И смертельно бледным. Издалека люди могли его принять за носовую фигуру. При высадке он первым ступил на твердую землю, и на лице его отразилось неимоверное облегчение. Когда он помогал мне спускаться, его щеки уже порозовели.

– Прости, мне очень жаль, – проговорил Максим, когда мы стали удаляться от его кошмара.

– Не извиняйся, твоя задумка и в самом деле была прекрасной. Будь уверен, я никогда не забуду этот вечер.