Месяц восьмой
Для Дженни последние недели пролетели с неуловимой быстротой.
После ланча с Кевином, окрыленная надеждой, она задержалась в ресторане. Кевину Дженни сказала, что ей нужно в уборную и, по сути, не соврала. Официант уже убирал посуду, когда Дженни вернулась за столик и заказала вторую бутылку пива. Смакуя каждый глоток, она тихо сидела и думала о будущем. Наплакавшись и выговорившись, она помирится с Томом и переедет обратно. Когда родится их прекрасный малыш, они целиком сосредоточатся на семье, окутают себя коконом тьмы и крови…
Жуткий образ залил сознание малиновым, и Дженни чуть не подавилась пивом. Подкатила тошнота; она резко встала, едва не опрокинув полупустую бутылку, швырнула на стол десятку и бросилась прочь из ресторана.
Остаток дня Дженни пыталась избавиться от образов, которые нахлынули в ресторане. Она тонет в крови, держа на руках малыша, а ее саму держит на руках Том. В этой галлюцинации отражались ее недавние кошмары, жуткие, кровавые, частенько разворачивающиеся в подвале спрингдейлского дома. Дженни пыталась смеяться над ними или списать их на ЧП, несколько месяцев назад случившееся на подвальной лестнице. В память о нем остался шрамик на ноге. Но с каждым разом кошмары становились ужаснее… их было все сложнее прогнать наутро.
День после ланча Дженни провела в постели, дожидаясь звонка Кевина. Читать книгу или журнал или даже смотреть телевизор не хватало терпения. Пару раз в комнату стучалась Виктория, но Дженни не отвечала: болтать и даже просто разговаривать не хотелось. Впрочем, и плакать тоже. Плакать надоело.
Наконец, вскоре после десяти вечера, когда улицы утонули во мраке, сотовый завибрировал. Дженни проснулась и открыла глаза.
«Черт подери! – подумала она. – Как меня заснуть угораздило? Сколько раз звонил Кевин до того, как я проснулась?» Когда и зачем отключила звонок, Дженни не помнила. В последнее время у нее появились странные провалы в памяти, часто напрямую связанные с галлюцинациями. Дженни это бесило.
– Кевин! – сказала она, приняв вызов, и через секунду услышала слабый голос.
– Джен…
– Кев, что случилось? Ты в порядке? – Страх накатил ледяной волной, и Дженни встала, мучаясь от тяжести живота.
– Нет, я не в порядке. Даже близко нет. Том вконец свихнулся, мать его.
Дженни посмотрела в окно на ночной город. Квартира Виктории – на тридцать третьем этаже, и панорама центра Манхэттена обычно завораживала. Однако сегодня зарядил дождь, поэтому огни большого города основательно размылись и затуманились.
– Что случилось?.. – пролепетала Дженни.
– Неважно. Нашей с Томом дружбе конец. Слышишь меня? Конец! А еще… Ты, конечно, не виновата, но и тебя я видеть не хочу. Что бы ни творилось между вами, меня не впутывайте.
Перед глазами поплыло, на ватных ногах Дженни попятилась, уперлась в кровать и так резко неудачно села, что чуть не рухнула на пол.
– Не понимаю. Расскажи, что случилось.
– Тебе нужно знать одно – твоего мужа больше нет. Парень, в которого ты влюбилась… Парень, с которым вырос я… подевался неизвестно куда. Но это точно не психопат, избивший меня до полусмерти на вчерашнем корпоративе.
– Избивший тебя до полусмерти? – повторила Дженни, не в силах осмыслить услышанное.
– Извини, Дженни, – вздохнул Том. – Я в гребаной больнице.
– В больнице? В какой именно? Я сейчас приеду.
– Нет, нет! Ты что, не слышала? Я не хочу тебя видеть. Не хочу связываться ни с тобой, ни с Томом. Он опасен! Надеюсь, тебе хватит ума держаться от него подальше. Я вот мечтаю никогда его больше не видеть.
– А как же… А как же работа? – Дженни понимала, что вопрос странный, но собраться с мыслями не могла.
– Дженни, сегодня утром мне звонил Кролл. Он уволил Тома. Про договоры твой муж врал. Отчеты он составлял липовые, это ясно из самих договоров и из заказов. Кроллу это не понравилось. Хорошо, что он и меня не уволил: Тома же привел я.
Дженни сидела на кровати и смотрела на дождь. Слова Кевина перечеркивали все красивые мечты о будущем. Что случилось, черт подери?
– Прости, Дженни, но мне пора, – объявил Кевин после большой паузы. – Может, перезвоню тебе, как из больницы выпишусь и вернусь на работу. Мне просто нужно немного времени. Может, я из города ненадолго уеду. Навещу деда и бабушку. Дженни…
– Что? – испуганно спросила она.
– Держись подальше от Тома. Он чудовище.
Кевин отсоединился. Дженни сразу же набрала Тома, надеясь, что жалобы Кевина – ошибка, но попала на голосовую почту.
Следующие несколько недель, вопреки советам Виктории, Дженни звонила Тому, но безрезультатно. В итоге голосовая почта переполнилась, и Дженни перестала звонить. Когда позволяла погода, в дни занятий Дженни ходила мимо дома – и по дороге со станции, и обратно. Она ни разу никого не увидела, в окнах даже свет не горел. Исчезла и подержанная машина, которую они купили в конце лета. Неужели Том ее продал?
