Месяц девятый
Промучившись кошмарами целую неделю, Дженни с потрясением обнаружила, что психбольница ничем не отличается от других медицинских учреждений, в которых ей доводилось бывать. Но стоило присмотреться к зданию, по спине побежали мурашки, и она поняла, что это не так. Больница отличалась, и очень сильно.
Мокрый снег падал на стекло арендованной машины, затуманивал больницу, потом полностью скрывал ее из вида. Дженни включала дворники – больница появлялась перед глазами, потом снова исчезала. Сколько раз повторялся такой цикл? Двенадцать? Двенадцать тысяч?
Помутнение сознания случалось все чаще. Дженни почти не спала, почти не ела, почти не разговаривала с сестрой. Виктория умоляла обратиться к доктору, мол, здесь неподалеку принимает отличный специалист, но Дженни лишь качала головой. Порой Виктория злилась и говорила, что Дженни должна жить в своем доме, а Том пусть мотается в поисках ночлега… После такого Виктория спешно извинялась и уверяла, что сестра может гостить у нее, сколько пожелает. В ответ Дженни неизменно кивала, старалась улыбнуться и уходила к себе в комнату. Там она часами просиживала на кровати, смотрела в окно – на небо, на снег, на лед. Она не чувствовала ничего. Или почти ничего. Началось это в студии после инцидента с Чадом…
С тех пор в студии Дженни не была ни разу. На плаву ее бизнес держался благодаря временной помощнице, милой девушке, которая изучала в колледже ЛФК. Как они познакомились, Дженни не могла вспомнить при всем старании. Она встретила ту девушку случайно? Подавала объявление? Так или иначе студентка звонила каждые несколько дней и отчитывалась о происходящем в клубе. В ответ Дженни периодически выдавала «угу» – и так, пока разговор не заканчивался. Вести из студии моментально улетучивались из памяти.
А вот инцидент с Чадом не забывался. Напротив, воспоминания становились все четче и ярче. Хрупкое горло у нее под пальцами. Сбившееся дыхание Чада. Отзвуки удара его тела о стену, которые по полу докатились до ее ног, поднялись к бедрам и возбудили куда больше поцелуев. Взгляд Чада, практически кравшегося к двери, к свободе, которой Дженни могла лишить его в любую секунду.
Ощущение полной власти над другим человеком Дженни полюбила. И возненавидела. Она не представляла, как к нему относиться.
Чтобы отрешиться от воспоминаний, она частенько закрывала глаза и ждала, когда придет сон, что случалось редко. Она пыталась плакать, но слез не осталось, поэтому она прислонялась к изголовью кровати и билась об него головой. Не сильно, только дабы что-то почувствовать. Убедиться, что она еще жива.
Неожиданно для себя Дженни оказывалась на улицах Манхэттена, одетая слишком легко для февральского холода, и таращилась на прохожих. К кому ни повернись, у всех из ушей текла кровь или в оскале обнажались острые клыки. Доля секунды – и жуть исчезала, хотя бы на пару минут. То и дело Дженни замирала на пороге бара, отчаянно желая войти и напиться до беспамятства. Если кто-то смотрел на нее и на ее огромный живот, Дженни убегала домой, под душ, чтобы очиститься снаружи и изнутри. Как она ни старалась, отмыться не получалось.
После инцидента с Чадом кошмары стали еще кошмарнее – превратились в залитые кровью сны с изувеченными детьми. Дженни просыпалась и плакала. Местом действия большинства кошмаров неизменно становились подвал или кухня, а главными героями – дети или пожилые супруги. Дженни решила, что она представляет себе людей, живших в доме до них с Томом. Как они выглядели, она не знала, поэтому каждый раз видела с разными лицами, зачастую окровавленными и изуродованными.
У Дженни появился навязчивый интерес к личности женщины, которая убила мужа на ее кухне… на их с Томом кухне. Захотелось узнать о той паре все – как они жили, как он погиб, где та женщина сейчас. Летом Дженни уже знакомилась с историей дома, но тогда хотелось разнести Челси, поэтому подробности не интересовали.
Однажды, часа в три утра, Дженни прокралась к сестре в спальню, чтобы взять ее ноутбук. Виктория и Лакшми мирно спали, переплетя руки и ноги. Дженни посмотрела на них и вдруг захотела ноутбуком разбить обеим лица. Она покачала головой (не завопить бы от ужаса и досады!) и попятилась из спальни. Ноут она прижимала к груди, как спасательный круг, который поможет не утонуть в море безумия.
Вернувшись к себе в комнату («В гостевую комнату, – мысленно поправила себя Дженни, – моя комната – в Нью-Джерси»), она запустила ноут, вышла в Сеть и давай искать информацию. Быстро попалась статья, которую Дженни читала летом. По ключевым словам из нее Дженни расширила область поиска и рылась в Интернете почти три часа, делая заметки в блокноте, который утащила с письменного стола Лакшми.
К шести утра Дженни решила, что отыскала все, что могла. Она стерла историю из браузера, вернула на место ноутбук и перечитала заметки.
Предыдущих жильцов дома звали Эбигейл и Спенсер Гилкрист. До выхода на пенсию она работала археологом, он – школьным учителем естествознания. У них было трое детей, но в живых, увы, не осталось ни одного: двое погибли в автокатастрофах, одного унесла болезнь. «Этим объясняется большой дом», – подумала Дженни. Даже на пенсии Эбигейл порой отправлялась на раскопки и со студентами, и с профессиональными группами. Так, кто-то выложил в соцсетях фотографию, на которой Эбигейл со студентами возвращались из экспедиции.
Раздобыть информацию о Спенсере оказалось куда сложнее. Он десятилетиями учил старшеклассников естествознанию и почти столько же времени тренировал школьную команду по бейсболу. В один год команда одолела несколько сильных соперников и выиграла чемпионат штата. В остальном карьера Спенсера ничем не впечатляла.
Самое интересное обнаружилось в новостной колонке непримечательного сайта криминалистов. В посте о ходе следствия попалось много уже известных Дженни фактов, но один показался крайне важным. Саму Эбигейл после убийства обнаружили в состоянии, близком к коме, из которого она не вышла вплоть до начальных этапов судебного разбирательства. В итоге ее признали невменяемой и отправили в «Вэлли-Вью», государственную психиатрическую больницу в сорока милях от Спрингдейла.
И вот Дженни на парковке «Вэлли-Вью». Зачем сюда приехала, она четко не понимала, но чувствовала, что необходимо поговорить с Эбигейл Гилкрист. Дженни припарковалась подальше от входа: стоило посмотреть на парадную дверь больницы, как подкатывала тошнота, словно там, за порогом, начинались все ее кошмары.
Днем раньше она позвонила в больницу и попросила разрешения поговорить с Эбигейл. Администратор поинтересовалась, как ее зовут, а когда Дженни замялась, решая, что соврать, девушка заявила, что ни персонал, ни пациенты «Вэлли-Вью» со СМИ не общаются, и отсоединилась. Дженни швырнула трубку на базу, потом еще и еще, пока не треснула пластмасса. Потом она позвонила в автопрокат.
Сидя в машине, к цели не приблизишься, поэтому Дженни вылезла из салона и по снегу поплелась к двери. С каждым шагом ей становилось все тревожнее. В кармане снова ожил сотовый. Виктория звонила целый день, но Дженни не отвечала. Эта задача для нее одной.
До входа Дженни добрела вымокшей и продрогшей: куртка и обувь погоде не соответствовали, а шапку с перчатками она не надела вообще. У парапета она застыла, чтобы отдышаться. Вроде бы не спешила, а сердце неслось галопом.
Даже на крыльце Дженни не до конца понимала, что делает, не представляла, что скажет, если ей позволят побеседовать с Эбигейл. Но жизнь рушилась, и всеми фибрами души Дженни чувствовала: именно Эбигейл поможет ей собрать рассыпавшийся пазл.
* * *
– Чем я могу вам помочь?
У девушки за перегородкой из толстой пластмассы добрые глаза. На письменном столе разбросаны бумаги, тонкие пальцы сжимают ручку; девушке слегка за двадцать, на Дженни она смотрит с теплотой и любопытством. Если бы не прерывистые крики из-за стен, эта приемная вписалась бы в любое офисное здание. В незаметных динамиках дребезжала музыка.
– Я… – начала Дженни и сообразила, что легенду не подготовила. Если скажет правду, ее отсюда не выпустят. А если разбить девице нос?
Дженни поморгала, сделала вдох и попробовала снова:
– Я хотела бы навестить пациентку, – проговорила она.
– Ясно, – отозвалась администратор. – Кого именно?
– Эбигейл Гилкрист.
