Владимир всматривался в свое отражение, и ему казалось, что это не он, кто-то другой. Фрак изменил его облик, сделал старше и солиднее, придал некую важность. Белые галстук-бабочка и жилетка приятно контрастировали с его смуглым от загара лицом.

– Отлично выглядите! Фрак сидит как влитой! – высказал свое мнение адвокат Семыкин, выступив в роли эксперта.

– Мы сделали невозможное – за три дня пошили фрак, и какой! Он просто чудо! – не удержался и похвалил себя за мастерство хозяин ателье.

– Отправьте его ко мне домой, а у нас дела! – сказал Семыкин, увлекая переодевшегося в повседневный костюм Владимира к выходу из ателье.

На улице они расстались – адвокат поехал в свою контору, а Владимир решил немного пройтись. Он задержался перед витриной мастерской по соседству, в которой стоял манекен в виде девушки, произведший на него впечатление в первый раз. Но это уже был другой манекен, гораздо хуже.

«Жизнь изменчива не только у людей, но и у манекенов».

За прошедшие три дня произошло множество событий. Главное, жизнь у него словно по мановению волшебной палочки изменилась к лучшему, и ему даже не верилось, что всего несколько дней тому назад он собирался покончить с собой. Воистину, жизнь человеческая состоит из чередующихся черных и белых полос. Все началось с того, что вечером в дом адвоката явился фельдшер Ловцов и принес Владимиру приглашение на традиционный бал, который устраивал попечительский совет в зале Дворянского собрания.

Владимир с недоверием уставился на билет, напечатанный на дорогой бумаге, с тиснениями и позолотой; в него было вписано красивым каллиграфическим почерком его имя – «Шульженко Владимиру Ивановичу».

– Как это понимать? – спросил он у Ловцова, с хитрой усмешкой наблюдавшего за ним.

– Ах, вы не знаете! – с наигранным удивлением произнес Ловцов. – Доктор Топалов отозвал свое заявление в суд, попечительский совет принял решение оставить вас на работе и не накладывать взысканий – по-видимому, этому поспособствовало то, что вы помогли найти сестру Топалова. Геннадий Львович просил передать, что будет ждать вас завтра на работе. Из попечительского совета прислали билеты на благотворительный бал, там был и на ваше имя.

– Весь персонал больницы приглашен на бал?

– Да вы что! – Ловцов криво усмехнулся. – Такой чести удостаиваются только руководство больницы и доктора, да и то не все. Для вас это большая честь!

– Неужели она оказана мне только потому, что сестра Топалова нашлась?

– Наверное, у вас будет возможность это узнать. Прощайте! – и Ловцов ушел.

– Все это так странно! – сказал Владимир.

– У меня тоже есть билет на этот бал, – сообщил Семыкин. – Пойдем туда вместе. Там будет лишь избранная публика, цвет нашего города.

– В чем там надо быть?

– Для мужчин обязателен фрак.

– У меня его нет. Где-нибудь можно взять его напрокат?

– Напрокат – нет, а пошить, может, и успеют. Я знаю прекрасное ателье, где быстро и качественно шьют. Предложил бы вам один из моих фрачных костюмов, но вы гораздо выше меня. Идемте, нельзя терять ни минуты, пошив фрака – дело непростое, а в запасе всего несколько дней.

Адвокат отвел Владимира в ателье в Алексеевском пассаже, где с него сняли мерку и пообещали управиться в срок.

За стеклянной витриной стоял другой манекен, платье на нем сидело не так ладно, как на прежнем. Этот манекен изображал скуластую, ширококостную девицу с грубо размалеванным лицом. Вдруг муха села на ее лицо и попробовала проникнуть в ноздрю. Лицо муляжа дернулось, сгоняя муху! Владимир не поверил своим глазам: «Неужели галлюцинация?» Он зашел в мастерскую по пошиву, подойдя к приказчику, стоявшему за прилавком, спросил:

– Что это у вас живые люди в витрине стоят?

У приказчика забегали глазки.

– Манекен пришел в негодность, пока поправляют, договорился с девчонкой, что будет стоять в витрине по четыре часа. Платим ей хорошо, но нам дополнительный расход – манекен же не требует денег! – пояснил он и хрипло рассмеялся.

– Она ведь живой человек! – воскликнул возмущенный Владимир. – Кто хозяин?

– Господин Скибинский.

Владимир вспомнил больного доктора Топалова с такой же фамилией, одного из подозреваемых, о котором он почти ничего не знал, так как был увлечен другими версиями. Его запал иссяк, он подумал: «Ее не заставляли, она сама взялась за такую работу!» – и молча вышел.

На Преображенской улице Владимир взял экипаж и велел извозчику ехать к дворцу Дунина-Борковского, который давно хотел осмотреть, хотя от Лифшица знал, что полиция там уже побывала. Переезжая через речку Стрижень, Владимир подумал: «По легенде на Красном мосту окончил свой путь вурдалак Дунин-Борковский, за мостом находятся жилища главных подозреваемых в убийствах. Неужели существует связь между легендой и нынешними реальными событиями?»