Пару раз Дженни порывалась постучать в дверь, но так и не набралась храбрости. Она боялась собственного дома, боялась собственного мужа. Когда начинались галлюцинации, она боялась самой себя.
Однажды вечером, приближаясь к этому дому, Дженни увидела Андреа и Пейдж. Падал легкий снежок, холоду вопреки догорающий день был красивым. Пейдж в толстом зимнем комбинезоне запрыгивала на высоченные сугробы у обочины дороги. Андреа перехватила взгляд Дженни и разинула рот от удивления.
Дженни подняла руку в приветственном жесте, но Андреа тут же развернулась и повела дочь в гараж. Вскоре оттуда выехала машина и покатила мимо Дженни, так и стоявшей у обочины. На этот раз Андреа даже не взглянула на нее.
Когда Дженни заметила сидевшая сзади Пейдж, у малышки глаза загорелись от радости. Пейдж помахала было рукой, но замерла, поняв, что соседка не отвечает. На фоне свинцового неба Дженни казалась грустной и одинокой.
Машина отъезжала, и Дженни, к своему ужасу, увидела, что из глаз девочки хлещет кровь. Дженни понимала, что это невозможно, но картинка ужасала своей реальностью. Она развернулась и быстро зашагала к станции, чтобы скорее уехать на Манхэттен.
Не раз и не два Виктория убеждала сестру перебазировать студию в Нью-Йорк, но та не соглашалась. Нью-йоркская аренда ей была не по карману; скоро родится ребенок, а чтобы найти место под студию и раскрутить ее на новом месте, нужно время, которого у нее нет. Впрочем, на деле Дженни не могла – и не желала – ставить крест на Томе. И говорить на эту тему с Викторией тоже. Еще рано. Слишком мало времени прошло.
До Тома Дженни так и не дозвонилась, хотя не сомневалась, что рано или поздно он с ней свяжется, что человек он непропащий. В глубине души она знала, что Том придет в себя, хотя Виктория настаивала на их разводе.
В итоге на сестру пришлось гаркнуть – мол, тема закрыта – аккурат посреди ужина, когда они наслаждались потрясающим домашним стир-фрай от Лакшми. С тех пор Виктория о разводе не заговаривала.
От многочисленных проблем – переживаний за свой брак, беспокойства о муже, постоянных ссор с Викторией – Дженни спасалась в студии. Вопреки предупреждениям сестры клиентура неуклонно разрасталась. Наступление зимы и внезапное сильное похолодание очень помогали бизнесу: запертые в четырех стенах люди жаждали физической активности. Урезав персоналки, Дженни стала проводить групповые занятия, а по субботам с утра устроила детские классы. Стоило упомянуть о них в онлайн-рассылке, и все места забронировали буквально за день. Дополнительный утренний класс по воскресеньям заполнился с той же быстротой.
В отличие от нескончаемого потока банковских служащих, с которыми Дженни работала прежде, в студию приходили разные люди. Ее клиенты отличались друг от друга возрастом, уровнем подготовки, физической формой, достатком, национальностью, вероятно, и сексуальной ориентацией; попадались надменные домохозяйки, спортсмены-любители, уставшие от сетевого клуба в соседнем городе, даже бывший профессиональный бейсболист – шестидесятитрехлетний мужчина в прекрасной физической форме
А еще был Чад.
Он снова появился пару недель назад, в самый холодный день на памяти Дженни, которая еще не оправилась от звонка Кевина. Студия тогда пустовала с утра до вечера, двое клиентов отменили занятия из-за ночного снегопада и опасных для жизни морозов. Обе эсэмэски Дженни получила уже в поезде, летящем в Нью-Джерси, и расстроилась, что в понедельник напрасно проснулась так рано.
В Спрингдейле на фактически пустой платформе Дженни проанализировала имеющиеся варианты. Можно вернуться в Нью-Йорк следующим поездом. Ближайшая тренировка во вторник после обеда, значит, можно провести в постели почти двадцать четыре часа – смотреть дурные телепередачи, есть дурную еду, предаваться депрессии.
Или можно подобрать сопли и таки пойти в студию. Устроить себе кардиотренировку, потом силовую. Срок большой, поэтому ничего гиперинтенсивного и тем не менее. Потом можно выпить кофе или даже устроить ланч в крошечном сэндвич-баре, который открылся неподалеку от студии. Владел баром бизнесмен, недавно вышедший на пенсию. При встрече с Дженни он всегда улыбался и отпускал избитые шуточки.
Можно подойти к дому, снова попробовать увидеть Тома, проверить, как он. Попробовать понять, что с ним, даже если ответ в итоге расстроит.
Тренировка была в самом разгаре, а в колонках гремел рок, когда вошел Чад. Робко, чуть ли не испуганно; он сказал, что хочет записаться на персоналку. Потная, запыхавшаяся, слегка смущенная, Дженни схватила полотенце для рук, промокнула лицо и затылок. Она понимала, что взмокла и раскраснелась, но если Чад и заметил пот на ее налитом животе, то виду не подал, даже когда подписывал документы.
