– Готово, – сказал Ники, заходя на кухню и убирая телефон в задний карман джинсов.

Я смела картофельные очистки в мусорку и подняла глаза.

– О чем ты?

– Я выставил дом на продажу. Всем занимается агентство в Чессингтоне. Я дал согласие на то, чтобы они сами там убрались, обставили комнаты, как им хочется. И выторговал двухпроцентную комиссию.

Он лучился самодовольством, как будто только что провернул какую-то крупную сделку.

Слабое удовольствие от предвкушения жареной курицы испарилось; я положила нож на доску.

– Почему ты не посоветовался со мной?

– Это мой дом, что хочу, то и делаю. – Он закинул в рот кусок сырой морковки. – Ладно тебе, Джен, сама знаешь, нам нельзя туда возвращаться, не сейчас.

– Знаю. Ты прав. Просто… – Глаза защипало. Все терзания, через которые я прошла последние три года, наблюдая, как Наташа захватывает мой дом – спит в моей постели, готовит на моей кухне, живет моей жизнью, – казались бессмысленными. Единственным, что не давало мне сломаться, была мысль, что однажды я верну себе свой дом.

– Правила игры изменились, – сказал Ники. – Нужно поселиться на новом месте, где нас никто не знает.

Я вздохнула.

– Эмили скучает по дому.

«И по матери», – добавила я мысленно.

Он презрительно фыркнул:

– Она его, наверное, уже не помнит.

– Не думаю.

Я посмотрела в потолок, представляя, как Эмили спит у себя в кроватке. Она так отчаянно сопротивлялась укладыванию, что мне пришлось оставить ее и дождаться, когда она заснет от плача. Каждая минута дневного спокойствия стала бесценной. С первой секунды ее пробуждения я не могла дождаться, когда она снова закроет глаза, и если Ники тревожил ее дневной сон, меня обжигала безумная ярость.

Глядя на Эмили, я всегда вспоминала ее мать, тем более что они были удивительно похожи. В прелестных голубых глазах Эмили я видела обвиняющий взгляд Наташи, а в том, как она сжимала губы и отказывалась есть кашу, видела Наташину ненависть ко мне. Это Наташа щипала мне руки, когда Ники не видел, и пинала меня по голени, когда я ее поднимала. Это Наташа била меня игрушками. Наташины истошные крики вонзались мне в мозг так, что мне начинало казаться, что у меня из глаз вот-вот брызнет кровь.

Я не винила Эмили. В роли матери я потерпела полное фиаско. Удивительно, но для человека, который столько лет мечтал о ребенке, у меня совершенно отсутствовал материнский инстинкт. Она сразу меня просекла. Она чувствовала, что что-то не так, и это связано с исчезновением ее настоящей матери. Она никогда этого не забудет. Да, воспоминания о Наташе померкнут, но правда сохранится где-то в подсознании и никогда не исчезнет. Глубоко внутри она всегда будет чувствовать, что я подделка. И всегда будет меня ненавидеть, сама не понимая, почему.

Ники внимательно следил за выражением моего лица, пока я смотрела в окно невидящим взглядом, потерявшись в своих виноватых мыслях. Он подошел ко мне и положил руки мне на плечи, с такой силой их стискивая, что мне стало больно.

– Все будет хорошо. Тебе просто нужно расслабиться, – сказал он.

– Прости, я безнадежна, – ответила я, отдаваясь боли, в то время как его пальцы все глубже вонзались в узлы у меня между лопатками.

– Нет, неправда, ты отлично справляешься с детьми. Эмили просто выбита из привычной колеи и капризничает. Поэтому мы должны все продать и двигаться дальше. Начать новую жизнь, – он поцеловал меня в шею, и по моему позвоночнику пробежала дрожь. – Я говорил со знакомыми в Торонто. Похоже, там неплохие шансы получить работу.

Я повернулась к нему, поднимая брови.

– Торонто?

– Отличный город. Тебе понравится, Джен, и Эмили тоже.

– Я не хочу жить в Канаде, – ответила я, яростно качая головой. – Это же за тысячи километров от твоей семьи, моих друзей – всех. А как же моя работа?

Он поднял руку и погладил меня по щеке, как будто этим жестом мог стереть все сомнения.

– Я знаю, мы этого не планировали, но я долго думал. Поверь мне, это тот самый чистый лист, что нам нужен. Там полно возможностей…

– Нет, Ники. – Я отступила на шаг. – Я не хочу торчать в Канаде, пока ты, как раньше, будешь летать по всему миру, оставив меня с Эмили.

Он удивленно уставился на меня.

– Но ведь в этом и весь смысл, разве нет? Для этого мы все и сделали. Чтобы быть семьей.

Я опустилась на стул.

– Не могу. Она мне не позволит.

– Она образумится. Просто дай ей время.

– А что с Наташей?

Его взгляд ожесточился.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Что происходит? Ты ведешь себя так, будто ее не существует.

– Я же сказал, я с ней разбираюсь.

– Как?

Он съел еще один кусок морковки.

