Очарование ночи рассеивается – кажется, словно оно покинуло мою комнату вместе с приятелями, которые в конце концов разбрелись по своим спальням. Я остаюсь в одиночестве и торопливо задуваю все свечи – деньги на новые у меня появятся еще очень не скоро.

Линор остается со мной – она вновь стоит у окна, положив руку на подоконник. Ее присутствие и согревает, и раздражает меня, и успокаивая, и в то же время выводя из равновесия.

– Я чувствую, как ты преображаешься, – сообщаю я ей, склонившись над свечой, стоящей на столе, но всё же решаю пока ее не гасить.

– Чувства тебя не подводят. Прямо сейчас моя шея покрывается изумительными перьями.

Достаю из писательского ящика уголек и зарисовываю на стене у стола лицо Агнессы Пай Ашер. Свечной огарок расточает запах жирного мяса, от которого у меня урчит в животе.

– Я не знаю, что ждет меня в будущем, – признаюсь я Линор, прочерчивая темные круги под глазами у Агнессы. – Не уверен, что у меня будет время на сочинительство.

– О чем ты?! Мы ведь еще толком и не начали даже.

– Вчера, когда я вернулся с озера, я застал у себя отца. Он заехал в гости.

Линор задумчиво молчит, а потом спрашивает:

– Но он не планирует пока забирать тебя в «Молдавию»?

– Нет, – отвечаю я. На каждом вдохе – вернее, на каждой попытке вздохнуть – грудь мне пронзает нестерпимая боль. Мое дыхание становится таким поверхностным и слабым, что в ушах появляется звон – верный признак скорой потери сознания. – У меня огромные долги… Он обещал выслать еще денег. Но я ему не верю. Он начал страшно кричать, стоило мне только упомянуть о долгах, – рассказываю я. А потом кладу уголек на стол, решив не дорисовывать Агнессе тело – хватит и головы, – и продолжаю попытки сделать глубокий вдох. – Поэтому я решил переехать в Западное Крыло. В «Буйный ряд». Тихую гавань для студентов, оказавшихся в похожем на мое положении. Они, кстати, не осуждают азартные игры, а ведь вполне возможно, что мне придется ими заняться.

Линор не отвечает. На миг мне даже кажется, что она меня оставила, но потом я оборачиваюсь и замечаю, что она пристально за мной наблюдает. Во взгляде ее пылает негодование – она явно осуждает меня за то предательство, которое я намерен совершить.

– Мистер О’Пала будет тебе помогать в этом твоем предприятии, да? – спрашивает она.

Я опускаю глаза.

– Чтобы выжить за карточным столом, мне понадобятся всё мое остроумие и хитрость. Я стольким людям должен, и такие безумные суммы, ты даже не представляешь…

– А как же твое мрачное искусство? Как же сегодняшний вечер?

– В мире долгов и азартных игр не место мрачному искусству, – подавив смешок, поясняю я, стараясь тщательно подбирать слова. – Если только эту самую… чушь нельзя продать и получить за нее деньги.

Линор резко отрывает руку от подоконника.

– Как-как ты сказал?

– Знаю, наши сегодняшние гости были от нас в восторге, но этот восторг недолговечен.

Линор смотрит на меня со смесью ярости и удивления, но я только молча убираю уголек.

– Эдди, – наконец говорит она. Я не поворачиваюсь на ее голос, но она продолжает: – Если Джону Аллану и впрямь удастся тебя убедить в том, что сочинение стихов и рассказов превратит тебя в «хилое, мерзкое бремя для общества», это будет главная его победа в жизни.

Стиснув зубы, стараюсь не обращать внимания на бешеный стук сердца, эхом отдающийся в ушах.

– Не говори так.

– И он явно выигрывает в этой битве.

– Неужели ты думаешь, что я этого не знаю? – громко хлопнув ладонью по столу, огрызаюсь я. – Да у меня в голове каждый день звучат его обвинения, и я не могу оставить их без внимания, ведь от этого человека зависит вся моя жизнь!