Девушка повернулась к компьютеру и набрала имя.
– А вы… по записи?
Дженни снова замялась. Именно таких вопросов она боялась.
– Нет.
На секунду девушка перестала улыбаться, потом взглянула на Дженни и снова изобразила обаяние.
– Извините, но для любого посещения требуется согласие пациента или доктора. Вы наверняка понимаете… пациенты у нас непростые. Хотите подать заявку на посещение?
– Я… Мне необходимо повидать Эбигейл. Сегодня. Прямо сейчас.
Администратор зацокала языком и покачала головой.
– Простите, но это невозможно.
Дженни потупилась и старательно подавила чудовищный гнев, нараставший внутри. Беситься ни к чему: ее просто выгонят из больницы.
– Можно передать Эбигейл сообщение? Думаю, оно убедит ее со мной встретиться.
Администратор кивнула.
– Любые сообщения для пациента проходят через доктора, но я передам его. Вы можете подождать ответ, если он поступит. Не обещаю, что встреча состоится сегодня, даже если доктор миссис Гилкрист на месте.
– Спасибо, – проговорила Дженни. – Пожалуйста, попросите доктора передать Эбигейл, что меня зовут Дженнифер Декер. Нам с ней нужно поговорить о доме. О ее доме. В котором сейчас живу я. Думаю, она поймет, в чем дело.
Администратор снова кивнула. Дженни подошла к стульям для посетителей и села. Девушка взяла трубку и красиво наманикюренными пальчиками набрала номер. После короткого разговора она повесила трубку и повернулась к Дженни.
– Не знаю, как долго вы прождете ответ. Возможно, до конца приемных часов, как я и говорила.
– Хорошо. В любом случае… спасибо вам, – поблагодарила Дженни.
Девушка кивнула и вернулась к работе. Дженни закрыла глаза и попыталась от всего отрешиться. Что делать, если Эбигейл не пожелает ее видеть? Она прорвется мимо курносой девушки-администратора и снесет все двери, пока не разыщет Эбигейл Гилкрист.
Как жаль, что рядом нет Тома… Дженни в жизни не страдала от одиночества. После отъезда Виктории в колледж она на пару лет осталась наедине с родителями, сосредоточенными на карьере, но даже тогда у нее были друзья-подруги. Последние школьные годы молодые люди использовали по максимуму: гудели на вечеринках – пьяные или под кайфом, или пьяные и под кайфом совершали в городе мелкие преступления, не упускали возможности прогулять уроки.
Те годы получились счастливейшими, и сегодня, сидя в приемном покое психбольницы, Дженни гадала, что стало с теми друзьями. Да, кое за кем она следила по соцсетям, но в реальной жизни с ними не общалась, хотя как минимум один жил в Нью-Йорке. Дженни пообещала себе, что, когда закончится это безумие, родится ребенок, а ее жизнь войдет в колею (хоть с Томом, хоть без него), она это исправит. Она возродит былую дружбу и через нее возродится сама.
Часы с электронным табло на дальней стене отсчитывали секунды, неслышно мучая Дженни. Психовать нельзя, ни в коем случае! Сколько она выдержит, прежде чем свихнется окончательно?
Администратор не издавала ни звука, хотя и перекладывала бумаги на столе. Дженни изумленно на нее смотрела. Как такое возможно, черт подери? Вдруг девушка захохотала, но по-прежнему беззвучно. Дженни недоуменно покачала головой. Она что, оглохла? Глухота – побочный эффект поздних сроков беременности, который она пропустила, штудируя справочники? Нет, это абсурд!
Не переставая хохотать, администратор взяла канцелярский нож и вонзила себе в шею. Дженни попробовала встать, чтобы помочь ей, но словно приросла к хлипкому пластмассовому сиденью и не могла шевельнуться. Девушка истекала кровью, улыбка медленно сползала с бледного лица, пока голова безвольно не опустилась на стол. Дженни закрыла глаза, прогоняя галлюцинацию, но она горела и во мраке под опущенными веками.
– Мисс! – Голос донесся, словно из дальней дали. Он вытягивал ее со дна глубокой ямы, и она ползла на него. – Мисс! – снова позвал голос.
Дженни открыла глаза. Администратор сидела невредимая за стеклянной перегородкой и все так же приятно улыбалась. «Неужели я заснула?» – подумала Дженни и взглянула на электронное табло. Прошел как минимум час.
– Извините! Кажется, я задремала. Беременным простительно. – Девушка не засмеялась, но Дженни упорно двинулась дальше. – Что сказал доктор?
– Есть хорошая новость – доктор Эбигейл сегодня на месте; но, к сожалению, никакого ответа от миссис Гилкрист он не добился. Впрочем, он сказал, что, если вы сделаете официальную заявку, короткое посещение вам разрешат. Но запросы рассматриваются несколько недель, а то и дольше. Распечатать вам бланк заявки?
Голова Дженни заполнилась оглушительным белым шумом. Нет! Без разговора с Эбигейл она отсюда не уйдет.
– Извините, но я должна с ней повидаться. Дело срочное.
– Мисс, я не вправе… – начала девушка, но Дженни встала, подошла к перегородке и заговорила прямо в отверстие в толстой пластмассе.
– Я понимаю, что вы должны выполнять свою работу, и уважаю это. Честное слово. Но я не преувеличиваю, когда утверждаю, что разговор с Эбигейл Гилкрист – жизненная необходимость. Я не преувеличиваю ни на йоту. Вы поверили бы мне, если бы знали, что творится в моей жизни.
Дженни чувствовала, что каждой порой источает энергию, и дело было не только в отчаянии, а в чем-то мощном и неродном ей. У девушки глаза пошли поволокой.
– Я сдаюсь на вашу милость, – продолжала Дженни. – Пожалуйста… Пожалуйста! Пожалуйста, передайте Эбигейл еще одно сообщение. Я сяду на стул и буду молчать. Если она не захочет со мной разговаривать, клянусь, я уйду и никогда больше вас не потревожу. Но ради меня, ради моего ребенка передайте еще одно сообщение, умоляю вас!
Долгую, звенящую от напряжения минуту девушка смотрела на Дженни. Улыбка исчезла бесследно, на лице отразилось замешательство. Девушка медленно открыла рот и спросила:
– Что передать?
Глубокий вдох. На карту поставлено все. Если ошибется, с Томом можно попрощаться навсегда.
– Скажите Эбигейл, что я хочу поговорить с ней о подвале.
* * *
Через десять минут после доставки второго послания Дженни дрожащей рукой подписывала документы на посещение пациента.
Во время интернет-поиска Дженни видела фотографии Эбигейл и подумала, что та красива зрелой женской красотой. Сильно ли ее изменило убийство и принудительное лечение в психбольнице?
Появился охранник и провел Дженни через двери – непримечательную первую и массивную с трафаретной надписью «Посторонним вход воспрещен» вторую. Потом Дженни прошла через металлоискатель, но при себе у нее оказались только кошелек и ключи от арендованной машины.
Охранник оказался крепышом слегка за пятьдесят, в темной форме, со стрижкой «ежик», скуластым лицом и массивной рацией на поясе. Дженни предположила, что это бывший коп или тюремный надзиратель. Доброты в его взгляде не чувствовалось. Охранник молча вел Дженни по ярко освещенному коридору мимо дверей – в основном запертых. В отдельных палатах Дженни увидела пациентов: кто-то стоял, кто-то сидел, кто-то лежал на кровати. В общей массе они казались безобидными, даже довольными. Может, тут все не так плохо?
В конце коридора охранник прокатил свое удостоверение по панели безопасности и нажал кнопку вызова лифта, которая не загорелась. «Неужели лифт сломался?» – подумала Дженни и вдруг увидела паука, выползающего у охранника из-под пальцев. Наваждение она прогнала. Держать себя в руках сейчас было как никогда важно.
Прошло несколько минут, лифт не приехал, и Дженни повернулась к охраннику.
– Может, нам… – начала она, и, словно от ее голоса, дверцы со скрипом открылись. Охранник повернулся к Дженни, вопросительно поднял бровь и шагнул в кабину. Дверцы начали закрываться. Дженни влетела внутрь, плечом врезалась в дверцу, и кабина открылась снова. Ударилась она несильно, а вот охранник негромко хихикнул. Дженни почувствовала, что снова закипает от гнева, и на этот раз не стала его гасить.
– Говнюка включать совершенно необязательно, – буркнула она.
Охранник в ответ лишь растянул губы в улыбке и нажал на кнопку последнего, четырнадцатого, этажа. Он сложил руки на груди и, пока кабина ползла вверх, невозмутимо смотрел перед собой.
