Леонов
Сценарий мы писали на Юрия Никулина. Но когда запустились, выяснилось, что Никулин сниматься у нас не сможет: Госконцерт решил вместо ансамбля «Березка» этим летом на гастроли в Австралию послать цирк.
Мы растерялись – фильм запущен, а у нас нет актера на главную роль. Кого брать? Конецкий предложил Леонова. Я засомневался – а не слишком комедийный персонаж получится? (Я видел Леонова только в «Полосатом рейсе», фильме, к которому сценарий писал Конецкий.) А Лика Ароновна сказала, что Леонов блестящий актер большого диапазона. И посоветовала посмотреть на него в роли Лариосика в «Днях Турбиных».
– А пока поговорите с ним, чтобы его не перехватили. Он сейчас в столовой сидит.
Я спустился в столовую. Леонов сидел и ел суп. Я подсел, представился, положил на стол сценарий и сказал, что предлагаю ему попробоваться на главную роль.
– Я буду сниматься, только если мне будут платить по первой категории, – сказал Леонов.
Тогда актерам за съемки платили по категориям: третья, вторая, первая и высшая. Леонову платили по второй.
– Это от меня не зависит, – объяснил я. – Первую категорию утверждает Госкино. А если они откажут?
– Значит, в этом фильме я сниматься не буду.
“Тридцать три”. Леонов и я.
“Тридцать три”. Леонов и компания.
Ему главную роль предлагают в классном сценарии, а он торгуется, как на рынке! Я решил, что без этого жмота Леонова мы обойдемся, и попросил Лику позвонить Папанову. Папанова в Москве не было. И вечером я пошел в театр смотреть на Леонова. Посмотрел и понял – никого, кроме него, я на роль Травкина не возьму. Черт с ним, пусть торгуется. Побегаю, поунижаюсь, выбью я ему первую категорию. А не выбью – из своих постановочных доплачу. Позвонил Леонову домой и начал с того, что стал расхваливать спектакль. Леонов меня перебил: он прочитал сценарий и сниматься у меня согласен. Я честно предупредил, что не уверен, смогу ли пробить первую категорию.
– Ну, снимусь по второй, – сказал Леонов. – Но по первой все-таки лучше.
С тех пор Леонов снимался у меня во всех фильмах. Он играл и симпатичных людей, и несимпатичных, и откровенных мерзавцев. Но кого бы он ни играл и что бы ни вытворяли его герои, зрители все им прощали и любили их. Было в Леонове что-то такое – магнетизм, биотоки, флюиды, не знаю, как это назвать, – что безотказно вызывало у людей положительные эмоции.
Когда мы снимали в Тбилиси «Не горюй!», в перерыве между съемками я решил навестить своего родственника Рамина Рамишвили (он лежал с инфарктом, а мы снимали недалеко от больницы). Позвал с собой Женю: Рамин будет счастлив.
Врач завел нас в палату. Рамин, когда увидел Леонова, расцвел. Даже порозовел. И соседи Рамина по палате расцвели. Смотрят на Женю и улыбаются.
Посидели в палате минут пять, стали прощаться. Тут врач попросил:
– Товарищ Леонов, пожалуйста, давайте зайдем в реанимацию. На минутку. Там очень тяжелые больные, пусть и они на вас посмотрят.
Зашли в реанимацию. Та же реакция. И тогда врач взмолился:
– Товарищ Леонов, давайте обойдем всех! Ведь сердце – это очень серьезно, а вы лучше любой терапии на них действуете!
Когда мы обошли все палаты и стали прощаться, врач сказал:
– А в женское отделение?
Делать нечего, обошли и женское отделение… Женя везде улыбался, шутил – врач был прав, на больных Леонов действовал лучше любого лекарства (даже на тех, кто никогда не видел его в кино. Не зря с него рисовали олимпийского мишку).