Чад указал свой адрес и номер кредитки, заявил, что деньги нужно все всенепременно снять до занятия, и Дженни засмеялась. Смущенный Чад привлекал ее даже больше Чада уверенного. Вот он поставил галку рядом с заявлением об отказе от ответственности, расписался в самом низу и сказал, что никогда прежде не брал персоналки. Чад протянул Дженни планшет, и она едва его не выронила – вот тебе и тренер по фитнесу! Разговор получился неловким и занял менее десяти минут. Огорченная, взволнованная, Дженни посмотрела вслед уходящему Чаду и вздохнула.
Сегодня у Чада первая персоналка.
Дженни осторожно накрыла его голые плечи руками. Неужели они наконец-то наедине? В последние несколько недель ощущения накрывали с головой. Открылись новые вкусовые оттенки, слух стал острее, чем в детстве, и с каких это пор она умеет ориентироваться только по запаху? Дженни слышала, что это частые симптомы беременности, но не ожидала, что они проявятся так ярко.
А уж осязательные ощущения…
У Чада такая теплая кожа… Тактильного контакта с мужчиной у Дженни не было уже несколько месяцев. На объятия сестры перед сном Дженни отвечала не всегда, хотя очень ценила их, но ведь это не то же самое. Она скучала по рукам мужа, по отдельным его жестам. Как он касался ее щеки. Как убирал ей за ухо выбившиеся пряди. Как царапалась его щетина, когда они целовались. Дженни скучала по его теплу, по его улыбке, по вкусу его губ, даже по злому взгляду во время ссор.
Нет, не станет она думать о Томе. Слишком больно.
Сейчас Чад смущен не так сильно, как когда записывался; сейчас он кокетливее и разговорчивее – как в день их знакомства, миллион лет назад, когда Декеры с размахом праздновали новоселье.
Чад пришел в студию и разделся до плотной футболки и беговых шорт, которые выставляли напоказ его тело, привлекательное, но не перекачанное. Они поболтали, и у Дженни вдруг засосало под ложечкой. Но едва Чад начал растягиваться, она мигом переключилась из нервного режима на профессиональный, ведь разминку он проводил совершенно неправильно. Дженни строго велела Чаду прекратить, приблизившись, накрыла ему плечи ладонями, и они оба замерли. Даже музыка не играла: почему-то Дженни забыла включить стереосистему, хотя всегда делала это до занятий.
Пауза затянулась: Чад смотрел в глаза, и Дженни не находила в себе сил заговорить. Какие у него глаза… Голубые с серо-зелеными крапинками, ничего подобного Дженни прежде не видела. Дыхание свежее, ментолово-сладкое. Губы Чада растянулись в самоуверенной улыбке.
– Что дальше, тренер? – спросил Чад тихо, чуть ли не шепотом. Волоски на руках у Дженни встали дыбом. Она прищурилась и взяла эмоции под контроль. Сказались годы обучения «без отрыва от производства», и на улыбку Чада Дженни ответила не менее уверенной.
– С учителями по растяжке тебе не повезло, – проговорила Дженни, заставив себя переместить руки. – Если до занятия как следует не растянуться, есть риск серьезно повредить мышцы. Травма может не почувствоваться сразу, но в итоге аукнется.
– Растяжке меня учил папа, – ответил Чад. – Он был моим тренером в Малой лиге . Все еще хочешь сказать, мне не повезло с тренером?
Дженни засмеялась и заставила его развести ноги, пнув чуть сильнее, чем собиралась. Чад удивленно на нее взглянул, но быстро взял себя в руки и снова улыбнулся.
– Ноги шире, – пробормотал он. – Все ясно.
Дженни хотела извиниться за слишком сильный пинок, но в итоге передумала. Если Чаду нужна тренировка, от которой впрямь будет толк, он ее получит. Дженни подошла к стереоустановке и включила музыку на полную катушку.
Весь следующий час она от души гоняла Чада, а тот, похоже, трудностей не боялся. Дженни поняла, что он в прекрасной форме, даже лучшей, чем казалось по его внешности. К концу урока оба обливались потом, а после финальной серии прыжков через скакалку на полном серьезе пожали друг другу руки. Дженни бросила Чаду полотенце и вручила бутылку воды.
– Спасибо! – выдавил он между жадными глотками.
– Неплохой старт. Для новичка. – Дженни едва запыхалась, вопреки большому сроку беременности и, пожалуй, чрезмерному старанию поразить Чада.
Прижавшись к стене, он жадно осушил бутылку, пролил немного на подбородок, и вода потекла по шее. Дженни смотрела на блестящий, вздымающийся кадык и чувствовала физическое влечение. Когда в последний раз у нее был секс с Томом? Наверное, после ужина в ресторане. На раковине в уборной получилось здорово, но с тех пор прошло несколько месяцев. Пока Дженни приводила в порядок дыхание, Чад вытер рот тыльной стороной ладони.
– Что? – спросил он с улыбкой, пристально глядя на нее.
Не без труда вырвавшись из состояния, близкого к диссоциативной фуге, которое ею овладело, Дженни подошла к Чаду и вырвала полотенце у него из рук.
– Мы не закончили, Форсайт. После занятия снова нужна растяжка. Приступаем!
– Есть, мэм! – Чад в шутку козырнул ей. Он чуть отошел от стены, Дженни сделала шаг к нему. Плейлист кончился, в студии воцарилась тишина. На улице не было ни машин, ни людей. Казалось, их двое в целой вселенной.
