· Глава 41 ·

Никогда столько не нервничаешь, как в ситуации, когда пытаешься изо всех сил не нервничать. Бен должен был прийти с минуты на минуту, и чем больше я старалась обуздать признаки волнения, тем меньше они этому поддавались. Последний разговор по телефону был настолько приятным, что надежда помимо моей воли полностью захватила мои мозги, вытеснив оттуда остатки разума. Ноги у меня дрожали, сердце трепетало, дыхания не хватало, в животе спазмы то ли от страха, то ли от возбуждения. Я переполнилась нетерпением, куда больше Жюля, который сегодня капризничал с самого утра. Мы сидели на бордюрчике, окаймлявшем пляж, напротив дома, и считали секунды, правда, из разных соображений.

– Как же папа обрадуется, когда тебя увидит! – сказала я.

– А я не обрадуюсь.

Он опустил голову и начал тихонько всхлипывать. Я схватила его на руки, моего малыша, и начала баюкать.

– В чем дело, дорогой? Почему ты загрустил?

– Я не хочу видеть папу. Никогда больсе. Я хочу всегда быть с тобой!

Сердце мое сжалось. С момента нашего приезда сюда Жюль лишь однажды обмочился в постели, из чего я сделала вывод, что ему стало гораздо лучше. Вначале он только радовался от переезда к моим родителям – новенькая спальня, три человека, всегда готовые поиграть с ним, чудесные дедушкины тортики, бабушкины объятия. Как и мне, ему понадобилось время, чтобы понять: такая обстановка может оказаться не временной, а постоянной, и вот тогда в полной мере проявилось чувство горечи. Началось нытье: «Я хочу домой», «Хочу, чтобы у меня были и папа, и мама», пришли ночные кошмары, вспышки гнева, беспричинные слезы. Я пробовала подбирать слова, которых не могла найти для самой себя. Трудно заставить примириться с ситуацией, возникшей против твоей воли.

Я училась в четвертом или пятом классе, когда развелись родители Кумбы, моей лучшей подруги. Однажды на перемене она достала из кармана их свадебную фотографию, разорванную на мелкие кусочки. Отец выбросил ее в мусорный бачок, а она вытащила ее оттуда всю, до последнего обрывка. Мы взяли клей «Клеопатра», сложили кусочки и наклеили их на лист бумаги, а потом она заплакала: «Как бы я хотела склеить и моих родителей тоже». Два дня спустя учительница сказала нам, что Кумба с мамой уехали, и в школу она больше не вернется. Мне никогда не забыть ее взгляда в тот день, когда мы склеивали фото. Тот же взгляд я видела теперь в глазах моего бедного малыша.

Когда он родился, мы были так счастливы после нескольких лет бесплодных попыток зачать ребенка, что решили сделать себе тату из наших трех инициалов. Бен с внутренней стороны бицепса, а я на бедре. Я спросила Бена, готов ли он, ведь это останется на всю жизнь. «На всю жизнь, как и наша семья», – ответил он.

Я крепко прижала к себе Жюля. Его маленькое тело сотрясалось от рыданий. Это был не тот плач, когда дети требуют мультфильма, не тот, когда они ревут от боли, упав на землю. Слезы исходили из самой глубины его существа, беззвучные, невидимые слезы, которые невозможно осушить никаким платком.

– Все будет хорошо, малыш, все будет хорошо. Мы навсегда останемся семьей, ты ведь знаешь. Папа тебя очень-очень любит, ты прекрасно проведешь с ним время.

И тут я почувствовала, как две маленькие руки вцепились в мое тело. В этот момент мне захотелось вернуть его к себе в живот и защитить от всего на свете.

– Привет, дружище!

Я не услышала, как подошел Бен. Он предстал перед нами с подарочным пакетом в руке и улыбкой на губах. Жюль сразу отпрянул от меня, заслышав голос отца. Красочный пакет оказался для него более притягательным, чем мои объятия. Мгновенно осушив слезы, он потянулся к отцу, который тут же взял его на руки.

– И что это, старина, с тобой случилось?

Пожав плечами, я ответила:

– Большое горе, потому что он не хотел расставаться с мамой.

– Ах, вот оно что! То же самое происходит каждый раз, когда ему приходится и со мной прощаться.

БУМС!

– А что там внутри? – спросил Жюль.

Бен помог ему распаковать коробку и извлечь на свет божий машину, которая могла превращаться в динозавра. Затем он повернулся ко мне.

– Я привезу его завтра, у меня забронирован номер в отеле, хорошо?

Больше никаких улыбок. Ледяной тон. Родители дали ему неправильное имя, стоило бы назвать его Мистером Фризом.

Я кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Я никак не ожидала от него такого поведения после сердечного, почти нежного разговора по телефону. Он поставил Жюля на землю, и два мужчины моей жизни, рука в руке, отправились создавать воспоминания, в которых мне не было места.

Когда я вернулась, дом был пуст: все отправились провести день на новенькой яхте Жерома. Я улеглась на кровать и на какое-то время замерла без движения, уставившись в потолок, который жил явно более насыщенной и интересной жизнью, чем моя собственная. Потом, сама не зная почему, словно меня кто-то дергал за веревочки, как марионетку, взяла телефон, маленький кусочек картона, что лежал на дне шкатулки, и набрала номер Максима.