Тот лифт оказался самым медленным на памяти Дженни. Казалось, канаты сейчас порвутся, кабина полетит вниз, и они разобьются о дно шахты. Дженни подумала, что флегматичную апатию с лица охранника не сотрет ничто, даже падение на дно шахты, даже смерть. Наверное, этот мужчина не представляет, что такое бессонница. Дженни хотелось выцарапать ему глаза голыми руками.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем лифт остановился с пугающе громким лязгом. После долгой паузы заскрипели открывающиеся двери. Дженни ждала, что охранник сейчас выйдет: ему же явно хотелось быть главным, но он замер, потом наконец вытянул руку предлагая ей выйти первой.
«Да иди ты!» – говорил выразительнейший взгляд Дженни. Она вышла из кабины, обернувшись, чтобы проверить, на каком расстоянии от нее охранник. Едва тот двинулся за ней, в кармане у него ожила рация, и взволнованный голос неразборчиво что-то протарахтел. По крайней мере, неразборчиво для Дженни.
– Черт подери! – буркнул охранник, нажал на кнопку и зло сказал: – Я же говорил, что за ним нужно следить! Сейчас буду. Нам нужно спуститься вниз, – объявил он Дженни. – На третьем этаже проблема, а оставить вас здесь я не могу.
– Я отсюда ни ногой, – решительно отозвалась она и сделала шаг от лифта. Пока охранник, заметно смущенный инцидентом, таращился на нее, кабина закрылась, и Дженни осталась одна в коридоре четырнадцатого этажа.
Дженни огляделась. Первый этаж освещался ярко, а здесь было куда темнее: свет люминесцентных ламп едва достигал пола. По обе стороны коридора запертые двери – и так до конца, где коридор поворачивал направо.
У Дженни подскочил пульс. Она до боли стиснула зубы и зашагала по коридору, полная решимости разыскать Эбигейл.
В первой двери было квадратное оконце. Дженни встала на цыпочки и заглянула в него. Руки по швам, лицо прижато к мягкой обивке – у дальней стены стоял бритый мужчина. Дженни не понимала, дышит ли он вообще. Хоть бы пальцем пошевелил… Но нет, мужчина стоял неподвижно. Дженни знала, что нельзя, но постучала в окошко пальцем. Почти мгновенно голова пациента повернулась на невозможные сто восемьдесят градусов. Дженни увидела кровавую улыбку и черные точки-глаза.
В ужасе она отшатнулась от двери – хотелось заорать от страха, хотелось рвануть к лифту и нажать на кнопку вызова. Сделав несколько глубоких вдохов, она медленно вернулась к окну. Мужчина даже позу не сменил – прижимался лицом к обивке и держал руки по швам. Очередная галлюцинация…
Дженни пошла дальше, заглядывая в оконце на каждой двери. Заболел живот. Когда она в последний раз что-то ела и пила? Даже не вспомнить…
Большинство палат с мягкими стенами пустовали. Немногочисленные пациенты не то спали, не то лежали в отключке. Эбигейл Гилкрист не наблюдалось.
В конце коридора поворот, ведущий во тьму. Дженни прищурилась и поняла: перед ней небольшой закуток c дверью аварийного выхода, на которой находится ярко-красный рычаг. Дженни раздосадованно наморщила лоб. Где Эбигейл, черт возьми?!
Низ живота прошила резкая боль. Дженни скрючилась и целую секунду не могла восстановить дыхание. Неужели схватки?
– Мисс!
Высокий голос напугал; Дженни обернулась, сжав руки в кулаки. У лифта стоял лысый мужчина в белом халате. Глаза он прятал за очками в круглой оправе, под мышкой сжимал планшет.
Откуда он взялся, мать его?!
– Простите, меня задержали, – извинился он с другого конца коридора. – Но как же вас оставили здесь одну?!
– Я не на том этаже? – спросила Дженни, шагая к нему.
Стоило приблизиться к мужчине (предположительно, к доктору Эбигейл), как накатил безотчетный страх. Из-за ослепительного блеска очков глаз было не рассмотреть, хотя свет в коридоре не был таким уж ярким. Казалось, при каждом шаге ноги вязнут в полу, казалось, бетон тает, казалось, коридор растягивается, снова и снова отдаляя доктора. В голову ударили запахи крови и дерьма, Дженни сильно замутило.
Когда вернулось нормальное ощущение времени, Дженни поняла, что стоит прямо перед доктором. Он оказался коротышкой с широкой теплой улыбкой. Теперь Дженни видела его глаза, карие, добрые… Дженни шумно выдохнула. Она выбилась из сил, вот воображение и разыгралось. Дженни пообещала себе после разговора с Эбигейл не принимать опрометчивых решений. Она вернется к Виктории, полежит в горячей ванне, как следует поест и выспится. И только потом решит, что делать дальше.
– Нет, этаж верный. Я – доктор Филипс. А вы, наверное… – Доктор глянул на планшет. – Миссис Декер?
Дженни поняла, что не надела обручальное кольцо. Оно осталось на тумбочке в гостевой комнате у Виктории. Как же она его забыла?! Покачав головой, она подняла глаза на доктора Филипса.
– Да, я миссис Декер. Дженни.
– Отлично. Еще раз извиняюсь за задержку. Если честно, я не думал, что миссис Гилкрист ответит. Когда ее к нам перевели, поступало много заявок на посещение, но исключительно от представителей СМИ. Миссис Гилкрист ни на одну заявку не отреагировала, даже глазом не моргнула. Впрочем, мы журналистам тоже не отвечаем. Но вот прошли месяцы, и заявки кончились. Никто ею больше не интересуется. Сегодня, после того как я передал миссис Гилкрист ваше первое сообщение, она посмотрела мне в глаза, чем сильно удивила, но ничего не сказала. Я лечу ее с тех пор, как она приехала к нам после… ну, после случившегося. Такая трагедия! За последнюю пару десятилетий мне попадались пациенты вроде нее, но миссис Гилкрист – одна из самых замкнутых на моей памяти. Поэтому я страшно удивился, когда, услышав второе ваше сообщение, ну то, о подвале, миссис Гилкрист заговорила.
– Да… – согласилась Дженни, не без труда разбирая слова доктора: он говорил слишком быстро.
– До сегодняшнего дня я голоса ее не слышал! – чуть ли не закричал доктор Филипс. – Миссис Гилкрист молчала во время судебного освидетельствования, молчала с тех пор, как ее перевели к нам. Я фактически поставил на ней крест: таким глубоким казался психоз. В любом случае нам пришлось подстраховаться, чтобы исключить эксцессы по отношению к вам, хотя вас она вряд ли обидит. Миссис Гилкрист – человек мягкий. По-моему, у них с мужем произошла серьезная ссора, переросшая в нечто ужасное. Да, я считаю пациентку безобидной, но в качестве меры предосторожности мы решили надеть на нее смирительную рубашку. Миссис Гилкрист не протестовала, и мне было жаль надевать на нее рубашку, но… таковы правила. Мистера Герритсена… охранника, который привел вас сюда… срочно вызвали вниз, но он вот-вот вернется, и мы пойдем в комнату для свиданий к миссис Гилкрист.
Дженни чуть зубами не заскрипела – умиротворение получилось совсем недолгим. Ждать она больше не может ни секунды – нужно срочно увидеть Эбигейл и получить ответы на свои вопросы. Кто знает, как скоро сюда поднимется тот ходячий стероид, особенно на местном допотопном лифте? Растянув губы в очаровательнейшей улыбке, Дженни подалась вперед и заглянула коротышке-доктору в глаза.
– А нельзя ли сразу пройти к ней в палату? Много времени я у вас не отниму, обещаю. Хочу задать миссис Гилкрист один простой вопрос. – Дженни придвинулась к доктору еще немного и положила руку ему на плечо. – Пожалуйста!
Дженни чувствовала, что буквально источает сексуальность, и удивилась ощущению власти, которое она испытывала. Никогда прежде подобных ощущений не было. Наверное, это работают феромоны беременности или что-то еще. Так на нее еще ни один мужчина не реагировал. Даже Том. Даже Чад.
Скрытые очками глаза доктора Филипса покрылись поволокой, совсем как у девушки-администратора, лоб усеяли бусинки пота. Тяжело дыша, он смотрел Дженни в рот. Вот он вытер пот с лысины, и макушка заблестела в неярком свете.
– Да… конечно, – пролепетал он. – Почему бы и нет? Охранник нас догонит, ничего страшного.
Дженни отстранилась. Собственные уловки вызывали отвращение, но она твердила себе, что все это ради скорейшей встречи с Эбигейл.
– Спасибо! – шепнула она.