Они смотрели друг другу в глаза. Дженни заставляла себя что-то сказать, вернуться к тренировке, но не могла. Губы Чада изогнула мягкая полуулыбка, от которой у глаз появились морщинки. Удивительно, но даже после интенсивной тренировки волосы у него лежали идеально, как у модели в глянцевом журнале.
Чад придвинулся ближе. Дженни затаила дыхание, не в силах говорить или даже думать.
– Дже-ен! – протянул он жалобно, почти с отчаянием, и поцеловал. Губы у него волшебные… На миг Дженни перестала чувствовать тело и увидела невероятную, шокирующую картинку со стороны: красавец средних лет целует беременную женщину.
Чад крепче сжал ее в объятиях и углубил поцелуй. Дженни не отвечала, но и не отстранялась. Разум существовал отдельно от тела. Руки безвольно повисли по бокам, по спине побежали мурашки. Сильные руки у нее на плечах, жесткая щетина, нежные губы – как здорово все это чувствовать.
– Погоди… – пролепетала Дженни, когда Чад на секунду от нее оторвался. Его дыхание ласкало ей кожу и мешало думать. Он такой горячий!
– Ты красавица! – прошептал Чад, и Дженни снова пронзила горячая волна. – Каждой клеточкой тела красавица… – Он положил ей руки на живот и потянулся за поцелуем.
Чужие руки у нее на животе… Одно только прикосновение вернуло Дженни к реальности. Там же ее малыш! Ребенок Тома.
Переборов наслаждение, волнами растекавшееся по телу, Дженни сумела выдать громкое «Нет!».
Чад не услышал или не принял ее реплику к сведению, потому что попытки поцелуев стали более настойчивыми. Он скользнул языком Дженни в рот, обхватил ее за поясницу и подался к ней бедрами. Дженни казалось, она вернулась в летний кошмарный сон, в котором ее завалило расчлененными младенцами. Влажный, настойчивый язык Чада напомнил окровавленный пальчик, который залез ей в рот и обломанным ноготком царапал щеку. Перед глазами покраснело, подкатила тошнота.
В висках стучало, но Дженни спокойно схватила правой рукой Чада за шею. Тот застонал от удовольствия и пробормотал:
– Да, детка, да…
Дженни начала давить, а Чад не сразу сообразил, в чем дело. Потом он открыл глаза и уставился на нее в полном недоумении.
– Я сказала «Нет!», – прошипела Дженни и подняла Чада. За шею. Удерживая пальцами одной руки. Бедняга болтал ногами в воздухе, хватая его ртом, но ничего не помогало, даже когда он стал беспомощно цепляться ей за пальцы.
Дженни слышала скрежет, хотя понимала, что в студии тихо, если не считать жалкого хлюпанья Чада. Хлюпанье становилось громче и громче. В итоге у Дженни лопнуло терпение, и она со всей силы швырнула его на ближайшую стену. Чад рухнул на пол бездыханной кучей, потом схватился за горло. Он дышал глубоко и медленно, по щекам катились слезы, «идеальные» волосы безнадежно растрепались.
– Ненорм… – пролепетал Чад, подняв на нее взгляд. Дженни захлопала глазами. Пронзительный скрежет стих, теперь она слышала только учащенное дыхание Чада. – Идиотка! – наконец выдал он. – Ты ненормальная идиотка! Под стать своему мужу психопату!
Дженни обвела взглядом студию, посмотрела в окно. Ничего не изменилось. В студии тишь да гладь, с улицы потасовку не увидели. Она повернула голову назад – получилось, как у самки богомола, – с любопытством посмотрела на Чада, потом себе на руки. Все это действительно произошло?
Неуверенно, держась за стену, Чад поднялся. Дженни стряхнула оцепенение, в ушах слышались отзвуки скрипа.
– Боже мой, Чад… – пролепетала она, вытаращив глаза, и шагнула к нему.
Чад, пробиравшийся вдоль стены к двери, поднял руки в попытке защититься. В глазах у него плескался страх.
– Не подходи ко мне! – выкрикнул он, как маленький мальчишка. – Не подходи! – повторил он шепотом и пополз дальше. Он словно боялся рвануть к двери: приближаться к Дженни ему совершенно не хотелось. Дженни стояла неподвижно, наблюдала за ним и чувствовала, как под ложечкой сосет от возбуждения, страха и дурноты.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Чад наконец добрался до двери. Он распахнул ее и рванул на улицу, бросив прощальный взгляд на женщину, которую только что целовал. Вопреки морозу, куртку он оставил в студии. Прекрасные глаза переполнял страх.
Уличная тьма проглотила Чада почти моментально. Дверь он за собой не закрыл, впустив в студию холодный ветер, который завихрился вокруг Дженни. Она закрыла глаза: пусть он обвевает лицо, пусть раздувает волосы – ощущения восхитительные.
В ушах послышался шепот:
– Умница…
Дженни открыла глаза: экстаз отлетел, сменившись нечеловеческим страхом, от которого бешено стучало сердце. Живот болел – накрыв его ладонью, она огляделась в поисках жуткого голоса, который звучал в каждом кошмарном сне, который ей когда-либо снился. В студии не было ни души. Ветер крепчал, становясь холодным и порывистым.