Линор подходит к камину и принимается шевелить угольки кочергой.

– Опубликуй свои стихи. Мир должен их видеть.

– Они же никчемные.

– Это в тебе вновь заговорил Джон Аллан.

– Над ними нужно еще много работать, – со вздохом продолжаю я. – Поэма «Тамерлан» еще даже не закончена. Это тебе говорю я, Эдгар По.

Каким-то чудом ей удается раздуть тлеющие угольки в сильное, жаркое пламя. Огонь отбрасывает на ее мертвецки бледную кожу золотистые отсветы.

– Насчет «Тамерлана» согласна, – признает она. – Туда нужно добавить побольше сцен мук и страданий, прежде чем показывать эту поэму миру, но ведь у тебя есть и другие стихи, которые непременно тронут людские души! А если пустить в ход что-нибудь хотя бы в половину столь же блистательное, как наше сегодняшнее произведение…

– Не удивлен, что ты предлагаешь добавить в «Тамерлана» побольше страданий.

– Там маловато страсти и оригинальности.

– Знаю. – Я достаю из кармана носовой платок и вытираю перепачканные углем пальцы. Взгляд вновь натыкается на портрет Агнессы Ашер, еще одного актерского ребенка, чьи родители погибли, оставив бедняжку в Ричмонде на произвол судьбы.

– Эдгар, у тебя полно талантов и достоинств, – продолжает Линор, и ее голос слегка потрескивает, как пламя в камине. – Нужно просто решить, что делать со всем этим богатством.

Я качаю головой:

– Я бы с удовольствием отдал всё, что только у меня есть – ум, талант, дорогостоящее образование, – всё и разом! – в обмен на возможность расти и воспитываться в родном доме. Или хотя бы в семье, которая не лелеет планов как можно скорее от меня избавиться. – Я нервно провожу рукой по волосам. Голова раскалывается от боли, в ней по-прежнему гулким эхом отдается мой пульс. – Матушка с отцом одевали меня как настоящего принца. В желтые льняные штаны, красные шелковые чулки, симпатичный лиловый фрак, бархатную шляпу, словом, превращали меня в маленького денди, – и ставили перед своими гостями на стол, чтобы я прочел собравшимся «Песнь последнего менестреля» сэра Вальтера Скотта. Но даже тогда, когда я был так мал, что едва доставал им до коленей, я уже торговал своим даром, обменивал свой талант и ум на любовь.

По шее пробегает холодок. Скомкав носовой платок, опускаю его на стол. На руках у меня по-прежнему темнеют угольные пятна – оттереть их без остатка не удалось. Вновь поднимаю взгляд на Агнессу Ашер.

– Всех страшно раздражало мое театральное происхождение. – Облизнув палец, я стираю грязное пятнышко на щеке Агнессы. – Но вместе с тем самого меня любили и щедро хвалили за то, что я их развлекал. Мою театральность пожирали, будто изысканное лакомство. Но если б я только мог, я бы отдал всё – и всех своих муз, и все интеллектуальные богатства, – лишь бы только избавиться от чувства вечного одиночества, от ощущения, что мне вечно чего-то не хватает…

Сцепив руки на затылке, я твержу себе, что, возможно, Эльмира меня вовсе не бросила, пусть она мне и не пишет. И что жизнь моя не закончится, если я переберусь в «Буйный ряд», где жилье подешевле. Возможно, я даже добьюсь успеха за карточным столом и меня не исключат за азартные игры! В конце концов очень может быть, что отец таки вышлет мне денег.

Меня вдруг охватывает жуткое чувство – словно я только что пережил еще одну мучительную потерю.

Резко обернувшись, я обнаруживаю, что Линор со мной больше нет – она будто растворилась в погасшем пламени камина. Ледяной порыв ветра ударяет в лицо.

Нет у меня больше желания творить.

Нет у меня ничего, кроме этой казенной комнатушки, изрисованной всякой ерундой.