Глава 14
Понедельник

Петр оглядел ее с головы до ног и недоверчиво покачал головой.

– Вы не очень-то похожи на состоятельную бизнесвумен, которая хочет новый дизайн для большого дома.

– А мне и не надо, – легкомысленно заявила Настя. – У меня роль другая. Я должна выглядеть умной, но несчастной хромоножкой, продающей свои способности, чтобы хоть как-то заработать на жизнь. Кроме того, я честно написала, что у меня всего лишь малогабаритная «трешка». Вот на эту «трешку» я и выгляжу.

Накануне, вступив в переписку с дизайнером Алиной Римицан, Настя ожидала получить отказ. Скромный объект не заинтересует никого, она уже проходила этот урок с ремонтниками. Подруга богатого бизнесмена, живущая на его средства и в его доме, может позволить себе повыпендриваться, строя из себя гения, работающего исключительно с дворцовыми масштабами. Однако Алина сразу согласилась на встречу, чем косвенно подтвердила характеристику Сергея Зарубина: «правильная». Может, ей скучно, заказов нет, заняться нечем.

Боль при ходьбе слегка поутихла, но попытка влезть в узкие джинсы позорно провалилась. Плотная ткань слишком сильно обтягивала отекшее бедро, и если ходить еще можно было, сцепив зубы, то сидеть – уже невыносимо. Пришлось вытаскивать из недр шкафа длинную широкую юбку из тонкой шелковистой ткани. К такой юбке полагались босоножки, но о них Настя Каменская даже помыслить не могла. Только кроссовки!

Вид получился ужасным, что и говорить. Даже обычному непрофессионалу режет глаз, а уж дизайнер с художественным вкусом вообще не вынесет подобного кощунства. Юбка явно курортная, почти пляжная, кроссовки массивные, на толстой подошве, и цвет не гармонирует. Настя попробовала надеть летние тряпичные спортивные туфли, но с огорчением убедилась, что травмированная нога заметно отекла вся целиком, и ступня не влезла. Кроссовки, которые покупались с расчетом на толстые носки и были уже давно разношены, оказались свободнее. Вообще-то кроссовки в комбинации с платьями и юбками уже несколько лет «в тренде», молодежь носит, но она-то, Анастасия Каменская, не молодежь, ее возраст не скроешь за худощавой фигурой. На ней молодежный стиль смотрится смешно и нелепо. Да и на юной девушке не всякая юбка с кроссовками выглядит стильно.

– Еще мне нужна книга, – сказала она, оглядывая комнату.

– Какая книга?

– Любая, какую не жалко. Художественная, но не классика и не зарубежка.

Взгляд ее упал на книгу, принесенную Петром с аукциона. Средней толщины том в яркой глянцевой обложке так и валялся в прихожей на обувной тумбе, почти скрытый стоявшей здесь же Настиной сумкой. Владимир Климм, «Частичная замена». Пойдет.

Взяв книгу, Настя уселась за стол и принялась листать, быстро записывая что-то на полях и вклеивая стикеры. Она уже засовывала книгу в сумку, когда сообразила, что поступила не очень-то вежливо. Климм – хороший знакомый Петра, парень старался, торговался за книгу на аукционе, вез ей, а она… Мало того, что нахально исписала поля шариковой ручкой, так еще и громогласно заявила, что «не жалко». Тем более там автограф… Нехорошо вышло.

– Ваш подарок оказался очень кстати, он будет нам полезен, это как раз то, что нужно.

Утешение выглядело слабым, Настя видела это по лицу Петра. Но она хотя бы попыталась.

Они проделали больше половины пути и съехали с МКАД в сторону области, когда у Насти зазвонил телефон. Дядя Назар. Надо ответить, такой звонок пропускать нельзя. Но и вести серьезные разговоры во время движения Настя себе не позволяла, слишком хорошо представляя, какими последствиями это может быть чревато. Она не гений, который умеет сохранять равную концентрацию внимания в двух направлениях одновременно, и либо упустит что-то важное в беседе, либо попадет в аварию.

Пока она съезжала на обочину, звонки прекратились. Настя перезвонила.

– Извините, дядя Назар, искала, где встать. Порадуете меня чем-нибудь?

– Обязательно, дочка, иначе не стал бы звонить. В интересующий тебя период в Черемушках обретался любопытный персонаж по прозвищу Мытарь. Слыхала о таком?

Сам Мытарь! Легендарный взломщик, для которого не существовало невскрываемых дверей, будь то квартира, склад или сейф. Преступную карьеру он завершил в конце шестидесятых, когда Настя еще была младшей школьницей. Старожилы розыска говорили, что какая-то болезнь с ним приключилась, не позволявшая рукам и глазам сохранять быстроту и точность мелких движений.

– Приваживал он молодых, привечал, – говорил между тем Назар Захарович. – Любил чувствовать себя барином и пупом земли, любил, чтобы все ему приносили и услуживали, сам не опускался до того, чтобы за хлебушком в булочную сходить. Вот и гонял молодняк. А расплачивался с ними воровскими байками, рассказами про зоны, про корешей, блатные песни им пел, всякую романтику разводил. Пенсию он себе своими приключениями не заработал, конечно, но уважением пользовался и авторитетом, воры его грели, так что не бедствовал, да и свои заначки у него были. Мне повезло отыскать женщину, которая была на том участке инспектором по делам несовершеннолетних. Зинаида Ивановна Ершова. Сейчас-то она уже в серьезных годах, а в ту пору ей было чуть за двадцать. Красивая была в молодости, Мытарь на нее глаз положил, жить вместе предлагал, старый перечник.

– Они были знакомы?

– Ну, не близко, само собой, но знакомы, да. Шапочно. Зиночка прознала, что пацаны из окрестных домов бегают к Мытарю, озаботилась, с операми покалякала и вместе с одним из них сходила к бывшему вору на профилактическую беседу. Дескать, вам разрешили проживание в столице нашей Родины исключительно из уважения к вашим боевым заслугам, как участнику войны, но если узнаем, что вы приобщаете подростков ко всяким нехорошим делам и оказываете дурное влияние… И так далее. Потом Зина с Мытарем еще несколько раз на улице сталкивалась, он любил подолгу прогуливаться по вечерам, с собачниками беседовал обстоятельно, Зина все беспокоилась, не выведывает ли он всякое нужное для наводки. Ну и на всякий случай более пристально приглядывала за самыми проблемными пацанами. Всех, конечно, не вспомнила, Мытарь помер в восемьдесят втором, за все эти годы у Зиночки поднадзорных да подучетных сама представь сколько было. Но человек десять назвала. В основном тех, кто потом все-таки сел по малолетке, потому что по ним много отписываться приходилось, вот и зацепилось в памяти.

– Среди этих десяти нет ли, случайно, Димы Щетинина?

– Случайно есть, – хихикнул Бычков. – Это на него ты нацелилась, дочка?

– Да это я так, просто предположила, он же на Новочеремушкинской улице жил.

– И Мытарь – на Новочеремушкинской, соседствовали, стало быть. Другие-то фамилии записывать будешь? Диктовать? Или как?

– Спасибо, дядя Назар, самое главное вы мне уже сказали, – поблагодарила Настя.

Она снова выехала на шоссе и встроилась в крайний левый ряд.

– Теперь вы видите, что розы, торты и прочая дребедень – это точно Щетинин? – радостно заговорил Петр. – Мытарь его ремеслу обучал, это уже не догадки, а факты.

– Да, – задумчиво согласилась она, – вы правы, это факты. И видимо, обучал хорошо. Помните, Илона Арнольдовна рассказывала, что в ее квартире замок был вскрыт идеально и после взлома не заедал? Это признак высочайшей квалификации взломщика. Но если Щетинин стал под чутким руководством Мытаря таким замечательным умельцем, то какого дьявола он на грабеж-то пошел? Вот чего я не пойму.

– А какая связь? – не понял Петр.

– Квартирный вор и уличный грабитель или разбойник – совершенно разные типы личности. Не всегда, исключения бывают, но редко. Профессиональный квартирный вор – человек спокойный, терпеливый, умеет выжидать, тщательно готовится, прекрасно владеет собой. Самые удачливые воры обычно флегматики по темпераменту. Они предусмотрительны и внимательны к деталям. Они – волки-одиночки. Я сейчас говорю не обо всех ворах, а о тех, которые ни разу не попались, хотя за их плечами десятки, а то и сотни эпизодов. Щетинин на кражах не попался, как мы знаем. Он попался на преступлении спонтанном, непродуманном, к тому же групповом. И во второй раз было примерно то же самое, только с применением ножа. Более того, мы с вами предполагаем, что в девяносто восьмом, в возрасте тридцати трех лет, он совершил убийство, и, между прочим, снова в группе. Поверьте мне, это совершенно не типичная карьера для человека с задатками и навыками квартирного вора.

– Но вы же сами сказали, что бывают исключения, – не сдавался Петр.

– Бывают. Если наш Дмитрий Щетинин и есть такое исключение, то мы с вами еще поимеем от него головной боли досыта.

– Почему?

– Правила хороши тем, что позволяют выработать алгоритм. С исключениями проверенные и самые надежные алгоритмы не срабатывают, приходится импровизировать и перестраиваться на ходу, а это получается далеко не всегда.

Вот и указатель перед нужным съездом. Через пару минут Настя остановила машину перед красивыми коваными воротами и попросила Петра выйти и позвонить по домофону. Опустила стекло, чтобы лучше слышать.

– У нас назначена встреча с госпожой Римицан, – громко произнес Петр, когда на звонок отозвался мужской голос.

Настя поежилась. Если голос принадлежит охраннику, то все в порядке. А если это сам Горевой? Не хотелось бы. Расчет был на то, что Горевой уедет руководить своим бизнесом и им удастся поговорить с Алиной наедине.

– Представьтесь, пожалуйста, – потребовал голос из динамика.

– Каменская Анастасия Павловна.

– Каменская – это вы? – насмешливо поинтересовался голос.

– Госпожа Каменская сидит в машине. Я ее помощник.

Ворота плавно открылись. Подъездная дорожка вела прямо к крыльцу и была совсем коротенькой, так что Петр не стал садиться в машину. Он, как и договаривались, быстро подошел, открыл дверь со стороны водителя и помог Насте выйти, заботливо поддерживая ее за предплечье. На крыльце появилась стройная темноволосая женщина в трикотажном домашнем костюмчике – брючки полуспортивного кроя и легкий цветастый топ. Алина Римицан, подруга Виталия Горевого. «Правильная бабешка», как назвал ее Сережа Зарубин. Пренебрежительное «бабешка» никак не подходило этой приятной на вид хозяйке дома, но у Сергея всегда было довольно своеобразное отношение к словам и их использованию.

– Добрый день, я вас жду, – приветливо произнесла Алина, протягивая руку.

Голос у нее был звонкий и какой-то переливчатый, как быстрый ручеек.

Настя, по-прежнему поддерживаемая Петром, прохромала следом за Алиной в просторную гостиную. «В приличных домах это называется диванной группой», – подумала она, выбирая, куда сесть: на диван или в одно из трех кресел вокруг большого прямоугольного низкого стола. В гостиной таких групп было целых три, разного цвета и размера.

Хозяйка предложила чай-кофе-воду-сок, гости вежливо поблагодарили и отказались.

– Тогда приступим, – деловито начала Алина. – Если не возражаете, я сначала задам несколько вопросов, чтобы понимать, для чего предназначено пространство, а потом посмотрим план. Вы его привезли?

– Привезла, – Настя вздохнула. – Но признаюсь сразу: я ввела вас в заблуждение. Трехкомнатная квартира у меня действительно есть, и сейчас в ней идет ремонт, но приехала к вам я не для этого.

Алина нахмурилась, лицо ее стало напряженным, темно-серые глаза сверкнули.

– Вы журналистка, что ли? Опять насчет того покушения на конкурента? Никак не уйметесь?

– Нет-нет, – Настя подняла ладонь в примирительном жесте, – я не журналистка. Но профессия схожая. Вряд ли вы когда-нибудь видели литературных негров, но наверняка много слышали о них. Так вот, я перед вами, смотрите.

Алина в полном изумлении молча переводила взгляд с Насти на Петра и обратно.

– А это… – она зафиксировала глаза на молодом человеке.

– Мой помощник, – пояснила Настя. – Мне трудно ходить, вы, наверное, заметили. Так что без помощника не обойтись.

Алина еще несколько секунд молчала, осмысливая услышанное.

– Вы меня удивили, – протянула она наконец. – Могу я спросить, на кого вы работаете?

– А это важно?

– Нет, но любопытно. Может быть, я читала эти книги, и возможно, они мне даже нравились, у меня сложилось какое-то собственное представление об авторе, а теперь вдруг выяснится, что это не отдельная личность, а целая группа наемных рабов.

– Простите, Алина, но имя я вам открыть не могу, не имею права. Таково условие договора, который все мы подписываем с издательством.

– Ну да, я понимаю… Так зачем вы приехали?

– Мне нужна ваша помощь. Таких, как я, не зря называют именно рабами. Нас, конечно, не держат на цепи в темных подвалах, не бьют и не морят голодом, но мы – существа подневольные. Мы не можем писать то, что хотим, мы обязаны придумывать тексты о том, о чем хочет заказчик. Мой нынешний заказ поставил меня в тупик, я совершенно не владею нужной информацией, поэтому приехала к вам проконсультироваться. Очень надеюсь, что вы мне не откажете.

Алина улыбнулась с видимым облегчением.

– Вам заказали роман о жизни дизайнеров? О тонкостях профессии? Разумеется, я отвечу на все ваши вопросы, мне и самой будет интересно, – оживленно ответила она. – Потом, когда книга выйдет, я буду ее читать и чувствовать собственную причастность к ее созданию.

– Я с удовольствием написала бы книгу о дизайнерах, но, увы, моему боссу нужно совсем другое. Он, понимаете ли, вбил себе в голову, что главный герой нового романа должен быть крупным бизнесменом, который внезапно обнаруживает, что его ближайший соратник, человек, которому он много лет доверял, проповедует ту идеологию, которая для героя неприемлема. Вот этот самый герой, его мысли, чувства, переживания – моя часть проекта. И я оказалась в полной растерянности. Раньше мне поручали женские линии, с ними я справлялась неплохо. А представить себе, как будет думать и чувствовать мужчина… Не получается. Поэтому я приехала к вам.