Леонов был, пожалуй, самым популярным из всех актеров, с кем мне довелось работать. Когда снимали «Совсем пропащий», мы все жили на корабле. Сидели мы с Юсовым в каюте, обговаривали сцену и вдруг слышим истошный вопль в мегафон:
– Леонов, уйди с палубы, твою мать! Спрячься! У меня сейчас корабль потонет на хрен!! – орал капитан проходящего мимо нас пассажирского трехпалубника «Тарас Шевченко».
Оказывается, Леонов курил на палубе. Кто-то из пассажиров заметил его, заорал: «Ребята, там Евгений Леонов стоит!» И мгновенно все – и пассажиры, и матросы, и обслуга – высыпали на борт посмотреть на него. И корабль действительно дал критический крен.
Женина популярность была для меня – настоящим кладом. Мы, его друзья, использовали ее в хвост и в гриву. Права гаишник отобрал – посылаем вызволять их Леонова, сухую колбасу достать – к директору магазина идет Леонов, разрешение на съемки на правительственной трассе – опять Леонова везем договариваться.
Монтажница Галя Серебрякова жила в маленькой комнатушке в пятикомнатной коммуналке. Дом должны были сносить, и Галю собирались запихнуть в еще более густонаселенную коммуналку. Я обратился к Леонову:
– Женя, надо помочь.
Леонов пошел просить за Галю к заместителю председателя исполкома. Вечером звонит:
– Чего мы хотим? Комнату в трехкомнатной?
– Хотя бы в четырехкомнатной.
– А однокомнатную квартиру мы не хотим?
Когда я сообщил Гале, что теперь она будет жить в отдельной однокомнатной квартире, она зарыдала. От счастья.
Между прочим. Иногда удивляются, почему актеров так любят и, как правило, идут им навстречу. Да не актеров, а их героев любят. И не хотят понимать, что герой и тот, кто его играет, – не один и тот же человек. Часто из-за этого возникают неординарные ситуации.
Грузинский актер и режиссер Гугули Мгеладзе, когда учился во ВГИКе, сыграл в фильме Сергея Герасимова «Молодая гвардия» Жору Арутюнянца (в фильме Жору Арутюнянца и всех его соратников по подполью фашисты казнят).
Когда Гугули вернулся в Тбилиси, командир полка, расквартированного неподалеку от города, пригласил его на встречу с офицерами и солдатами. Мгеладзе приехал, полковник вывел его на сцену и представил:
– Товарищи! К нам на праздник приехал безвременно погибший, отдавший жизнь за нашу великую Родину комсомолец Жора Арутюнянц! Прошу почтить его память вставанием!
И все встали.
А вот еще… Как-то раз обедали мы втроем – я, Леонов и Вячеслав Тихонов – в кремлевской столовой (в Кремле тогда проходил съезд кинематографистов). Все официанты подходили к Тихонову за автографом, а Леоновым – самым популярным за кремлевскими стенами актером – почему-то никто не интересовался. Я думал, что Леонов расстроится, но Женя сказал:
– Ничего удивительного. Слава для них – Штирлиц, полковник КГБ, сотрудник того ведомства, в котором и они служат, а я кто? Дурак из «Полосатого рейса».
“Кин-дза-дза”. На съемках. Е. Леонов, С. Любшин, Ю. Яковлев, Иван Габриадзе и я.
“Слезы капали”. Е. Леонов, Г. Данелия, Ю. Клименко на съемках в Ростове-Ярославском. 1981 год.
В жизни Леонов был человеком грустным. Звонит, бывало:
– Гия, это ты? (Кашель.) – Он курил не меньше, а, может, и больше меня. – Материал смотрел?
– Смотрел. (Кашель.)
– Куришь? (Кашель.) Подожди, сейчас тоже сигарету возьму!.. И что материал?
– Пока не понятно. Ты-то как?
– Да репетирую. (Кашель.) Одиночество, бессонница…
Между прочим. Не знаю, как насчет одиночества, но бессонница у него, кажется, не была хронической. Как-то я с ним ехал в одном купе из Риги. Легли спать. Через пять минут он захрапел. И храпел так, что слышно было даже в тамбуре, куда я выходил курить.
