Во вторник, вскоре после внезапного исчезновения Линор, я наконец получаю посылку от отца. Он прислал мне форменный фрак, шесть ярдов полосатой серой ткани на форменные брюки, четыре пары новых носков – всё это, конечно, для меня очень кстати, вот только в посылке нет ни единого пенни. А между тем гора счетов у меня на столе только растет. Мои долги столь велики, что я теряю сон. Мозг уже не в силах придумать ни одной поэтической строчки, но у меня нет ни времени, ни сил на поиски сбежавшей музы.

Я просиживаю за учебниками, пока перед глазами не поплывут круги, внимательно слушаю лекции, но в награду за свое прилежание получаю только море долгов и полную потерю уважения со стороны моих соседей по Западной Лужайке.

Я собираю чемодан и переселяюсь в комнату подешевле – в Западное Крыло, представляющее собой длинную аркаду студенческих спален, не украшенную ничем: ни тосканскими колоннами, ни роскошными павильонами.

– Добро пожаловать в «Буйный ряд»! – приветствует меня коренастый юноша с глазами орехового цвета, стоящий у моей двери. – Хочу пригласить тебя на наши посиделки. Мы собираемся сегодня вечером у меня в комнате.

Я узнаю эти пухлые щечки и задорную улыбку. Передо мной Эптон Билл, это о нем мне рассказывал Гэрланд. Один из пятидесяти студентов, включенный в список отъявленных нарушителей университетских правил. Моя былая решимость заработать азартными играми оставляет меня.

– Спасибо, Билл, но…

– Ты ведь По, верно?

– Да, Эдгар По, – с кивком представляюсь я.

– Я слышал, ты в непростом положении.

Поморщившись, я опускаю взгляд на мой новый фрак, присланный отцом. Он отличается от форменных фраков, которые носят другие студенты: цвет у него гораздо светлее, грубая ткань царапает кожу, латунные пуговицы тусклые и затертые. Впрочем, на Эптоне вообще ни одной форменной вещи, так что ему наверняка плевать, как я одет.

– Здесь совершенно нечего стыдиться, По! – заверяет он меня и кладет руку мне на плечо. – Многие из нас столкнулись с финансовыми затруднениями по причине юношеской распутности. Приходи же к нам, повеселимся вместе!

Юношеская распутность! Увы, вовсе не поэтому у меня начались «финансовые затруднения»!

– А коменданты разве не знают о ваших посиделках?

– Еще как знают, – со смешком отзывается Эптон. – Зачастую Ричардсон и Спотсвуд даже на них присутствуют. Тасуют нам колоды. А еще «изредка», как они сами считают, выпивают с нами.

Сжав губы, быстро подсчитываю в уме свои долги. Как это ни жутко, их сумма уже перевалила за триста долларов!

– Может, и впрямь к вам наведаюсь, – наконец отвечаю я.

– Вот и славно. – Билл просовывает голову ко мне в комнату. – Слышал, у тебя в спальне стены – глаз не оторвать!

– Эти я разрисовать еще не успел.

– Приводи с собой своего приятеля О’Палу, – похлопав меня по руке, продолжает он. – Поговаривают, что вы с ним просто короли сатиры, особенно вместе!

– Что ж, пожалуй, – отвечаю я.

Вместо того чтобы идти к картежникам, я запираюсь в своей новой комнате и погружаюсь в чтение книг, взятых в библиотеке.

Вскоре в дверь стучит Гэрланд.

– Ну что, пойдем к нам?

– Я еще не готов, – отзываюсь я, даже не открывая ему двери.

– Я думал, ты перебрался сюда, чтобы жить среди людей твоего сорта и обогатиться на карточных играх, По.

– Я еще не готов! – раздраженно повторяю я и возвращаюсь к занятиям.

В субботу вечером ко мне приходят Том и Майлз, но остальные приятели по прошлой комнате отказываются к ним присоединиться. Кое-кто из Западного Крыла – а именно Филипп Слотер, Уот Данн и Томас Гольсон – тоже приходят ко мне с сосудом для пунша в руках, чтобы приготовить «персик с медом». Гэрланд входит за ними следом в своих диковинных зеленоватых очках. Его шею сзади теперь тоже покрывают серые перышки, и я молю Бога, чтобы кроме меня этого никто не заметил.

Том присаживается ко мне на кровать и со вздохом оглядывает голые стены.

– Их тоже надо бы украсить карикатурами, По!

– Да! – хлопнув в ладоши, подхватывает Гэрланд. – Давай-ка устроим твоей комнате боевое крещение и изобразим на стене профессора Лонга!

Филипп сосредоточенно помешивает напиток в сосуде, и по комнате разливается аромат подслащенного бренди.

Краем глаза я замечаю свою несчастную «подделку» под университетскую форму – она свисает с изножья моей постели. Интересно, сладко ли спится отцу с мыслью о том, что я сижу тут, вдалеке от дома, и чуть ли не волосы на себе рву, изводя себя сомнениями, что же лучше купить: дрова на грядущую неделю или чего-нибудь поесть. А еще мне интересно, что будут делать мои гости из «Буйного ряда», если вместо желанных карикатур я вдруг прочту им мрачное или лирическое стихотворение. Мне вдруг представляется, как Линор выходит из трескучего пламени и начинает декламировать:

– По что-то замышляет! – с улыбкой подмечает Том. – Погодите немного!

Мне вдруг приходит в голову, что отец сейчас, вероятно, вообще не дома. Скорее всего, он опять кувыркается в постели со вдовой Уиллс и не думает ни о матушке, ни обо мне. А матушка, наверное, вновь заходится жутким кашлем в своей одинокой комнатке, слишком слабая, чтобы встать с постели, тетушка Нэнси беспокойно мечется по коридору, а вся прислуга собралась на кухне у огня и слушает истории о мертвецах, чтобы хоть немного отвлечься и сбежать из отцовского королевства.

– Vivamus, moriendum est! – восклицаю я, вскинув руки в воздух.

– Это Вергилий? – уточняет Филипп, наливая пьянящий напиток в стеклянный бокал.

– Нет, Сенека, – отвечаю я, забираю у него бокал и осушаю его одним движением, а потом выдыхаю вспыхнувший внутри огонь. – «Давайте жить, ведь мы смертны!»

– Vivamus! – одобрительно кричит Майлз, подняв свой бокал в воздух.

Мои гости начинают с чувством скандировать эту фразу, а я запрыгиваю на кровать и вывожу на стене огромный рот профессора Лонга – его гигантские десны, лошадиные зубы, мясистые губы, из которых вылетают слова нашего сегодняшнего гимна: «Vivamus, moriendum est!»