– Но я-то здесь при чем? Я не мужчина, и у меня нет соратников, ни ближайших, ни дальних, никаких.

– Это верно, – рассмеялась Настя. – Но, возможно, Виталий Владимирович делился с вами своими переживаниями по данному поводу. Я ведь понимаю, ему было нелегко, а с кем же ему поделиться, если не с вами?

Брови Алины снова сдвинулись к переносице, оживление в глазах погасло.

– Виталий? Но какое отношение… Я вас не понимаю.

– Я имею в виду Дмитрия Алексеевича Щетинина, – невозмутимо уточнила Настя.

– Щетинина? Все равно не понимаю. Никогда не слышала, чтобы у Виталия были какие-то разногласия с Димой.

– Так вы не в курсе?

Настя, как смогла, изобразила удивление. А далее на полную катушку использовала навык, который когда-то привил ей Назар Захарович Бычков: делать вид, что знаешь о чем-то очень много, хотя на самом деле известно совсем чуть-чуть. Это не так просто, как кажется на первый взгляд, ведь нужно произнести достаточно много слов, а не ограничиваться тем, что скроишь умную мину. Выражение лица не всякий заметит, и не на всякого оно подействует, даже будучи замеченным. Теперь в ход пошло всё, от символики и атрибутики группировки (спасибо фотографиям из уголовного дела) вплоть до темы курсовой и дипломной работ «ближайшего друга», что создавало впечатление особой информированности рассказчика. Если уж даже такие детали известны, значит, вопрос проработан действительно глубоко. «Еще одна иллюзия, – мелькнуло в голове у Насти. – Похоже на эффект описи, о котором я вчера говорила Пете».

По мере того как Настя рассказывала, на лице Алины Римицан все явственнее проступало брезгливое отвращение.

– Какая мерзость, – тихо проговорила она. – Не верю, что Виталий знал. Он бы этого не потерпел. Он ненавидит антисемитов, ксенофобов и расистов.

«Не зря мы вчера вечер убили, изучая материалы о Горевом, – сказала себе Настя, испытывая огромное облегчение. – Попали в точку».

– Просто удивительно, как Щетинину удалось двадцать лет скрывать от Виталия Владимировича свою принадлежность к неонацистской группировке, – невинно продолжала она. – Даже мы с Петром об этом знаем. Может быть, ваш… муж все-таки знал, причем знал давно, но не сказал вам? Понимал, как вы отреагируете, и решил промолчать, чтобы между вами и его правой рукой не возникало напряжения. Он дорожит вами обоими и не хочет конфликта. Кстати, неплохой вариант для моего персонажа: он молчит и мучается, ничего не предпринимает…

– Виталий никогда не избегал конфликтов и не боялся их. Он не из тех, кто будет молчать и терпеть, можете мне поверить.

Теперь Алина говорила словно автоматически, глядя куда-то в сторону.

– Простите меня, Алина, вышло неловко. Мне и в голову не приходило, что Горевой не знает об убеждениях Щетинина. Я была абсолютно уверена, что и вы в курсе, потому и напросилась на встречу, рассчитывала, что вы поделитесь наблюдениями.

Хозяйка по-прежнему смотрела в сторону, о чем-то сосредоточенно думая. Кажется, она даже не слышала Настиных слов.

– Видимо, нам придется поискать кого-то другого, – продолжала Настя, добавив в голос разочарования и огорчения. – Видите ли, довольно трудно сегодня найти такую пару в реальной жизни: порядочный человек во главе бизнес-структуры и его ближайший помощник с доказанным неонацистским прошлым. Мы собирали сведения, которые оказались доступны, но открытой информации очень мало. Ну что ж, значит, будем искать дальше.

Алина внезапно резко поднялась с кресла. Теперь она смотрела на гостей прямо и с вызовом.

– Мне трудно поверить в то, что вы рассказали, – твердо сказала она. – Это немыслимо. Но я понимаю, что просто так вы бы не приехали. Могу заверить вас, что Виталий ничего не знает. Мы вместе почти два года, я неплохо изучила его характер и образ мысли и гарантирую вам, что фашиста он рядом с собой не потерпел бы. Виталий – человек сложный, резкий, грубоватый, с тяжелым характером, это правда, но я отлично помню, как он несколько месяцев тому назад с треском выгнал эйч-ара, когда узнал, что тот не взял на работу отличного специалиста только из-за его национальности. И после этого бушевал дома еще неделю, возмущался и негодовал. Я не верю, что он мог знать о Щетинине и молчать, ничего не предпринимая.

– Но он мог узнать об этом очень давно, и главная буря прошла намного раньше, еще до вашего знакомства, – осторожно предположила Настя. – Дмитрий приезжает сюда? Вы часто наблюдаете их вместе?

– Да, Дима бывает у нас регулярно.

– Вы не поделитесь наблюдениями? Как они разговаривают, как смотрят друг на друга, как сидят за столом… Я не прошу пересказывать мне содержание их бесед, это я сама могу придумать. Мне важна только общая тематика и стиль общения. Пожалуйста, Алина, помогите мне. Время идет, сроки поджимают, ведь это проект, вы должны меня понять. Если я снова потрачу время на поиски других людей, то совсем ничего не успею.

– Хорошо, – со вздохом согласилась Алина, хотя было заметно, что идея ее не особо вдохновила.

«Только из уважения к моим сединам, – насмешливо подумала Настя. – И к моей хромоте».

– Не возражаете, если я включу диктофон?

Снова настороженность разлилась по точеному лицу Алины.

– Имена можно не называть, вполне достаточно местоимения «он», я потом разберусь, что к чему, – поспешила успокоить ее Настя. – Мне важны детали, которые я сама придумать не могу. Вы же понимаете, какой образ жизни я веду и каков мой круг общения… Мне просто негде наблюдать, как общаются люди подобного ранга в домашней обстановке. Да я и в домах таких, как у вас, не бываю.

– Ладно, включайте.

Настя открыла сумку, вытащила книгу, больше похожую на яркого прямоугольного ежа из-за множества торчащих в разные стороны стикеров. За книгой последовал кошелек, потом косметичка и только потом на свет появился маленький диктофон. Она перехватила взгляд Алины, уставившийся на книгу.

– Никогда бы не подумала, что вы читаете такое. Это фантастика?

– Фэнтези.

Смущение. Только не переборщить. Чуть-чуть, в меру. Попытка закрыть тему, чтобы не пришлось лгать еще больше. Попытка должна быть неловкой, очевидной, потому что Анастасия Каменская не коварный манипулятор, а всего лишь немолодая, не блещущая талантами, не обладающая безудержной фантазией скромная литературная рабыня, которая много трудится и мало зарабатывает. Простая и безыскусная тетка с физическим дефектом.

– Прошу прощения, можно воспользоваться ванной комнатой?

Петр все так же заботливо подхватил Настю под руку и повел в указанном Алиной направлении. Когда они вернулись, книга «Частичная замена» лежала на том же месте. Но немного иначе. Совсем немного, на первый взгляд и не заметишь, если специально не запоминать.

Сработало. Алина Римицан видела пометки на полях и теперь верит в Настину легенду. Собственно, можно и уходить. Рассказы про то, как общаются Виталий Горевой и Дмитрий Щетинин, никому не нужны. Нужен был только убедительный повод достать книгу и оставить Алину наедине с ней.

К счастью, Алина так расстроилась от предыдущей части разговора, что утратила желание рассказывать подробно и многословно, поэтому импровизированное интервью закончилось довольно быстро.

– И чего мы добились? – спросил Петр, когда они выехали за ворота.

– Пока ничего. Посмотрим, что будет дальше.

– Все-таки зря вы назвались своим настоящим именем, – с сомнением сказал он.

– Петя, осторожность – прекрасное качество, но иногда оно ведет к переизбытку ненужной лжи. Да, Зарубин вчера сказал, что Алина – правильная, но это всего лишь его личное впечатление. Оно могло оказаться ошибочным. Нас встретили приветливо и отнеслись с пониманием, но ведь могло выйти и наоборот. Алина впускает в дом незнакомых людей, и кто бы осудил ее, если бы она потребовала показать документы? Кроме того, мы не знаем, кому она вчера вечером могла рассказать о нашей договоренности встретиться. Все, кому нужно, знают, что я купила квартиру и делаю в ней ремонт, так что визит к дизайнеру не вызовет никаких подозрений.

– А у кого должны возникнуть подозрения?

– Не знаю, Петя. Может быть, ни у кого. До тех пор, пока ситуация не разрешится, мне приходится ожидать, что противником может оказаться любой, кроме вас. Ну и кроме моего мужа, конечно. И в чем истинный замысел этого противника, я пока не поняла. Бреду наугад в полном тумане. Ощупью в полдень.

– Как это? – не понял Петр.

– Повесть такая была в дни моей юности. Называлась «Ощупью в полдень». Братья Вайнеры написали.

– А-а, понятно, – протянул он равнодушно.

«Не читал, – поняла Настя. – Наверное, только про Жеглова и Шарапова помнит, да и то исключительно по сериалу, а книг не читал».

– Но если вы представились настоящим именем, зачем было придумывать про то, что вы литературный негр? Сказали бы как есть.

– Что сказала бы? «Дорогая госпожа Римицан, я приехала специально, чтобы поставить вас в известность, что ближайший сподвижник вашего мужа когда-то проповедовал нацизм»? Вы так себе это представляете?

– Ну… А почему нет?

– Вы сами стали бы разговаривать с незнакомым человеком, который явится к вам домой с подобными заявлениями?

– Конечно, я бы его выслушал.

– Вы себя знаете. А Алину Римицан мы не знаем. Предугадать ее реакцию мы не можем. Поэтому следовало подстраховаться, чтобы она хотя бы выслушала нас.

Что-то она делает не так. Или не то. Чего-то не видит. Того, что лежит на поверхности и остается незамеченным. Что-то очень простое, очевидное. Мысли бегут по одному и тому же кругу, и даже вчерашняя попытка доделать перевод не спасла: нового видения не появилось.

– Нам с вами нужно выйти в люди, – решительно сказала она. – Перестать думать о Сокольникове и переключиться на что-нибудь принципиально иное.

– Может, в поликлинику? – неуверенно предложил Петр. – Покажете свою ногу врачу, рентген, МРТ и всякое такое… Нет?

– Не пойдет. Я буду все время помнить, как упала и почему это случилось, и мысль будет уходить к Сокольникову. Какие еще идеи?

– Ну, хотите – в кино сходим?

В кино… Настя с трудом могла припомнить, когда в последний раз была в кинотеатре. Нет, такое мероприятие ее не вдохновляло. Да и общаться там не с кем. Смотришь на экран, погружаешься в собственные мысли – и никакого эффекта. Нужно именно «в люди», чтобы разговаривать, слушать и отвечать, пресекая на корню любую попытку непослушного мозга выключиться из восприятия окружающего и погрузиться все в те же бесплодные размышления.

– Или давайте я Алле позвоню, она же на ужин приглашала вчера, может, и сегодня позовет. Климма своего тоже пригласит, вот и получится компания.

– Ага, и разговоры будут всё те же и о том же. О деле Сокольникова. И потом, ужин – это вечером, а мне нужно сейчас.

– Тогда я не знаю, Анастасия Павловна, – с досадой произнес он. – Сами придумывайте.

– Придумаю, – пообещала она. – Только потом не жалуйтесь.

Дед-профундо, казалось, нисколько не удивился, увидев на пороге заказчицу в сопровождении молодого человека. Бригада в полном составе трудилась на объекте, больше похожем на разоренное гнездо, нежели на жилое помещение. Со стороны кухни доносились запахи еды и шипенье раскаленного масла: жена деда готовила обед для всей семьи.

– Проконтролировать пришли? – понимающе прогудел дед. – Это хорошо, это нормально. Сынок ваш?

Он кивком указал на Петра. Настя улыбнулась: молодой любовник, сынок, помощник. Какие еще варианты остались? Племянник разве что. Интересно, кто-нибудь примет Петра за ее племянника?

– Не сынок, коллега по работе. У нас с ним срочное задание, вот и мотаемся целыми днями вместе.

– А что это вы на ножку так припадаете? – заботливо спросил дед-профундо. – Натерли до крови? Или растяжение?

Нет, про ножку она рассказывать не будет, иначе мысль снова упрется в Сокольникова.

Обзор фронта работ и объяснения мастеров много времени не заняли. Видимо, в семейной бригаде не принято было отвлекаться на болтовню при каждом удобном случае, чтобы устроить незапланированный перерыв.

– Хорошая вы хозяйка, – прогудел глава бригады, провожая Настю и Петра до двери, – не командуете, не истерите, не висите над душой. С вами удобно сотрудничать. Я рад, что вы нас выбрали. Повезло нам с вами.

– Надеюсь, и мне с вами повезло, – ответила она серьезно. – Будет обидно, если окажется, что я в очередной раз ошиблась.

Дед ничего не ответил, только глянул насмешливо и кивнул.

На улице Петр остановился и начал осматриваться.

– В квартире так пахло вкусно! Наверное, нам тоже пора обедать. Я приглашаю.

Настя засмеялась.

– То есть гуляем на всю катушку? Джентльмены угощают дам? Честно говоря, я плохо знаю этот район, не представляю, где здесь можно поесть без риска отравиться. Придется действовать методом научного тыка.

В машине Настя открыла на айпаде карту района, раздвинула пальцами картинку, чтобы появились номера домов и названия учреждений и заведений.

– Можем попробовать вот здесь, – она ткнула в точку на экране, где мелкими буковками было написано «У дяди Федора».

– Давайте, – с готовностью согласился Петр.

Кажется, ему было все равно, где и что съесть, он просто очень проголодался. Немудрено. Завтрак оказался скудным для организма молодого мужчины, да и времени прошло немало.