– Я купил нам три билета на следующей неделе. Мне придется сходить на несколько собеседований, но ты сможешь осмотреться, может, даже приглядеть квартиру. Представь, что отдыхаешь от большого города. Если тебе совсем не понравится, мы еще подумаем, но если мне предложат что-то дельное… Будем дураками, если не воспользуемся возможностью.

– Ники, – твердо сказала я, – почему ты не расскажешь мне, что собираешься делать с Наташей?

Он раздраженно закатил глаза, как будто я пилила его за то, что он не вынес мусор.

– К тому времени как мы вернемся из Торонто, вопрос будет решен, вот и все, что тебе нужно знать.

Билеты были куплены на утро среды. Мы собирались ехать в Хитроу во вторник и переночевать в отеле рядом с аэропортом. У меня оставалось шесть дней, чтобы решить, что делать.

Несмотря на ссору, Ники вел себя так, будто мы с одинаковым энтузиазмом отнеслись к переезду. Он словно не слышал ни слова из того, что я сказала, а если и слышал, то счел обычным нытьем. Он всегда верил, что может убедить меня поддержать его точку зрения, и, честно говоря, все те годы, что мы провели вместе, ему это удавалось. Но теперь все изменилось. Я изменилась.

Мне были абсолютно ясны две вещи. Я не хотела переезжать в Канаду и не хотела заботиться об Эмили. Не потому, что я ее не любила, – хотя, вспоминая об этом теперь, я осознаю, что совершенно не понимала, что такое любовь к ребенку. Я была влюблена в саму мечту о материнстве, и чем дольше не могла получить того, чего мне хотелось, тем сильнее этого хотела. Тем сильнее в этом нуждалась. У меня, как и у всех, было право иметь ребенка. Я видела, как молодые мамы, явно без гроша в кармане, толкают по улицам двойные коляски, а за ними тянется вереница детей постарше, и по моим жилам разливался яд. Почему для них это так легко, а для меня невозможно, хотя я могу предложить ребенку гораздо больше? Это казалось такой несправедливостью.

Ники обещал мне ребенка. Он готов был заплатить любую цену за лучшее лечение от бесплодия. В этом был весь Ники: он думал, что все можно купить. А когда это не сработало и чудесный случай подарил ему Эмили, он и тут попытался обернуть ситуацию в свою пользу. Когда он рассказал мне, что от него залетела какая-то девчонка, я плакала три дня не переставая, но для него это была не трагедия, а возможность. Он даже не чувствовал больше угрызений совести за то, что развелся со мной и женился на ней, ведь в конце концов мы получили то, чего хотели. Я больше не могла мириться с тем, что он в любой ситуации считает себя правым. Ники всегда был склонен к оптимизму, но это уже граничило с психозом.

Его лицо почти пришло в норму, и, хотя нос теперь выглядел слегка искривленным, если смотреть в профиль с левой стороны, он казался почти таким же красивым, как раньше. Но я больше не могла вынести его прикосновений. Влечение к нему ослабляло меня, а я должна была оставаться сильной. Он, кажется, не заметил, что я его избегаю: возможно, приписал это стрессу из-за постоянных сражений с Эмили, не знаю. Было ощущение, будто он отложил меня на потом. Словно вернуть мое расположение – очередная задача в его списке, и он займется этим, когда дойдут руки. А пока что нужно разобраться с более срочными делами – и это пугало меня сильнее всего.

Собирался ли он откупиться от Наташи? Обвинить ее в покушении на убийство, если она не откажется от прав на Эмили? Или еще хуже?

Я не могла пройти через это снова, при мысли о насилии мне становилось дурно. Я знала, что ни за что не смогу жить с таким грузом вины. Я отчаянно хотела, чтобы Ники не трогал ее, но он отказывался говорить со мной об этом, настаивал, что мне лучше оставаться в неведении. Если Наташу убьют, пока мы будем в Канаде, мне придется пойти в полицию.

Конечно, я и сама была не без вины. Я пошла у Ники на поводу и совершила ужасные вещи. Я вела себя глупо, эгоистично и в высшей степени заносчиво, но положа руку на сердце могу сказать, что на всю жизнь уехала бы с ним в Канаду – да даже в Монголию, – если бы он пообещал оставить Наташу в покое.

Были ведь и другие выходы из положения. Мы могли бы сражаться с ней в суде и, скорее всего, победили бы. Мы могли бы даже согласиться на совместную опеку: не так уж плохо, и для Эмили лучше, если бы она знала свою мать. Но Ники невозможно было урезонить. Наташа пыталась его убить; он планировал сделать с ней то же самое, и она просто защищалась, но его гордость не могла ей этого спустить. За последние несколько дней я узнала своего бывшего мужа лучше, чем за все проведенные вместе годы. И когда кусочки пазла встали на свои места, во мне созрело решение.

Не слишком трудно было действовать так, чтобы Ники ничего не узнал. Он был полностью погружен в мечты о нашей новой жизни в Канаде. Он часами сидел за планшетом, исследовал местные медийные компании и не сомневался, что они начнут соперничать друг с другом, лишь бы его заполучить. Показывал мне фото квартир в центре города и домов в пригороде, а я изображала живейший интерес. Когда я сказала, что мне нужно съездить в Кендал и купить кое-что для поездки, он не стал ни о чем спрашивать.