Из внутреннего кармана белого халата доктор Филипс достал большую связку ключей и с хирургической точностью выбрал нужный. Нервно, как влюбленный школьник, улыбнулся Дженни и вставил ключ в замочную скважину ближайшей двери.
Удивленная, Дженни наморщила лоб. Эбигейл на этом этаже? В этой палате? Она же во все оконца заглянула, но ее не увидела. Пациентов в смирительной рубашке – тоже. Если только Эбигейл не сидела на потолке, как гигантское насекомое…
Дверь со скрипом отворилась, доктор Филипс шагнул в сторону.
– Проходите, пожалуйста! – тихо сказал он.
Дженни как к месту приросла. Она хотела именно этого, почему же так страшно? Секунду спустя под пристальным взглядом доктора Филипса, глаза которого снова скрыло ослепительное сияние линз, Дженни заставила себя войти в палату Эбигейл Гилкрист.
Казалось, за порогом палаты на пару градусов холоднее и воздух странный, словно в нем слишком мало кислорода или, наоборот, слишком много. К дальней стене прижималась женщина со спутанными седыми волосами. Рукава грязной смирительной рубашки скрывали ей кисти. На лице застыла улыбка ведущей ток-шоу или домохозяйки прошлого века, карие глаза блестели, словно женщина ждала этой встречи всю жизнь.
Дженни остановилась в паре шагов от порога, и доктор Филипс, закрыв дверь, буквально прижался к ее спине. Он не хочет, чтобы дверь задела его, когда откроется, или после феромонной атаки нуждается в физическом контакте? Он прошел мимо, легонько коснувшись Дженни плечом, и она поняла, что верно второе.
– Миссис Гилкрист, я вернулся! – сказал доктор таким голосом, словно обращался к ребенку. – Простите за смирительную рубашку.
Эбигейл не ответила – она не сводила глаз с Дженни, продолжая жутко, неестественно улыбаться. Дженни сглотнула. Нужно собраться с духом… «Ты хотела этого, – напомнила она себе. – Все идет по плану».
– Позвольте представить вам миссис Декер, – cказал доктор Филипс. – Она новая хозяйка дома, в котором раньше жили вы. Миссис Декер хочет побеседовать с вами, но только если вы не против. Хотите поговорить – замечательно, нет – тоже ничего страшного. – Доктор улыбнулся, кивнул и глянул на Дженни – ваша, мол, очередь.
Дженни выступила вперед, а доктор сделал шаг влево, чтобы не заслонять ее. Пациентка в смирительной рубашке не шевельнулась. Казалось, она не дышит.
– Эбигейл, спасибо, что согласились со мной встретиться, – начала Дженни после большой паузы. – Простите за беспокойство. Я не собираюсь злоупотреблять вашим вниманием и поднимать неприятные вам темы.
Старуха и глазом не моргнула. Дженни посмотрела на доктора Филипса, и тот пожал плечами, мол, да, с ней всегда так.
Дженни улыбнулась и подошла еще ближе к Эбигейл.
– Я живу в вашем бывшем доме на Уолдроп-авеню. Дом очень красивый, несмотря на кровавое пятно, что осталось на полу кухни.
В глазах у старухи появился блеск, и Дженни услышала судорожный вдох доктора Филипса.
– Пожалуйста, следите за словами, – шепнул он.
Дженни кивнула, хотя аккуратничать не собиралась. Она собиралась идти напролом.
– Мы так старались вывести пятно. Оно бледнеет, бледнеет, но полностью не сходит… Вы же в курсе, да, Эбигейл?
Старуха медленно кивнула, и Дженни почувствовала, как напрягся доктор Филипс.
– Не лучше ли нам выйти в коридор и подождать охранника?.. – предложил он, но Дженни едва слышала.
– Только я хочу поговорить не о пятне.
В глазах старухи застыло ожидание.
– Я хочу поговорить о подвале.
Из горла старухи вырвалось хриплое карканье. Нельзя, конечно, но Дженни приблизилась еще на шаг.
– Что, Эбигейл? Я не расслышала, – прошептала она.
– М-м-м-мое!
Доктор Филипс выступил вперед, но Дженни загородила Эбигейл. Она зашла слишком далеко и не позволит коротышке вмешаться.
– Что ваше, Эбигейл? Подвал? Или в подвале есть что-то особенное?
– Миссис Декер, пожалуйста! – вмешался доктор Филипс. – Думаю, нам нужно…
– Она моя, – прошипела Эбигейл. – Я нашла ее. Сама! В пустыне на краю света. Такую маленькую, красивую. Я хотела показать ее всем… Хотела студентам показать… Я знала, она им понравится… Диковинка, которую открыла их старая, болтливая руководительница. Если, конечно, они заметили бы ее, прежде чем вернуться к бухлу и трахам. Они там все трахались, даже взрослые. Неужели они думали, что я не в курсе, чем они занимаются? Неужели?
Доктор Филипс коснулся плеча Дженни, но она стряхнула его руку.
– Что вы нашли? И почему решили никому не показывать? – спросила Дженни, глядя сумасшедшей в глаза.
– Чем чаще я к ней прикасалась… – старуха закатила глаза, словно от накатившего оргазма, – тем больше открывала в себе нового, прежде немыслимого, недосягаемого. Она была моей по праву. И сейчас моя. Моя!
Старуха наклонила голову, словно почувствовав странный запах, и немного подалась вперед. «Беги отсюда!» – говорила интуиция, но Дженни велела себе замереть. Краем глаза она видела, как ерзает доктор Филипс.
Эбигейл понюхала воздух рядом с лицом Дженни. Вот ее взгляд скользнул по животу посетительницы, и удивление у нее во взгляде сменилось четким пониманием.
– Она… у тебя внутри?
Дженни покрылась гусиной кожей.
– У меня…
– Моя! – крикнула Эбигейл и рванула вперед, чтобы укусить Дженни в щеку. Отпрянув, та налетела на доктора Филипса и вместе с ним рухнула на пол. Планшет вылетел у доктора из рук и с грохотом упал рядом. Старуха бросилась на них. Она пробиралась к Дженни, но мешал отбивающийся доктор. Поэтому Эбигейл вонзила зубы ему в нос, безостановочно рыча «Моя! Моя! Моя!».
Старушечьи челюсти сомкнулись, хлынула кровь. Раздался жуткий хруст, за ним пронзительный вопль. Сопротивляться доктор не мог из-за того, что они с Дженни повалились на пол клубком, из которого он так и не выпутался. Эбигейл откусила ему нос и выплюнула в темный угол, скороговоркой бормоча «моямоямоямоя». Потом она засмеялась диким смехом, подобного которому Дженни не слышала. Кровь текла у старухи по подбородку, а из раны на лице у доктора она хлестала ручьями. Вопящий Филипс зажал рану рукой, но кровь сочилась меж пальцев.
Доктор Филипс откатился в сторону, и Эбигейл уставилась на Дженни. Губы старухи расползлись в мерзкой улыбке, глаза вспыхнули, и Дженни словно парализовало. Эбигейл напряглась перед прыжком на новую жертву, когда в палату влетел охранник и бросился на нее. Он буквально впечатал ее лицом в пол. Что-то хрустнуло – теперь кровь хлынула из носа Эбигейл.
Охранник по рации вызвал подкрепление, потом что-то крикнул Дженни, но та не расслышала и молча на него уставилась. Охранник крикнул снова, и теперь она поняла.
– Мэм, вы как, ничего?
Дженни не ответила. Она смотрела, как сливаются два ручейка крови – в большой красной реке их не различишь. Перед мысленным взором замелькали картинки: вот полоска песка, сливается с огнем, со звездами; вот ее тело взлетает, несется по небу, потом падает возле дома; вот ее насильно тащат в дом, через кухню, волочат во мрак подвала.
Очнулась Дженни, когда в палату ворвались еще два охранника и доктор, который начал перевязывать рану на лице доктора Филипса. Новый доктор кричал, что Филипсу нужно срочно в хирургию, спрашивал, где его нос. Первый охранник коленом прижимал Эбигейл Гилкрист к полу. Старухе наверняка было больно, но она истерически хохотала. Хохотала и при этом плакала, и вместе со слезами по лицу растекались кровь и сопли.
– Моя. Моя. Моя. Моя, – речитативом повторяла старуха, не замечая хаоса в палате.
Дженни посмотрела на нее, медленно и осторожно встала и поправила одежду, бездумно гладя огромный живот. Упав, она ободрала ногу, и ссадина побаливала, но других повреждений не было. Впервые за многие недели, а то и месяцы в мыслях воцарился порядок. В ушах звенели слова Эбигейл. Дженни точно знала, что нужно делать. Пусть ее только отсюда выпустят.