С того момента, как они распрощались с дедом-профундо, Насте казалось, что в голове скребет беспокойная мышь. Какая-то мысль пытается прорваться наружу. Не то дед что-то такое сказал, не то кто-то из его родственников… Но что?

Она зажмурилась и тряхнула головой. Гнать все мысли, гнать, иначе они снова побегут по заранее проложенному маршруту. Мышь нужно определить в темный угол, чтобы не мешала.

Завела двигатель, проехала два перекрестка, свернула направо. Вот и вывеска «У дяди Федора». И открытая веранда со столиками есть. Да здравствует долгая теплая осень!

Настя неторопливо и внимательно читала меню, ведь когда они с Лешей переедут, знания точек общепита очень пригодятся. Им придется жить в этом районе… Чувство, охватившее ее, было странным, незнакомым. Раньше она постоянно думала только о том, что будет жить в другой квартире, в других стенах, с другим видом из окна, а теперь внезапно осознала, что жить придется на другой территории, покупать продукты в других магазинах, ходить в другие отделения банка, выходить из метро на другой остановке, встречать по вечерам на улице других людей с другими собаками. Здесь все чужое. И ко всему нужно будет привыкать, адаптироваться.

Мышь тихонько пискнула из своего темного угла, и Настя невольно поморщилась. Почему она подумала о собачниках и их питомцах, как будто кроме них по вечерним улицам никто больше не ходит? Потому что сегодня дядя Назар рассказывал о Мытаре, который любил во время прогулок подолгу беседовать с владельцами собак. Опять голова пытается въехать в дело Сокольникова! Нет на нее никакой управы.

В ожидании заказанных блюд Настя снова открыла айпад и принялась внимательно изучать сильно укрупненную карту района, мысленно отмечая супермаркеты, медицинские учреждения, аптеки и прочие полезные места. Вот здесь можно идти по улицам, а можно сократить путь, пройдя через дворы… Вот тут отдел вневедомственной охраны, надо будет запомнить… А на этой улице расположены целых два медицинских центра с разными названиями, нужно будет поспрашивать у знающих людей, в каком из них врачи и персонал более надежные. Шарлатанов в последние годы развелось множество, и не только в медицине или в строительстве, приходится постоянно быть настороже.

– Вкусно! – одобрительно воскликнул Петр, попробовав деревенскую похлебку, которую подали в хлебе и под хлебной крышкой. – Как вы догадались, что здесь кухня хорошая?

Настя пожала плечами.

– Просто угадала. Случайно.

Ризотто с морепродуктами в ее тарелке тоже было весьма достойным на вкус. Ну а уж истинное качество проявится не раньше чем минут через двадцать.

– Вы же сами говорили, что ничего случайного не бывает. На карте было много всяких точек, где можно пожрать, но вы выбрали именно «Дядю Федора». Почему?

– Потому что это не сеть. Сетевой общепит в Москве очень испортился в последние годы, это известно каждому жителю города. Вся надежда теперь только на малый бизнес. Владельцы крупного давно страх потеряли. К сетевым супермаркетам это тоже относится.

Сидящая в дальнем углу мышь запищала тревожно и громко.

Ничего случайного не бывает… Ну да, не бывает, Настя это отлично знает, ничего нового. Мышь пищит явно не об этом. Дед-профундо и Петр… Что между ними общего? Что оба они сказали такого, что заставило маленького грызуна так возбудиться? Дед говорил, что его бригаде повезло с хозяйкой, Петр сказал, что им повезло с кухней в этом заведении. Нет, не то, не то… Хотя где-то близко… И не утверждение, а вопрос. Какой-то вопрос, который нужно было задать очень давно, а она опять все прохлопала… Дед сказал: «Я рад, что вы нас выбрали». Петр спросил, почему она выбрала кафе «У дяди Федора».

Стоп! Вот оно. Действительно, лежало на поверхности. А она не заметила.

Настя осторожно, стараясь не звякнуть, положила нож и вилку на края тарелки. Ей отчего-то казалось, что любой посторонний звук может спугнуть юркую маленькую встревоженную мышь-мысль.

– Петя, как вы думаете, почему наш манипулятор выбрал Ксюшу для осуществления своего замысла? Ведь журналистов в стране – тысячи. Но он выбрал именно ее. Почему? Что в ней было такого особенного? Расскажите о ней, вы ведь были близки.

– Особенного? Да вроде ничего такого. Обычная девчонка, хорошенькая очень, училась прилично, старалась, прогуливала мало.

– Может, были выдающиеся способности в чем-то?

– Не сказал бы. Самая обычная, рядовая. Конечно, когда мы с ней мутили, мне так не казалось, – Петр смущенно усмехнулся, – она казалась мне самой красивой, умной и обаятельной на свете. Но потом, когда разбежались, я все недоумевал: и что я в ней нашел?

Настя закурила, стараясь, чтобы Петр не заметил, как дрожат ее пальцы.

Манипулятор выбрал Ксюшу, потому что ею можно было управлять. Контролировать ее. Наставлять на путь истинный, если она свернет не туда. Давать советы. Подсказывать. Использовать как инструмент. Она близко, она рядом, ее деятельность хорошо просматривается.

Друг? Любовник? Жених? Или…

Господи, какая же она идиотка! Всё же очевидно! И очевидным было с самого начала.

В горле мгновенно пересохло, Настя поняла, что доедать не хочет. Да и остыло все, пока она курила. Она ненавидела привычку некоторых людей закуривать, когда на тарелке остывает еда, но сейчас сделала именно это, потому что не смогла справиться с нервозностью. Нет, доедать все-таки придется, силы будут нужны, а когда удастся поесть в следующий раз – неизвестно.

Алина Римицан произвела на Настю впечатление человека спокойного, уравновешенного и неторопливого. Наверное, только с таким характером и можно было уживаться рядом с Виталием Горевым, взрывным и скорым на расправу. Значит, время еще есть, хотя бы несколько часов, до вечера, пока Горевой не вернется домой. Не станет она немедленно после ухода гостей звонить Виталию Владимировичу с неприятными и не особо проверенными новостями о его помощнике. «Но, возможно, я ошибаюсь, и Алина вовсе не такая, – с тревогой думала Настя. – Я вообще часто ошибаюсь, а в последнее время – даже чаще, чем допустимо. Как я могла не подумать, не предусмотреть!»

Пока ждали кофе и десерт, она снова уткнулась в айпад. Статьи в Википедии не было, видно, не того полета птица. Пришлось пробегать глазами немногочисленные имеющиеся интервью в поисках нужной информации. Ничего конкретного не находилось, вот только одно упоминание: «Вопрос: Сегодня актуальной является тема патриотического воспитания подростков и молодежи. Как вы относились к урокам начальной военной подготовки? Занимались серьезно? – Ответ: Нет, мы этот предмет всерьез не воспринимали, валяли дурака на уроках, нарушали дисциплину, а военрука за глаза называли Бяшей, хотя на самом деле он был Алексеем Ивановичем. Сейчас даже не вспомню, почему к нему приклеилось такое прозвище. Но теперь я с благодарностью вспоминаю его уроки. Знания, которые он давал, мне очень пригодились». Военрук Алексей Иванович по прозвищу Бяша… Ладно, хоть так.

Настя ввела имя, отчество и данное учениками прозвище в строку поиска и довольно быстро нашла сайт группы, где выпускники школы выкладывали школьные фотографии и делились воспоминаниями о годах учебы и учителях. Историй о Бяше оказалось немало, военрук Алексей Иванович проработал в этой школе много лет. Нынешний номер школы был четырехзначным, теперь это гимназия. Еще через минуту стали известны прежний, еще советских времен, номер и адрес. Улица Гарибальди. Черемушкинский район. Неподалеку от улицы Новочеремушкинской.

– Анастасия Павловна, вы опять молчите, ничего не объясняете, – с упреком сказал Петр. – Что вы там ищете-то? По нашему делу или что-то свое?

– Сейчас, – пробормотала она, – минутку подождите, я сделаю один звонок и потом все расскажу.

Голос Назара Захаровича звучал в трубке приглушенно и расстроенно.

– У Элки моей давление внезапно подскочило, пришлось «Скорую» вызывать, они укол сделали. Элка уснула, так что я стараюсь не шуметь. Эх, старость не радость… А ты чего хотела, дочка?

– Список, про который вы говорили.

– Так ты же вроде выяснила уже, что в нем есть тот, кто тебе нужен.

– Мне теперь все нужны.

– Размах у тебя, однако… Ладно, сейчас листочек достану. Куда ж я его задевал? Сунул куда-то, думал, больше не пригодится, – бормотал Бычков. – А, вот, нашел. Записывай.

Он диктовал, а Настя быстро печатала фамилии в «Заметках» на айпаде. Имя, которое она ожидала услышать, оказалось в самом конце списка.

– Разве он тоже судимый? Вы вроде говорили, что Зинаида Ивановна помнит в основном тех, кого потом посадили по малолетке, потому что по ним отписываться много приходилось.

– Это да, но этого паренька она запомнила, потому что он из хорошей семьи, на учете в инспекции не состоял, весь такой приличный пионер-комсомолец, а к Мытарю таскался. Потому, собственно, и назвала его в самом конце.

– Значит, не судимый?

– Да кто же его знает, дочка, как у него потом жизнь сложилась. Но до восемнадцати лет – Зиночка уверена, что нет.

Приличный пионер-комсомолец по фамилии Климанов. Будущий писатель Владимир Климм. Ну почему, почему она, Настя Каменская, такая тупая самонадеянная дура?! Почему не выслушала еще утром по телефону весь список полностью, а ограничилась тем, что спросила, нет ли в нем Дмитрия Щетинина? И еще радовалась, когда дядя Назар подтвердил: да, есть. Гордилась своей проницательностью. Да грош ей цена после таких чудовищных ошибок!

Климанов знал, где она живет, ведь он заезжал за ней в прошлое воскресенье, когда нужно было вытаскивать Петю из полиции. И от того же Пети он мог знать, что она занимается ремонтом, Настя не делала из этого никакого секрета, кажется, даже сама говорила что-то Климанову в машине, ведь нужно же было поддерживать разговор, пока ехали в Замоскворечье. Адрес квартиры, которую снимает Петр, тоже известен Климанову, он ездил туда за Петиным паспортом. Кстати, ему и ключи для этого давали, а что могло помешать заехать по пути в любой металлоремонт и сделать дубликаты? 10 минут – и проблема решена. Таким образом, можно организовать и наблюдение за передвижениями молодого журналиста, и поинтересоваться записями, имеющимися в квартире. Ноутбук парень возит с собой, в него не залезешь, но вполне могут быть обрывки информации на первых попавшихся листочках, валяющихся по всей квартире. Кроме того, при известной сноровке можно подключиться к любому компьютеру, с которого в данный момент выходят в интернет. В кафе к Петру подсаживался не Климанов. И на перекрестке с Настей заговорил тоже не он. Значит, у писателя есть как минимум один наемный помощник. А возможно, и двое: один – артист, играет придуманные Климмом роли, заодно и слежку осуществляет, другой – технарь, компьютерщик. Или Владимиру Юрьевичу повезло найти мастера на все руки? А может, Петя сам рассказал ему или Алле о том, что ездил к адвокату Елисееву? Сейчас это не важно.

Что говорил Климанов о себе? Что он вел скучную жизнь чиновника в мэрии. Чиновник в мэрии… Именно в мэрии представители бизнеса решают множество вопросов, получают необходимые разрешения и согласования. Есть такое забавное словечко «взяткоемкость», так вот, взяткоемкость деятельности чиновников в мэрии высока необыкновенно. И сейчас, и в девяностые годы. Климанов не зарывался, брал не много, а выполнял на совесть, помогал не только в том, что касалось его непосредственных полномочий, но и в других вопросах, которые нужно было «разруливать» с представителями криминала. Ведь у него был Дима Щетинин, друг детства, вместе с которым они отирались возле опытного вора Мытаря, шестерили на бывшего уголовника и брали у него уроки мастерства. Диме уроки впрок не пошли, ничему он не научился и направился по пути грабежа и разбоя. А вот Володенька достиг подлинных вершин. Может быть, даже учителя своего превзошел. Зачем он вскрывал квартиры в Черемушках? Сдавал экзамен Мытарю? Не годится, это происходило в 1987 году, Мытарь к тому времени уже умер, так сказал дядя Назар. Значит, не экзамен. Тогда что? Или все-таки экзамен, который добросовестный и тщательный Володенька сдавал самому себе? Проверял себя? Тоже как-то глупо выглядит. Чтобы проверить себя, достаточно «сработать» замок, убедиться, что дверь открывается, и можно уходить. Для чего розы, тортики, денежки? Раннее проявление креативного начала, которое в зрелом возрасте реализовалось в виде придумывания сюжетов для романов? Может быть, может быть…

Итак, в августе 1998 года Виталий Горевой теряет доверенного помощника, выполнявшего роль буфера между бизнесом и бандитами. Решая очередные вопросы с давно прикормленным чиновником Климановым, Виталий Владимирович сетует на невосполнимую потерю, Владимир Юрьевич обещает посодействовать, подумать, чем можно помочь. Другу Диме давно пора расти, перестать отмывать бандитские деньги, становиться уважаемым человеком, солидным. Авторитетность неприкрытого криминала выходила из моды, «в тренде» становились светскость, приемы, смокинги, частные школы за границей для детей. А для этого следовало как минимум перестать заниматься тем, за что можно быстро и безусловно присесть, и переключиться на «белую» или хотя бы «серую» деятельность.

Фирма у Горевого серьезная, без предварительной проверки и гарантий надежности он нового человека к себе не приблизит. Прошлые судимости за грабеж и разбой – святое дело, куда ж без них? Иначе нужными связями не обзаведешься, авторитета иметь не будешь. Человек, не имеющий судимостей и, как следствие, обширных знакомств в криминальном мире, на такой должности не нужен. Но риск загреметь на нары прямо сейчас по обвинению в групповом убийстве двух и более лиц – совсем другое дело. Человека, таскающего на плечах груз подобного риска, не то что взыскательный Горевой – вообще никто не возьмет.

