В вечернее время, после окончания представления в летнем театре, пустеет терраса находящегося рядом ресторана, и по мере того, как все окутывает темнота, на Валах начинает главенствовать тишина. Редкие фонари в скверах не борются с мраком ночи, а лишь служат ориентирами для одиноких, не иначе как чудаковатых путников, оказавшихся здесь.

Тишина подействовала на Владимира успокаивающе, и он снова стал размышлять о таинственном убийце. Он не сомневался в том, что смерть Кати – дело рук того самого преступника, на счету которого обескровленные жертвы, с этим согласился и Катасонов. Очень плохо, что этим делом занимается новый следователь, ему потребуется время, чтобы войти в курс дела. Адвокат Семыкин уверен, что у Катасонова есть доказательства причастности к этим убийствам безумного художника, которого ищут по всему городу. Но из того, что Владимир узнал от адвоката о художнике, у него сложилось другое мнение. Любовь к Аделии, дочери магната, их неудачное бегство и жестокая расплата. Верещагин производит приятное впечатление, неужели он причастен к расправе над бедным художником?

Как обычно, вмешался внутренний голос: «В художнике течет кровь упыря, которая через несколько поколений проявила себя! Возможно, на преступления его толкало безумие!» Но чем больше Владимир размышлял, вспоминая аккуратные разрезы на венах Феликса, тем больше уверялся в невиновности художника. Скорее всего, убийца привык пользоваться скальпелем. Психически больной художник сделал бы неровные, слишком глубокие разрезы, а тут действовал не иначе как хирург. Владимир горел желанием встретиться с художником и догадывался, где он может скрываться, если еще не покинул город.

Владимир нашел извозчика и поехал сначала в дом адвоката, где переоделся – не ехать же туда, куда он запланировал, во фраке и в цилиндре! – и прихватил с собой керосиновую лампу.

Владимир велел извозчику остановиться, не доезжая до дома-дворца Дунина-Борковского, и ожидать его. На этот раз Владимир благодаря полной луне издали увидел затаившийся среди деревьев дом. Он перелез через невысокую ограду со стороны запущенного сада, считая, что так художник, если он в доме и ведет наблюдение, его не заметит. Прячась за деревьями, Владимир подобрался почти к самому дому – до него оставалось метров десять. Он не рассчитывал попасть внутрь, ведь в прошлый раз убедился, что это невозможно. Он планировал лишь понаблюдать за домом и прилегающей территорией, насколько позволяла ему выбранная позиция. Вдруг тишину уснувшего города нарушило приближающееся цоканье копыт, внезапно стихшее невдалеке.

Владимир осторожно двинулся в ту сторону, откуда донеслись эти звуки. Это могли быть полицейские, сделавшие те же умозаключения, что и Владимир. Двигаясь между деревьями вдоль здания, Владимир в лунном свете заметил приближающуюся к нему по аллее женскую фигуру. Она двигалась быстро и, не доходя до парадного входа, свернула влево, а затем зашла за флигель и исчезла из виду.

Владимир чертыхнулся и двинулся назад, к тыльной стороне здания, прячась за стволами деревьев. Появление женщины подтвердило догадку Владимира, что художник прячется здесь. Видимо, в дом как-то можно было проникнуть. «Кто из дочерей Верещагина это может быть? Скорее всего Аделия, покинувшая бал в самом начале».

На то, чтобы, соблюдая осторожность, обойти дом, понадобилось много времени, к тому же с тыльной стороны к дому примыкал газон, теперь заросший бурьянами и невысокими кустами, это было открытое место, через которое ему не удалось бы пройти незамеченным при свете полной луны.

Владимир метнулся к зданию и стал двигаться, прижимаясь к стене и пригибаясь под окнами. Теперь его можно было заметить из дома, только высунувшись из окна второго этажа, на котором не было ставен, и посмотрев вниз. Однако Владимир рассчитывал, что беглец и его гостья, увлеченные беседой, делать этого не будут.

Не доходя до угла здания, Владимир обнаружил дверь черного хода, через которую, скорее всего, вошла в дом женщина. Ведь не через окно же она туда проникла! Владимир попробовал открыть дверь – она была заперта. Он стал ожидать, отойдя на десяток шагов назад и прижавшись к стене. Ждать пришлось долго. Но вот дверь открылась, из нее вышли двое и застыли, видимо, прощаясь. Владимир стал осторожно приближаться к ним, и тут у него под ногой хрустнула сухая ветка.