Нужно вернуться домой, разыскать Тома.
Нужно спуститься в подвал.
* * *
Лишь к полуночи Дженни закончила отвечать на бесконечные вопросы.
Администрация «Вэлли-Вью» вызвала полицию, хотя заявления Дженни подтверждались скудной информацией, которую выдал доктор Филипс, одурманенный обезболивающими. Доктор явно нарушил должностные инструкции, пустив Дженни в палату, тем более без сопровождения охранника. Если по выздоровлении он решит продолжить работу в больнице, его ждет строгое взыскание.
Девушка-администратор проводила Дженни свирепым взглядом, который та проигнорировала, надеясь, что никогда в жизни сюда не вернется.
Машина завелась не сразу, и Дженни чуть удар не хватил (черт, она же свет в салоне оставила!), но после нескольких попыток и ударов по рулю машина с ревом ожила. Дженни погнала ее прочь со стоянки, будто в здании больницы начинался пожар.
Почему-то на дорогах было пусто, и Дженни казалось, что она одна на всей планете. Вдруг там, куда она так спешит, оборвется самое важное и дорогое? Нет, об этом думать нельзя!
Почему-то во время поездки вспомнился медовый месяц с Томом. Особо тратиться им тогда не хотелось, поэтому они сняли домик на озере в Пенсильвании, недалеко от городка, где вырос Том. Его тогда терзал неудержимый страх нарваться на старых знакомых, но Дженни сумела с ним договориться. Во-первых, озеро красивое; во‐вторых, она считала, что Тому полезно встретиться с прошлым, распрощаться с тем, что не дает покоя. Для них начиналась новая совместная жизнь, почему бы не воспользоваться шансом покончить с прошлым?
Неделя получилась восхитительная. Оба полностью расслабились, отрешились от внешнего мира и сосредоточились друг на друге. Они плавали по озеру на лодочке, которую арендовали вместе с домом, сидели на солнцепеке и читали потрепанные книги в бумажных обложках, брошенные кем-то из отдыхающих; готовили обеды и ужины из нескольких блюд, чего в обычной жизни никогда не делали; по полдня валялись в постели, болтали и занимались любовью. Чудесный отдых, волшебное начало семейной жизни… Дженни с тоской вспоминала те дни и очень хотела их повторить.
«Я разыщу Тома, – пообещала себе Дженни. – И мы все наладим. Вместе наладим».
* * *
Казалось, дом караулит ее в темноте.
Неизвестно, почему, но Дженни не смогла заставить себя припарковаться на подъездной аллее. Она не считает этот дом своим?
Дженни выбралась из салона, прислонилась к машине и вгляделась в дом, где они с Томом собирались начать новую жизнь. Пока она ехала в Спрингдейл, снег перестал, температура понизилась еще сильнее. Сколько времени? Три или четыре утра?
Дыхание сбилось, и Дженни накрыла свой огромный живот ладонями. «Боишься разговора с собственным мужем!» – сказала себе она.
На дорожке, ведущей к крыльцу, снег и наледь – когда Том в последний раз ее чистил? А он вообще ее чистил? Голые ветви деревьев напомнили Дженни, как несколько месяцев назад она убирала здесь листья. Воспоминания чуть ее не добили.
Дженни глянула на тротуар, сморгнула слезы, потом решительно повернулась к дому. Она здесь, чтобы разыскать мужа, чтобы вернуть его. Ради себя, ради малыша, который вот-вот появится на свет. По неровной обледенелой дорожке Дженни шла медленно, аккуратными шагами. Она слышала истории, как в зимнюю стужу люди поскальзываются, падают и, потеряв сознание, замерзают насмерть. С ней такое не случится. Только не сегодня.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Дженни добралась до крыльца и взобралась на него, опираясь на перила. Прикосновение к холодным щербатым перилам действовало ободряюще. На другой стороне крыльца, негромко звеня цепями, покачивались качели.
Дженни собиралась позвонить в дверь, но потом решила, что это и ее дом, черт подери. Из заднего кармана она выудила ключ, который всегда держала при себе с того вечера, когда Том выбил бокал вина у нее из рук. Все эти недели она чувствовала, что однажды ключ понадобится.
С ключом в руках Дженни шагнула к двери, и та со скрипом открылась. За порогом никто не стоял – получается, вошедший последним неплотно ее закрыл. У Дженни засосало под ложечкой. Ну, вперед!
Она переступила порог.
В столовой царила тьма, но Дженни хватало света из кухни, и она видела, куда идет. Все казалось чужим, словно она никогда не бывала в доме. Все как прежде, но какое-то другое – словно источает злобу или угрозу, или и то, и другое сразу. Живот пронзила острая боль, но Дженни ее проигнорировала. Дыхание сбилось. Сердце бешено стучало.
– Том! – негромко позвала она.
Ответа не последовало.
Когда Дженни вошла на кухню, потолочный свет показался как никогда ярким. Том сменил лампочку? Пятно тоже показалось ярче, словно его подпитали свежей кровью, хотя абсолютно такой же формы. Наверное, обман зрения. Потом Дженни показалось, что пятно отделяется от пола и поднимается к ней – так пристально она на него смотрела. Хватит! Она закрыла глаза, покачала головой и вслепую шагнула к открытой двери подвала.
На верхней ступеньке Дженни открыла глаза, позвала мужа и глянула вниз, во мрак подвала. Лестничная лампа горела тусклее, или так только чудилось после яркого света на кухне. Впрочем, брешь на пятой ступеньке просматривалась четко.
При виде бреши закипела кровь. От гнева потемнело в глазах и закружилась голова – Дженни сделала несколько глубоких вдохов, боясь, что упадет и сломает себе шею. Выпрямив спину, она с удивлением поняла, что из подвала доносятся ритмичные звуки. Там… кто-то дышит?
– Том! – закричала она. – Я спускаюсь!
Влажные звуки дыхания затихли. Шестое чувство подсказывало, что нужно бежать отсюда. Нужно вернуться в Нью-Йорк к Виктории и родить ребенка. Нужно забыть Тома и этот клятый дом.
Вместо этого Дженни двинулась вниз по лестнице.
На ступеньке с брешью Дженни остановилась и, стиснув зубы, заглянула в брешь. Секунду спустя во тьме удалось различить кого-то извивающегося. Том говорил, что подвал кишмя кишит пауками и многоножками, уничтожать которых у него рука не поднимается. Дженни старательно убеждала себя, что видит именно их. Но те, кто копошился во мраке, были куда крупнее обычных насекомых… «Никого там нет, Дженни. Спускайся дальше!» – велела себе она, закрыла глаза, потом открыла, снова заглянула в брешь – и впрямь никого не увидела.
Дом они купили полгода назад, а она спускается в подвал лишь во второй раз. «Почему? – спросила себя Дженни. – Неужели я подсознательно чувствовала, что здесь обитает зло?» Прижав ладонь к животу, она подумала о «диковинке», которую Эбигейл нашла «на краю света». Она подумала об их с Томом поведении. Неужели Том наткнулся на ту диковинку и случайно передал Дженни скверну? Или не случайно, а нарочно?
Дженни ожидала, что в конце лестницы будет кромешная тьма, но с удивлением обнаружила рождественские гирлянды. Том повесил их, обозначив тропку в другую часть подвала. Цветные фонарики мигали, совсем как стробоскоп.
– Том! – чуть слышно позвала Дженни и огляделась, но не увидела его. И снова огляделась, изумляясь обилию хлама. Его здесь и раньше было так много? Не подвал, а рай скряги-барахольщика – бесконечные коробки и мусор высились кучами до потолка и валялись на полу. Неужели диковинка Эбигейл скрывалась в одной из таких куч?
– Том? – снова позвала Дженни.
Пробираясь по импровизированной тропке, Дженни поняла, что ее использовали много раз. Тропку очистили от хлама, по краям повесили старые бутылки и безделушки, на которых играли мерцающие огни бесконечных на вид рождественских гирлянд. Оформлено красиво – Дженни не могла это не признать и на миг даже понадеялась, что Том открыл для себя новый вид искусства. Да, он потерял контроль над своим поведением, но ведь он не первый мужчина, который не справился со сменой работы, места жительства и близящимся отцовством.
Черт, она ведь и сама жутко паниковала… Дженни представила, как в конце озаренного гирляндой лабиринта увидит Тома перед огромной картиной, или целой серией картин, где масляными красками изображены его страдания. На них его объяснение. Его извинение. На губах появилась непрошеная улыбка, но Дженни мигом ее подавила. Нет. Даже если случится именно так (а это очень помогло бы хоть чуточку разобраться в ситуации), Тому придется многое объяснять и исправлять.