Вот почему Дмитрий Щетинин в конце лета 1998 года так озаботился тем, чтобы убийство семьи Даниловых пролетело мимо него. Да, пока что трупы не обнаружены, и самих Даниловых никто не ищет, но… а вдруг? Искать-то все равно начнут рано или поздно, это он понимал. И первым делом начнут задавать вопросы Андрюхе Сокольникову, их соседу по квартире. А Андрюха ненадежен, глуповат, может дать слабину. И не видать Щетинину теплого сладкого места под крылышком у богатея Горевого да под негласной опекой старого друга Климанова. Такой шанс, как место у Виталия Горевого, выпадает раз в жизни, упускать никак нельзя.

И Щетинин делает все возможное, чтобы минимизировать риски. Для этого нужно уговорить Андрея пойти с повинной и взять все на себя, тогда больше никого искать не будут, трупы выкопают, Сокольникова закроют «на долгие года», а Дмитрий Щетинин с легким сердцем займет дорогое офисное кресло в кабинете с видом на Москву-реку. Обзаведется жильем за городом, женится, дети пойдут. Заживет, как на картинке из кино.

Покровители из ФСБ помогли выкрутиться. Знали они о том, что Щетинин совершил убийство? Скорее всего, нет. Для них он был просто свидетелем, человеком, который оказался близко знаком с преступником, поэтому должен быть допрошен следствием. Они сами внедрили Дмитрия в группировку, он работал на них, и разве парень виноват в том, что кто-то из членов этой группировки убил своих соседей по коммуналке? Хороший парень, полезный, надо помочь. Только нужно сделать так, чтобы допрашивали его поверхностно, глубоко не копали и очевидных ляпов не замечали, а то, не ровен час, вылезет его негласное сотрудничество. Следователи, конечно, и сами всё поймут, как только указание сверху получат, но на то они и следователи, чтобы понимать и молчать. А вот адвокаты… И публика в зале судебного заседания… И сам Сокольников… Одним словом, выполним формальности аккуратно, по-быстрому – и концы в воду.

Интересно, Климанов знал о побочной деятельности своего друга детства? Наверняка сегодня уже знает, а вот двадцать лет назад – непонятно. Но не суть важно.

Кто придумал комбинацию с Сокольниковым? Сам Щетинин? Кураторы из ФСБ подсказали? Или креативный Владимир Юрьевич надоумил?

Идея была, в общем-то, здравая. Дело откроют – дело закроют, торпеда мимо прошла. Сокольников реально участвовал в убийстве, вот и пусть посидит за содеянное, совесть Щетинина спокойна, невиновный на зону не отправится. Только нужно торопиться, пока Горевой не нашел кого-нибудь другого для замещения освободившейся вакансии. Бизнесмен согласился подождать, пока рекомендованный и расхваленный Климановым кандидат уладит дела на прежнем месте работы. Но недолго. Сколько времени было у Щетинина на решение вопроса? Два-три месяца, вряд ли больше.

И Щетинин уговорил Сокольникова. Но как? Сказал правду? Взывал к дружеской помощи? Выдал хорошо слепленную ложь?

В чем состояла приманка? И почему Андрей Сокольников на нее повелся?

Петр слушал Каменскую и не мог поверить, что это правда. Ну как же так? Владимир Юрьевич, которого он знал еще с тех пор, как крутил роман с Ксюшей! Ну да, противный зануда, который все время пытался учить жизни, читал мораль и не скрывал своего насмешливого отношения к Петру, Ксюше и их друзьям-ровесникам, но чтобы такое… Получается, что и розы для Кати Волохиной – это тоже он, Климм? Но для чего?

– Анастасия Павловна, я ничего не понимаю, – в отчаянии произнес Петр. – Как это может быть?

– Может быть все, что угодно, – невозмутимо ответила вобла. – Даже такое, что представить трудно. Человек многогранен и малопредсказуем. Меня сейчас не интересуют вопросы вашей веры, мне важно понимать, укладываются ли в эту версию известные нам факты.

– Но на основе этих фактов можно же придумать и другую историю, верно?

– Само собой. Для этого плакатик и висит. Придумывайте. У вас полная свобода мысли.

– А вы сами, значит, другие варианты рассматривать не собираетесь? Уверены в своей правоте?

– Ни в чем я не уверена, Петя, кроме одного: я накосячила. И мне сейчас придется напрягать людей, чтобы они исправляли мои ошибки. Это нехорошо, но иначе не получается.

Они так и сидели на веранде кафе «У дяди Федора», и Петр терялся перед необъяснимой логикой Каменской. Если она считает, что наделала ошибок, то почему сидит за столом вместо того, чтобы скорее бежать исправлять допущенные промахи? А вобла никуда, судя по всему, не торопится, пишет какие-то сообщения в мессенджерах, коротко разговаривает по телефону, заказывает еще и еще кофе и беспрерывно курит. И опять ничего не объясняет. Достало уже! Он платит деньги за то, чтобы получать знания и навыки, а не за то, чтобы сидеть «за болванчика».

Вероятно, Петр не справился с лицом, потому что вобла вдруг внимательно посмотрела на него и сказала:

– Не злитесь. В течение пяти минут я получу информацию, передам кому следует и тогда скажу, что происходит и что мы с вами будем делать.

– Какую информацию? – нетерпеливо спросил он, с отвращением чувствуя, как начинают предательски пылать щеки.

– Адреса Климанова. Домашний и адрес дачи. Мало ли где он может оказаться завтра.

– Почему завтра?

– Потому что сегодня вряд ли. Ну, если только уже ближе к ночи. Алина поговорит с Горевым, расскажет ему об идейных убеждениях Щетинина. Горевой, как мы уже знаем, скор на расправу, так что особо тянуть не станет. Если время будет не позднее – разберется со Щетининым сразу, если нет, то завтра прямо с утра. Что будет делать Щетинин, когда шеф велит ему собирать свое барахло и выметаться из офиса компании?

– Домой поедет, – предположил Петр. – С вещами.

– Нет, Петя, он помчится к Климанову.

– Почему к Климанову? – не понял он.

– Потому что Климанов его сдал. Одна из моих ошибок – книга Климма. Если бы я сообразила раньше, что к чему, я взяла бы другую книгу. Но я не сообразила. Щетинин, конечно же, спросит Горевого, откуда информация, и Горевой, ничтоже сумняшеся, ответит, что приходила некая дамочка, которая пишет тексты для бренда «Владимир Климм». Щетинин, конечно, не нобелевский лауреат, но два и два сложить как-нибудь сумеет. А поскольку человек он незатейливый, то получится у него не пять и не шесть целых три десятых, а именно четыре. О господи, – вдруг простонала Каменская, – как же я ненавижу случайные совпадения! Даже случайное попадание в цель приводит меня в бешенство. Я рассчитывала на то, что Щетинин после разборок с шефом кинется выяснять отношения с манипулятором. Манипулятор поймет, что цель достигнута, успокоится и не будет больше дергать ни вас, ни меня. Я совершенно не собиралась вникать, что это была за цель и почему манипулятор решил подгадить Щетинину. Ну, решил – и решил, это их внутренние терки, меня они не касаются. Я по глупости исходила из того, что манипулятор хочет обнародовать только причастность Щетинина к неонацизму и просто использовал для этого дело Сокольникова, чтобы привлечь внимание к конкретному персонажу, а о причастности к убийству даже не догадывался. Это еще одна из моих ошибок. Теперь я понимаю, что заблуждалась. Манипулятор в курсе ситуации с убийствами. Возможно даже, принимал в ней активное участие.

– Вы хотите сказать, что Климм – преступник?

– Я хочу сказать, что он приложил руку. Не к самим убийствам, конечно, а к тому, что завертелось вокруг них.

– Слушайте, но выходит, что Щетинин – совсем дурак, что ли? Для чего он вообще ввязался в убийства Даниловых? И как мог столько лет продержаться на работе у Горевого, если мозгов нет?

– Все бывает, – со вздохом повторила вобла свою любимую фразу. – Щетинин мог, например, только делать вид, что поддерживает своего друга Андрея на этапе приготовления к преступлению и подыскания оружия, но ситуация начала разворачиваться внезапно, и у Щетинина мозги отказали, это часто случается. Вот просто не повезло ему, что все произошло именно тогда, когда он был дома у Сокольникова, понимаете? Просто не повезло. Он же крутой, он старший товарищ, бывалый сиделец, матерый уголовник, жесткий и решительный, ненавидящий быдло – такой у него был имидж. Что ему оставалось? Начать разнимать соседей и уговаривать всех успокоиться? Или присоединиться к другу? Выбор-то невелик. Может, еще какие-то причины были, но вряд ли мы о них узнаем.

Звякнул смартфон, вобла поднесла его поближе к глазам, несколько раз нажала пальцем на экран, потом позвонила какому-то Мише и коротко сообщила, что отправила ему адреса. Петр с нетерпением ждал, когда же она соизволит наконец посвятить его в свои гениальные планы. Он с удивлением понял, что как только Каменская заговорила о собственных ошибках, злость на нее куда-то испарилась. Сам Петр ни за что на свете не признался бы в том, что был не прав, тем более постороннему, в сущности, человеку. А вобла так откровенно говорит, что накосячила… Это вызывало симпатию и даже какую-то теплоту, хотя объяснить причину он не смог бы.

– Между Климановым и Щетининым пробежала блохастая кошка, – заявила Каменская. – И Климанов решил мерзко, исподтишка свести счеты, причем так, чтобы друг Дима ни за что не догадался, откуда ветер дует. Неудачно выбранная книга поломала его изысканный план. Кошка, судя по всему, была или очень крупная, или сильно блохастая. Но самое забавное, что Климанов ее видел, а Щетинин – нет. Ему даже в голову не приходит, что старый дружбан Вовка заковырял обиду.

Про сильно блохастую кошку Петру понравилось. Нужно будет взять на вооружение.

– Почему вы думаете, что кошка большая?

– Потому что усилий приложено много, время потрачено немалое. Но могу предложить другой вариант, основанный на тех же фактах: кошка была маленькой и чистенькой, но у Климанова аллергия на шерсть животных, поэтому ему хватило. Проще говоря, повод мог быть совсем незначительным, но тут на первый план выступило непомерно раздутое эго и невероятные обидчивость, злопамятность и мстительность. Что-то друг Дима сделал такое, за что кореш Вова захотел стереть его в порошок сначала руками Ксюши, потом вашими. Ну и мои руки тут по случаю подвернулись, тоже в дело пошли.

И насчет аллергии – неплохая метафора, можно использовать. «Какой у нее образный язык, – вдруг подумалось ему. – А я только сейчас обратил внимание».

– Я попросила у своего начальника разрешения привлечь сотрудников нашего агентства. Они посмотрят, как будет вести себя Горевой, куда после этого побежит Щетинин, и самое главное – подстрахуют нас с вами.

Вот это красота! «Нас с вами!» Выходит, ему, Петру Кравченко, грозит какая-то опасность. Шикарная основа для будущей статьи! Его звездный час надвигается с космической скоростью!

– Вы думаете, Щетинин придет разбираться с нами?

– Щетинин? – переспросила Каменская с искренним, как Петру показалось, удивлением. – Нет, Щетинину мы сто лет не сдались, он во всем будет винить друга Вову. Разбираться с нами придет Климанов. Но поскольку он человек интеллигентный и от криминала далекий, то вполне может взять с собой друга Диму для устрашения и силовых манипуляций. Сам-то Владимир Юрьевич силен в психологических манипуляциях, а в силовых он не спец.

– Но мы же сделали все, как он хотел! Если вы не ошиблись, конечно, – осторожно добавил Петр. – Он ведь хотел, чтобы Горевой узнал о Щетинине? Он это получил. Почему он должен разбираться с нами?

– Во-первых, я и тут могла напортачить. А во-вторых, я покусилась на его честное имя автора, заявила, что он не сам пишет свои бессмертные романы и что «Владимир Климм» это всего лишь проект, а не живой реальный человек. Ни один писатель этого не потерпит, если вкладывает в свои книги труд, душу, здоровье. Вы только представьте, насколько это обидно! А Владимир Юрьевич у нас должен быть обидчивым. Но есть и третье обстоятельство: Щетинин. Он ведь не примкнул добровольно к неонацистам, он был к ним внедрен, то есть работал на тех, кто боролся с группировками, а не разделял их убеждения. А мы с вами, получается, оболгали хорошего человека, оклеветали. Тогда Щетинин, чтобы оправдаться перед шефом, вынужден будет признаться, что сотрудничал с органами. Вот тут у меня информационный пробел, я не знаю, какие у Горевого отношения с ФСБ. Но кореш Вова, похоже, знает. И думаю, что он разработал простую, но элегантную «вилку», как в шахматах: Щетинин будет вынужден признать либо принадлежность к нацизму, либо связь с ФСБ. И то, и другое для Горевого равно неприемлемо, так что увольнение Щетинина обеспечено. План был очень хорош. Появляется статья, Щетинина увольняют, разгорается публичный скандал, репутация испорчена на веки вечные, он лишается всего, во всем виноват ушлый журналист, Климанов ни при чем. А тут мы с вами… – Каменская запнулась и с усмешкой поправила себя: – Не мы. Я. С книгой, будь она неладна. Я одна виновата, это было мое решение, не ваше. Если бы только я раньше догадалась, что существует связь «Горевой – Щетинин – Климанов»! Я была уверена, что все ограничивается связкой «Горевой – Щетинин». Надо же было столько ляпов допустить всего на одном деле! В результате мы с вами будем смирно сидеть и ждать, когда Климанов приведет к нам Щетинина, который захочет набить вам морду. Меня-то он вряд ли тронет, я – женщина позднезрелого возраста, такие, как я, редко становятся мишенью для физического воздействия. А вот вам, Петя, может прийтись несладко.

Петру внезапно стало неловко. И почему-то неприятно. Показалось, что Каменская специально настойчиво повторяет слова про собственные ошибки и умышленно подчеркивает, что Петр ни в чем не виноват, все промахи исключительно на ее совести. Зачем она так делает? Ну да, она говорила, что Петр всегда ищет, на кого бы переложить вину и как оправдаться самому, но разве это правда? Это просто ее домыслы, фантазии.

