Ники шел на поправку. По крайней мере, физически. Он все еще чувствовал слабость и страдал от головных болей, но уже мог ходить. Его избитое лицо постепенно заживало, отеки спали, синяки из багровых побледнели до болезненно-желтых. Когда он впервые вышел из комнаты, Эмили отнеслась к нему настороженно и отказывалась на него смотреть, но теперь привыкла. Единственное, чего она не понимала, – это почему он больше не мог поднимать ее и раскачивать.

Большую часть времени он проводил в гостиной, с ногами на диване и согретыми ноутбуком коленями. Иногда играл в компьютерные игры: гонки на машинах или что-то кровавое, в жанре научной фантастики, – но в основном закупался перед днем рожденья Эмили. Каждый день приезжал курьер с подарками: куклами, плюшевыми мишками, нарядом принцессы-феи с диадемой и волшебной палочкой, книжками, пазлами, набором игрушек для купания, деревянной фермой, детским планшетом для изучения цветов и счета, розовым самокатом вместе со шлемом – и это только то, что я помню. Он заказал праздничное дизайнерское платьице из розовой парчи стоимостью почти в триста фунтов, сотню серебряных воздушных шариков и огромный шоколадный торт с глазурью, на которой было написано ее имя. Это было не просто чудовищно расточительно, это было безумно. Похоже, в голове Ники складывались картины грандиозного семейного торжества, но в реальности мы все еще прятались в Озерном краю и отмечать собирались втроем.

– Купи ей побольше одежды, – настаивал он. – Выбери, что нравится. Стелла Маккартни, Армани, Дольче и Габбана – они все делают детские вещи. Наташа одевала ее в какой-то ширпотреб, но Эмили – принцесса. Ей нужен твой вкус.

Изучив в Интернете дизайнерские коллекции для детей, я заказала несколько вещей на осень, в основном цветастые лосины и кофточки, потому что она умудрялась пачкать их с устрашающей скоростью. Еще я купила ей зимний комбинезон и миленький желтый дождевик в комплекте с шапочкой и резиновыми сапожками в цветочек. Лето подходило к концу, становилось все холоднее. Если мы застрянем здесь надолго, нам понадобится вся подходящая одежда для плохой погоды.

В прошлом я часами фантазировала, как буду наряжать Эмили, когда она станет моей, но теперь, покупая ей одежду, чувствовала тяжесть на сердце. Я как будто одолжила чужую куклу: мне дали поиграть с ней, но только на том условии, что однажды я ее верну. Ники верил, что наше положение прочно, но мне оно казалось очень хрупким, и я боялась слишком привязываться.

Не то чтобы у меня была такая возможность. Меня терпели, пока не было никого получше, но, едва Ники встал с постели, Эмили требовала только отца. Папе приходилось надевать ей обувь, застегивать куртку, чистить зубы, резать банан, читать сказки на ночь. Только папа мог петь ей детские песенки, мне присоединиться не позволяли. Только папа мог играть с ней в прятки и находить ее за диваном. Я стала фигурой на заднем плане, раздражающей прислугой, готовившей еду, которую она не хотела есть, и унылой няней, укладывавшей ее спать, когда она не чувствовала усталости. Несмотря на все усилия Ники, она отказывалась звать меня мамой. Она вообще никак меня не называла – я была персоной без имени, не представлявшей интереса. А когда Ники попытался уложить ее в кровать между нами, она закатила истерику. Она словно понимала, что я была заменой Наташе, и отказывалась это принимать. Фальшивая мама ей не подходила.

Хуже всего было, когда она просыпалась среди ночи, или случайно ударялась головой, или падала в саду. В такие моменты она всегда звала маму, и ничто не могло ее утешить: ни жирафиха Джемма, ни шоколадка, ни даже папа. Я чувствовала себя ужасно, глядя, как ее грудь сотрясается от надрывного плача, как слезы струятся потоком по раскрасневшимся, горячим щекам. Ники говорил, что это всего лишь обычные детские капризы, но я видела, что за ее плачем скрывается настоящее горе. Ей не нужны были ни планшет на день рожденья, ни игрушки для купания, ни кукла. Если бы ее волшебная палочка принцессы-феи действительно умела колдовать, она бы наколдовала маму.

День рожденья прошел кошмарно. Ники настоял на том, чтобы мы вручили все подарки сразу, и Эмили перевозбудилась, стала хвататься то за одну, то за другую игрушку, тут же отшвыривая их прочь. Сломала пластмассовую лодочку, не успела та попасть в воду, и разозлилась из-за того, что не смогла покататься на самокате. «Праздник» получился нелепым. Серебристые воздушные шарики оказались слишком плотными, чтобы надуть их без насоса, а от торта, хоть и очень вкусного, нас всех затошнило. Новенькое платьице от Версаче – только сухая чистка! – покрылось шоколадным кремом, и на следующий день мне пришлось его выкинуть. Эмили не разрешила мне петь вместе с Ники «С днем рожденья!», стала тыкать в меня пальцем и кричать:

– Нет!

Ники рассердился на нее за грубость, и она разревелась. Кухню наполнили призывы мамы, и мне почудилось, будто дух Наташи находится рядом с нами. Если бы она до сих пор сидела в чулане, я бы с радостью ее выпустила и попросила забрать Эмили.