Гирлянда и тщательно подобранный комплект стеклянных, керамических и металлических безделушек, которые ловили и отражали цветовые блики, давали слабую надежду. При этом шестое чувство настойчиво подсказывало: нужно бежать отсюда и побыстрее вскарабкаться по лестнице – если, конечно, беременность позволит.
Дженни решительно двинулась дальше.
Ближе к задней стене лампочек висело совсем мало, и тени сгустились. Звуки дыхания стали громче и выше, как у зверя, давящегося воздухом после тяжелого ранения. Том завел домашнее животное? Вряд ли. Судя по всему, он о себе-то едва способен заботиться. Сообразив, что у стены две человеческие фигуры, Дженни остановилась. Пусть глаза привыкнут к мраку, и она присмотрится.
Наконец Дженни поняла, что смотрит на Тома. Он стоял к ней спиной и не сводил глаз с темной фигуры, будто прилипшей к стене. Слева от Тома был старый холодильник, из которого торчали механические внутренности – свернутые трубки, ветхие провода. Холодильник словно к вскрытию приготовили. Фигура на стене странным образом притягивала свет и поблескивала.
– Том?! Что с тобой? Что за хрень здесь творится?
Том на ее голос не отреагировал, а вот фигура на стене (Дженни могла поклясться в этом!) чуть надулась, и звуки дыхания усилились.
Пот усеял лоб и потек по спине. Вопреки холоду на улице, в подвале было жарко. Дженни опасливо положила ладонь мужу на плечо и через тонкий трикотаж футболки почувствовала, что он буквально пылает. «У него температура», – решила Дженни.
– Том, пожалуйста!
Прикосновения или нежность в ее голосе, или и то, и другое на Тома подействовали. Он медленно обернулся, и ладонь Дженни соскользнула с его плеча. Наконец увидев лицо мужа, Дженни едва его узнала.
Том превратился в скелет, обернутый в подобие человеческой кожи, волос и одежды. Под глазами темнели огромные круги, скулы заострились. Лицо пестрело старыми синяками, а нос… заметно изменил форму. Волосы отросли и по длине стали почти такими, как до начала работы с Кевином. На немытых сальных патлах висели комья неизвестно чего. Нижнюю часть лица скрывала пегая борода.
Из-за колоссальной потери веса глаза казались огромными, но по-прежнему поражали красотой. Дженни вгляделась в них и поняла, что при всех немыслимых переменах – это глаза Тома Декера, которого она любила столько лет. Глаза Тома смотрели на нее и… не узнавали.
– Так ты над этим здесь работал, да, Том? Эта… фигура… и есть твое искусство? Я пытаюсь понять. Я… по-прежнему люблю тебя, но сильно беспокоюсь. Том, у тебя… нездоровый вид. Давай пойдем наверх, ладно? Давай поговорим? Пожалуйста!
Наконец Том открыл рот и произнес одно-единственное слово, громче, чем она ожидала, и совершенно четко.
– Дженни…
Имя, слетевшее с потрескавшихся губ, вызвало у Дженни улыбку. Тревогам вопреки (неужели он кололся героином, работая над странной механической скульптурой?) голос Тома оставлял надежду. Надежду ему самому. Надежду их семье. Надежду их ребенку. Словно в ответ на всплеск эмоций, плод зашевелился.
– Ребенок… наш малыш пинается! Хочешь потрогать? По-моему, ты ни разу не трогал его, когда он шевелится.
Прижав ладонь к животу, другой рукой Дженни потянулась к мужу. То ли от ее жеста, то ли от возможности прикоснуться к малышу, Том пришел в себя. Он наклонил голову, захлопал глазами, и взгляд стал осмысленным.
– Ребенок?..
– Да, Том, наш ребенок. Мы соскучились, черт тебя дери! Пойдем наверх, пожалуйста… Умоляю тебя! Да, проблем у нас много. Но давай пойдем наверх и поговорим. Ты потрогаешь малыша, когда он снова зашевелится. Я сделаю кофе, и мы во всем разберемся.
У Тома глаза наполнились слезами, у Дженни сердце защемило от жалости. Она всегда знала, что Том – душа израненная, но тут такие страдания… Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он протянул к ней дрожащую руку. Дженни растянула губы в улыбке, взяла ее и медленно, чтобы не напугать Тома, положила себе на живот. В момент прикосновения Том весь сморщился от эмоционального накала.
Давным-давно они не были так близки. Том рядом, прижимает ладонь к ее животу – ощущения прекрасные, особенно в контрасте с безумием подвала. Пусть даже он выглядит хреново. Пусть даже пахнет мерзко.
Малыш заставлял их ждать. Дженни накрыла ладонь Тома своей.
– Дай ему секунду, – шепотом попросила она.
Том изумленно смотрел Дженни на живот, пока ребенок не пошевелился снова. Потом он прикрыл глаза, словно чувствовать, как пинается ребенок, было мучительно больно. Том хотел убрать руку, но Дженни не позволила. Она удивлялась его силе (совсем ведь тощий, откуда что берется?) и своей силе тоже. Она не отпустит его, она хочет вернуть мужа, черт возьми!
– В чем дело? – спросила Дженни. – Я не понимаю и хочу, чтобы ты объяснил. Пожалуйста, скажи, в чем дело!
Том заглянул ей в глаза, а у самого по щекам покатились слезы.
– Прости меня! – начал он, всхлипывая. – Пожалуйста, прости! Дженни, я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, – проговорила она, не желая плакать. – Но за что ты извиняешься? Мы вместе. Мы со всем справимся. Пожалуйста, пойдем наверх!
– Прости меня! – повторил Том, свободной рукой стиснул Дженни предплечье и притянул ее к себе. «Сейчас обнимет», – подумала Дженни, но Том повернул ее лицом к темной массе на стене, а сам остался сзади. Темная масса совсем близко, она мерно расширяется и сжимается, поверхность искрестили темные вены. Она огромная, как минимум семь футов высотой и несколько футов шириной. Звуки дыхания снова усилились, и Дженни поняла: перед ней не скульптура в стиле хай-тек, а диковинка Эбигейл. И эта штука живая!
– Господи, Том!
– Дженни, я люблю тебя, – шепнул Том и толкнул ее к твари на стене. – Прости меня… Прости!
Темная масса судорожно выдохнула, потом раздулась по максимуму и задела Дженни щеку. Лицо словно огнем обожгло. Дженни подумала о ребенке в своем чреве.
Нет!
Резко подняв локоть, Дженни двинула Тому по левой щеке. Раздался жуткий сухой треск, хлынула кровь. Таких мощных ударов Дженни в жизни не наносила.
Том охнул от удивления, отшатнулся и невольно выпустил Дженни. Та запнулась, упала на него, и оба рухнули на кучу старого мусора. Вместе со скомканной бумагой и металлическими прутьями они скатились на пол, причем сверху оказался Том. Дженни ударилась головой о бетонный пол и на миг увидела звезды.
Том смотрел на нее с недоумением, будто не понимая, чем они заняты. Звуки дыхания участились.
– Слезь с меня, мать твою! – заорала Дженни.
Надрыв у нее в голосе частично вернул Тома к реальности. Он коснулся своей щеки, нащупал кровь и изумленно уставился на испачканные пальцы.
– Дженни? – чуть слышно пролепетал он.
Судя по влажному звуку, сзади что-то рвалось. Том содрогнулся так сильно, что соскользнул с Дженни. Он встал на колени и смотрел на темную массу, будто молясь ей. На оболочке появилась трещина, из которой хлестала темная слизь, подвал быстро заполнялся отвратительным запахом. Перепуганная Дженни поползла прочь от стены, но путь к отступлению преградили горы хлама. Глядя на расширяющуюся трещину, Дженни наконец поняла: перед ней гигантская хризалида. Она чувствовала, что нужно бежать из подвала, но не могла шелохнуться.
Том смотрел на темную массу и расплывался в безумной улыбке. Трещина расширялась, слизь текла по полу, мимо его ног. Словно в религиозном экстазе, Том высоко поднял руки.
– Ну давай же! Давай… – проговорил он с нежностью.
Словно по команде, из хризалиды выпало темно-бордовое нечто и шмякнулось на пол перед Томом. Пока нечто лежало в позе зародыша, рассмотреть его было сложно, особенно во мраке подвала, но Дженни сразу поняла: это не человек. Потом существо стало выпрямляться, и Том отполз назад, чтобы освободить место. Нечто напоминало гигантское насекомое, помесь таракана и скорпиона со множеством членистых ног, множеством еще закрытых глаз и спиральным остроконечным хвостом. На треугольной голове щетинились короткие черные волоски. Нос не просматривался, в отличие от выпирающих челюстей.