Или нет? Она права? Он действительно такой? Он такой, но не хочет сам себе признаваться в этом? Не любит говорить себе правду? Блин, как противно-то! И само по себе противно, и еще более противно оттого, что это увидела, раскусила и озвучила сушеная вобла.

Ему захотелось перевести разговор в другое русло, чтобы не слышать эти беспрестанно повторяемые слова про ошибки, промахи, ляпы и косяки.

– Мы долго еще будем здесь сидеть? – спросил он.

– Посидим пока, – неопределенно ответила Каменская. – Вы куда-то торопитесь?

– Просто спросил. Жалко время терять, можно было бы над делом поработать.

– Так мы и работаем. Только в другой обстановке и другим способом.

– Всё равно я не понимаю, чего мы тут ждем, – Петр не смог скрыть раздражения.

– Мы ждем, когда мои коллеги установят человека, который отслеживает наши с вами передвижения. Он где-то неподалеку, возможно, мы даже видим его…

Петр попытался оглянуться, но пальцы Каменской тут же легли на его руку и сжали крепко, повелительно.

– Так и знала, что вы тут же начнете головой вертеть, – с упреком сказала вобла. – Сидите спокойно, смотрите мне в глаза, не дергайтесь. У нас отличная позиция, угловой столик, за нашими спинами никого нет, люди за соседними столиками на виду. Если не будем заметно повышать голос, наш разговор вряд ли кто-то услышит. Я не исключаю, что в данный момент за нами уже никто не наблюдает. Расслабьтесь. Климанову сообщили, что мы ездили домой к Горевому, разговаривали с его подружкой, теперь у него есть все основания считать, что затея удалась, мы слили Диму Щетинина. Или еще не слили, а только провели разведопрос, прощупали почву, собрали предварительную информацию, прикинувшись потенциальными заказчиками дизайн-проекта для квартиры. Но в любом случае мы движемся в нужном для Климма направлении, так что он может особо не беспокоиться. О результатах нашего визита он узнает чуть позже, а пока надзор за нами не очень-то и нужен, так что свою шавку он мог и отозвать. С нами все уже понятно, теперь куда интереснее смотреть, что будет делать Горевой, а потом и Щетинин. Не думаю, что у нашего писателя целый штат подручных. Работа шавки тоже денег стоит, оплата, скорее всего, почасовая, а Владимир Юрьевич не производит впечатления человека, обремененного избыточными финансами. Тиражи его книг весьма невелики, да и самих книг немного, всего четыре, зарубежных переводов нет. Ему приходится быть расчетливым и экономным.

Ага, как же! А взятки, которые он брал, когда в мэрии работал? Вобла совсем уже заговариваться начала, путается в своих же собственных рассуждениях, забывает, о чем только что рассказывала.

– Взятки, да, – кивнула она, ничуть не растерявшись от его вопроса, заданного ехидным тоном. – Но ведь я не зря употребила слово «избыточные», когда говорила о финансах Климанова. Неважно, сколько у человека денег, важно, что он сам думает по этому поводу. Судя по адресам, которые мне прислали, квартира у него самая обычная, дача тоже не дворец, хороший деревянный дом, просторный, обставленный, но не более того. Место там не самое дорогое, престижных дачных поселков нет. Он не роскошествует. Он собирается прожить еще много лет и тратит экономно, чтобы хватило на спокойную комфортную жизнь до глубокой старости. Нынешние доходы невелики, а прежние накопления имеет смысл беречь и не расшвыривать на все подряд. Климанов – человек плана и разумного расчета, спокойный и терпеливый. Вспомните, что я вам говорила о самых успешных квартирных ворах.

Каменская убрала руку и в очередной раз закурила.

Но Петр никак не мог успокоиться. Неприятное чувство, появившееся от слов об ошибках, крепло и набирало силу, и теперь хотелось непременно сделать что-нибудь такое, что… В общем, он и сам не знал, что именно и зачем. Просто хотелось задать вопрос, который поставит ее в тупик и заставит признать, что ее логика ущербна. Нужно, чтобы именно он, Петр Кравченко, уличил ее, поймал на ошибке, на интеллектуальной несостоятельности, а не она сама спохватилась и призналась. Ему обязательно нужно, чтобы вобла показала себя глупой, глупее него, и тогда можно не брать в голову то, что она говорила о нем самом, о его характере и образе мышления. То, что ему так не понравилось. То, от чего портилось настроение. Достаточно дискредитировать человека, и всё, что он говорил, автоматически перестает быть правдой, это азы журналистики.

Признавать правоту воблы очень не хотелось. Поэтому надо заставить ее продемонстрировать свою глупость. До тех пор, пока она сама видит собственные ошибки и открыто их признает, она почему-то вовсе не выглядит глупой. А вот если она не увидит, а Петр ткнет ее носом, выйдет как раз так, как нужно. После чего можно раз и навсегда забыть ее длинные сентенции о вранье, самооценке, перекладывании вины и самооправданиях.

– Зачем вам помощь коллег, Анастасия Павловна? Разве вы сами не в состоянии вычислить этого наблюдателя? Вы же сыщик со стажем, с опытом, а такую простую вещь сделать не можете. Не умеете?

– Умею. Но в данный момент не могу.

– Почему?

– Для такой работы нужны два навыка одновременно: видеть других людей и оставаться невидимым самому. Причем сначала второе, а уж потом первое. Понимаете? Если у меня будет хорошая точка обзора, я вычислю наблюдателя легко и быстро. Но поскольку он наблюдает именно за мной, я никак не смогу занять эту точку, чтобы он не заметил моих передвижений. Кроме того, на мне длинная юбка, яркая и явно не по сезону, и я хромаю. В таком виде мне никак не стать незаметной, даже если объектом слежки была бы не я, а кто-то другой.

– Вам не кажется, что вы сами себе противоречите, Анастасия Павловна? – заметил Петр не без удовлетворения. – То говорите, что у Климма, скорее всего, только один помощник и он нами больше не занимается, ему важнее Горевой и Щетинин, а то вдруг заявляете, что ваши коллеги пытаются выяснить, кто за нами наблюдает. Вы уж как-то определитесь: или одно, или другое.

– Я всего лишь высказываю предположение, которое с высокой степенью вероятности может оказаться ошибочным. И мои коллеги его проверяют.

Вот черт! Выскользнула. Хромая вобла, увертливая, как угорь. Смешно! Картинка получилась такой забавной, что даже злиться расхотелось.

Каменская прочитала очередное сообщение и слегка улыбнулась.

– У нас тут чисто. Наблюдатель только один, и в данный момент он находится неподалеку от входа в здание, где располагается компания Горевого. Дом Горевого проверили, там никого.

– И что это значит?

– Понятия не имею. Но могу предположить, что наблюдатель дождется, когда Горевой выйдет, и поедет за ним, посмотрит. Или доложит хозяину и будет ждать дальнейших указаний. Скорее всего, потащится за Виталием Владимировичем, чтобы посмотреть, куда он направится. А может быть, у него задание смотреть за Щетининым. Да, – она задумчиво побарабанила пальцами по столу, – пожалуй, его объектом является именно Щетинин. Зачем наблюдать за Горевым и гадать, знает он уже или не знает, как отреагировал, когда и как собирается разобраться с Димой? Нерациональная трата сил. Проще нацелиться на Щетинина и сразу увидеть, попала пуля в мишень или ушла в молоко.

– Вы уверены, что Щетинин в офисе?

– Я – нет, но наблюдатель, надо полагать, знает, что делает. И мои коллеги тоже, надеюсь.

– А дом Щетинина проверяли? – допытывался Петр. – Вдруг там как раз второй наблюдатель.

Вобла посмотрела на него с улыбкой и мягко произнесла:

– Конечно проверяли, Петя. Не волнуйтесь. Думаю, мы можем ехать домой. Официантка на нас уже посматривает, долго сидим, ничего больше не заказываем, хороший столик занимаем, а дело к вечеру идет, скоро аншлаг будет.

– Вам придется снова остаться у меня, – сказала Настя, когда они сели в машину. – В сложившихся обстоятельствах я не могу оставить вас одного. И не могу просить ребят, чтобы они страховали и вашу квартиру, и мою.

– Меня страховать не нужно. Не такой уж я беспомощный, – независимым тоном заявил Петр.

Самоуверенное дитя! Его побуждения понятны: вызвать огонь на себя, победить противника и с гордой скромностью написать об этом. Неплохо бы еще ранение какое-нибудь неопасное, больничная койка, репортаж по телевидению. Нападение на журналиста, раскопавшего страшную правду, – шутка ли! Пиар с высокой эффективностью получится.

– Петя, не забывайте, кто такой Щетинин. Сейчас он с виду приличный человек, но раньше он был грабителем и убийцей. И никто не сможет вам гарантировать, что он полностью изменился за двадцать лет.

– Я слышал теорию, согласно которой человек полностью меняется каждые семь лет.

– А я слышала, что человек с возрастом не меняется, а только усугубляется. Так что, начнем спорить, какая из этих теорий более правильная? – сердито бросила она. – И в магазин нужно заехать, продукты купить, у меня холодильник пустой.

Автомобильная Москва двинулась от мест работы к местам проживания, ехали медленно, то и дело попадая в длинные «пробки». Бедро, которому весь день не давали спокойно полежать в удобном положении, возмутилось, и ходить к вечеру стало намного больнее, чем утром. Когда добрались до дома, остатка сил хватило только на то, чтобы разложить продукты и переодеться в халат, после чего Настя рухнула, как сноп, на диван. И почему она так устала? Ведь не вагоны грузила, а всего лишь сидела либо за рулем, либо в кресле в гостиной у Горевого, либо за столиком в кафе. В общем, не надорвалась. «Возраст, – тоскливо подумала она. – Вроде ничего не делала, только мозгами шевелила и нервничала, а энергии истратила – как марафон пробежала. Что будет дальше? Через десять лет начну отдыхать после каждого похода на кухню за чашкой кофе? Кошмар какой!»

Звякнул сигнал сообщения. «Зайду?» – написал Миша Доценко. Настя быстро ответила: «Жду!» И уже через пару минут запереливался дверной звонок. Быстро встать с дивана не получилось, и она попросила Петра открыть дверь. Увидев ее хромающую и в халате, Миша выразительно округлил глаза.

– Картинка, однако! – протянул он и поцеловал Настю в щеку. – Ну что, прилетело тебе от Стасова? Он вне себя был, когда со мной разговаривал.

Потом повернулся к Петру, протянул руку:

– Михаил.

– Петр, – солидно ответил журналист, отвечая на рукопожатие.

– Чай будешь? – спросила Настя.

– Спасибо, нет. Я на секунду забежал, только поздороваться, познакомиться с Петром, глянуть, как вы тут, и вторые ключи взять. Ну и доложиться. По последним данным, Горевой и Щетинин вышли из здания вместе, о чем-то беседовали вполне дружески и так же дружески распрощались. Горевой с водителем и охранником сел в свою машину, Щетинин – в свою. Соглядатай двинулся вслед за Щетининым.

Ну да, примерно так она и ожидала. Алина никому не звонила, ждет, когда Виталий Владимирович явится к домашнему очагу. Сперва покормит, приласкает, а уж потом обрадует приятными известиями.

– Один человек у нас возле дома Горевого, второй едет за Щетининым и там останется, сколько потребуется. К третьему объекту я пока никого не отправлял, но если нужно…

– Не нужно, Мишенька. Третий объект нам интересен только вместе со Щетининым. Если Щетинин к нему поедет, то и человека за собой приведет. Будем экономить человеческие ресурсы. А ты, стало быть, нас пасешь?

– Не пасу, а охраняю, – поправил Доценко. – Ладно, Настюша, пойду я на свой пост, попозже еще разок зайду, хорошо? У вас отбой в котором часу?

– Да что ты, мы вообще вряд ли заснуть сможем сегодня, – засмеялась Настя. – Так что милости просим, в любое время ночи тебе поднесут чашку чаю и кусок еды.

– А я не за чаем приду.

– А за чем же? Неужто за водкой? – с деланым ужасом спросила она.

Михаил сделал страшное лицо и прошептал, растягивая слоги:

– По-пи-сать.

– Держи, – Настя протянула ему запасные ключи от квартиры. – Не потеряй.

Доценко ушел, и Настя снова легла на диван. За последние часы она думала в основном о писателе Климме и о бывшем уголовнике Щетинине. Надо надеяться, мозг отстроился от мыслей об Андрее Сокольникове, поэтому вполне можно вернуться к молодому человеку, двадцать лет назад явившемуся в милицию с повинной.

– Давайте вспоминать всё, что нам известно о Сокольникове, и добавлять к этому новую информацию, – сказала она Петру. – Вы что-нибудь записывали?

– Ну… Набросал кое-что, отрывочно. По памяти.

– Читайте вслух.

Она достала из лежащей на полу папки фотографию, которую распечатывала, чтобы показать социологу Ярошу, внимательно посмотрела на Сокольникова, стараясь запомнить его лицо и весь облик как можно лучше, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.

В детстве мальчик был сложным, легко выходил из себя, если что-то шло не так, как ему хочется, проявлял агрессию, пытался причинить физическую боль окружающим, насколько хватало его крошечных силенок. Даже за нож хватался. Извел семью до такой степени, что родители обратились к врачам.

Мать Сокольникова не поверила в диагноз детского психоневролога, она была твердо убеждена, что у ее сына не может быть умственной недостаточности. Смотрела сквозь пальцы на негативные проявления, такие, как вспыльчивость, агрессивность, недостаточное усердие в учебе, зато хвалила, не жалея эпитетов, за малейшие достижения, за проявления ума, сообразительности, хорошей памяти, умения гладко говорить. Решала множество проблем сына, в том числе с получением высшего образования, помогла уклониться от службы в армии. Резюме: женщина сделала все возможное и невозможное, чтобы вырастить до небес его самооценку и породить у Андрея ложную и очень опасную иллюзию. Он самый умный, он самый чудесный, у него получается всё то, что не получается у других, и он достоин всего самого лучшего. Он – человек высшей расы. Не зря же мама старается подсунуть ему самый сладкий кусочек, а сестру и вовсе не замечает, потому что дочь не достойна. Другое дело сыночек Андрюшенька! Ему и жилье отдельное, и машинка, пусть и не новая, а дочери – ничего, шиш с маслом. Потому что он достоин. Он лучший.