– Прости, – сказал Ники, когда Эмили заснула на полу, обессиленная плачем. – Два года – сложный возраст.

– Дело не в возрасте, – возразила я. – Бедняжка скучает по матери.

Он взял меня за руки и поцеловал их.

– Ты теперь ее мать. Она привыкнет, ей просто нужно время.

– Это несправедливо, по отношению ко всем нам. Мы не можем вечно жить этой фантазией, Ники. Есть реальность… Мы говорим о реальных людях. Эмили несчастна, Наташа…

– Я же сказал, я разбираюсь с Наташей. Все под контролем.

Я не понимала, как он может быть таким спокойным.

– Ники, это невыносимо, – сказала я. – Мы должны уехать отсюда, найти какое-нибудь другое место. Вдруг она вернется и попытается забрать Эмили?

– Она не вернется и не будет звонить в полицию. Она наверняка думает, что убила меня. Но даже если она поймет, что я все еще жив, и попытается забрать у меня Эмили, ни один суд ей этого не позволит после того, что она сделала.

– Она скажет, что я заманила ее, а ты напал.

Он пожал плечами.

– У нее нет доказательств. Ее слово против нашего. Серьезно, дорогая, наше положение не может быть лучше. У Наташи нет никакой надежды.

Я отняла у него руки и перешла на другую сторону комнаты. Его голос звучал так безжалостно, а выражение лица было таким холодным, что мне стало невыносимо стоять рядом с ним.

– Я рада, что у нас ничего не вышло, – сказала я. – Нехорошо было даже думать о таком. Пожалуйста, пожалуйста, не пытайся больше ее убить.

– То есть тебе все равно, что она пыталась убить меня? – ответил он. – Прелестно!

– Это была самозащита, и ты это знаешь.

– О нет, она хотела меня убить, уж поверь. Мне ли не знать, я на себе испытал ее агрессию. – Он коснулся синяка на лице и театрально поморщился.

– Разве можно ее в этом винить? Ты украл ее дочь.

– Нельзя украсть свою собственность, – прорычал он.

Меня охватило возмущение.

– Эмили не собственность! Она маленькая девочка, и ей нужна мать. То, что мы делаем, Ники, неправильно. Поэтому-то у нас ничего и не выходит.

– Просто еще рано, все будет…

– Нет-нет, у нас никогда ничего не выйдет. Нужно прекратить это сейчас же.

Гнев на его лице сменился выражением маленького обиженного мальчика.

– Но я сделал это ради тебя, – сказал он. – Ради нас. Это же то, чего ты хотела, о чем мы всегда мечтали.

– Я никогда не хотела ее убивать, – ответила я.

– Нет, хотела. Ты ее ненавидела, ты хотела этого еще сильнее, чем я. Ты сказала…

– Я не хотела, чтобы все зашло так далеко. Думала, ты с ней разведешься и получишь полную опеку. Я хотела тебя и Эмили, вот и все.

– И теперь ты нас получила. Но Наташа мешает, она нерешенная проблема. Ты сама сказала, что она всегда будет пытаться вернуть Эмили. Я не собираюсь делить ее, Джен. – В его глазах блеснуло предупреждение, и я поняла, что оно предназначено мне. Я почувствовала себя в ловушке. Я забрела с ним в это болото, и он не собирался вытаскивать нас обратно.

Ники налил себе щедрую порцию виски и, ковыляя, вышел из комнаты со стаканом в дрожащей руке. Я упала на диван и уткнулась лицом в подушку. Мне было слышно, как Ники поднимается по лестнице – сейчас он ляжет и проспит до ужина. А Эмили скоро проснется, мне нужно будет приготовить ей полдник и как-то развлечь. Я взмолилась, чтобы она поспала подольше. У меня не было сил на очередную битву с ней, к тому же необходимо было подумать.

Я уже поняла, что никогда не смогу быть матерью Эмили. Как я могла растить ее и любить, словно родную дочь, зная, что мы совершили? Это было невозможно. Я больше так не могла. Более тридцати лет я боготворила землю, по которой ступает Ники, и вот теперь разлюбила его. Увидела таким, какой он есть.

Подняв голову, я оглядела эту чужую комнату. Мне стало стыдно. Каждая вышитая подушечка, каждое узорчатое покрывало, каждый акварельный пейзаж – все было здесь для того, чтобы мы чувствовали себя как дома. Но мы превратили этот дом в место, полное насилия и ненависти. В место, где ребенок безутешно плачет по матери.

Мне хотелось вернуться в свою квартиру, к своей одинокой жизни. Хотелось освободиться от Уоррингтонов, забыть последние несколько лет и двигаться дальше. Да, но Ники оплачивал мою ренту и содержал меня. Собственных денег у меня было очень мало. Когда мы с Ники снова сошлись, я забросила свой интерьерный бизнес, и долг от неоплаченных налогов составил тысячи фунтов. Он не пойдет мне навстречу. Если я сейчас его покину, то останусь ни с чем. Хуже того, стану его врагом. Я видела, что он готов был сделать с Наташей. Что он сделает со мной?