Глава 14
Я не сбегала
Когда раздается звонок с последнего урока, все, толкаясь, кидаются вон из класса. Ребята из танцевального комитета установили в холле школы стол и продают желающим браслеты с якорями и корабельными штурвалами. Табличка гласит: «ПОМОГИТЕ НАМ СДЕЛАТЬ ВЕСЕННИЙ БАЛ НЕЗАБЫВАЕМЫМ! КУПИТЕ ДВА БРАСЛЕТА И ПОДАРИТЕ ВТОРОЙ СВОЕЙ ПОЛОВИНКЕ!» Вокруг стола толпятся ученики. В коридоре слышны возбужденные разговоры о костюмах и о том, кто каким пассажиром будет на балу. На борту лайнера было более тысячи пассажиров, но в нашей школе все выбирают себе роли самых знаменитых. Счастливчиков по жизни и… после смерти, наверное.
Поворачиваю за угол, направляясь к своему шкафчику. Рядом с ним, прислонившись к дверце, стоит Джексон. Мои внутренности скручиваются в морской узел, который невозможно развязать.
– Привет, – говорю я, останавливаясь напротив него, как вкопанная.
Кажется, Джексону тоже неуютно.
– Подбросить до дома?
Я открываю замок шкафчика:
– Да, может, мы…
– Эй, Джекс! – орет Диллон из дальнего конца коридора. – Поедешь сегодня вечером к Ники со мной и Блэр?
Ники и Блэр – серьезная угроза последним крохам моего самообладания.
– Посмотрим, – уклончиво отвечает он.
– Ага, посмотрим, есть ли у тебя парочка…
Для пущей убедительности Диллон кладет руку на ширинку.
– Чувак, прекращай, – смеется Джексон.
Волосы Диллона всклокочены, а рюкзак висит на одной лямке. Он подходит к Джексону и ухмыляется.
– Упс… Сорри, Сэм. Не заметил тебя из-за жирной туши Джексона.
Закрываю шкафчик. Диллон – болван, но именно это мне в нем нравится. Что внутри, что снаружи, никакого подвоха.
– Не извиняйся, – улыбаюсь я. – Учтивости Джексона мне достаточно.
Диллон смеется и шутливо бьет друга по плечу:
– Теперь понятно, что ты с ней часто зависаешь.
– Слышь, мужик, – Джексон бросает в его сторону предостерегающий взгляд. – Уже реально пора заткнуться.
В уголках губ Диллона таится озорная улыбка:
– Э-э, все круто. Респект! Я точно ничего не скажу о…
Джексон замахивается на друга, но тот отскакивает и поднимает руки в примирительном жесте.
– Ладно, брось, – сквозь смех выдавливает Диллон. – Понял, остынь. Просто будь у Ники сегодня.
И Диллон вливается в поток проталкивающегося к выходу народа. Джексон потирает шею.
– Извини за дурдом. Он думает, что прикольный.
– Он правда прикольный, – фыркаю я, когда мы идем к задней двору школы.
Джексон не смеется в ответ, как обычно. Мы выходим на парковку и направляемся к его пикапу. Вместо привычных шуток между нами возникает неловкая тишина.
– Значит, идешь к Ники сегодня? – спрашиваю я.
– А это имеет значение?
Я смотрю на него:
– В смысле?
– У того, что ты не хочешь, чтобы я пошел к Ники, есть какая-то причина?
За исключением того факта, что она ненавидит меня и избавилась бы при любой возможности?
– И как мне на это ответить?
– Давай словами. Уже достали загадки.
– Почему ты злишься на меня? – спрашиваю я, останавливаясь у пикапа.
Джексон пожимает плечами.
– Лучше словами. Меня достали жесты, – рычу я.
– Словами я пытался.
– Ты взбесился, потому что я отказалась пойти с тобой на Весенний бал? Но ты даже не знаешь, почему я не иду.
Так, сейчас не лучший момент, чтобы заявить, что я передумала. Получится, что я так поступаю назло Ники.
– А как я могу узнать? Ты не разговариваешь со мной, Сэм.
– Издеваешься? Мы каждый день болтаем. Я только с папой общаюсь чаще, чем с тобой.