В картине «Слезы капали» есть эпизод, когда главный герой Васин (Леонов) идет топиться в озере. Снимать его мы должны были в Ростове Ярославском. А поскольку дно озера Неро очень илистое – проваливаешься в ил по пояс, – то под водой сбили помост из досок, по которому и должен был идти Васин. Когда приехали на съемки, помост вдруг всплыл, все надо было делать заново, и в этот день съемка отменилась. Поехали в гостиницу. По дороге я вспомнил, что наш оператор, Юра Клименко, еще в Москве жаловался на сердце. В местной больнице Клименко, конечно, никто смотреть не будет. И я сказал Леонову:
– Помнишь, ты говорил, что у тебя сердце побаливает?
– Когда я говорил?
– На «Марафоне». Вон поликлиника, давай покажешься врачу. Ну, и Юра с тобой заодно.
В поликлинике осмотрели и того, и другого. Клименко посоветовали купить валидол (на всякий случай), а Леонова срочно госпитализировали и сказали, что в таком состоянии в ближайший месяц работать ему нельзя. На «Скорой» перевезли Леонова в Москву и уложили в больницу. Съемки остановились. Из больницы Леонов звонил каждый день:
– Надо снимать, снег выпадет!
– Не выпадет.
Через две недели Леонов позвонил и сказал, что его выписали и можно ехать в Ростов Ярославский. На следующий день мы поехали – Леонов в сопровождении мосфильмовского врача и жены Ванды с пакетом лекарств.
Приехали, проверили помост – все нормально. А ночью ударил мороз, озеро Неро замерзло, и пришлось пробивать во льду дорожку, по которой пойдет топиться Васин. Леонов и актриса Оля Машная должны были лезть в ледяную воду. Мы поддели актерам под одежду костюмы для водолазов из пористой резины, сохраняющие температуру тела, – двигаться им в этих костюмах было трудно. И мы решили снять эту сцену одним кадром, чтобы Леонов несколько раз не залезал в воду. Отрепетировали движение камеры на дублере (дублером был тот самый дядя Вася Тридцать три несчастья, который занимался водосбросами на съемках «Пути к причалу». Естественно, дядя Вася Тридцать три несчастья соскользнул с помоста и с головой ушел под лед. Еле выловили).
Сняли кадр.
– Все! – кричу. – Съемка окончена!
– Подожди.
“Слезы капали”.
Юра Клименко отвел маня в сторону и сказал, что я так махал руками, что моя рука попала в кадр. «Надо бы переснять». Я посмотрел на Леонова и… сказал, что так сойдет. И правильно сделал, что не стал переснимать – Леонова, оказывается, никто не выписывал, он сбежал из больницы.
А эту руку, кроме меня и Клименко, на экране все равно никто не видит.
Леонов часто шутил: я снимаю его потому, что он – мой талисман. Что же, может быть, Женя и был моим талисманом, но главное – он был камертоном. Он задавал тон стилистике: добрый, смешной и грустный.
«И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы», – эти слова Николай Васильевич Гоголь словно о Жене написал.
И сейчас, когда я начинаю работу над фильмом, первая мысль: «Кого будет играть Леонов»? И через секунду вспоминаю – уже никого.
Общались мы с Женей в основном на съемках или по телефону. В гости друг к другу ходили редко, теплыми словами друг друга не баловали. А недавно в одной газете я прочитал письмо Леонова к сыну: «Съемки у Данелия закончили, несколько дней еще озвучивания, и все. Что за фильм получится – не знаю, грусть какая-то в нем сидит, хоть и комедия. Назвали – «Слезы капали». Гия всегда о тебе спрашивает, привет передает. Когда начинаешь работу с ним, думаешь: сколько мучений! А когда закончили – пустота. Вот бы тебе такого друга, такого режиссера».
Спасибо, Женя.
