Сквозь оконное стекло на меня смотрит Эдди. На мгновение мне даже кажется, что мой поэт каким-то непостижимым образом создал себе двойника и поставил его на улице.

Незнакомец отворачивается от окна, и лунный свет очерчивает его шляпу, украшенную пышными полосатыми перьями пересмешника. Я приникаю к стеклу, но Гэрланд О’Пала растворяется в ночном мраке.

Эдгар, склонившись над столом, глубоко уходит в свои мысли.

– Я бы с удовольствием отдал всё, что только у меня есть, – ум, талант, дорогостоящее образование, – всё и разом! – говорит он.

Он не замечает, как я приоткрываю окно и выскальзываю на улицу, хотя в лицо ему ударяет порыв холодного ветра, взъерошив темные кудри. Прикрыв за собой раму, я бегу по тропинке меж садовых стен.

Выйдя на Лужайку, я замечаю лунный отсвет на лопате, лежащей рядом с выкопанной мною могилой.

– Слышали ли вы жуткую историю Ашеров, мистер О’Пала? – спрашиваю я, решительно направляясь к яме. – Вы и представить себе не можете, как оживляется наш поэт, когда повествует о безумии и жестокости! Видели бы вы, какой огонь сверкает в этих аметистовых глазах!

– Я знаю одно: наш поэт – бессовестный лжец, – отзывается Гэрланд откуда-то сзади. – Мне он сказал, что собирается «потушить твой свет» после сегодняшней встречи.

Его голос прорезает воздух и оставляет на моей шелковой шляпе дыру. Схватившись за поля, я быстро поворачиваюсь к нему лицом.

– Зачем ему гасить огонь, горящий в его же глазах? – спрашиваю я, пятясь в сторону могилы.

Гэрланд выныривает из мрака и шагает мне навстречу в своем вычурном фраке и брюках, сшитых из полосатой серой ткани, как и университетская форма. На переносице у него поблескивают необычные очки, скрывающие глаза.

– Ваше искусство, мистер О’Пала, веселит толпу лишь на краткий миг, а я могу подарить миру великолепные словеса, которыми будут наслаждаться не одно столетие!

Гэрланд сжимает кулаки и кидается в мою сторону.

Резко повернувшись, я бросаюсь к могиле, и как только этот чертенок настигает меня со спины, я в один прыжок преодолеваю страшную яму в шесть с половиной футов глубиной.

Гэрланд же в нее падает.

Раздается глухой стук, а после повисает тишина.

Схватив лопату, я зачерпываю побольше земли и грязи и швыряю ему на голову.

Гэрланд, истошно крича, пытается выбраться из могилы, хватаясь за мягкие земляные стены и извиваясь, будто крошечный муравей.

– Может, язык ваш и впрямь остер, как нож, мистер О’Пала, – приговариваю я, забрасывая в яму новую порцию земли, – зато я могу похоронить вас заживо.

– Стой! Хватит!

Земля нещадно сыпется ему на спину и на шляпу.

– Довольно! – кричит он. – Помоги мне выбраться!

– Как же, как же, непременно помогу, – отзываюсь я, набираю на лопату мягкой земли, в которой копошатся розовые, упитанные черви, и швыряю ее в могилу, – если вы только выслушаете мое предложение и прекратите кромсать мне одежду!

Гэрланд с истошным воплем стряхивает с себя червей.

– Понятно? – спрашиваю я.

– Какое еще предложение?

– У нас с вами есть два общих врага, – начинаю я, опрокинув на Гэрланда еще порцию земли, а потом заношу над ямой полную лопату и замираю, решив пока ее не переворачивать. Впрочем, ветерок всё равно вмешивается в мои планы, осыпав Гэрланда сухой пылью и грязью. – Их зовут Джон Аллан и Эдгар Аллан По.

– По нам не враг.

– Ха! – Я сбрасываю на перья, украшающие его шляпу, несколько комьев земли. – Милый мой, вы не понимаете одного: мы ведь вовсе не обязаны слоняться по земле в этом мерзком людском обличье, учитывая, что мы не можем даже взять в руки перо и писать, что нам самим вздумается. Нет, мы созданы для того, чтобы сразу же преобразиться и принять возвышенное обличье, стать неисчерпаемым источником вдохновения, которому не страшны ни боль, ни смерть! Наш творец прекрасно это знает, вот только не до конца посвящает себя искусству. Ему мешают угрозы и оскорбления Джона Аллана, и потому мы заточены в эти хрупкие и недоразвитые тела!

– Я себя не чувствую ни хрупким, ни недоразвитым.

Я сбрасываю на голову Гэрланду еще немного земли, и он вновь испуганно вскрикивает и принимается колотить ладонями по земляным стенам.

– Вытащи меня отсюда!