– Точное слово «болтаем». Каждый раз, когда я пытаюсь спросить о личном или важном, ты закрываешься. Особенно если в разговоре всплывает Вивиан или то, что случилось в лесу.
– То есть я тебе не друг, если не обсуждаю с тобой ужасы, о которых мечтаю забыть?
Джексон качает головой:
– Можешь перевирать мои слова, как тебе хочется. Просто услышь меня: у нас с тобой такая, хиленькая дружба. Вчерашнее утро это прекрасно доказало. Ты просто сбежала от меня.
Он садится в машину, а я стою на парковке, разинув рот от удивления. Потом забираюсь на пассажирское сиденье.
– Во-первых, я не сбегала; ты просто давил на меня. Во-вторых, если я отказываюсь идти на танцы, то дело не в тебе и не в нашей дружбе.
– Я не об этом говорю. – Джексон заводит пикап. – Признайся наконец, что я прав.
Несколько раз дергаю ремень безопасности, пристегнуться удается не сразу.
– Никогда не думал, что я такая закрытая из-за тебя? Ты легко осуждаешь окружающих, а когда что-то идет не так, как тебе хочется, психуешь. Вот как сейчас! – Показываю рукой в его сторону.
Джексон выезжает с парковки.
– Круто! Проблема во мне. Рад, что хоть с этим мы определились.
– Слушай, я не идеальная. Просто ты тоже не сахар. Ты же презираешь магию и все сверхъестественное.
– Не в этом дело.
– В том-то и дело! Ты понятия не имеешь, что требуешь рассказать тебе, и ведешь себя так, словно я веду себя как ненормальная.
– Нет, я понятия не имею, потому что ты не хочешь говорить со мной откровенно.
– Ах, ты хочешь откровенности? Тогда слушай: женщиной-вороном была моя мачеха!
Резко зажимаю рот. Нет! Как я могла?
Джексон жмет на тормоз, пикап останавливается, визжа шинами.
– Что?!
– Ничего.
Какая же я идиотка.
– Извини, уже поздно, я слышал.
Он сверлит взглядом меня, я – приборную панель.
– То есть это не прикол, да?
– Только попробуй рассказать моему отцу.
– Так, стоп. Даже отец ничего не знает?
Качаю головой:
– Он знает, что она напала на нас той ночью, и все. Он считает, что женщина-ворон виновна в смерти бабушки, так что после всего, что случилось, я не смогла рассказать всю правду. И клянусь, если ты скажешь ему, я…
– Не скажу. – Джексон потирает шею. – А что в полиции?
– Тоже не знают.
– То есть она… сбежала?
– Умерла. Она мертва.
– Вот так жесть… Сэм, я даже не подозревал… Ты говорила, мачеха хотела заполучить деньги отца. Это так на нее похоже. – Джексон выруливает с обочины и поворачивает в сторону Блэкберд-Лейн. – Расскажи мне все.
Я собираю волосы в небрежный пучок, просто так, лишь бы чем-то занять руки.
– Хочешь, чтобы я рассказала о мачехе? – Надеюсь, я не пожалею об этом. – Многое тебе не понравится.
Джексон сворачивает на кирпичную подъездную дорожку, ведущую к их дому, такую же видавшую виды, как наша, и выключает двигатель.
– Давай сегодня вместе поужинаем. Не дома. У вас такое обсуждать нельзя, а у моей мамы сверхчеловеческий слух.
Киваю, не глядя на него:
– Пиццу или что-нибудь другое?
Я выбираюсь из пикапа. Джексон захлопывает дверцу и прислоняется к ней.
– Пицца, конечно. Заскочу за тобой в восемь?
– Договорились, – говорю я, неуклюже махая рукой на прощание и топая к своему дому.
Папиной машины не видать. Достаю мобильный. Разумеется, пропустила эсэмэс о том, что они с миссис Мэривезер поехали за продуктами. Плюс новые сообщения в чате с Наследницами.
Элис: «Поужинаем у Мэри?»
Мэри: «Еду мы закажем».
Да чтоб их! Нельзя отменять встречу с Джексоном, особенно после такого разговора.
Запираю за собой дверь.
Я: «Поужинать никак, можем потом встретиться».
Сюзанна: «Мы придем к тебе. Может, попробуем покопаться в семейных архивах? Вдруг найдем что-то про Майру и Генри?»