– Беги! – крикнул мужчина, и женщина кинулась наутек.

Мужчина, вместо того чтобы юркнуть в открытую дверь и затаиться, бросился к Владимиру, дав тем самым возможность спутнице скрыться. Владимир и мужчина сцепились и покатились по траве. Это не входило в намерения Владимира, он хотел всего лишь поговорить с художником, что и пытался втолковать ему, но безуспешно.

Бородатый мужчина, у которого неприятно пахло изо рта, все пытался заломить Владимиру руки за спину, а тот лишь уворачивался, надеясь на силу слова. Поняв, что это бесполезно, Владимир вспомнил, чему его учил цирковой борец на платных занятиях по вольной борьбе, которые он посещал вместе с приятелем по университету. Он схватил противника, физически довольно слабого, за запястье и применил болевой прием. Тот закричал от невыносимой боли и сдался. Владимир, тяжело дыша, поднялся, а мужчина продолжал лежать, жалобно поскуливая и держась здоровой рукой за пострадавшее запястье.

– Вы из полиции? – спросил художник – а это был он.

– Вставайте! Я не полицейский, мне нужно с вами поговорить.

– Кто вы?

– Я врач, Шульженко Владимир Иванович, работаю в психиатрическом отделении, где вы лечились.

– Вы вернете меня в больницу?

– Я хочу помочь вам, но вы должны быть со мной откровенны. К вам приходила Аделия Верещагина?

– Я не хочу с вами об этом говорить! Зачем она вам? Везите меня в больницу! – истерически прокричал художник, продолжая лежать на траве.

– Вас ожидает не больница, а тюрьма, потом суд и виселица.

– Почему виселица?! Я ничего не сделал такого, за что меня отправили бы на виселицу!

– Вас подозревают в убийстве как минимум трех человек, а могут обвинить во всех пяти убийствах! Вся полиция губернии вас разыскивает!

– Я не хочу на виселицу! – завизжал художник. – А-а-а!

– С вами этого не случится, если вы честно ответите на мои вопросы. Вы согласны?

– Спрашивайте, я не хочу на виселицу!

– Я знаю вашу историю, как вы сбежали вместе с Аделией, и уверен, что сейчас к вам приходила она. Я не спрашиваю зачем, так как знаю – она принесла вам деньги и попросила немедленно уехать.

– Вы все знаете! – устало произнес мужчина, поднявшись. – Так зачем спрашиваете?

– Она сказала, почему вам надо бежать?

– Сказала, что мне угрожает смертельная опасность.

– С каких пор вы стали кучером у Аделии?

– Больше месяца назад, мне тогда санитар принес от нее деньги, продукты и записку. В ней Аделия потребовала, чтобы я, во имя нашей любви, стал ее ночным кучером.

– Как зовут санитара, который передал вам записку?

– Прохор, во время своих дежурств он сообщал мне, что карета меня ожидает, и я покидал психиатричку.

– Он говорил, что вас ждет именно Аделия? Вспомните, это очень важно! И это был только Прохор или и другие санитары?

– Только он, и всегда говорил «карета ждет», а ее имени не упоминал.

– Что происходило после того, как вы покидали больницу?

– Кучер освобождал мне свое место, давал мне балахон с капюшоном, и я его надевал. Мы ездили по городу два-три часа, пока Аделия не приказывала возвращаться к больнице. Там кучер снова занимал свое место.

– Какова была цель этих поездок? Вы разговаривали с Аделией?

– Нет, она лишь говорила, что надо делать. Мы колесили по городу, иногда останавливались возле церкви, и она шла туда молиться.

– Почему вы убежали из больницы?

– Аделия снова передала мне записку, в которой потребовала, чтобы я здесь спрятался, назначила время нашей встречи – как раз сегодня.

– Передала записку через Прохора?

– Нет, через Степана.

– Ты же перед этим сказал, что она вызывала тебя только через Прохора!

– Прохор только раз принес записку, а потом передавал мне на словах. Вторую записку мне принес Степан.

– Много денег тебе принесла Аделия?

– Очень много – семьсот рублей!

– О чем вы разговаривали?

