Секс-символ розочка
«Тридцать три» – сатирическая комедия. И поначалу ассистенты на все другие роли искали тоже комедийных актеров. Но я попросил забыть, что снимаем комедию. «Нам нужны не комедийные персонажи, а нормальные люди». И пригласил на роль придурковатого водолаза Виктора Авдюшко (до этого он играл только положительных социальных героев), на роль карьеристки-начальницы – Нонну Мордюкову (до этого лирическую героиню), на роль тронутого психиатра Ирину Скобцеву, красавицу № 1, на роль жены Травкина – Любу Соколову… И так далее. Я убежден – талантливый актер может сыграть все.
Инна Чурикова. “Тридцать три”.
Инна Чурикова. “Я шагаю по Москве”. 1963 год.
Мы с Инной. Сорок лет спустя.
А на соблазнительницу Розочку я пригласил Инну Чурикову. Инна снялась у меня в маленьком эпизоде в фильме «Я шагаю по Москве», и я сразу понял: эта девушка – актриса с большим будущим.
Чурикова зашла ко мне в кабинет, когда там сидели мои соавторы Ежов и Конецкий.
– Сценарий прочитала? – спросил я.
– Да!
– Сниматься согласна?
– Ой, конечно!
– Ну, иди в группу, я освобожусь, потом поговорим.
Чурикова вышла.
– А кого она будет играть? – спросил Конецкий.
– Розочку.
– Опупел? Розочка – это Брижит Бардо, Мэрилин Монро!
Я вышел, пошел в комнату группы, где меня ждала Инна, и попросил ее зайти ко мне в кабинет снова минут через двадцать:
– Но ты – уже не ты. Ты – секс-символ, Мерилин Монро или что-то в этом духе. Сниматься не очень хочешь, нас слегка презираешь, но – снизошла.
Через десять минут ко мне в кабинет зашла женщина-вамп. (Инна немного изменила прическу, ярко накрасила губы и накинула на плечи шелковый шарфик.) Она высокомерно кивнула соавторам, небрежно бросила сценарий мне на стол и сказала низким чарующим голосом:
– Прочитала. Я подумаю.
Кинула уничтожающий взгляд на соавторов и сексуальной походкой удалилась.
– А эта как? – спросил я.
– Эта уже может быть, – сказал Ежов.
– Она похожа на ту, – сказал Конецкий, – но большая разница!
Памятник
«Тридцать три» мы снимали в Ростове Ярославском. Погода стояла хорошая, снимали быстро и споро. Когда все ладится, то и вспоминать вроде бы потом нечего. Запомнился, пожалуй что, только эпизод «Памятник». Его снимали последним.
По сюжету фильма Травкина как выдающегося человека отправляют на Марс завязать контакт с марсианами, а в родном городке, на площади, ему ставят памятник. Мы сделали из папье-маше бюст Леонова, смотрящего в небо, на постаменте написали «Травкин Иван Сергеевич, образцовый семьянин» и поставили памятник на привокзальной площади. Рядом построили временную трибуну, положили красную ковровую дорожку, вокруг памятника поставили пионеров в красных галстуках, на трибуну поднялись Мордюкова, Авдюшко, Соколова, Парфенов, Ялович, Чурикова и другие актеры – и мы стали ждать поезда. Когда подошел поезд и на площадь вышли пассажиры, мы включили камеру, а Мордюкова стала толкать речь о том, каким образцовым семьянином и выдающимся рыболовом-спортсменом был Иван Сергеевич. Пассажиры подошли к трибуне, остановились и начали слушать – нам и надо было. Собрать массовку в Ростове Ярославском трудно – не Москва, бездельников очень мало.
Памятник.
“Тридцать три”. Г. Ялович, И. Чурикова, Н. Мордюкова, Коля Данелия, Л. Соколова.
Когда приехали в Москву и отсмотрели материал, два кадра оказались негодными – брак пленки. Вернулись в Ростов Ярославский чтобы переснять. Сошли с электрички, выходим на площадь – ба! Стоит наш памятник, а вокруг уже разбит газон и пожилой рабочий красит ограду.
– Кому памятник, дед? – спросил я.
– Травкину Ивану Сергеевичу.
– А кто это? За что ему такая честь?
– А за то, что не блядун.
Местное начальство решило: раз москвичи поставили памятник, торжественно открыли его и речь говорить приехала сама Нонна Мордюкова, значит – так надо. И выделили из бюджета средства на его благоустройство.
Так Леонов-Травкин и стоял на привокзальной площади, пока папье-маше не развалилось.
Мыла марусенька…
После фильма «Тридцать три» почти во всех моих картинах звучит песня «Мыла Марусенька белые ножки». И часто меня спрашивают – а что эта песня означает?
– Ничего. Память.
Когда в фильме «Тридцать три» снимали сцену выступления хора завода безалкогольных напитков, я попросил Леонова спеть «Марусеньку» – это была единственная песня, слова которой я знал до конца. А запомнил я ее так: в Архитектурном институте на военных сборах тех, кто участвовал в самодеятельности, освобождали от чистки оружия. Но пока я раздумывал, куда податься, все места уже были забиты – не хватало только басов в хоре. Я пристроился в басы и неделю в заднем ряду старательно открывал рот. Разучивали песню «Мыла Марусенька». А потом пришел капитан, он же хормейстер, и стал проверять каждого в отдельности. Из хора меня тут же вышибли, но слова я запомнил на всю жизнь.
Мы с Вахтангом Абрамашвили.
А Леонов так спел эту песню, как мог спеть только он один. И мне захотелось, чтобы она звучала везде. В картине «Кин-дза-дза» ее поет даже инопланетянин Уэф.
Между прочим. А тогда, на сборах, мне все-таки удалось спеть на концерте. После того, как меня вышибли из хора, я организовал трио грузинской песни: я, Вахтанг Абрамашвили и Дима Жабицкий по прозвищу Джеймс. Джеймс грузинского не знал, но у него был мощный баритон. Мы написали ему слова на бумажке и научили их сносно произносить.
На концерте сценой служил грузовик с откидными бортами, освещенный «в лоб» мощным прожектором. Прожектор слепил глаза, и слова на бумажке Джеймс прочитать не мог, поэтому вынужден был на ходу сочинять какую-то несусветную абракадабру. Но солдатам нравилось, нам аплодировали. Джеймс воодушевился и вопил во весь голос. Успех был полный, нас бисировали.
А назавтра командир взвода влепил нам три наряда вне очереди, и мы три дня чистили сортиры. На концерте присутствовала жена политрука, грузинка. Она возмутилась и сказала мужу, что мы издеваемся над грузинскими песнями и русским народом.