Я оставила Эмили с Ники и, добравшись до города, припарковалась у вокзала. Прямых поездов до Лондона не было, поэтому я спросила на кассе, есть ли с пересадкой.

– Садитесь на тот, что в 14:13, до Оксенхолма, – сказала кассирша, – а там можете сесть на поезд до Юстонского вокзала. В одну сторону или туда и обратно?

Я застыла в нерешительности. Было так просто купить билет, запрыгнуть в поезд и сбежать прямо сейчас, оставив Ники одного со своими планами. Видит бог, как мне хотелось избавиться от этой его новой жизни!

Кассирша подалась вперед и постучала по стеклу.

– Поезд отъезжает через три минуты…

Я вздрогнула.

– Что? Ах да, спасибо. Я… э-э-э… может быть, сяду на следующий.

Я отодвинулась в сторону, пропуская следующего за мной в очереди.

Голова кружилась от мыслей. Я перешла в другой конец зала и опустилась на железную скамью. В 14:13 подъехал поезд до Оксенхолма, и я стала смотреть через турникеты, как выходят и заходят пассажиры. Казалось, они точно знают, куда направляются. Когда поезд отъехал, я тяжело вздохнула. Так хотелось сбежать, но не получается. Возможно, впервые в жизни я собиралась пожертвовать своими интересами ради другого человека. Потому что я пришла сюда не для того, чтобы сесть на поезд, а для того, чтобы найти телефон-автомат.

Я не думала, что Ники проверяет мои звонки, но не хотела рисковать и звонить с мобильного. Набрав номер Наташи, я стала ждать. Три, четыре, пять гудков.

– Возьми трубку, – пробормотала я. – Бога ради, возьми трубку!

– Алло, – в ее юном голосе прозвучало подозрение.

– Наташа, это я, Джен.

Она ахнула.

– Джен? – переспросила она.

– Прости, прости меня.

– Не говори мне этого, ты, тупая стерва.

– Я не виню тебя за то, что ты меня ненавидишь, я была неправа, теперь я это понимаю…

Наташа резко перебила:

– Как Эмили?

– Хорошо. Да… с ней все в порядке. Мы за ней присматриваем.

– А Ник? Все еще жив, как я понимаю.

– Да. Ты сильно его покалечила, но все зажило, – я замялась, не зная, что сказать дальше. У нее не было ни единой причины мне верить, она решит, что я снова ее подставляю. Как дать ей понять, что на этот раз я действительно пытаюсь помочь?

– Зачем ты звонишь, Джен? – спросила она. – Позлорадствовать? Я понимаю свою ситуацию. Знаю, что ничего не могу сделать.

– Пожалуйста, просто послушай. В следующую среду мы летим в Торонто, втроем. Предполагается, что просто проведем рекогносцировку, но я чувствую, что Ники планирует остаться там навсегда.

Я услышала, как она резко втянула воздух.

– И?..

– Ты – нерешенная проблема, Наташа.

– Да, – сдавленно ответила она. – Я знаю.

– Ники хочет начать новую жизнь, он хочет подчистить все концы. Я правда не знаю, что он собирается сделать, но боюсь, что он… – я не смогла этого произнести. – Не своими руками, пошлет кого-нибудь другого. Это случится, пока мы будем в отъезде, понимаешь?

Ее голос задрожал.

– Почему ты мне это рассказываешь?

– Потому что с меня достаточно, я не хочу больше принимать в этом участие. Все это неправильно. Эмили должна быть с тобой. С ней все хорошо, но я знаю, что она по тебе скучает.

– Джен, если это очередная ловушка…

– Нет. Жизнью клянусь. Я сильно рискую.

– Рискуешь?! Потому что мне звонишь?

– Слушай. Мы едем в Хитроу во вторник вечером, остановимся в отеле «Гранд Метрополь» рядом с аэропортом. Если ты подъедешь к семи часам, я вынесу Эмили на парковку и отдам тебе, – повисла тишина. – Честное слово, Наташа, я не пытаюсь никуда тебя заманить. Это людное место.

– А ты?

– Я уеду… Между мной и Ники все кончено.

Последовало длинное молчание, в течение которого она размышляла, стоит ли верить моим словам.

– Как ты сделаешь это, чтобы он не догадался?

– Еще не знаю, но что-нибудь придумаю.

– Откуда ты звонишь? Вы все еще в Озерном краю?

– Не приезжай сюда, – ответила я. – Если появишься, он убьет нас обеих, ему плевать. Он сошел с ума, я едва его узнаю. Это лучший выход, Наташа, единственный выход. Если ты не воспользуешься этой возможностью, он отвезет Эмили в Канаду и вы никогда больше друг друга не увидите. Ты в опасности, поверь. Знаю, это звучит странно, но на этот раз я действительно единственный человек, которому ты можешь доверять.

Очередное молчание.

– Хорошо. Парковка у «Гранд Метрополя», Хитроу, – повторила она. – Следующий вторник. Семь вечера. Буду там.

– Наташа…

Она повесила трубку.