А далее – темы научного интереса в период учебы в вузе. Расовые теории. Все логично. Увлечение неонацизмом, участие в группировке.

С другой стороны – коммунальная квартира, соседи – существа низшей расы, примитивные, по мнению Сокольникова, неопрятные, малообразованные, трудятся на неквалифицированных работах. Не производят вовремя уборку в местах общего пользования. Не выносят мусор. Не поддерживают чистоту. Приводят гостей, шумят, мешают. Возможно, выпивают. Ребенка своего воспитывать не могут, как полагается, девчонка бегает, топает, всюду лезет, громко кричит, воду за собой в туалете не спускает.

И наступает момент, когда копившееся негодование на соседей, ненависть к ним выплескиваются через край. Такие существа не имеют права дышать одним воздухом с ним, Андреем Сокольниковым, представителем высшей расы. Да и дружок Дима Щетинин тут как тут… Интересно, что конкретно он мог сказать?

– Да грохнуть их всех – и все дела, – выдала Настя первую версию.

– А хочешь, я помогу тебе от них избавиться, – предложил свой вариант Петр.

Они еще несколько минут развлекались, прикидывая и словно пробуя на вкус разные реплики. Получилось увлекательно. Даже разыграли импровизированный диалог, который мог бы состояться между Сокольниковым и Щетининым, обсуждающими, как убить, где взять оружие, у кого можно заказать «стреляющую ручку», где спрятать тела.

– Эта «стреляющая ручка» – очень любопытный момент, показательный, – заметила Настя. – Я с самого начала о ней думала, все никак понять не могла, зачем? В девяностые по стране гуляло столько огнестрельного оружия – на любой вкус, купить – не проблема. Зачем ручка-то? Ненадежная, одноразовая, готовых нет, в отличие от пистолетов, нужно искать мастера, заказывать. Одна морока. И только потом, когда мы немножко глубже узнали характер Сокольникова, мне пришло в голову, что выбор такого странного оружия мог тоже быть проявлением «особости»: я не такой, как все, я лучше, выше, и у меня все будет иначе. Я избранный. В общем, какие-то соображения вокруг этого. Но возможно, мальчику просто захотелось поиграть в шпионов. Что-то вроде «вы тут ходите рядом со мной и даже не догадываетесь, какой я на самом деле, думаете, я такой же, как вы, а я – крутой Джеймс Бонд».

Резюме: договорились, ручку достали (в деле есть все материалы о том, где и при каких обстоятельствах она приобреталась). Правда, ручка-то только на один выстрел годится, а жертвами наметили троих. Подготовиться к совершению преступления как следует не успели, ситуация развернулась неожиданно, но именно тогда, когда Щетинин был дома у Сокольникова. Ну и понеслось… Сначала использовали ручку, выстрелив в голову женщине, после чего в ход пошли разводной ключ (мужчина) и электрический шнур (ребенок).

Тела вывезли, место выбрал Щетинин. Квартиру отмыли от крови, навели порядок. Прошел день, другой… Ничего не происходило. Звонили с работы Георгия Данилова, потом даже приходили, удовлетворились словами Сокольникова о том, что «они всей семьей собрались и уехали куда-то в деревню». Забегала подружка Людмилы Даниловой, ей он сказал то же самое. И сестре Георгия тоже.

Шли дни, недели. Всё было тихо. У него получилось! Он действительно умный и ловкий. Он – лучший. Он лжет в глаза – и ему верят. Он даже может безнаказанно убить, потому что он – высшая раса. Ему можно. Ему дозволено. Он имеет право.

Какое жуткое сочетание невеликого ума с чрезмерно завышенной самооценкой!

– А теперь скажите мне, Петя, на какую приманку можно поймать такого мальчика. Вам примерно столько же лет, вы тоже молодой мужчина. Что приходит в голову?

Насте казалось, что она знает ответ. Но хотелось проверить себя. Всё-таки женщина «позднезрелого» возраста не сможет мыслить и чувствовать так же, как мужчина двадцать пяти – двадцати семи лет. Она может ошибаться. То, что скажет Петя, наверняка окажется ближе к истине.

Петр некоторое время думал, потом твердо произнес:

– Слава. Признание.

Да, это было именно то, о чем она думала.

– Позиция духовного лидера, – уточнила она. – Помните, что рассказал Ярош? После апрельских выступлений неонацистов в девяносто восьмом году группировки начали громить и уничтожать, движение оказалось обезглавленным. А свято место, как известно, пусто не бывает. Дима Щетинин, спасая собственную шкуру, предложил Андрею Сокольникову открыто признаться в убийстве представителей низшей расы. На следствии, разумеется, о своих идейных побуждениях молчать, напирать на внезапно возникший конфликт, выросший на почве длительных неприязненных отношений, на обоюдную драку с Георгием, несчастный случай с его женой, а ребенка, дескать, вообще отец убил. Тогда срок дадут маленький совсем, а может, и условным осуждением обойдется. «У тебя же адвокаты в друзьях, они знают, как дела делать и вопросы порешать, у них вон какие кровавые бандиты из суда свободными выходили!» Хороший аргумент, Андрей с ним был согласен, он же действительно работал на адвоката и корешился с его помощниками, все своими глазами видел, а чего не видел – то слышал в хвастливых рассказах Филимонова и Самоедова. Он верил, что друзья его любят и не предадут ни при каких обстоятельствах. Разве можно его, Андрея Сокольникова, обмануть или предать? Он же самый лучший! Его все обожают, в рот ему смотрят. Разве можно ему не поверить? Он же самый хитрый и ловкий! Так что следствие утрется той версией событий, которую им преподнесет умный и уверенный в себе Сокольников, зато на воле Дима Щетинин обещает развернуть бурную деятельность по пропаганде героического подвига, который Андрей совершил, чтобы оставшиеся без руководства единомышленники не утратили веру в расовую идею. Он готов пойти на зону и претерпевать ужасные лишения во имя духовного сплочения соратников. «Посидишь совсем недолго, – мог увещевать Щетинин, – а когда выйдешь – возглавишь всё движение в стране, станешь настоящим духовным лидером, никто с тобой сравниться не сможет, потому что на такие жертвы никто, кроме тебя, не способен». Роль лидера, принесшего жертву, Андрею показалась заманчивой. Жертва – это красиво! Что он говорил во время стационарной судебно-психиатрической экспертизы? Что суда не будет, потому что он так решил. А суицидальных склонностей эксперты не усмотрели. Можно предполагать, что в тот период Сокольников готов был пойти на самоубийство, дабы не допустить суда, «чтобы не злорадствовали», то есть принести еще одну жертву. Готовность лишить себя жизни, потому что жизнь эта не мила, – проявление депрессии и тех самых склонностей, о которых писали эксперты. А готовность принести себя в жертву ради идеи, хотя жить очень хочется, – история совсем иная. И эту историю Андрей Сокольников вполне успешно скрыл и от психиатров, и от следователей.

Только всё пошло не так. И жертвенного запала надолго не хватило. Меньше чем через два месяца Андрей отступил, пошел в отказ, но было поздно. Рассказанной им частичной правды вкупе с криминалистическими экспертизами хватило для того, чтобы довести дело до обвинительного заключения, а затем и до приговора.

– Иезуитский план, – сказал Петр. – Неужели Щетинин смог такое придумать? Вы же говорили, он незатейливый.

– Он-то незатейливый, только план не он придумал. Он его лишь озвучил. Думаю, наш не в меру креативный писатель постарался. Очень уж хотел друг Вова помочь другу Диме занять вакансию подле Горевого.

– Но это как-то… Не вяжется, – задумчиво проговорил он. – Такая дружба, такая многолетняя привязанность, такое сильное стремление помочь – и вдруг подставить Щетинина, слить информацию о том, что он участвовал в группировке и проповедовал нацизм. Почему? Что могло случиться?

– Да что угодно, – отмахнулась Настя. – Бабу могли не поделить в конце концов.

– Да какая баба, вы что! – возмутился Петр. – Климанов с Аллой уже лет сто. Не из-за Аллы же этот сыр-бор.

– А почему нет?

– Ну бросьте, Анастасия Павловна! Алла красивая, умная, обаятельная, за ней мужики табунами бегали всегда, даже наши с Ксюшей сокурсники, бывало, отличались. На кой ей сдался бывший уголовник?

– Не знаю, Петя. Но всё может быть. Поверьте мне, бывает всё.

Она посмотрела на часы. Почти полночь. Сна ни в одном глазу. А вот есть почему-то опять хочется.

– Если вы поможете мне встать, то я быстренько приготовлю ужин. Сырники будете?

– Буду, – радостно ответил Петр и протянул ей руки, за которые Настя тут же ухватилась, чтобы принять сидячее положение, минуя опасную точку, при которой вес переносится на больное место.

В течение вечера Миша Доценко заходил два раза, пользовался туалетом, стоя выпивал чашку чаю, отказывался от еды и убегал. Надо заставить его поесть. Настя потянулась за телефоном, но он, словно разгадав ее намерение, зазвонил сам. На экране появилось «Мишаня». Есть новости? Или проверяет, все ли у них в порядке?

– Щетинин выскочил из дома как ошпаренный, сел в машину, направляется в сторону МКАД, – сообщил Доценко. – Когда станет понятно, на какую трассу он съедет, напишу или позвоню. Если на Киевское, значит, к Горевому помчался, а если на Ленинградку, значит, к Климанову.

Похоже, Виталий Владимирович не стал дожидаться утра, решил вопрос, по обыкновению, быстро и кардинально. Телефонный звонок или видео.

– Мишаня, сырников хочешь? Я сейчас месить буду, на тебя закладываться?

– Спасибо, не буду. В последнее время вес набрал, в спортзале мешает, я его чувствую, надо сбросить немного. Так что я на диете.

– Ладно, мое дело предложить, – вздохнула Настя.

Она выложила в миску творог, добавила яйца и муку, погрузила руки в массу и снова ушла мыслями в дело об убийстве Даниловых. Сначала все шло по плану, Сокольников пришел в милицию, написал явку, дал показания, выдал паспорта своих жертв, отправился в камеру. Всё происходит именно так, как описывал Дима Щетинин, который имеет соответствующий опыт. Потом начинаются сбои. Самоедов и Филимонов пропадают и не бегут спасать товарища по первому зову. Место захоронения Андрей с первого раза указать не смог. Правда, во второй раз справился, напряг память, вспомнил. Но могло быть и иначе. В ходе подготовки к явке друзья-товарищи съездили на место, чтобы Андрей, так сказать, освежил в памяти ориентиры. Сокольников заверил Щетинина, что все отлично запомнил, но когда дошло до дела, выяснилось, что запомнил он далеко не все. Память-то и в самом деле хорошая у Андрея, но преимущественно на тексты, слова, факты и даты, а вот визуальное восприятие хромает. Щетинин мог находиться где-то неподалеку, наблюдать. К вечеру он убедился, что Андрюха не справился, захоронения не нашел. На такой случай у них был оговорен запасной план: Щетинин развесит метки, черные ленточки, чтобы легче было найти тела, когда повезут на место во второй раз. Вот откуда взялись эти непонятные ленточки в показаниях Сокольникова, когда он начал отыгрывать назад и выдавать версию о следователях, которые заставили его признаться в том, чего он не совершал. Вопрос: почему такую простую вещь не сделали сразу, во время «подготовительного» выезда? Зачем нужно было ждать, пока Андрей оплошает? Глупо и непредусмотрительно. Ответ: Андрей был абсолютно уверен в успехе. Он же такой умный, такой изворотливый, и память у него прекрасная, мама всегда это говорила, и учителя хвалили. Он ни на секунду не усомнился в собственных способностях. Он мог даже оскорбиться предложением Щетинина оставить метки заранее.

Ладно, тела так или иначе нашли, но все прочее шло наперекосяк. Адвокат Елисеев его послал прямым текстом, заявив, что без денег никакой защиты не будет. В камере оказалось не так легко и комфортно, как Сокольников себе представлял. И следователи попались какие-то въедливые, цепляются, по десять раз переспрашивают, уточняют, перепроверяют, без конца назначают разные экспертизы. Не верят они ему, что ли? Как же так? Ему, такому умному и ловкому, – и не верят? А опытный Димка небось уверял, что все следаки – тупые козлы, никому ничего не надо, все только за бабло работают, а просто так никто стараться не станет, тут любая ложь прокатит, можно даже не сильно напрягаться.

Хорошая память и гладкая речь могут закамуфлировать отсутствие ума, это правда. Но сам ум они не заменят никогда. Андрей видит, что всё идет не по плану, и люди поступают не так, как он надеялся. Но что именно «не так» и почему – сообразить не может. Нет рядом ни мамы, ни ушлого уголовника Димы, вообще никого нет, кто подскажет, что нужно сделать. Рядом только сокамерники. Они ли дали совет, или Андрей сам принял решение, а может быть, новый адвокат подкинул идею, но факт остается фактом: Сокольников отказывается от всего, что написал в явке, и занимает глухую оборону. Он никого не убивал, ничего не совершал, признание из него выбили, место захоронения тел подсказали следователи и даже метки по пути развесили, черные ленточки на деревьях.

С этим более или менее понятно…

– Анастасия Павловна, у вас горит!

Она спохватилась, кинулась переворачивать сырники, которые уже начали чернеть с нижней стороны. Так задумалась, что даже запах не учуяла.

– Спасибо. Подгоревшие сама съем, а вам положу из следующей партии, постараюсь не упустить, – сказала она Петру, смотревшему на нее с таким укором, что ей стало стыдно. Никудышная она хозяйка, и кулинар из нее, как… А, ладно. Как говорится, не жили хорошо – нечего и начинать.

– Вам сообщение пришло, почему вы не смотрите? Может, это от Михаила?

Сообщение? Господи, у нее от мыслей о Сокольникове не только обоняние выключилось, но и слух.