Не убирая ладонь с живота, Дженни подбежала к двери и захлопнула ее резче, чем хотелось, – на деревянном полотнище появилась трещинка.
По щекам покатились непрошеные слезы, в душе чувствовалась странная опустошенность. Дженни отступила от двери, попятившись в центр зала, где ее целовал Чад Форсайт. Она села в позу младенца, обняла свой живот и растущего в нем ребенка и зарыдала. Рыдала она горько, громко и очень-очень долго. При этом она не чувствовала ничего, абсолютно ничего – и от этого рыдала еще сильнее.
* * *
Приближалась очередная метель, когда Рэй Даллесандер остановил машину у дома Декеров. Было около пяти вечера. Выбираясь из грязного пикапа с набором инструментов в руках, Рэй ругал себя за то, что под малоподходящую для зимы куртку надел всего лишь футболку. Он только пережил тяжелый развод, с трудом сосредоточивался на происходящем, а тут еще за одеждой следить нужно. Драная сучка Тереза без штанов его оставила – и своим прокисшим лицом, и стараниями дорогущих адвокатов. Как теперь счета оплачивать, он понятия не имел, не говоря уже о долгах, копившихся в барах, где Рэй оказывался каждый вечер.
Слава богу, у него нет детей! Алименты убили бы его, возможно даже буквально. Наследство покойной матери помогало не слишком. Оно едва покрыло расходы на ее похороны.
Поэтому Рэй согласился на ремонт котла отопления, о котором по телефону попросил лузер-Декер. Странно, конечно, что летом длинноволосый шизик не пустил его в подвал… но, если честно, какая разница? Педанта Рэя это немного нервировало, но ведь шизик подписал документы, освобождающие исполнителя работы от ответственности, да и деньги психа не пахнут.
Декер позвонил очень вовремя. В ноябре и декабре инспекторская работа сошла на нет. Рэй надеялся, что в новом году спрос на дома снова повысится, но пока экономика – или погода, или и то и другое – сулила обратное. Рэй подумывал рекламировать себя как домашнего мастера, как «мужа на час», но рекламу пока не подал и в данный момент сидел без денег.
Сегодня работать придется на Декера. Почему-то Рэй невзлюбил его с первого взгляда… Наверное, из-за сальных лохм, татушек, заносчивости… Из-за гребаной хиповской чувственности, которая дико бесит. Рэй – парень простой, любит простые вещи, тоскует по далекому прошлому, когда работящие люди могли заработать на жизнь, могли кормить семью, где каждый знает свое место, могли завести ребенка, желательно мальчика.
Заказ Декера, если выполнить его качественно, может положить начало карьере домашнего мастера. Декер однозначно шизик, но за хорошо сделанную работу может дать хорошие рекомендации. Тогда, летом, его жена говорила по телефону очень любезно, а на фото, отрытом Рэем в Сети, казалась сексапильной штучкой. Да, заказ Декера может изменить все. Просто нужно быть паинькой, даже если это «против шерсти».
Дрожа, Рэй поднялся по деревянным ступенькам. Он топал, чтобы стряхнуть снег с поношенных ботинок, и заметил: на не покрытых снегом и льдом участках краска лупится, а кое-где само дерево прогнулось и потрескалось. Он прикинул, сколько можно содрать с простака Декера за такую работу и какие еще проблемы скрывает старый дом. Эта развалюха и ее тупые обитатели – настоящее золотое дно, решение всех его проблем.
Рэй нажал на тускло блестящую кнопку звонка. Если в доме раздался звон, Рэй не услышал. А летом при осмотре дома он звонок проверял? Тем утром Рэй пару раз хлебнул из своей любимой фляги и, если честно, сам осмотр помнил смутно. А сейчас он ждал, потирая замерзшие руки.
Снова повалил снег, и мир резко потемнел, словно на него накинули траурный покров. Рэй оглянулся и увидел, что его следы до крыльца уже заваливает. Под снегопадом тупичок Уолдроп-авеню выглядел живописно. Белое сияние гасло за рядом раздражающе больших домов, из кирпичных труб которых вился дымок. Не район, а открытка из отлетевшей эпохи, у Рэя аж сердце защемило. Он соскучился по жене. По бывшей жене. От таких мыслей у него дыхание перехватило.
С громким скрипом за спиной вдруг распахнулась дверь, и Рэй вздрогнул. «Мать твою!» – с досадой подумал Рэй. Меньше всего ему хотелось показывать шизику слабость. Он повернулся лицом к клиенту, к своему золотому шансу на новую жизнь.
У темного дверного проема стоял Декер, в когда-то белой, а теперь заляпанной и неопрятной футболке и рваных джинсах. Без обуви и без носок, несмотря на холод. Волосы у него были короче, чем запомнилось Рэю, но еще жирнее и неаккуратнее, появилась окладистая пегая борода. Темные синяки контрастировали с невероятной бледностью лица, а нос стал какой-то неестественной формы.
Из дома донесся странный запах, ничего подобного Рэй прежде не чувствовал. Запах землистый, почти как от свежескошенной травы, или от почвы после короткого летнего дождя… К этим нотам примешивалась еще одна, распознать ее Рэй не мог, зато волосы на затылке мигом встали дыбом. «Это золотая жила, – мысленно напомнил себе Рэй. – Она тебе нужна».