За ограду дворца Владимир попал без всяких затруднений и прошелся по широкой аллее к облупленному и мрачному зданию. При свете дня оно напоминало старика-забулдыгу, знававшего лучшие дни. «Вряд ли этот дворец выглядел так во время генерального обозного Дунина-Борковского. Скорее всего, не было этих псевдобашенок и помпезных колонн главного входа, примыкающих флигелей. Да и дворцом он не был. Дом был проще, меньше по площади и в высоту, без декоративных излишеств, более похожий на сохранившийся „дом Мазепы“».

Владимир обошел снаружи весь дом, но не нашел возможности проникнуть внутрь – двери были заперты, а стрельчатые окна закрыты ставнями. Теперь дом ему представился спрятавшейся в свою раковину улиткой, но за его стенами скрывалось нечто очень опасное, и оно сейчас исподтишка наблюдало за ним, оберегая тайну более ужасную, чем секреты барона Жиля де Рэ.

– Придет же такое в голову! – Владимир усмехнулся и решил через Катасонова выйти на владельцев дома-дворца, надеясь получить разрешение на его осмотр.

После этого он отправился в дом адвоката.

В указанный в пригласительном билете день оставшееся до начала бала время Владимир хотел провести за чтением какой-нибудь книги из библиотеки адвоката. Однако ему не удалось сосредоточиться на чтении, его мысли по-прежнему занимал вопрос, как найти убийцу. Хотя уже был понятен мотив преступника, полиция пока на него не вышла. Владимира по ночам мучили кошмары, и действующими лицами в них были знакомые ему люди: Ловцов, оба доктора психиатрического отделения, Софья Волобуева, ее жених Новицкий, психопат Лещинский и даже Ташко.

Умственное напряжение вызвало головную боль. Глянув на часы, Владимир увидел, что уже пора собираться и ехать на бал. Клава ему сообщила, что Семыкин задерживается на работе, и он решил не дожидаться его. Надев манишку с жестким накрахмаленным воротником, туго сжавший шею шелковый галстук-бабочку, белоснежный жилет, а затем и фрак, Владимир почувствовал себя неловко – одеяние было для него непривычным. Еще и новые лаковые туфли жали. Набросив на плечи темно-синий плащ, надев цилиндр и белые перчатки, Владимир вышел из дома и сел в экипаж, за которым сходила Клава.

Дом дворянского собрания находился по соседству с Константиновским сквером. Его первый этаж был высокий, полуторный, со стрельчатыми окнами. По бокам здания имелись флигели с полукруглыми крышами и отдельным входом, они были значительно выдвинуты вперед, и между ними, прямо под окнами первого этажа, находился ухоженный цветник. Когда Владимир подъехал, поодаль уже стояло довольно много карет. То и дело подъезжали экипажи и, высадив пассажиров, тут же отъезжали – за этим строго следили два лакея в ливреях.

На входе к Владимиру сразу подошел один из них и проверил, есть ли его фамилия в списке гостей.

– Добро пожаловать, сударь! – сказал лакей и широко распахнул двери.

Владимир, ощущая стеснение в груди и неудобство от непривычной одежды, вошел внутрь. Здесь лакей принял у него цилиндр, перчатки, плащ и трость и провел к входу в зал, где было уже много народу. Все мужчины были во фраках или мундирах, некоторые с орденами, дамы – в бальных платьях, со сверкающими, переливающимися в свете громадной электрической хрустальной люстры драгоценными украшениями. Мужчины, разбившись на небольшие группки, вели разговоры, то и дело прерывающиеся смехом после удачной шутки или остроумного замечания. Некоторые дамы расположились на стульях, расставленных вдоль стены, они обмахивались очень красивыми веерами и зорко поглядывали по сторонам. Другие дамы, под руку с кавалером или в сопровождении нескольких спутников, дефилировали по залу, представляя себя королевами. Владимир, мучившийся из-за неудобной одежды, чувствовал себя не в своей тарелке в обществе важных чиновников, преуспевающих дельцов, промышленников, банкиров. Он встал у стены, рядом с сидящей на стуле пожилой дамой, обвешанной брильянтами, рассматривающей окружающих через лорнетку.

Владимир увидел докторов Нестеренко и Топалова с бокалами шампанского в руках, в компании трех господ; они чувствовали себя свободно и о чем-то весело разговаривали. Даже Топалов улыбался, а Владимир думал, что тот давно разучился это делать. Поодаль прохаживался Геннадий Львович вместе с чрезвычайно толстым и румяным господином, что-то рассказывающим с пренебрежительным выражением лица.

В конце зала на подиуме разместился целый оркестр, музыканты как раз настраивали инструменты. Перед ними стоял длинный тощий дирижер, чем-то похожий на больного Ташко. Но вот дирижер взмахнул палочкой и, словно по волшебству, оркестр ожил и сыграл небольшую музыкальную пьесу, чем привлек к себе внимание. Только музыканты закончили играть, как на подиум вскочил лысоватый господин и громким голосом объявил:

– Господа! Внимание! Попрошу поприветствовать хозяина нашего бала, председателя попечительского совета, господина Верещагина Олега Вениаминовича, а также его дочерей Аделию и Ирину!

