Глава 17. Нингидрин. Дело епископа Хеландера
В дактилоскопии практически нет способов выявления следов рук, изначально придуманных специально для этой цели. Все основные методики были изобретены и предложены для решения совершенно иных научных проблем и лишь затем, зачастую через десятки лет, адаптированы для нужд криминалистики. Типичный пример – синтез и применение одного из самых распространенных препаратов для выявления отпечатков пальцев на бумаге и других пористых поверхностях – уже знакомого нам нингидрина.
Нингидрин – кристаллическое вещество желтоватого оттенка – был синтезирован в 1910 г. химиком Зигфридом Руэманом. За этой короткой фразой скрывается трагическая судьба человека, чье имя сегодня мало кто знает.
Зигфрид Руэман родился в прусском городке Йоханнесбурге в 1859 г. в еврейской семье. Когда мальчику исполнилось восемь, Руэманы перебрались в Берлин. Зигфрид оказался очень способным к точным наукам; окончив школу, он поступил в Берлинский университет. В 1881-м Руэман блестяще защитил докторскую диссертацию на кафедре маститого химика Хофмана, который рекомендовал подающего надежды молодого ученого на должность ассистента профессора Джеймса Дьюара в Кембридже.
Еврейское население Германии в конце XIX – начале XX века составляло более полумиллиона человек. По закону они были уравнены в правах с немцами, но на деле путь к многим профессиям был для них перекрыт. Кроме торговли и финансов доступными для евреев являлись, пожалуй, медицина и наука, да и то при известных ограничениях. Руэману с трудом удавалось найти достойную работу на академическом поприще в Германии, и он охотно переехал в Англию.
В конце XIX столетия авторитет Джеймса Дьюара в научном мире был необычайно высок. Химикам, физикам и биологам это имя знакомо в связи с понятием «сосуды Дьюара» (или попросту «дюары») – термосы для хранения сжиженных газов.
Истории науки известны многочисленные случаи, когда большой ученый проявлял себя в повседневной жизни как несносный человек. Коллеги считали Дьюара сварливым, мелочным, вздорным и злопамятным, видящим в себе центр Вселенной. Числясь одновременно на двух работах – в Кембридже и в Королевском институте в Лондоне, Дьюар всё время проводил в столице. Его преподавательские обязанности в Кембридже с первого дня исправно выполнял Руэман: он читал за Дьюара курс органической химии, вел семинары со студентами и в дополнение занимался наукой. За первые пять лет пребывания в Кембридже Зигфрид Руэман опубликовал 15 работ в престижных журналах. Три работы в год – рекорд даже для нашего времени, когда многие ученые считают для себя возможным подписываться под публикациями своих подчиненных, в работе над которыми они не принимали непосредственного участия. Боюсь, что в современном академическом мире это стало нормой.
Руэман пользовался уважением коллег и любовью студентов; всё это обещало прочное и безоблачное будущее. Однако успехи и популярность ассистента не сочетались с болезненно раздутым эго Дьюара, и в конце пятого года работы Зигфрид получил уведомление об увольнении. Шеф даже не потрудился объяснить свое решение и не ответил на письмо своего глубоко задетого ассистента.
За Руэмана горячо вступилась дирекция университета. «Выдающиеся способности д-ра Руэмана как преподавателя и ученого трудно переоценить. Он снискал всеобщую симпатию коллег и признательность студентов, и директорат не видит никаких причин для его увольнения», – писал Дьюару декан Тринити-колледжа. В результате Зигфрид Руэман получил ставку профессора органической химии, но, стараниями Дьюара, без собственной лаборатории (представьте себе токаря без токарного станка!). Вынужденный пользоваться помещениями и оборудованием, любезно предоставленными другими сотрудниками, Руэман за десять лет написал и опубликовал 85 статей – число беспрецедентное для любого времени и места. Одна из этих работ была посвящена синтезу нингидрина.
Между тем жизнь налаживалась, Руэман женился и получил британское гражданство. У него родился сын Мартин. Но наступил 1914 г., разразилась Первая мировая война, повлекшая за собой беспрецедентную травлю немцев, во множестве проживающих за пределами Германии и Австрии. Германофобия распространялась и активно разжигалась и в академической среде Англии. И никого не волновало, что Зигфрид Руэман не немец, а еврей, что он британский подданный, проживший в стране более 30 лет. Преследование ученого и членов его семьи достигло апогея в 1915-м, после того как немецкая подводная лодка торпедировала и потопила британский корабль «Лузитания». Мартина третировали соученики, а семейный доктор отказывал в визитах. В 1919 г. Руэманы вынуждены были вернуться в Берлин, где через два года Зигфрид возглавил научный центр по изучению проблем топлива. Мартин вырос, стал физиком – специалистом в области низких температур. В 1930-е его пригласили в Харьковский физико-технический институт – в молодой научный центр, в стенах которого со временем будут сделаны многие выдающиеся открытия. Но через несколько лет после создания учреждение испытало страшный удар. Одиннадцать видных научных сотрудников, среди них корифеи советской физики Ландау, Лейпунский и Обреимов, были арестованы по обвинению в шпионаже, пятеро из них – расстреляны. Мартин Руэман успел вернуться в Англию в 1937 г. Повремени он еще немного – разделил бы судьбу своих именитых коллег.