– Том, привет! Как дела? Извини, я чуток опоздал. Дороги…
– Ничего, – отозвался Декер, растягивая губы в улыбке. – Проходи, пожалуйста.
Рэй попытался пройти, но Том не шевельнулся, вынуждая дородного мастера втягивать живот и протискиваться. Декер закрыл за ним дверь, и столовая погрузилась во мрак.
– Итак… – начал Рэй, направляясь на кухню. – Что-то не так с котлом?
Как правило, с потенциальными клиентами он беседовал в прихожей или даже на улице, если погода позволяла, чтобы показать: парень он деловой, на болтовню времени не тратит, но сегодня там было темно, обескураживающе темно.
– Ну, в доме прохладно… с котлом точно проблемы. – По дому аж сквозняки гуляли. Рэй снова оглядел наряд Тома. – Тебе… не холодно?
– Если честно, я не заметил, – отозвался Том по-прежнему с тупой улыбкой. – Я рисовал, ну, чтобы живым себя почувствовать. Когда рисую, я сам не свой.
– Да, понятно.
Слабо озаренные потолочным светильником мужчины уставились друг на друга. В окно мягко стучал снег. Рэй посмотрел на футболку Тома. Странные сине-черные пятна краску не напоминали. Хотя откуда ему знать? В искусстве он не сечет, не представляет, зачем ходить в музеи-галереи, если мир и так прекрасен, а еще есть красивые женщины и спорт с его эмоциями.
– Как миссис Декер чувствует себя в морозы? – спросил Рэй, подумав о красивых женщинах.
Фальшивая улыбка померкла, Том насупил брови и потупился. Рэй увидел, что Декер стоит прямо на странном буром пятне, которого летом он не заметил. Линолеум старый, дрянной. За реставрацию пола можно легко содрать тысячу баксов.
– Ее… здесь нет, – ответил Том убитым голосом, таким безучастным, что Рэя пробило невольное сочувствие. Черт! Беднягу шизика тоже бросили. Похоже, у людей впрямь проблемы одинаковые…
– Понял. – Рэй похлопал Тома по спине – по-мужски, по-дружески, как делал сотни, если не тысячи раз, чтоб без намека на голубизну показать другому парню: он на его стороне.
Том резко поднял голову и, бешено сверкая глазами, стряхнул руку Рэя. У того руки сжались в кулаки, внутри щелкнул выключатель – миляга Рэй мигом превратился в опасного бугая. Даже мальчишкой он неизменно наказывал обидчиков за малейшие выпады в свою сторону. Наверное, так давало знать о себе насилие, которому его подвергал отец. Рэй ненавидел себя за это, хотя драками упивался. Он понимал, что агрессия отвратила от него всех близких, понимал, что ее нужно стыдиться, но втайне любил свои вспышки. Нуждался в них.
Рэй приготовился дать волосатому гомику в рыло – еще один дружеский жест, которым он широко пользовался пьяными ночами. Декер снова растянул губы в тупой улыбке, и Рэй попытался восстановить дыхание. «Успокойся, – велел он себе. – Ты здесь, чтобы работу выполнить. Так выполняй, мать твою!»
– Извини, – выдавил Рэй. Он никогда не извинялся, чем гордился безмерно. – Слушай… просто покажи мне котел, ладно? Сегодня ночью ему лучше не ломаться. Обещают минус двадцать, а из-за ветра будет еще холоднее.
Том кивнул и повернулся к закрытой двери в подвал.
– Котел внизу, – объявил он.
«Ясен хрен», – подумал Рэй.
Дверь открылась со скрипом, который эхом разнесся по кухне, и лишь тогда Рэй понял, что в доме тишина. Снег перестал, ветер стих, по крайней мере, Рэй его не слышал.
– Идем! – сказал Том и исчез на лестнице. Рэй покачал головой, тихонько посмеиваясь. Этот шизик спятил. Небось жена бросила его прямо в праздники, вот он и свихнулся, запустил себя и дом. Рэй представил, как растерянный Декер торчит в подвале, дожидаясь его появления… Картинка – загляденье, грех не превратить ее в реальность. Он поедет домой, откроет бутылку хорошей текилы, которой порадовал себя сегодня, и уйдет в многодневный запой. Но вместе с текилой он вспомнил и сколько двадцаток выгреб из бумажника, чтобы ее купить, и сколько счетов накануне вечером швырнули под дверь его сраной квартирки.
Все зависело от этой работы.
Вздохнув, Рэй двинулся вниз по ступенькам и чуть не споткнулся о большую брешь в центре одной из них.
– Эй! – заорал он. – Черт, ты мог бы меня предупредить! – Рэй сохранил равновесие и попытался сдержать клокочущий внутри гнев. – Если хочешь, могу и ступеньку починить. Возни тут немного, – проговорил он, изображая дружелюбие, готовность помочь, профпригодность.
Рэй перешагнул через сломанную ступеньку и спустился до конца, удивляясь тому, как темно в подвале. Как тепло. Как замусорено.
– Декер! – позвал он, не видя шизика в гнетущем мраке.
– Я здесь, – отозвался Том. Рэй посмотрел в сторону, откуда послышался голос, и с трудом разглядел парня во тьме.