– Вспомнили прошлые денечки. Затем она дала деньги и сказала, чтобы я немедленно уезжал, но не шел на вокзал, не садился в дилижанс, а воспользовался лодкой и спустился вниз по Десне. Она купила лодку и сказала, где мне ее найти.

– О чем еще говорили?

– Я упрашивал ее бежать вместе со мной, как в прошлый раз. Она грустно на меня посмотрела и сказала, что смертельно больна и дни ее сочтены. Такое чудное название ее болезни – порфироносец, что ли. Нет, но что-то связанное с этим словом.

Владимир напряг память, но ничего подходящего не мог вспомнить.

– На самом деле вы служили кучером не у Аделии, а у ее сестры Ирины.

– Разве такое возможно?! Нет, это была Аделия!

Владимир не стал убеждать художника в обратном. Ему стало ясно, что Ирина манипулировала им, а Аделия, узнав об этом, не стала открывать ему правду. Для нее было важнее, чтобы художник уехал из города, иначе его могли обвинить в убийствах.

– Вам лучше не бежать, а сдаться полиции и все рассказать.

– Вы сдадите меня полиции?! – Голос у художника дрожал.

– Я буду свидетельствовать в вашу пользу, и мы докажем, что вы невиновны.

– Так мне не бежать на лодке?

– Нет! Мы сейчас с вами отправимся к следователю. – Про себя Владимир добавил: «Бывшему». – Вы ему расскажете то же, что и мне.

– Я боюсь! Меня сразу посадят в тюрьму!

– Этого не произойдет, следователь порядочный человек.

После долгих уговоров художник согласился поехать с Владимиром к следователю. Оставив своего спутника в экипаже, Владимир поднялся к Катасонову. Когда он рассказал ему историю художника, тот скривился:

– Я уже не следователь, я теперь никто!

– Вас в полиции и прокуратуре знают, ваши слова имеют больший вес, чем мои. Ведь вы понимаете, что Ивана Половицу использовали в хитроумной комбинации, он всего лишь разменная монета. Ирина Верещагина каким-то образом со всем этим связана, и через нее можно выйти на настоящего убийцу.

– Я с вами согласен, но вы понимаете, чью дочь пытаетесь связать с преступлениями? Да Верещагин в порошок сотрет вас и меня в придачу!

– Так что, пусть лучше безобидного художника-психа повесят, а настоящий убийца останется безнаказанным и будет продолжать совершать преступления?

– Вы не представляете себе, во что суете нос, да еще и меня хотите к этому приплести! – Катасонов покачал головой.

– Раз вы боитесь, я сам поеду к новому следователю и попробую все ему объяснить.

Катасонов встал:

– Поедем к прокурору домой. Новый следователь как флюгер – куда подует, туда и повернется.

Несмотря на опасения Катасонова, прокурор благожелательно их выслушал, фамилия Верещагина его не испугала. Перед тем как попрощаться, он поблагодарил Владимира, пожав ему руку, и сказал:

– Было бы побольше таких сознательных граждан, сколько преступлений удалось бы предотвратить! Ивана Половицу мы задержим, ведь мой приказ о его розыске отменить не так просто. Половица для его же безопасности побудет в Тюремном замке. В этом деле замешана такая известная здесь и влиятельная особа… Обещаю распорядиться, чтобы Половице обеспечили приемлемые условия содержания – ну он же не преступник.

Окрыленный Владимир помчался в дом адвоката. Семыкин не спал и явно был встревожен его отсутствием.

– Где это вас носит глубокой ночью, Владимир Иванович? Мадемуазель Ирина Верещагина о вас спрашивала, была возмущена тем, что вы внезапно покинули бал. Ох, зря вы не послушали меня, а я ведь говорил, что от этих тигриц надо держаться подальше!

– Что касается тигриц, то вы это очень верно подметили, – согласился Владимир и рассказал адвокату о событиях этой ночи и своих подозрениях.

– Похоже, что с предупреждением я опоздал – вы уже сунули голову тигру в пасть, – озабоченно произнес Семыкин. – Удивляюсь Катасонову! Как он, человек, которому известно не меньше, чем мне, пошел на такую авантюру?

– Да, я расшевелил здешний муравейник, но вскоре тут снова воцарятся тишь и благодать! – гордо произнес Владимир.

– К великому моему сожалению, похоже, вы на муравейник сели голым задом, прошу простить меня, Владимир Иванович, за такое сравнение.