Мы поднимались на холм; пышные белые облачка дыхания таяли в морозном воздухе. Мы оказались на вершине в тот момент, когда всходившее справа солнце осветило плавучие льды. Дом, на несколько дней ставший нам прибежищем, словно мягким хлопковым одеялом, был окутан легким туманом, окрашенным лучами утреннего светила, которое одаряло теплом все вокруг.

Все повернули головы туда, где стоял Дом дрейфующего льда и справа от него высилась стеклянная башня, сверкнувшая на солнце золотом так, что сделалось больно глазам. Заслонив глаза рукой, Митараи пристально смотрел на них. Я подумал, что он любуется открывшимся перед ним видом, но ошибся. Мой друг просто ждал, когда это золотое сияние прекратится. Наконец он сказал:

– Это хризантема?

– Верно, – ответил Кодзабуро. – Сломанная хризантема.

Я ничего не понимал:

– Где? Какая?

– Стеклянная башня. Вон хризантема, видите?

– О-о! – радостно выдохнул я. С приличным запозданием послышались негромкие возгласы удивленных детективов.

На стеклянном цилиндре красовалась огромная сломанная хризантема. На башне словно висело грандиозное развернутое какэмоно. Причудливый узор клумбы, разбитой у подножия башни, отражался в цилиндре в форме хризантемы. Хризантемы, лишенной цвета.

– Будь здесь ровное место, этим видом можно было бы насладиться только с вертолета, – заговорил Митараи. – Встав на середину клумбы и подняв голову, отражения вы не увидите. Для этого надо отойти подальше и взглянуть сверху. По счастью, здесь оказался холм. Но его высоты оказалось недостаточно. Поэтому построили башню, которая была слегка наклонена в эту сторону. И теперь отсюда все хорошо видно. Ведь именно для этого вы соорудили ее таким образом?

Кодзабуро лишь кивнул, не произнеся ни слова.

– Вот оно что! – вырвалось у меня. – Хризантема – значит Кикуока! А то, что она сломана, – это знак вашей клятвы убить его!

– У меня в мыслях не было отказаться от обещания, данного Номе. Я жил с тем, что рано или поздно окажусь в тюрьме. Потому что полная фальши жизнь, которую я вел, была мне ненавистна. Но я всегда надеялся, что когда-нибудь найдется человек, способный разобраться в грехах моей жизни. И я построил башню, хотя в этом не было никакой нужды.

И еще одно. У родителей Номы было цветочное хозяйство. Отец выращивал хризантемы и достиг в этом высот. До войны он делал для выставок кукол из цветков хризантемы. Нома мечтал, вернувшись с войны, наследовать отцовское дело и тоже выращивать хризантемы. У людей моего поколения эти цветы вызывают особые чувства. В конце концов, эта башня – дань уважения моему другу. Все-таки признаюсь: мысль забыть о своем обещании меня посещала. И если б меня окружали другие люди, может, я и смог бы…

Кодзабуро прервал свою речь и горько рассмеялся.

– Митараи-сан! Можно вопрос напоследок? Зачем вы так долго, до самого конца, разыгрывали клоунаду?

Мой друг помялся и ответил:

– Да я не разыгрывал. Просто у меня такой характер.

Я кивнул в знак согласия.

– Я так не думаю. Вы усыпляли мою бдительность. Стоило вам с самого начала продемонстрировать остроту ума, которой вы обладаете, я был бы более осторожен и вы не смогли бы меня провести. Подозрение закралось у меня вчера вечером, когда Эйко вдруг так захотела спать. Мелькнула мысль, не поставили ли вы мне ловушку. Это я теперь не жалею о своем поражении, но тогда в тревоге за Эйко просто места себе не находил.

Кодзабуро умолк и рассеянно посмотрел на Митараи.

– Кстати, а что вы думаете о моей дочери?

Митараи задумался. На его лице появилось выражение, будто он кого-то подозревает.

– Хорошая пианистка, очень хорошо воспитанная девушка, – наконец осторожно проговорил он.

– Хм-м. И?..

– Она – убежденная эгоистка, зацикленная на себе. Пожалуй, такая же, как я.

Кодзабуро Хамамото отвел глаза от Митараи и криво усмехнулся.

– У нас с вами много общего, но в данном вопросе мы расходимся принципиально. Хотя сейчас мне кажется, что вы правы…

Митараи-сан, я очень рад, что встретил вас. Сначала хотел просить вас объяснить все моей дочери, но потом подумал, что это будет слишком эгоистично с моей стороны.

Кодзабуро протянул правую руку.

– Для этого есть более подходящие люди, – пожимая ее, сказал Митараи.

– Имеете в виду тех, кто больше вас любит деньги?

– Тех, кто знает, на что их потратить. Ведь вы как раз к таким и относились?

После короткого рукопожатия они разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.

– У вас мягкая рука. Непривычная к физическому труду.

Митараи усмехнулся.

– Если не будешь все время грести руками деньги, кожа не загрубеет.