– Работающих ламп здесь нет? – спросил он.
– Перегорели, – неразборчиво ответил Декер.
«Ага, конечно», – подумал Рэй, а вслух сказал:
– Ничего страшного, у меня есть фонарь. – Рэй потянулся к ремню, но фонаря там не оказалось. Вот черт! У него появилась дурная привычка отстегивать фонарь в пикапе: слишком сильно давит в бок, за рулем сидеть неудобно. – Черт, я забыл его в пикапе. Дай мне минутку.
Рэй боялся, что заминка, даже малейшая, сорвет ему заказ, но Декер улыбнулся.
– Сперва котел осмотри, – посоветовал он. Теперь его голос звучал четко, даже настойчиво. Такой расклад Рэю нравился: он означал, что Декер волнуется больше, чем показывает. А его отрешенность, глупая улыбка и односложные ответы… Похоже, шизик скрывает за ними свою никчемность, хорохорится, чтобы Рэй не воспользовался его состоянием. Только Рэя не проведешь. Напыщенного говнюка он обдерет как липку. Так ему и надо.
– Да, конечно, – согласился Рэй и вслед за хозяином дома двинулся по лабиринту рухляди. Над импровизированной тропкой висела незажженная рождественская гирлянда. Поразительно, Декер живет здесь уже много месяцев, а в этом свинарнике порядок не навел. Или это его хлам? Декер – одержимый барахольщик? Рэю в любом случае по барабану. Это не его проблема.
Во тьме подвала много не разглядишь, и Рэй сосредоточился на Декере. Белая футболка Тома со спины испачкалась меньше и помогала Рэю ориентироваться среди поворотов и виражей. Он старался дышать ровно. Темное замкнутое пространство Рэй никогда не жаловал. В детстве мать в наказание запирала его в чулане и заставляла сидеть там часами. Рэй со стыдом вспомнил, сколько раз писал там в штаны.
– Котел в той стороне? – спросил Рэй. Он обладал потрясающим топографическим чутьем, врожденным пониманием того, где что должно и не должно находиться. Этот дом казался неправильным. Строй его Рэй, он разместил бы котел и бойлер в другой части подвала, ближе к улице. Каждая клеточка тела убеждала его, что нужно развернуться и уйти, а лучше убежать, но он подавил предчувствие. Это запертый в чулане мальчишка голос подает! Если Декер опрометчиво решил заманить его в подвал и обидеть, волосатого хиппи ждет сюрприз. К тому же планировки старых домов не всегда логичны. Люди в ту пору ни хрена не понимали.
Рэй обо что-то споткнулся, машинально вытянул руки вперед и по чистой случайности оперся на спину Тома. Рэй приготовился к неадекватному, даже агрессивному ответу, но Декер только сказал:
– Спокойно, я тебя держу. Мы почти на месте.
Они в самом деле приближались к дальней стене, у которой стояло что-то… Определенно не котел – по крайней мере, таких котлов Рэй еще не видел. Ни труб, тянущихся к дому, ни запальника внизу. Если это впрямь котел, неудивительно, что в доме холодрыга.
– Это же не… – начал Рэй, сообразив, что Декер застыл перед древним холодильником. Тропка через лабиринт хлама обрывалась именно тут.
– Сперва хочу показать тебе свою находку. За холодильником скрывалось… Как назвать, не знаю, но это нечто удивительное.
У Рэя мигом разыгралось воображение. Декер нашел какую-то диковинку, такую, что его хипповыми мозгами не оценишь? Надо превратить ситуацию в проблему, даже если никакой проблемы нет, пообещать решить ее и сбежать с диковинкой подальше из этой дыры. Надоели ему снег и лед. До смерти надоели!
– Давай посмотрим, – согласился Рэй, пытаясь скрыть волнение.
Декер кивнул, ухватился за холодильник и попытался отодвинуть его от стены. Аж покраснел от натуги!
«Боже мой! – подумал Рэй. – Этот парень – полная размазня!»
– Иногда… заклинивает, – пропыхтел Том.
– Пусти меня! – скомандовал Рэй, опустил инструменты на пол и протиснулся вперед, не слишком любезно оттолкнув Тома. Тот, вероятно, смутившись, встал ему за спину.
– Да, конечно, – проговорил Том. – Очень интересно, что ты скажешь.
У Рэя пальцы взмокли от пота. Он вытер руки о джинсы и схватился за холодильник, готовый к его тяжести.
Как ни странно, гигантский агрегат скользнул вперед без особых проблем. Рэй дернул его на себя так резко, что чуть равновесие не потерял. Он оперся на холодильник, чтобы не упасть, и за спиной услышал дыхание Декера.
За холодильником было темно, но Рэй понял, что косматый шизоглазый придурок не врал. Там скрывалось нечто. Судя по тому, как оно ловило скудно падающий свет, это нечто могло оказаться ценным. Оно блестело, практически сверкало, и Рэй представил себе изумруды и рубины, давным-давно замурованные в стене, и как идиот Декер случайно их раскопал.
Но нет… Чем дольше вглядывался Рэй, тем яснее становилось, что это не россыпь драгоценностей. К стене липла темная внушительных размеров масса. Она казалась влажной, поэтому и поблескивала. Рэй вдруг понял, что масса шевелится, вроде как пульсирует, а еще источает странный, хотя вполне приятный запах. Темная масса… неужели хрипела? Рэй попытался осмыслить то, что видел, но не сумел.
