Воскресное утро, и я упорно отказываюсь вставать с постели, притворяясь, будто крепко сплю, чтобы увильнуть от еженедельного приглашения на одиннадцатичасовое причастие. Крис постучался ко мне в полдесятого, предложил яичницу с беконом, но я не ответила. Пришлось нырнуть с головой под одеяло, чтобы не чувствовать дразнящих ароматов, доносящихся с кухни. Нельзя даже в туалет сходить: он услышит шум воды и волшебным образом материализуется в коридоре, как раз в тот момент, когда я выйду. В такие игры мы играем. Кажется, будто он понуждает меня согрешить, а не спастись. Но мне не нужно божье спасение, оно ничего для меня не значит.

К моему удивлению, он возвращается далеко за полдень. От него пахнет дымом и мясом, бледная кожа порозовела от жара. На клетчатой рубашке – пятно от коричневого соуса, на коленках – следы травы. Я вспоминаю, что сегодня церковь устраивала барбекю для сбора средств на помощь бездомным.

– Жаль, что ты не пришла, тебе бы понравилось, – говорит он, открывая окно, выходящее на французский балкон, который вообще не похож на балкон. – Как ты здесь дышишь?

– Прости, забыла, – говорю я. – Я имею в виду, про барбекю.

Я виновато оглядываюсь. Я заснула и пропустила обед. На столе до сих пор стоит моя немытая тарелка с завтрака, по краям налипли крошки от хлопьев, словно неограненные самоцветы. На пустую банановую кожуру садится только что залетевшая в комнату муха.

– Я пытался напомнить тебе утром, но ты спала мертвым сном.

Я вспыхиваю.

– Прости, – отворачиваюсь от него и принимаюсь убирать со стола. – Нужно было все сразу помыть, только я… э-э-э… – конец предложения потонул в шуме бегущей воды.

– Ничего страшного, Анна.

Я содрогаюсь, выдавливая в раковину жидкость для мытья посуды. Каждый раз, когда он произносит мое имя, это напоминает мне о том, что он знает: оно ненастоящее. Наш маленький секрет. Пока я хорошо себя веду, он никому не скажет. Хотя имя я сменила, чтобы защититься, все равно подразумевается, что я совершила что-то, в чем теперь раскаиваюсь. Или у меня просто паранойя? Я погружаю руки в обжигающую мыльную воду и резко втягиваю воздух. Что со мной не так? Почему я не могу расслабиться? Крис – добрый, великодушный человек, он только что весь день провел в церкви. Он ведет себя со мной как джентльмен. Мне нечего бояться.

И все же…

Я это чувствую. Его власть.

Он смотрит на меня краем глаза, слегка повернув голову, чтобы мое лицо попало в поле его периферийного зрения. Как много он знает? Мои мысли неизбежно возвращаются к Сэму. Если я останусь в Мортоне, Сэм всегда сможет меня найти. Информация стоит дорого. Я знаю по меньшей мере одного человека, который заплатит большие деньги, чтобы узнать, где я.

По-хорошему, нужно искать другую работу и другой город, где можно спрятаться. Но все же мне так не хочется выдирать слабые корни, что я пустила в эту унылую мидлендскую землю.

– Может быть, пора вернуться в свою квартиру, – говорю я, аккуратно ставя тарелку в сушилку для посуды. Обернувшись, я вытираю руки о маленькое полотенце.

Крис удивленно вздрагивает.

– Не надо. Мне так нравится, что ты здесь. Раньше это было просто место, где можно бросить вещи, но теперь – настоящий дом.

– Это никак не связано со мной. Всегда требуется время, чтобы обвыкнуть на новом месте.

А иногда ты вообще не привыкаешь, думаю я, но слова остаются в голове.

– Я ненавижу жить один, – говорит Крис, и на его лицо ложится тень печали. – Честно, тебе совсем необязательно возвращаться. И не так уж там хорошо. Без обид, но… такой женщине, как ты, не стоит жить в таком месте. Мне кажется, ты привыкла к гораздо более роскошной обстановке.

И вот снова он суется в мутные воды моего прошлого. Неужели узнал от Сэма о доме с пятью спальнями в самом престижном районе северо-западного Лондона? Может, он гуглил, по какой цене этот дом выставлен на продажу? В таком случае, у него должно было перехватить дыхание.

– Ты невероятно добр ко мне, Крис, – говорю я, – но я не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством.

Он улыбается.

– Ты не можешь им злоупотребить.

Приблизившись, он берет меня за левую руку и сжимает костяшки, где когда-то было кольцо. Его пожатие оказывается неожиданно успокаивающим, поэтому я не отнимаю руки.

– Ты весь день сидела дома? – спрашивает он. Я киваю, и он цокает языком. – Пойдем прогуляемся. Здесь недалеко, по полю.

