Забравшись на темный чердак каретника, я падаю на колени – внутри вспыхивает неожиданная и чрезвычайно сильная боль.

Лопатки и плечи ломит и жжет, словно меня изнутри колотят по коже с десяток кулаков, силясь прорваться сквозь плоть. В голове гулким эхом звучит стихотворение, которое мой поэт посвятил Эльмире, но его слова и ритм не приносят облегчения – по правде сказать, чем дольше я его слышу, тем больнее колотят меня невидимые кулаки.

Платье на спине рвется.

С моих губ срывается крик. Я напугана и совершенно не понимаю, что происходит.

– Не пугайся, моя Девочка-Ворон, – говорит Морелла, которая прячется где-то поблизости, и через мгновение во мраке зажигается фонарь.

Я упираюсь лбом в половицы и сдавленно рычу. Зубы у меня громко и болезненно стучат, и я покрепче их стискиваю. Мне не хватает воздуха. Боль только усиливается. Незримые кулаки колотят меня с такой яростью, что в ушах звенит. Я встаю на четвереньки и выгибаю спину дугой. Меня так сильно колотит, что пол подо мной содрогается и скрипит.

Мне остается только одно: стонать от боли и молить небеса о скоропостижной кончине, но в ту секунду, когда мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание, спину мне словно распарывает острое лезвие, и боль тут же стихает. Позади меня в воздух что-то взметается.

Обессиленная, вся в испарине, окончательно сбитая с толку, я падаю на живот. Меня тут же накрывает одеяло из перьев.

Морелла склоняется ко мне. Свет ее фонаря ударяет в мои закрытые веки.

– Линор! – восклицает она так восторженно, что любопытство пересиливает усталость, и я открываю глаза. – В жизни не видела таких великолепных перьев! – Она кивает своей пернатой головой, указывая куда-то мне за спину, а потом помогает мне сесть, несмотря на мою слабость.

Я оборачиваюсь и распахиваю рот от изумления, заметив свою тень на стене – на ней темнеет привычный силуэт девушки с безволосой головой, вот только теперь из спины у нее растет пара крыльев!

Мощных, прекрасных крыльев, поблескивающих в бархатистом ночном свете.