– Что за черт?..
Его толкнули в спину. Рэй толкнул обидчика в ответ, но поскользнулся на непонятной скользкой грязи и невольно приблизился к массе. Она напоминала кокон… Этот кокон живой? Он словно тянулся к Рэю.
«Я убью мерзкого говнюка!» – в гневе подумал Рэй. Впрочем, его гнев превратился в страх: он присмотрелся к венам, пульсировавшим на поверхности темной массы, и понял, что вполне может погибнуть сам.
– Отвали от меня! – закричал Рэй, когда страх накрыл с головой, а по ногам, портя джинсы, потекла теплая моча. Он вырывался, но Декер с неожиданной силой вцепился ему в плечи и отпускать не собирался. – Пожалуйста! – завопил он, оказавшись в каких-то дюймах от покрытой слизью массы. – Прости меня! Прости!
Давление на плечи ослабло, и у Рэя мелькнула надежда, что это розыгрыш. Сложный, затейливый розыгрыш. Сейчас они поднимутся на кухню и от души посмеются. Ну а потом он изобьет Декера до полусмерти.
– И ты меня прости, – шепнул Том Рэю на ухо и толкнул его так, что бедняга лицом врезался в прозрачную оболочку темной массы. Прикосновение вызвало боль… нет, агонию, сильнее и страшнее которой он в жизни не испытывал.
Рэй Даллесандер вскрикнул жалобно, как несчастный звереныш. Вскрикнул в последний раз.
Том удерживал вопящего, бьющегося Рэя на месте и бесстрастно наблюдал, как хризалида начинает его поглощать. Несъеденный глаз мастера бешено вращался в глазнице, и Том подался вперед. В последние мгновения жизни Рэй Даллесандер заслуживал близости другого человека, хотя смотреть на происходящее было неприятно, почти невыносимо. Хотелось развернуться и уйти, но Том не мог. Так было бы неправильно.
Рэй перехватил взгляд Тома. Он смотрел с отчаянием, ведь глаз приближался к оболочке хризалиды, он смотрел с мольбой, словно еще надеялся спастись. Том вспомнил бельчонка, которого скормил хризалиде пару месяцев назад, и всех остальных зверюшек.
Он ненавидел кормление! Но если не кормить хризалиду, она не даст того, что он хочет. Того, в чем он нуждается. А уж какую награду он получит за столь обильную трапезу!
Хризалида продолжала поглощать дико бьющегося Рэя. Исчезла еще часть его лица. Рука. Нос. Том смотрел и морщился. На этот раз получилось куда хуже, чем он ожидал. Но ведь это важно. Необходимо.
Душераздирающие вопли Даллесандера оборвались, едва хризалида поглотила его рот. Теперь на виду оставался только клятый глаз.
Том заставлял себя смотреть. Том запрещал себе помогать.
– Извини! – повторил он.
Наконец лицо исчезло полностью, а следом за ним и вся голова.
По крупному телу домового инспектора прокатились судороги, и Том отступил, опасаясь удара или пинка. Тело… труп обмяк за считаные секунды. Так получалось из раза в раз – сначала борьба, потом жуткая безвольность.
Том хотел отвернуться, потом запретил себе это. Стиснув зубы, он сосредоточился на останках тела – нужно досмотреть до конца.
Трапеза продолжалась, и Том заметил, что из заднего кармана джинсов Рэя что-то выпирает. Проанализировав форму предмета, Том рванул вперед, залез в карман и подцепил его содержимое. Пальцы сомкнулись на предмете в тот самый момент, как оболочка хризалиды покрыла ту часть трупа… а заодно и руку Тома.
Том касался хризалиды десятки, а то и сотни раз, и неприятных ощущений никогда не испытывал. Но едва темная масса обволокла пояс Рэя вместе с ладонью, запястьем и предплечьем Тома, руку пронзила острая боль, словно он сунул пальцы в бушующее пламя.
Завопив от боли, Том попытался выдернуть руку из чужого кармана. Добычу он сжимал в кулаке. Слабый, быстро затихающий голос разума твердил, что эта вещь жизненно необходима, хотя зачем и почему – Том в тот момент не понимал.
Боль стала невыносимой. Том отпрянул от хризалиды, выдернув руку из кармана.
Он старался отдышаться и смотрел на почерневшее предплечье, оправляясь от боли. Том зажмурился, вдохнул через нос – нужно выбросить все из головы… Глаз Рэя встал перед мысленным взором и буквально сверлил его.
Через пару секунд Том открыл глаза и свободной рукой отряхнул поврежденное предплечье. Большая часть черноты оказалась остатками хризалиды, а под сажей скрывался багровый гноящийся ожог. От боли темнело перед глазами.
Том взглянул на хризалиду, удивленный, даже слегка обиженный тем, что она причинила ему боль. Поразмыслив, он решил, что хризалида спутала его с Рэем. Его, Тома, она ни за что не обидела бы намеренно.
Том Декер улыбнулся и открыл обожженную ладонь.
Ключи не пострадали.
«Слава богу», – подумал Том, отлично понимая, что в его темном подвале нет ничего божественного.