Я позволяю ему вывести себя из квартиры, и мы спускаемся на лифте, по-прежнему держась за руки и отпуская друг друга, только чтобы выйти из подъезда. Рука в руке идем по полю, и он рассказывает мне, как прошел день. К своему удивлению, я чувствую себя так, будто это нормально. Нормально и правильно.

Больше в этот вечер ничего не происходит. Мы сидим, не касаясь друг друга, на разных концах дивана – как обычно – и смотрим телевизор, словно семейная пара. Когда заканчивается прогноз погоды, Крис говорит, что устал после барбекю и хочет лечь. Я жду, пока дверь в его комнату не закроется, потом иду в собственную. Я слишком много спала днем, поэтому долго не могу заснуть, но, когда засыпаю, мне снятся хорошие сны, и хотя я не вижу в них Криса, я знаю, что он там присутствует.

Что-то изменилось за ночь, потому что утром в квартире совсем другая атмосфера. Мы обмениваемся легкими полуулыбками, передвигаясь между чайником, холодильником и тостером. Наши руки задевают друг друга, когда мы тянемся за маслом или достаем с полки чашку. Наши взгляды встречаются. Я чувствую, будто зарождается что-то новое. Медленно, осторожно. Не произнося ни слова, Крис попросил меня остаться насовсем, и я так же молча согласилась.

Проходит несколько недель, и я чувствую себя необъяснимо счастливой. На очередном сеансе с Линдси она замечает это, едва я захожу в комнату, и говорит, что у меня «прорыв». Иногда это случается безо всякой причины, зачастую – когда меньше всего этого ожидаешь, говорит она. Мозгу надоедает ходить по одной и той же дорожке, двигаться по одной и той же траектории между нейронами. Он решает проложить новый путь через поле свежей травы. Когда я говорю, что не в настроении обсуждать аварию, она не возражает, даже заявляет, что это отличные новости.

– О чем вы тогда хотите поговорить? – спрашивает она.

Она как будто всегда знала, что в моей истории не все так просто, что я не раскрываю самого важного. Я колеблюсь. Может, пришло время рассказать? Вернуться к началу страницы? Но нет, не думаю. Вместо этого я рассказываю ей о Крисе, о том, как ценю его дружбу, и о том, что, возможно, мы движемся к чему-то большему.

– К чему? – спрашивает Линдси, прекрасно зная ответ.

В следующую среду он просит меня идти домой без него и не готовить на двоих, потому что он встречается с другом. С кем именно, он не говорит, но у меня создается впечатление, что он идет на свидание с женщиной, с которой, возможно, познакомился через Интернет. Возвращаясь с автобусной остановки и размахивая пакетом, где лежит готовый ужин на одну порцию и маленький шоколадный десерт, я подозреваю, что тянущее ощущение у меня внутри не только от голода. Это зернышко чувства, едва давшего побеги, но оттого не менее узнаваемого, и оно беспокоит меня.

Я думала, между нами что-то назревает. Неужели я все неправильно поняла?

Я лежу на кровати и вслушиваюсь, чтобы не пропустить женского хихиканья и пьяного шепота, призывающего к тишине, – доказательств того, что у него гостья. Но он возвращается к десяти, один, и идет прямиком в свою комнату. Либо это действительно был друг, либо свидание не удалось. Возможно, он слишком часто упоминал Господа. Или понял, что женщина, которую он на самом деле хочет, уже находится под его крышей и терпеливо ждет подходящего момента.

Момент представляется в пятницу. Маргарет приглашает всех, кто работает на пятом этаже, на свой шестьдесят пятый день рожденья. Ее муж оплачивает всем выпивку в баре, из угощенья – чипсы, сэндвичи и большой торт.

В длинном, узком банкетном зале собралось человек сорок: коллеги, родные, соседи, друзья по клубу регби. Все если и не знакомы, то когда-то друг друга встречали. Мортон – маленький городок. Я обнаруживаю, что прислушиваюсь одновременно к нескольким разговорам между людьми, которые ходили в одну и ту же школу. Все хорошо проводят время, нет никакого духа соперничества, как в том обществе, где я когда-то вращалась.

Мы стоим группками разной величины, перекрикивая музыку 60-х, ревущую из крошечных колонок на стене. Никто пока не танцует, но как только внутри нас окажется больше алкоголя, мы начнем. Крис ненавязчиво проявляет внимание: приносит мне выпивку и извиняется взглядом, когда разговор заходит о бывших спортивных достижениях и старых учителях.