– Уж хрупким вы себя наверняка чувствуете, мерзкий лжец, – отвечаю я, – вот почему вам так не терпится от меня отделаться. Вот только никак не возьму в толк: отчего это у творца не может быть больше одной музы?

– Ты его отвлекаешь от сатир и комедий.

– Произведения жуткие и мрачные требуют остроты ума, а для сатиры нужна пылкость чувств! Давайте объединим усилия, мистер О’Пала. Я предлагаю вам сотрудничество.

– Как ты себе это представляешь? – ахнув, спрашивает он.

Вонзив лопату в землю, я опираюсь на черенок.

– Ваша задача будет состоять в том, чтобы присматривать за Эдгаром, когда он переберется в «Буйный ряд», чтобы он не заболел, не погиб, не утратил своего сочинительского таланта. Боюсь, если погибнет он, умрем и мы. Он рассказывал, что, если его выгонят из университета, Джон Аллан заставит его работать без продыха в бухгалтерии фирмы «Эллис и Аллан», и у него совсем не останется времени на творчество. Следите за тем, чтобы он был в безопасности и не утратил своего остроумия.

– А ты в это время чем займешься? – сощурившись, интересуется Гэрланд.

– Поживу на природе, среди холмов, укреплю себя для новых подвигов, расширю свой репертуар. В минуты отчаяния посылайте его ко мне. Давайте же покажем ему истинную мощь его таланта и преобразимся вместе, пока Джон Аллан не отнял у нас нашего поэта!

Гэрланд снимает шляпу и принимается очищать перья от налипшей грязи. Лунный свет не достает до дна его глубокой могилы, но слабый луч падает ему на голову, высвечивая пушистые перья.

– Я принимаю твое предложение, – наконец отвечает он.

– В самом деле? – с искренним изумлением переспрашиваю я.

– Да. Я буду сопровождать его за игорным столом.

– Уберегите его от беды!

– Хорошо. Обещаю, – говорит он, возвращая шляпу на голову. – А теперь помоги мне выбраться отсюда, пожалуйста… Линор. Тебя ведь так зовут?

Отвечаю я не сразу. Мне нужно время, чтобы обдумать обещание Гэрланда, чтобы разобраться, не было ли в его тоне опасных или неискренних ноток.

– Шериф идет! – кричит какой-то студент, со всех ног бегущий по Лужайке. – Все по комнатам! И свечи задуйте! Он ищет картежников!

– Скорее! – умоляющим голосом просит Гэрланд, хватаясь за земляную стену и тщетно пытаясь выбраться наружу.

Я ловлю его за запястья и помогаю ему подняться. После нескольких неудачных попыток забраться по стенке он наконец с ворчанием ступает на твердую почву, так и не отпустив моих рук.

Но не успеваю я восстановить равновесия, как он с неожиданной силой разворачивается к яме и толкает в нее меня.

Я падаю на спину и ударяюсь так сильно, что голова подскакивает. Вокруг меня поднимается облако пыли. Сухая грязь сыпется мне на лицо.

– Зачем?! – отплевываясь от грязи, кричу я.

– Я обещал защитить его от всех бед, – напоминает Гэрланд, склонившись над ямой. – И я свое слово сдержу. Перво-наперво я защищу его от тебя.

Протерев глаза от пыли, я с трудом поднимаюсь на ноги. Копчик и шея болят невыносимо.

– Его злейший враг – это ты, Линор, – кричит мне Гэрланд. – Для смертного нет ничего страшнее вечных напоминаний о могиле!

Его слова, будто острый нож, вонзаются в мою шляпу и срезают ее верхушку, и она отлетает куда-то назад.

Вокруг слышатся торопливые шаги и крики: «Шериф! Шериф идет!»

– Спасибо, что поведали мне о своей уязвимости, Мадам Мрак, – с издевкой продолжает Гэрланд, поглядывая на меня из-за своих очков. – Коли сможешь выбраться из этой ямы, уберись отсюда подальше. Если я еще раз увижу тебя в окрестностях университета, если узнаю, что ты заманиваешь По на эти твои холмы, я с удовольствием заглушу твой меланхоличный голос, чтобы мой творец наконец зажил спокойно!

Его угроза оставляет дыру у меня над плечом, и прохладный могильный воздух касается кожи.

Гэрланд исчезает из вида как раз в тот момент, когда в дверь общежития начинает звучно стучать какой-то человек – должно быть, шериф.

Я сажусь на землю и обхватываю колени в ожидании, пока переполох затихнет и можно будет вылезти из ямы. Внутри всё сжимается от человеческих чувств, доселе мне совершенно не ведомых.

Чувства вины.

Тревоги.

Сочувствия к моему поэту.

Меня вдруг пронзает страх. Страх, что Гэрланд, возможно, прав. Возможно, для смертного и впрямь нет ничего страшнее вечных напоминаний о могиле!