Настя схватила телефон. «Он едет к Климанову».

Значит, с Горевым выяснять больше нечего. Виталий Владимирович обозначил свою позицию достаточно ясно и дал понять, что объясняться и оправдываться бессмысленно.

Она сняла со сковороды подгоревшие с одной стороны сырники. За второй партией нужно будет следить внимательно, чтобы совсем уж не оплошать.

– Как вы думаете, Петя, когда они явятся по нашу душу? У нас есть шанс поспать немножко?

– Вы так спокойно говорите об этом. Неужели не волнуетесь совсем?

– Нет смысла. От того, буду я волноваться или не буду, ход событий не изменится, он от моего волнения не зависит. И потом, я уже сказала вам, что лично мне вряд ли что-то угрожает. Ко мне претензия только у Климанова за то, что я назвала его брендом и проектом. Ну, поорет, пообзывается, поругается, на большее он все равно не способен. Писатель, бывший чиновник – что с него взять? Не Рэмбо. Климанов хоть и сволочь, но джентльмен, он наверняка скажет другу Диме, что это именно вы, журналист, взялись за расследование и раскопали правду, так что во всем виноваты вы, а не я. Мне морду бить не будут. А вам – будут.

На самом деле ей было очень страшно. Но показывать этого не хотелось. Да и не нужно. В конце концов, Мишаня рядом, ключи она ему дала, так что войти в квартиру он сможет в любой момент.

Сколько времени у них есть? Дороги свободны, до дома Климанова Щетинин доедет минут через 5-10, если уже свернул с Кольцевой на Ленинградское шоссе. Оттуда до Настиного дома – максимум полчаса, но может получиться и больше, если ехать по МКАД, потому что по ночам по Кольцу идут многочисленные фуры и большегрузы. И еще сколько-то времени займет разговор друга Димы с другом Вовой. Щетинин будет рваться в драку с журналистом, из-за которого лишился должности и доходов, Климанов начнет его уговаривать, успокаивать… Щетинин не знает Настиного адреса, а Климанов знает, но только номер дома. Не квартиры. Как они будут действовать дальше? Климанов изобретательный и креативный, он может позвонить Петру и наплести такое, что бедному парню не останется ничего иного, кроме как назвать номер квартиры. А возможно, его помощничек-соглядатай давно уже выяснил этот номер, так что проблем вообще нет.

Но сомнительно, что Владимир Юрьевич на это пойдет. Зачем ему такая головная боль? Почему нужно лететь среди ночи к какой-то там Каменской, которая поставила под сомнение его авторство? Всё это можно прекрасно обсудить днем в цивилизованной форме и в нормальной обстановке. Нет, не поедет сюда Климанов только для того, чтобы защитить свою писательскую честь. Не его стиль. Даст Щетинину адреса, и Настин, и Петин, да и отправит решать вопрос самостоятельно.

«Он даже может солгать Щетинину, сказать, что не знает моего адреса, – размышляла она, не сводя глаз со сковороды. – И вообще меня не знает. Проверить-то невозможно. Ну, явилась какая-то баба, назвалась литературным негром, работающим на проект „Владимир Климм“, так это она все наврала, и он, честный и хороший Владимир Климанов, понятия не имеет, кто такая эта самозванка и откуда взялась. Но есть риск, что Щетинин меня найдет сам. А через меня – Петю. Сила у Пети есть, но оперативного опыта – ноль, так что он не боец, я, старая развалина, – тем паче. Просить ребят постоянно нас страховать – не вариант, это неприлично, работа в агентстве встанет, а Стасов меня просто убьет. Если Климанов начнет тянуть кота за хвост, выйдет плохо. Лучше пусть бы он сразу согласился привезти сюда своего друга. Но зачем ему соглашаться? Если только…»

Мысль показалась ужасной, просто чудовищной. Но от креативного манипулятора Климанова можно ожидать и этого.

Он не просто признается, что знает, где она живет. И не просто согласится поехать вместе с Щетининым, чтобы разобраться с клеветниками. Он будет его науськивать. Точно так же, как науськивал когда-то друга Диму «закрыть вопрос с убийством». Он будет подстрекать Дмитрия «разобраться по всем правилам». Климанов хочет, чтобы все происходило у него на глазах, тогда он сможет выступить свидетелем на следствии и на суде. Закопать друга Диму по самую макушку, оставаясь при этом белым и пушистым. Он ведь действительно присутствовал при совершении преступления, он никак, ну просто никак не может отказаться давать показания, он уже пытался, но полиция прессует, следственный комитет давит, прокуратура дышать не дает… Сам понимаешь, друг Дима, насильственные действия в отношении ветерана МВД – такое легко с рук не сойдет, все на ушах стоят.

Ну ладно, хоть кому-то пригодится то обстоятельство, что Анастасия Каменская – полковник в отставке, ветеран МВД. Пусть Климанов попользуется, коль уж ей самой никакого профита от этого нет. Любопытно, что он там напланировал? Легкие телесные повреждения? Средней тяжести? Тяжкие? Или будет убеждать Щетинина идти до победного конца? Предупредит ли друга, что Каменская дома не одна, а с молодым журналистом, который в хорошей физической форме и может оказать сопротивление? Ведь Климанов должен об этом знать, помощничек наверняка доложил, да и сам Петя мог не скрывать от Аллы Владимировны и ее друга, что круглосуточно находится рядом с Каменской, даже на квартиру ночевать не возвращается. Как бы там ни было, ничего особенно страшного Климанов не планирует, в этом Настя была уверена. Он не кровожаден, зачем ему трупы и изувеченные тела? Вполне достаточно одного удара, на втором замахе Владимир Юрьевич бросится на помощь и остановит своего разбушевавшегося друга, предотвратит, так сказать, тяжкое преступление на стадии покушения. И сам вроде как герой, и Щетинина под статью подведет. А уж о том, чтобы и дело возбудили, и статья нашлась, он позаботится. Великий и креативный манипулятор, будь он неладен! Одна беда: всегда всё идет не так, как планируется. По замыслу писателя, картинка должна получиться по виду очень страшной и нервной, но по сути вполне безобидной. Звонок в дверь, заспанная хозяйка или ее ученик открывают, Щетинин врывается, хватает Петра за грудки, один раз бьет, Климанов вмешивается, вместе с Петром держит разгневанного Диму, говорит Насте: «Вызывайте полицию, а то мы с ним не справимся»… Ну, как-то так. Главное, чтобы вызвали полицию. Вопросов, конечно, возникнет множество, но изобретательный Климм наверняка все ответы уже придумал.

На самом же деле получиться может как угодно, а не так, как задумано. Слишком точным может оказаться тот самый первый удар, слишком неудачным может оказаться падение от него. Петр может отреагировать быстро и рефлексивно, и тогда потерпевшим будет уже Щетинин. Гарантировать, пожалуй, можно только одно: как бы ни развернулись события, полицию вызывать, похоже, придется. А вот кого они уведут отсюда в наручниках – это еще бабушка надвое сказала.

Всегда всё идет не так, как задумано. Поэтому ни одна, даже самая прекрасная, идея не воплотилась в своем первозданном виде. Человеческий фактор сильнее любого самого продуманного и проработанного плана.

Вторая партия сырников оказалась более удачной, корочка получилась золотисто-румяной, как и положено. Когда Настя доедала второй сырник, обильно политый сметаной, Доценко сообщил: «Вошел в подъезд». Ну вот, еще пара минут – и начнется разговор двух мужчин, двух старых друзей, знающих друг друга с детства. Об одном из них известно совсем мало, о втором – практически ничего, и предугадать, как будет развиваться беседа и сколько времени она займет, невозможно. Идеи не воплощаются, прогнозы ненадежны, и как жить, не чувствуя под ногами твердую почву?

Внезапно она поняла, что ей все равно. У нее больше нет сил бояться и нервничать. Она так устала… И сырников ей совсем не хочется. Кусок в горло не лезет.

А Петр ест с аппетитом и, кажется, даже с удовольствием.

– Почему вы так уверены, что они прямо сейчас, ночью, приедут с нами разбираться? – спросил он. – Владимир Юрьевич не похож на человека, готового среди ночи врываться в чужую квартиру. И вообще это как-то…

– У него не осталось выбора. Изначально его план был, по-видимому, другим. Он просто хотел, чтобы Щетинина уволили и другу Диме мало не показалось, а сам Климм стоял бы в стороне и сочувствовал. Зачем – не знаю. Но наш визит к Алине и моя ошибка с книгой привели к тому, что ситуация стала разворачиваться в другую сторону. И манипулятору пришлось срочно менять план, подстраиваться под вновь возникшие обстоятельства. Думаю, Щетинин ему позвонил и начал орать, что какая-то Каменская, которая, оказывается, пишет книги за Климма, сделала так, что его, Диму, уволили, и поскольку узнать про нацистскую группировку она могла только от Вовы, то Вова теперь за все в ответе. Вова у нас соображает быстро и нестандартно, он знает характер Димы и понимает, что Дима просто так с рук не спустит и захочет разобраться, причем немедленно.

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю. Просто предполагаю, исходя из того, что Щетинин позвонил Климанову в такое позднее время. Не стал ждать до утра. Значит, его распирает, а терпеть он не приучен. Климанов – человек выжидания, выдержки и плана, Щетинин – торопыга и взрывной холерик. Он звонит Климанову, тот говорит: «Приезжай, разберемся, все обсудим, это недоразумение, ты что-то не так понял». Разговор не откладывается до завтра, и это важный момент. Климанов понимает, что друг Дима может наломать дров прямо сейчас, и придумывает, как можно извлечь из этого пользу, разыгрывая карту Диминого бешеного темперамента. Если уж не получилось остаться совсем в стороне в истории с увольнением, то пойдем до конца и посадим дружбана, хоть на немножко.

– Но с чего вы взяли, что Щетинин вообще звонил Климму? Может, он просто сел в машину и поехал выяснять отношения, без всякого предупреждения. Вы тут целую конструкцию предположений возвели, а Климанов, может, спокойно спит в своей постели, ни о чем не догадывается и никаких планов не строит.

– В любом случае уже не спит, – усмехнулась Настя и посмотрела на часы. – Щетинин его разбудил несколько минут назад. Он обязательно должен был позвонить. Во-первых, чтобы выяснить, где в данный момент друг Вова. Может, он у Аллы ночует, или у какой другой дамы, или вообще в ресторане на банкете гуляет. А во-вторых, просто потому, что не умеет ждать и терпеть. Вы правы, это всего лишь голословные предположения, но они основаны на тех немногочисленных фактах, которые нам известны. Если вы можете на тех же фактах построить другую схему – милости прошу, буду только рада.

Петр подумал несколько секунд, прежде чем задать следующий вопрос:

– А если мы просто не откроем дверь, когда они приедут? Вся ваша схема построена на том, что мы их впустим. Но ведь можно же не впускать, и тогда ничего не получится.

– Климанов хорошо видит людей, ему достаточно было пообщаться со мной полтора часа, чтобы понять, что я обязательно открою. Я просто не допущу, чтобы под моими окнами кто-то орал, требуя, чтобы я открыла дверь подъезда, и будил соседей. Если же им удастся войти в подъезд без моего участия, а это довольно несложно, то шум поднимется на лестничной площадке, перед дверью квартиры. И тогда полицию вызовут соседи. Что и требовалось. После чего в ход пойдут убедительные словеса о насильственных действиях в отношении ветерана МВД и далее по тексту. Полиция купится, дело-то ерундовое, раскрывать ничего не нужно, искать и думать не нужно, всё само в руки пришло. А уж искать аргументы и убеждать наш Климанов умеет лучше кого бы то ни было.

– Но вы говорили, что на бывших сотрудников всем наплевать. Почему вы думаете, что аргумент про ветерана МВД сработает?

– На меня как на ветерана всем действительно наплевать, это правда, – кивнула Настя. – Но устроить из этого погремушку, которой можно потрясти на совещаниях, оперативках, в сводках и в СМИ, это ж милое дело! Честь мундира, престиж службы и прочая фигня. Ухватятся как миленькие, Климанов это отлично понимает. Мозги у него работают очень быстро, он все это успел придумать за те короткие минуты, пока разговаривал со Щетининым по телефону. Мне до него далеко, я соображаю куда медленнее.

– Всё равно я не верю… – Петр запнулся, залился краской, но справился с собой и договорил: – Я сомневаюсь, что вы правильно угадали. Всего один факт: Щетинин ночью поехал к Климанову. Этот факт установлен точно. Больше вы ничего не знаете достоверно.

– Вы правы, – вздохнула она. – Но я честно предупреждала, что с фантазией у меня плохо. С анализом – чуть лучше, но тоже не блеск.

Зазвонил телефон. Почему-то Доценко на этот раз не ограничился письменным сообщением.

– Щетинин выскочил из подъезда.

– Один?

– Один.

– Это плохо. А может, и хорошо… Уезжает?

– Да нет, мечется, – непонятно ответил Михаил.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Ходит туда-сюда, на часы смотрит, к машине не приближается.

– Черт… Кто у нас там?

– Сеня.

– Пусть поможет. Только как следует, с душой.

– Как скажешь. Ты командир, разработка твоя.

– Да ну тебя! – фыркнула Настя. – Мы ж не на службе. Скажи Сене, пусть меня наберет и телефон в нагрудный карман положит.

– Любопытная ты, Настюша, все тебе знать надо.

– Твои силы берегу, чтобы тебе потом не пересказывать.

Следующий звонок раздался спустя полминуты. Настя включила громкую связь и положила телефон на стол. Сначала послышался щелчок – открылась дверь машины. Хлопок – закрылась. Голос Семена, сотрудника агентства «Власта»:

– Мужик, помощь нужна? Случилось чего?

– Да… (нецензурно)… «Скорую» (нецензурно) вызвал… Вот встречаю…

– А чего ее встречать-то? Сами доедут, сами придут.

– Да по вашим закоулкам не проедешь! Понастроили (нецензурно) коробок, хрен разберешь, на один номер сто корпусов и еще строения какие-то! И во двор не въехать, все машинами заставлено. Здесь я хоть сирену услышу или мигалку увижу, так подбегу, покажу, куда идти, а то их так до утра можно прождать.