Я замечаю за собой, что неотрывно гляжу на него, восхищаюсь его профилем, тем, как вьются волосы вокруг его ушей, какой у него подтянутый живот по сравнению с другими мужчинами его возраста в комнате. Он далеко не так красив, как Ники; при взгляде на него мои внутренности не трепещут, пальцы на ногах не горят от желания. Но нельзя позволять своим мыслям двигаться в том направлении. Никогда уже не будет второго Ники – моей первой любви, моей половинки, человека, которому я отдала свою девственность. Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что, дожив до сорока трех лет, я занималась любовью всего с одним мужчиной. Но я никогда больше не увижу Ники. Так что же мне теперь, хранить целомудрие всю оставшуюся жизнь или отпустить себя на волю?

К половине одиннадцатого я начинаю уставать. Ноги болят от долгого стояния, вино ударило в голову. Крис словно чувствует, что мне хочется домой. Он обходит нашу группку коллег и шепчет мне на ухо:

– Возьмем такси?

Я благодарно киваю. Когда мы уходим, я машу Маргарет на прощание, и она заговорщицки поднимает большие пальцы. Конечно, она думает, что мы встречаемся уже несколько недель; она не знает, что сегодня будет наша первая совместная ночь.

Мы не набрасываемся друг на друга в такси и не срываем друг с друга одежду, едва заходим домой. В нашей страсти есть спокойное чувство собственного достоинства, но оттого она не менее волнующа. Я веду его в свою спальню, и, пока мы нежно освобождаем друг друга от одежды, наши тела дрожат в предвкушении.

Не помню, сколько времени прошло с тех пор, как меня в последний раз касался другой человек. И только когда все заканчивается и Крис лежит на мне, целуя мою шею и повторяя, какая я красивая, из глаз начинают течь слезы. Не знаю, почему я плачу: по Джен ли, по Анне или от воспоминаний обо всех тех ужасах, что привели к этой маленькой, краткой радости. Что-то вроде того. Я быстро стираю их тыльной стороной ладони, не желая, чтобы он почувствовал влагу у себя на щеке.

Крис сползает с меня и переворачивается на спину.

– Это было потрясающе, – говорит он, кладя руки за голову.

Я скатываюсь с кровати, встаю и, быстро схватив полотенце, заворачиваюсь в него. Его взгляд следует за мной, пока я огибаю кровать и иду в ванную.

Я смотрю на новую себя в зеркале, на себя, которая сумела наконец соединиться с другим человеком. Это огромный шаг вперед, а главное, правильный. Я улыбаюсь своему отражению. Мой макияж размазался, вокруг глаз – темные пятна. Я быстро умываюсь и выпиваю полный стакан воды.

Вернувшись в комнату, я замечаю, что Крис включил прикроватную лампу и разглядывает что-то в ее свете.

Фотографию.

– Что ты делаешь?

– Нашел под подушкой, – отвечает он.

– Нашел или искал? – в моем голосе звучит обвинение. Я чувствую гораздо более сильное вторжение в мое личное пространство, чем во время секса.

– Случайно нашел, конечно. Я понятия не имел… – он раздосадованно морщится. – Прости, я не хотел… Просто поправлял тут все, и она выскользнула.

Я протягиваю руку, и он отдает мне фотографию. Я бросаю взгляд на изображенное на ней прекрасное улыбающееся личико, потом отодвигаю ящик в тумбочке и бросаю туда снимок, посылая изображение в темноту.

– Кто это? Твоя дочь?

– Нет, у меня нет детей. Можешь пойти к себе? Я хочу спать.

Крис стонет.

– Пожалуйста, не будь такой. Я не хотел рыться в твоих вещах, это просто несчастный случай. – Я морщусь, когда он использует это слово, хотя понимаю, что он говорит не об аварии. – Прости, мне очень жаль. У меня нет никакого права трогать твои вещи. Это твоя комната, твоя кровать, твоя жизнь.

– Да, это так, – огрызаюсь я, и у него на лице появляется такое выражение, будто он сейчас расплачется. Я пытаюсь сбавить тон: – Пожалуйста, уже поздно. Думаю, лучше будет спать раздельно.

– Анна, пожалуйста, прости. Не выгоняй меня. У нас был такой чудесный вечер, давай не будем его портить. Поговори со мной.

– Я не хочу говорить! – Я крепче стягиваю полотенце вокруг груди. – Я пыталась забыть, хотя бы на один вечер. Не думать об этом хотя бы несколько часов или даже минуту, одну только секунду. Но нет, нельзя, теперь я это вижу. Я все еще наказана.

Его глаза расширяются.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он. – За что наказана?

Ссутулившись, я опускаюсь на кровать.

– Не могу тебе рассказать.

– Конечно, можешь, ты можешь рассказать мне что угодно, – он придвигается ближе и протягивает ко мне руки. Я прислоняюсь к нему спиной, и он обнимает меня. – Почему у тебя фотография маленькой девочки?

– Потому что она погибла, – отвечаю я. – По моей вине.