Террор и физика
Я написал о том, что, если бы молодой Руэман остался в Харькове, он мог бы подвергнуться репрессиям подобно своим коллегам. Есть ли у меня основания для такого предположения? Думаю, что да. В СССР того времени не сильно церемонились с иностранными гражданами, которых приглашали двигать вперед советскую науку и технику. Так, после трех лет страшных пыток НКВД выдал гестапо немецких подданных, членов коммунистической партии Германии и Австрии физиков Ф. Хоутерманса и А. Вайсберга. Кстати, они были не единственными, кого Советы сдали немцам. Всего после подписания позорного пакта Молотова-Риббентропа нацистам было передано более 500 человек.
Вайсберг, специалист в области физики сверхнизких температур, пережил немецкие концлагеря и гетто и после войны написал две интереснейшие книги: «Ведьмин шабаш» (другое название «Заговор молчания») о репрессиях 1930-х гг. в СССР и «Адвокат мертвых. История Джоэла Брэнда» о евреях Европы в эпоху нацистских преследований.
Хоутерманс просидел в немецкой тюрьме полгода, но гестапо оказалось практичнее НКВД: его выпустили, осознав колоссальный потенциал физика-ядерщика. Уже в 1941-м, за два года да начала американского Манхэттенского проекта, он написал секретный отчет «К вопросу о запуске цепных ядерных реакций». В том же году Хоутерманс совершил очень рискованный поступок: попросил близкого друга, уехавшего в командировку в нейтральную Швейцарию, отправить телеграмму в США физику Юджину Вигнеру: «Поторопитесь, мы на правильном пути и идем по следу». Хоутерманс прожил долгую и очень продуктивную жизнь. Те, кому интересно узнать больше, могут обратиться к двум книгам физика-теоретика, профессора Университета штата Миннесота Михаила Шифмана: «Физика в сумасшедшем мире» и «Вместе в трудные времена».
Совместными усилиями Сталина и Гитлера мировая история стремительно двигалась в сторону Второй мировой войны. Руэман-старший поначалу питал некоторые иллюзии по поводу нацистского режима в Германии, но после «хрустальной ночи» (1938) решил вернуться в Англию. Он не мог предугадать, что ему, уже очень пожилому человеку, предстоит пережить немецкие бомбежки. Умер Зигфрид Руэман в 1943 г. в разгар войны в возрасте 84 лет.
Меня долго занимал вопрос: как получилось, что между синтезом нингидрина в 1910 г. и его использованием в криминалистике прошло более сорока лет? Почему именно в 1954-м Оден и фон Хофстен – два шведских ученых, не имевших никакого отношения к дактилоскопии, – предложили применить нингидрин для выявления скрытых отпечатков пальцев на бумаге? В надежде найти ответ я обратился к материалам шведских газет Aftonbladet и Uppsalatidningen того времени и наткнулся на поистине детективную скандальную историю, связанную со шведским епископом Диком Хеландером (1896-1978).
Епископ Хеландер сделал необычайно быструю и успешную карьеру: скромный профессор теологии в Упсальском университете, в 1952-м он стал епископом шведской лютеранской церкви в городе Стренгнес. Через год, в преддверии новых выборов, его обвинили в распространении сотен писем, порочащих коллег, претендентов на епископальный пост.
Надо сказать, что 1953 г. в истории тихой буржуазной Швеции вообще был богат политическими событиями: министр внутренних дел Гуннар Хедлунд был признан судом виновным в сокрытии доходов своей супруги, а советско-шведский скандал в связи с делом Рауля Валленберга находился самом разгаре.
Суд над епископом Хеландером наделал много шума и привлек пристальное внимание граждан. Не остались в стороне и двое ученых из Упсалы: почвовед и метеоролог Свент Оден и микробиолог Бенгт фон Хофстен. Они справедливо посчитали, что лингвистический анализ текстов писем и сравнение шрифтов пишущих машинок могут в лучшем случае дать лишь косвенные доказательства. А что, если предложить выявить на письмах и конвертах отпечатки пальцев? Так появилась знаменитая статья в журнале Nature от 6 марта 1954 г. – «Выявление отпечатков пальцев при помощи реакции нингидрина».
Казалось бы, на этом можно было бы и остановиться, но уж больно интересно сложились судьбы всех участников истории.
Свент Оден занялся проблемами охраны окружающей среды. Он одним из первых поднял вопрос о кислотных дождях. Его блестящая карьера оборвалась внезапно: он таинственным образом исчез в Балтийском море 29 июля 1986 г. Поисками и расследованием занималась не полиция, а военная контрразведка. Катер Одена без следов повреждений обнаружили два дня спустя. Вместе с профессором Оденом исчезло и сверхсекретное изобретенное им оборудование для обнаружения подводных лодок, испытанием которого он занимался в последние годы жизни. По данным крупнейшей шведской газеты Svenska Dagbladet, в 1970-1980-е гг. советские подводные лодки регулярно вторгались в водное пространство Швеции.
Бенгт фон Хофстен, женатый, кстати, на родной сестре Свента, всю жизнь активно занимался вопросами производства и загрязнения пищевых продуктов. Известный эколог, он многое сделал для СССР после Чернобыльской катастрофы.
Осужденный и смещенный со своей должности епископ Хеландер в течение 20 лет написал несколько книг, в которых полностью отрицал свою вину. В 1978-м в Гётеборге он попал под трамвай и погиб.
А в 2002 г. ведущий шведский биолог профессор факультета иммунологии генетики и патологии Упсальского университета Мари Аллен провела ДНК-анализ слюны с конвертов всех писем, якобы написанных опальным епископом, и не нашла ни на одном из них профиля Хеландера. Вопрос о том, совершил ли Дик Хеландер то, в чем его обвиняли, открыт вновь.