Дженни словно онемела, ноги отказывались слушаться.
Том подался вперед и нежно, ободряюще погладил тварь по голове. В ответ на его прикосновение несколько глаз открылись. Том улыбнулся еще шире.
– Ну вот, умница! – тихо сказал он.
Покачиваясь, тварь выпрямилась в полный рост. Теперь она возвышалась над Томом и смотрела на него сверху вниз. Дженни отчаянно хотелось подняться и сбежать, но она точно прилипла к полу. Даже отдышаться не получалось. На задворках сознания мелькнула мысль, что последние несколько минут тело пронзает сильная боль.
Том завороженно глядел на тварь. Он встал с колен, медленно поднял руку и коснулся жуткой морды. Тварь уже открыла все глаза и смотрела на Тома чуть ли не с любопытством.
– Мой малыш… – проворковал он.
Дженни замутило от мерзкого землистого запаха и мышц, играющих под плотной кожей.
Хвост постепенно расправлялся, пульсировал, потом метнулся к Тому. Острый, как бритва, кончик вонзился ему в живот, прошил насквозь и вылез из спины. Кровь забрызгала все вокруг, Дженни окатило с головы до ног. Том изумленно посмотрел на тварь, потом вниз на черный придаток, пробивший в нем огромную брешь.
– Ой… – пролепетал он.
– Том! – заорала Дженни, дрожа от ужаса.
Треугольная голова повернулась – тварь ее заметила. Рождественская гирлянда продолжала мигать, на гладкой коже чудища плясали разноцветные огоньки.
Хвост вылез из бреши; Том рухнул на грязный пол, и кровь потекла рекой. Искореженное тело и глухой стук, с которым голова Тома ударилась о бетонный пол, вывели Дженни из ступора. Она вскочила и рванула к лестнице по узкой тропке через горы хлама. Бутылки и безделушки звенели, когда она их задевала.
Дженни услышала, как застучали ноги твари, когда та рванула за ней, неловко продираясь сквозь горы мусора. Оставалось надеяться, что тварь, по сути, младенец и себя контролирует плохо.
У основания лестницы Дженни снова почувствовала острую боль в низу живота, и брюки потемнели от влаги. Безотчетному страху вопреки она понимала, что не описалась. У нее отошли воды.
Быстро карабкаясь по ступенькам, Дженни едва не попала ногой в брешь, о которую поранилась несколько месяцев назад. Она обогнула дыру, вытянула руки по сторонам, чтобы удержать равновесие, и полезла дальше. Топот по бетонному полу, в миллион раз отвратительнее скрипа ногтей по грифельной доске, звучал все громче и ближе. Оглянувшись, Дженни увидела голову чудища в островке света у основания лестницы. Вот голова поднялась, и на Дженни уставились десятки мутных черных глаз.
Вскрикнув от страха, Дженни рывком преодолела последние несколько ступеней и влетела на ярко освещенную кухню. От сильной схватки тело обожгла резкая боль – Дженни сложилась пополам, потом стиснула зубы и заковыляла дальше. С лестницы донесся топот чудища. «Может, в той гребаной дыре завязнет», – подумала Дженни и истерично засмеялась.
Боль отпустила, позволив доковылять до темной гостиной, а оттуда побежать к парадной двери. Почему, ну почему она не вышла через черный ход? Привычка – вторая натура, черт подери.
– Главное, до машины доберись! – громко велела себе Дженни. Пусть эта команда заглушит голос слабого тела, который уговаривает остановиться, лечь и родить ребенка.
Стоило коснуться дверной ручки, за спиной раздались жуткое цоканье и кровожадный вопль. Увидев тень, Дженни машинально пригнулась. Тварь налетела на верхнюю часть двери, и их обеих засыпало щепками. Сильный удар оглушил тварь, и Дженни, не теряя времени, рванула к двери на второй этаж. В панике она врезалась в массивный дубовый стол и снова содрогнулась от резкой боли. Превозмогая ее, Дженни быстро обогнула стол и оказалась прямо перед дверью, которая вела наверх. Стараясь двигаться бесшумно, она шмыгнула за дверь и закрыла ее за собой – что угодно, только бы задержать тварь на секунду-другую.
«Может, тварь не заметила, куда я делась. Может, глаза у нее как следует не видят», – отчаянно успокаивала себя Дженни, ведь тело горело огнем. Невзирая на панику, она заставляла себя подниматься по ступенькам медленно и тихо. Спасибо Эбигейл, Спенсеру – или кто там застелил лестницу жутким темно-розовым ковром, который Дженни прежде ненавидела, а сегодня полюбила всеми фибрами души. На верхней ступеньке она остановилась, чтобы отдышаться, и обратилась в слух.
Дом безмолвствовал. На верху лестницы было окошко, возле него стоял антикварный стол, который они с Томом купили на дворовой распродаже в начале сентября, миллион лет назад. Купили без колебаний, уверенные, что он идеально подойдет для этого места. Сейчас при виде него накатила беспросветная грусть. Том в подвале истекает кровью, может, уже умер. Надо помочь ему, но как?
Выглянув в окно, Дженни поняла, что второй этаж выше, чем ей помнилось. Задний двор покрывал безжалостно-белый слой льда и снега, до которого как минимум двадцать футов. Выпрыгнув из окна, она вряд ли разобьется – если, конечно, не ухитрится удариться головой, – но руку или ногу сломает наверняка. А что станет с ребенком? Словно по команде, тело содрогнулось от очередной схватки, с губ слетел громкий стон.
Дженни зажала рот рукой и задержала дыхание, стараясь переждать боль. Другой рукой она выудила телефон из кармана джинсов и набрала 911. Уже собралась нажать «Вызов», когда в дверь в низу лестницы что-то врезалось. Дженни услышала, как раскалывается деревянная панель, и от страха выронила сотовый. Телефон покатился по ступенькам – теперь Дженни до него не дотянуться.
– Нет… – прошептала она.
Дженни побежала по коридору, слыша, как чудище крушит старую деревянную дверь. Мимо проносились комнаты – вот главная спальня, где они с Томом были так сильно и так недолго счастливы, вот ванная, вот детская. На секунду Дженни притормозила, сдерживая всхлип. Детскую Том «закончил», но получилось совсем не то, что они планировали. В комнате не было ничего, кроме колыбели, а стены, выкрашенные в серый и черный, напоминали камни… или пещеру. Разглядывать безумную детскую не было времени.
Едва Дженни оказалась у винтовой лестницы, ведущей на третий этаж, дверь внизу с грохотом рухнула, и тварь торжествующе взвыла. Дженни не слышала, как многочисленные ноги несут тварь по устланным ковром ступеням, но легко это представляла. От таких представлений она поднялась на третий этаж куда быстрее, чем надеялась, особенно при очередной схватке.
Дженни вошла в пустую комнату и аккуратно закрыла за собой дверь. Что-то тихо щелкнуло: на двери-то, оказывается, кнопочный замок. Дрожащим пальцем она его заблокировала. Разумеется, это не спасет, но не оставлять же дверь незапертой.
Сквозь витражное окно лунный свет сочился в комнату и наполнял ее разноцветными бликами. В эту комнату Дженни прежде почти не заходила, хотя со временем планировала устроить здесь кабинет или игровую. Впрочем, где потайная дверь и лестница, она помнила. Если чудище не сразу сообразит, что на втором этаже пусто, и потратит там несколько минут, она успеет спуститься по лестнице и выскользнуть из дома. Она побежит к Андреа и попросит разрешения позвонить.
Очередной приступ боли заставил ее сложиться пополам. Частые схватки – это нормально? Никакой информации о конце беременности в памяти не отложилось, хотя на эту тему Дженни прочла немало. Да и кто знает, как стресс нынешней ситуации влияет на ее состояние.
Отдышавшись, Дженни поняла, что разглядывает черно-белые фотографии в рамках, которые висели на стене. Ей давно хотелось избавиться от этих странных снимков, покрытых красными каракулями, но Том уговорил их оставить. Дженни думала, что он черпает в них вдохновение, но сейчас поняла, что причина в другом.
Это каракули Эбигейл? Она писала на снимках, сделанных во время своей последней экспедиции? Приглядевшись к безумным линиям и стрелкам, она поняла, что это подсказки, ведущие к определенному фото, точнее, к определенному объекту на нем.
Дженни шагнула к стене и вгляделась в фотографию. Лунный свет, расцвеченный витражным стеклом, мешал, и ей приходилось щуриться. Снимок сделали в пещере, полной света и теней. Если не присматриваться, не определишь, какие из теней реальные, а какие запечатлены на фото.