– А-а… Ну тоже верно. А чего случилось-то?

– Да я к другу приехал, в этом доме живет, а у него (нецензурно)… Приступ, что ли, какой-то, я сам не понял. Упал и лежит без сознания.

Петр со страхом посмотрел на Настю.

– Щетинин его убил, что ли? – едва слышным шепотом спросил он.

– Вряд ли, – так же тихонько ответила она, – если б убил – ушел бы спокойно, зачем «Скорую» вызывать и так трепетно ее встречать?

– Ни фига себе! – протянул голос Сени, раздававшийся из телефона. – Там с ним остался кто? Есть кому рядом побыть?

– В том и дело, что никого, вдвоем мы были.

– Так он что, один там валяется… извини, мужик, лежит без сознания?

– Ну!

– Слушай, это не дело. Ты давай иди к нему, мало ли что, а вдруг он в себя придет? Иди-иди, а я врачей подожду, мне все равно спешить некуда, я со своей погавкался, в машине ночевать собрался. Номер квартиры скажи, я их приведу.

– Пятьдесят седьмая квартира, шестой этаж. Спасибо, братан, с меня причитается!

– Сочтемся.

Некоторое время не слышалось ничего, кроме невнятных шумов, потом снова зазвучал голос Семена:

– Анастасия Павловна, вы тут?

– Куда же я денусь с подводной лодки…

– Мне отключаться? Или вместе со мной ждать будете?

– Отключайся, дружочек. В квартире посмотри внимательно, может, что-то интересное увидишь. Побудь с ними до конца, ладно?

– Само собой, если не выпрут, конечно.

– Ты уж постарайся, чтобы не выперли. И Михаилу Александровичу доложись.

Теперь оставалось только ждать. Что там случилось? Щетинин ударил старого друга и не рассчитал силу? Или Климанову действительно стало плохо? Перенервничал, сердце подвело. Бывает.

– Этот Сеня с вами на «вы», – полувопросительно произнес Петр.

Настя рассеянно кивнула.

– Да, он молодой еще, ему тридцати нет.

– Я думал, у вас все сотрудники такие, как вы или Михаил.

– То есть старые? – Она устало улыбнулась. – Нет, не все, есть и молодые. С Михаилом мы много лет вместе работали в одном отделе.

– И с Татьяной Григорьевной?

– Таня была следователем, а я – опер, это разные службы. Но мы с ней давно дружим, и с ее мужем, владельцем агентства, тоже. Петя, если вы устали, то ложитесь спать. В ближайшее время к нам вряд ли кто-то явится. Климанов на сегодняшнюю ночь уже не боец.

– А Щетинин? Вдруг Климанов успел сказать ему ваш адрес, и он один приедет?

Настя покачала головой.

– Не приедет.

– Откуда вы знаете?

– Ниоткуда. Просто знаю. Чувствую.

– Я еще хотел про Михаила спросить, можно?

– Давайте.

– Почему он ушел со службы? Надоело? Или выдавили?

– У него жена, ребенок, их нужно содержать и кормить. Миша не из тех, кто захочет заниматься крышеванием или вымогательством, вот и ушел, не заработав полную выслугу.

– Он был хорошим оперативником?

– Очень хорошим. А каким красавцем был! По нему вся молодая женская часть Петровки убивалась.

– Молодая? – переспросил Петр. – Значит, была и старая часть?

– А как же! Скажем так: не старая, а старшая. Старшая женская часть убивалась по другому оперу, тоже из нашего отдела, по Лесникову.

– Два самых красивых опера – и оба в вашем отделе? Вы не преувеличиваете?

– Ни в одном глазу.

Настя поднялась, забыв про травму, и тут же охнула от боли.

– Сейчас принесу фотографии, покажу вам, чтобы не быть голословной.

Она прохромала в комнату, достала альбом со старыми фотографиями. Давненько она в него не заглядывала! Не любила Настя Каменская воспоминаний о давних годах, когда был Гордеев-Колобок, их умный и справедливый начальник, и была дружная команда честных, более или менее профессиональных оперов, и вся жизнь была впереди, и сил было много, и азарта, и куража… Куда все исчезло? Растворилось, словно и не было никогда.

На кухне она открыла альбом и принялась листать толстые твердые страницы. Вот она, эта фотография. Девяносто девятый год, шестидесятилетие Гордеева. Стасов и Татьяна долго рядились, с кем оставить годовалого Гришеньку, их приход на юбилей чуть не сорвался, но в последний момент мама Миши Доценко согласилась выручить. Почти двадцать лет назад… Боже мой, как давно! Гриша Стасов уже студент в Париже. На этой фотографии они все. И все такие молодые, красивые, веселые…

Вобла притащила какие-то старые фотки. Вот чего Петр терпеть не мог, так это рассматривать чужие фотографии, хоть старые, хоть недавние. Что в этом может быть интересного? Какие-то незнакомые люди в непонятно какой обстановке, на фиг ему на них любоваться?

Фотография была цветной, большого формата и хорошего качества. Как теперь говорят, с хорошим разрешением. Первым Петр заметил светловолосого зеленоглазого гиганта, возвышавшегося над всеми как минимум на целую голову.

– Ого! – невольно воскликнул он. – Баскетбольный уровень!

– Это Владик Стасов, муж Татьяны, – пояснила вобла. – А вот сама Таня.

Женщина на фотографии, красивая, но слишком полная, на вкус Петра, практически ничем не отличалась от фотографий, выложенных в интернете или напечатанных на обложках ее книг. Во всяком случае, Петр узнал ее сразу. Интересно, как сложились бы обстоятельства, если бы его консультировала Татьяна Томилина, как он планировал изначально, а не сушеная вобла? Говорят, толстушки всегда добрее, мягче, сговорчивее.

– А который тут Михаил? – спросил он, переводя глаза с одного лица на другое. Ни одного такого же накачанного седого мужчины на снимке не было.

– Да вот же! – рассмеялась Каменская и ткнула пальцем в тонкого изящного темноглазого и темноволосого парня.

И вправду красивый. Был. Неужели это он, тот самый мускулистый здоровенный Михаил Александрович с тяжелым лицом и глубокими носогубными складками, который сейчас внизу сидит в своей машине и страхует их? Петр ни за что не узнал бы его.

– Вот этот тоже очень симпатичный, – он показал на стоящего рядом с Доценко парня постарше.

– Это и есть Лесников, наш первый красавец. А вот это наш начальник, полковник Гордеев, виновник торжества.

Маленький, кругленький, совершенно лысый. Надо же!

Н-да, вид совсем не геройский…

– Вот это Ирочка, Мишина жена. Будущая. Они к тому времени только недавно познакомились и начали встречаться.

Петр оценивающим взглядом окинул фигурку хорошенькой веселой молодой женщины. Тоже ничего такая. Рядом с ней стояла пухленькая девочка лет десяти-двенадцати, вся в кудряшках, ужасно серьезная.

– А это кто? Ее дочка?

– Это Лиля, дочка Стасова от первого брака.

– А вас почему нет на фотографии? Вы фотографировали?

– Как же нет? Вот я. И муж рядом. Фотографировал Коля Селуянов, тот, который нам всем теперь дорожную обстановку проясняет, я вам рассказывала. Его на снимке действительно нет, а все остальные есть.

Каменская еще что-то говорила, но Петр уже плохо слушал. Этого не может быть! Вот эта девица в короткой юбке и в туфлях на высоких каблуках, с длинными, почти до пояса, платиновыми волосами и дерзким макияжем – та самая сушеная вобла, которая сейчас сидит перед ним в халате, с бесцветным лицом, старая и хромая? А ноги-то, ноги! Умереть и не жить! Ну, муж ее – еще так-сяк, почти не изменился, только был рыжий – стал седовласый, но она… Невероятно!

– У вас ноги красивые были, – брякнул он первое, что пришло в голову. – И волосы тоже.

– Ноги какие были, такие и есть, – очень серьезно ответила Каменская. – А волосы я несколько лет назад начала коротко стричь, лень возиться стало. Да и стиль поменять посоветовали, чтобы отметить начало жизни на пенсии.

Петр сообразил, что сказал что-то не то, почувствовал, как щеки начинают гореть от неловкости, и расстроился окончательно. Он так и не понял, обиделась вобла на его слова о том, что ноги «были», или нет. Хотел сделать комплимент, но вышло неуклюже. Как будто в молодости ноги были хорошие, а сейчас сделались кривые, некрасивые и вообще плохие со всех сторон. Чтобы сгладить ситуацию, пришлось сделать над собой усилие, изобразить, что заинтересовался фотографиями, и попросить показать еще снимки.

– Это не интересно, – сухо ответила вобла и закрыла альбом.

Черт, неужели все-таки обиделась?

Петр все-таки сломался и задремал прямо за столом, уронив голову на руки, но вздрогнул и сразу очнулся, когда наконец позвонил Доценко.

– Можете расслабиться, они не приедут, – сообщил Михаил.

– Что там? – спросила Настя. – Что-то серьезное?

– Подозрение на инсульт, увезли в больницу. Щетинин поехал следом за «Скорой».

– А Сеня?

– Сеня тебя уважает. Даже слишком сильно. Подарок для тебя припас.

– Шустрый, однако.

– Ну а то! Нарвется он когда-нибудь со своей любовью делать подарки. Стасов ему уж сколько раз говорил – все без толку. Ты бы, может, сама с ним поговорила, а, Настя? Жалко будет, если он и вправду погорит на ерунде, хороший же парень, толковый, грамотный.

– Поговорю, – пообещала она.

Впрочем, сейчас она готова была обещать кому угодно что угодно.

– Когда подарок-то будет? – нетерпеливо спросила она.

– Вот так я и знал, что у тебя шило в одном месте, – рассердился Доценко. – Приличные люди должны уже домой ехать отсыпаться и к новому рабочему дню готовиться, а у тебя одни подарки на уме. Ладно, скажу Сене, чтобы привез прямо сейчас, завтра ему отгул дам.

– Мишаня, ты – ангел! – пропела Настя и послала в трубку воздушный поцелуй.

Петр смотрел на нее тревожно и выжидательно. Его лицо, еще минуту назад сонное и вялое, снова стало собранным.

– Увезли с подозрением на инсульт, – сказала она. – А Семен что-то нашел в квартире, скоро привезет.

– Что нашел?

– Не знаю. Привезет – увидим.

– Так он что, украл, что ли? Или Климанов сам ему отдал? Хотя как он мог отдать, если был без сознания…

– Петя, не вникайте. С Семеном мы разберемся. Посмотрим, что он взял, сделаем выводы и найдем способ потихоньку вернуть. Не в первый раз. Сделать кофе? Или хотите поспать?

– Да вы что! – с возмущением воскликнул он. – Какое поспать?

Настя понимала, что Петру очень хочется посмотреть на этого Семена, Сеню, молодого сотрудника частного детективного агентства «Власта», утащившего что-то из чужой квартиры, куда он проник обманом. Но природа взяла свое, и журналист снова заснул, не допив кофе и уткнувшись лбом в стол прямо рядом с чашкой.

Он спал так крепко, что его не разбудил даже звонок домофона, когда приехал Сеня. Настя плотно прикрыла дверь в кухню, а входную дверь, наоборот, открыла, чтобы Сеня не вздумал звонить. Едва молодой человек появился на пороге, она приложила палец к губам и прошептала:

– Тсс! Ребенок спит, не разбуди.

– Понял, ага, – кивнул Сеня и протянул ей толстую тетрадь в клеточку. – Не знаю, что там, но судя по тому, как было спрятано, что-то интересное.

– Ты что же, даже не заглянул?

– Почему? Заглянул. Прочитал три строчки, понял, что личное, вот и взял. Там от руки написано, разбирать времени не было.

От руки написано… Эх, молодежь! Привыкли к печатному тексту.

– Сеня, – строго произнесла она, – Михаил Александрович беспокоится за тебя. Ты очень хороший сотрудник, ты прекрасно работаешь, но твоя любовь к подаркам… Опасно же, Сенечка! Неужели сам не понимаешь? Пока что все прокатывало, но в один прекрасный день не прокатит, и что будем делать?

– Я не понял, мой подарок не нужен, что ли? Отдавайте обратно, и я поехал, – обиженно проговорил Семен, протягивая руку.

Настя быстро спрятала тетрадь за спину.

– Дареное не возвращают. Сеня, я серьезно. Стасов тоже беспокоится.

– Блин! Вы же сами просили посмотреть внимательно в хате! Я и посмотрел. Крутился там битый час, изображал сочувствие и готовность помочь, мужика этого, который без сознания, на себе таскал, врач и фельдшер – две тетки, одна другой хилее. Пока осматривали, кардиограмму снимали, еще чего-то делали, звонили, согласовывали, куда везти, документы искали, паспорт там, полис, еще какую-то хрень… Он же без сознания, у него не спросишь, где что лежит и какая у него страховка. Я и так на китайскую лапшу порвался, чтобы все время быть у них на глазах и при этом хату обшмонать. Думаете, легко? Что увидел интересного – то и взял. Для вас же, не для себя. Что не так-то?

– Всё так, Сеня, всё так, – вздохнула Настя. – Как они с нами, так и мы с ними. Око за око. Я тебе очень признательна за подарок. Просто меня просили провести с тобой профилактическую беседу, вот я ее и провожу. В том смысле, что таскать улики – нормально, только афишировать не надо, ладно? Сыщик должен уметь работать потихонечку, незаметно, неслышно. И жить желательно тоже так. Самый лучший сыщик – тот, кого никто не видит. Герои сыска, которых все знают в лицо и узнают по голосу, это киношная туфта. Спасибо тебе, Сенечка. Иди отдыхать. А над моими словами просто подумай, хорошо?

Проводив Семена, Настя закрыла дверь, села в комнате на диван и раскрыла толстую тетрадь в клеточку. Когда-то такие тетради продавались в каждом магазине канцтоваров и стоили 44 копейки. Она почему-то была уверена, что их уже давно не выпускают и не продают. Хотя, возможно, тетрадь сохранилась у Климанова с давних времен…