Я: «Заметано».
Элис: «Только НЕ ТРОГАЙ платье, одаренная ты наша».
Заталкиваю телефон в карман толстовки и бросаю сумку у двери. Собираюсь уже позвать папу, но вспоминаю, что он уехал. Дома никого. Хрущу костяшками пальцев. А вдруг я сейчас могу… Желудок сжимается внутри.
– Элайджа! – зову я, голос звучит тихо и неуверенно. Прохожу сквозь прихожую, сворачиваю в коридор и оказываюсь в бальном зале. – Элайджа! – повторяю отчетливей.
Тишина.
– Я знаю, ты меня слышишь.
По-прежнему никакого ответа. Прохожу мимо фортепиано и великолепного хрустального сервиза – такими пользовались на коктейльных вечеринках, на которых дамы курили тонкие сигареты с длинным мундштуком.
– Элайджа, выходи!
Ничего. Я тру лицо ладонями и выдыхаю:
– Ты не имеешь права запросто явиться передо мной после шести месяцев, проведенных не пойми где, а сейчас тупо не отвечать мне.
Тишина.
– Ты боишься заговорить со мной? – возмущаюсь я.
– Я слышу тебя, – раздается голос с акцентом.
Резко разворачиваюсь. Он стоит у камина в строгой белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, в черном жилете и брюках. Темные волнистые волосы обрамляют его лицо, подчеркивая серые глаза.
Несколько долгих секунд мы молчим.
– Присаживайся.
Элайджа указывает на диван, а сам подходит к креслу справа от меня. Он ждет, пока я сяду, и только потом садится сам. Наши колени так близко, что я не знаю, куда деть руки. До сих пор не верится, что Элайджа по-настоящему здесь, а не злая шутка, которую сыграло мое безумное подсознание.
– То платье, – сурово говорит он. – Что ты знаешь о нем?
Голос звучит натянуто, словно дух борется с желанием скорее сбежать отсюда. Я моргаю.
– Так, погоди. Я не поэтому тебя… Мы будем говорить о платье?
Видно, что ему неловко.
– Если на него наложено заклятье, а я подозреваю, что так и есть, то да, мы будем поговорить о платье.
– О платье?
Я издаю истеричный смешок. То есть получается вот так? Он сваливается на голову, ни тебе объяснения, ни приветствия, вообще ничего!
– Может, и открытку, которая была в коробке, можем обсудить?
– Можем.
– Или футбол?
Он вопросительно поднимает бровь.
– Из открытки я узнала только одну вещь. Послание, – резко говорю я.
Элайджа тяжело вздыхает, будто изо всех сил старается никак не реагировать на мой тон.
– То есть ты не знаешь, кто такая Майра Х. Х.?
– Моя тетушка в каком-то там поколении, пережившая крушение «Титаника», – отвечаю я, уныло махнув рукой. – К слову о «Титанике», зачем ты подбросил ту книгу в кабинет?
– Начал подозревать, что «Титаник» – важное звено.
Грудь сдавило. Он все это время тайно наблюдал за мной и не подал даже знака.
– И ты молчал?
– Я не намеревался вмешиваться в твою жизнь снова, – говорит Элайджа так, словно разговор причиняет ему боль.
– Ты уже это сделал, – возражаю я.
Он мнется.
– Саманта, прошу прощения, что поцеловал тебя вчера. Мне не следовало.
Это что сейчас было? Вскакиваю, откидывая волосы с лица.
– Не стоит. Я не сидела здесь в одиночестве и не тосковала по тебе, как ты думаешь.
– Полагаю, что так, – отвечает он. – А теперь просто расскажи мне все, что знаешь…
– Мне не нужна твоя помощь.
Бросаю недовольный взгляд на Элайджу, элегантно сидящего напротив. Если не собирается рассказывать мне, почему сбежал, говорить нам не о чем. Его мнимое спокойствие исчезает:
– Ты понятия не имеешь, что сейчас происходит.
– Мы с девочками сами разберемся!
Элайджа встает, таким расстроенным я никогда его не видела.
– Тогда я оставлю тебя.
Молчу. Я не хочу, чтобы он уходил, но ни за что не признаю это теперь, когда он отказался объясниться и попросил прощения за поцелуй.
Элайджа исчезает.