Наконец Дженни увидела ее – почти незаметную на стене пещеры. Хризалида! Она куда меньше чудища из подвала, которому хотел скормить ее Том, но, безусловно, та самая.
Вдруг дверь распахнулась, раздался дикий вопль, и клубком многочисленных ног в комнату влетело чудище. Как Дженни прослушала топот на деревянной лестнице? Неужели фотография настолько ее заворожила?
Ну вот, упущен, вероятно, последний шанс на спасение. Дженни все равно рванула к потайной двери и услышала за спиной топот.
Едва она распахнула потайную дверь, чудище врезалось в нее, царапая зубами и когтями. Дженни упала за порог, вскрикнула и вместе с чудищем покатилась по лестнице, отчаянно стараясь защитить живот.
На дверь первого этажа они налетели с такой силой, что она распахнулась. В результате чудище и Дженни покатились в разные стороны. Отрываясь от нее, чудище до крови исполосовало ей лицо и руки.
Дженни судорожно подняла руку, выдвинула ящик и на ощупь стала искать нож. К счастью, попался самый большой в их с Томом арсенале, разделочный. Дженни вскочила и в резком выпаде вонзила нож в один из многочисленных глаз чудища. Хлынула зеленая жидкость, обрызгав саму Дженни и пол. Дженни отступила, а нож остался в глазу у чудища.
Оно взревело. Таких громких и пронзительных воплей Дженни в жизни не слышала. Чудище билось, бешено хлестало хвостом по стене, попало по плите и сорвало ее с места. Две ноги вцепились в нож, торчащий из глаза.
Кухня наполнилась газом, запахло тухлыми яйцами.
«Беги отсюда!» – кричало подсознание, но Дженни плохо владела собой, сердце бешено колотилось, перед глазами покраснело. Во власти непривычно холодной ярости она вскочила на ноги и выхватила из ящика второй по величине нож. Рванув вперед, Дженни полоснула тварь по шее (наверное, меж двумя плотными, как броня, участками была шея), хлынула черно-зеленая жидкость.
– Убирайся из моего дома! – процедила Дженни сквозь стиснутые зубы и снова полоснула по тому же месту. Жутко заверещав, чудище вонзило хвост ей в плечо. Дженни охнула от боли, кончик хвоста задел ей лопатку. Ладно, хоть насквозь не проткнул… Дженни вскрикнула, отстранилась и почувствовала, как по руке течет кровь. Тут же накатила очередная схватка, боль в низу живота не желала уступать боли в плече.
Запах газа стал невыносимым. Дженни то и дело кашляла. А вот чудище газ определенно не беспокоил. Оно перестало вытаскивать нож из глаза, выпрямилось в полный рост и двинулось на Дженни. Та сильнее стиснула нож. И лезвие, и ее одежду, и ее кожу покрыли слои черного и зеленого, а теперь и красный слой крови.
– Иди сюда, урод! Иди сюда!
Чудище встало поудобнее, собираясь броситься на Дженни. Дженни тоже подготовилась к бою. Она понимала, что это, скорее всего, конец, но решила уничтожить чудище, если получится. Прежде чем бой начался, окровавленные человеческие руки обхватили чудище сзади и вцепились в плотную кожу так сильно, что раны на его шее раскрылись пуще прежнего. Дикие вопли стали еще громче, у Дженни едва не лопались барабанные перепонки.
За корпусом чудища появилось человеческое лицо. Том. Живой! Едва живой.
– Том! – вскрикнула Дженни, разрываясь между восторгом и паническим страхом.
Они посмотрели друг на друга. Взгляд у Тома ясный, на губах грустная, полная любви улыбка. Он медленно разжал кулак – на ладони что-то блестело. Дженни с ужасом поняла, что это «Зиппо». Поняла она и что задумал Том. Что он решил сделать. Ради нее. Ради их ребенка.
– Нет! – закричала она.
Чудище толкнуло Тома на соседний разделочный стол. Деревянная крышка раскололась. На пол хлынула разноцветная кровь, залив старое пятно. Когти впились в Тома, но он держался.
– Беги! – велел Том.
– Нет! – снова закричала Дженни и, подняв нож, шагнула вперед. К драке она была готова.
– Черт подери, Дженни! – выругался Том. Остроконечный хвост пробил ему ногу, Том упал на одно колено, но чудище не выпустил. – Я люблю тебя, – проговорил он. – Позаботься о нашем ребенке. Пожалуйста!
В его голосе столько нежности… Это снова ее Том.
Он сильно дрожал, и Дженни поняла: силы его на исходе. Он и так продержался невероятно долго. На глаза навернулись слезы, вот только рыдать Дженни не собиралась. Она кивнула, признавая поражение: мужа, ребенка и себя ей не спасти.
– Я тоже тебя люблю.
Дженни выбежала из двери черного хода, обогнула дом и добралась до парадной двери, едва сохраняя равновесие на наледи. После наполненной меркаптаном кухни чистый холодный воздух казался восхитительным. Едва она вышла на тротуар, подкатила очередная схватка, намного сильнее всех предыдущих.
Боль накатывала волнами, и Дженни упала на асфальт. «Тужься!» – подсказала ей интуиция. Дженни проползла мимо арендованной машины на середину тротуара и легла на спину, не в силах шевельнуться. Каким-то чудом она сумела повернуться так, чтобы видеть свой дом, семейное гнездышко, которое они с Томом купили восемь месяцев назад. Они надеялись, что это начало совершенно новой жизни. Для Дженни дом стал местом, где до неузнаваемости изменился ее любимый человек, где разрушился ее брак. В глубине дома (на кухне!) полыхнула вспышка, раздался хлопок, за ним страшный грохот – и дом взорвался, ярко осветив ночь. На тупичок Уолдроп-авеню посыпались осколки, куски дерева и металла. Под страшный дождь попала и Дженни.
Соседи высыпали на улицу и окружили Дженни. Они говорили о ней, убирали с нее обломки и осколки, ужасались рваным ранам. Кто-то спрашивал, как она себя чувствует, что стряслось и где Том. Кто-то попытался усадить ее, но Дженни рявкнула: «Не трогайте меня!» По разговорам она поняла, что как минимум один человек вызвал «Скорую» и пожарных.
Потом Дженни думала только о родах. Замелькали яркие мигалки, завыла сирена – в тупичок Уолдроп-авеню приехали пожарные, «Скорая помощь», полиция. Дженни видела их сквозь туман. Свернув одно одеяло, Андреа положила его ей под голову, а другим накрыла. Фельдшер «Скорой помощи» стала объяснять, как лучше тужиться, и спросила, не переложить ли ее на каталку. Дженни с улыбкой покачала головой.
– Нет, лучше тут, – сказала она, не сводя глаз с дома. Ей хотелось родить ребенка, глядя на мужа.
Когда полицейские и медики все же подняли ее, чтобы отнести в машину, она отбивалась с дикой яростью, сильно удивив и себя, и их. Дженни решила, что, если кто-то пострадал, она извинится потом.
Девушка в форме, которая помогала Дженни тужиться, заглянула ей в глаза, без слов сказав, что все понимает. Что поможет ей родить ребенка посреди улицы перед сгорающим дотла домом.
Копы отошли от машин, чтобы удержать растущую толпу подальше от пламени и от роженицы. Кто-то из соседей вернулся домой, кто-то остался поглазеть. Пожарные безуспешно боролись с диким огнем.
Девушка в форме продолжала помогать и подсказывать, а остальной мир отдалился, даже боль. Дженни послушно выполняла команды фельдшера, но ее вниманием по-прежнему владел дом, пожираемый пламенем. Вдруг в алых языках мелькнет кто-то живой? При одном раскладе это будет счастьем, при другом – кошмаром.
Когда забрезжила холодная заря, Дженни напряглась в последний раз, и ребенок вышел. Дженни заплакала. Не от боли и не от злости. Она плакала от радости. Ее дочь – их дочь – появилась на свет.
Девушка в форме перерезала пуповину и завернула младенца в одеяло из кареты «Скорой помощи». Дженни медленно села, и фельдшер протянула ей молчащий сверток. Проснулась паника: неужели младенец мертв? Неужели все ее усилия, все радости и беды, через которые прошли они с Томом, были напрасны?
Нет, глаза у девочки были открыты, малышка смотрела на мать с откровенным любопытством. Слезы текли в три ручья.
– Поздравляю! – Фельдшер тоже не сдерживала слез. – У вас девочка.
Дженни кивнула, глядя на личико дочери, в ее прекрасные глаза. А потом от радости перехватило дыхание.
У девочки были глаза Тома.