Господин тут же захлопал, и зал вторил ему. Оркестр сыграл туш. Через двери в конце зала вошел широко улыбающийся Верещагин, ведя под руку своих дочерей. Владимир подался вперед и остолбенел – и было от чего! Дочери Верещагина были близнецами, их невозможно было отличить друг от друга, тем более что на них были одинаковые платья и даже улыбались они одинаково. Хотя различие все же имелось – одна из них была чрезвычайно бледной, вернее, излишне напудренной, из-за чего лицо у нее было, как у куклы. Владимиру вспомнился найденный им в парке платочек в пудре, и он решил, что эта барышня и есть незнакомка, запавшая ему в сердце. Первый раз он видел именно ее, а вот второй раз, очевидно, встретил ее сестру. Вот почему при второй встрече кучером был не художник Половица!

Верещагин произнес краткую речь, в которой отметил, что попечительский совет уже четвертый год подряд устраивает бал с благотворительными целями и что вырученные средства пойдут в фонд городской земской больницы. Когда он закончил говорить, присутствующие дружно захлопали. Вновь на подиум заскочил лысоватый господин, видимо, распорядитель, и громко объявил:

– Бал начинается! Господа, венский вальс!

Заиграл оркестр, и в центре зала закружились пары под бессмертную музыку Иоганна Штрауса. Владимир продолжал стоять возле престарелой дамы с моноклем. У него было горько на душе. Он вспомнил несчастную Катю, которая теперь покоится на городском кладбище. После того как она погибла, он часто вспоминал ее, гораздо чаще, чем при ее жизни. Когда она находилась рядом, ему было тепло и уютно, а здесь, на празднике, он ощущал себя чужим. В очередной раз он корил себя за то, что тогда сел в карету к Ирине, а не отправился к Кате.

Среди кружащих пар Владимир заметил Артема Новицкого с девицей Волобуевой. У девушки был, как всегда, отрешенный взгляд, словно тут находилось только ее тело, а душа пребывала в другом мире. Новицкий явно скучал, словно исполнял тяготившую его обязанность.

– Милейший Владимир Иванович, почему вы не танцуете? – послышался рядом насмешливый голос Семыкина. – Тут собрался цвет общества нашего города. Столько незамужних девиц с завидным даже для Киева приданым!

– В последнюю очередь меня интересует приданое моей будущей избранницы, – холодно ответил Владимир. – Давно хотел спросить, почему вы не женаты, раз тут такой большой выбор завидных невест?

– Мне сорок пять, имею укоренившиеся вредные привычки и возрастные причуды, так что я не приспособлен к супружеской жизни. Вот вы – другое дело, у вас жизнь только начинается, поэтому не затягивайте с женитьбой, иначе болото одиночества затянет, как произошло в моем случае. Если желаете, могу рассказать о любой из присутствующих здесь девиц. Скажите, вам какая-нибудь из них приглянулась?

– Я увидел здесь незнакомку, которая так долго занимала мои мысли. Вернее, их оказалось две!

– Дочери Верещагина? Ирина и Аделия? – Семыкин усмехнулся. – Вот к ним я не рекомендую приближаться и на пушечный выстрел.

– Когда я вас спрашивал о незнакомке, вы уже догадались, кто она! – возмутился Владимир.

– К моему великому стыду, я вынужденно вам солгал. Но только из добрых побуждений – хотел вас уберечь от знакомства с ними.

– Вы так говорите о них, словно они тигрицы, а не девицы! Расскажите мне об обеих.

– Ирина училась на Бестужевских курсах в Санкт-Петербурге, оттуда все эти вольности. – Адвокат многозначительно хмыкнул. – Была у нее как-то плохо закончившаяся любовная история, подробностей я не знаю. Известно, что она общалась с литературной богемой, в том числе и со скандально известной парочкой – Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским. Тогда же она попала под влияние медиума Анны Минцловой, участвовала в сеансах вызывания духов. Отец спохватился и привез дочь сюда, чтобы присматривать за ней, но было уже поздно. Ирина то и дело шокирует наше консервативное черниговское общество экстравагантными выходками. Взять хотя бы то, что у нее экипаж черного цвета. Первое время, когда она выезжала в своей карете, набожные старушки крестились и плевали ей в след. Тогда она выбрала для прогулок в карете вечернее и ночное время, а кучера обрядила в монашескую одежду с капюшоном. Представьте себе состояние путника, возвращающегося ночью домой, когда он видит такую карету со странным кучером!

«Не только представляю, я ведь испытал это на себе», – мысленно ответил ему Владимир.

– Почему вы не рассказали об Ирине Верещагиной Катасонову? Ее свидетельство сняло бы с меня подозрение.

– Я ему все сказал, не прилюдно. Поэтому вас и не взяли под стражу. Но вызвать мадемуазель Ирину на допрос, расстроив этим господина Верещагина, он не решился.

– А что вы скажете об Аделии?

– О ней мне меньше известно. В шестнадцать лет она влюбилась в местного художника и сбежала с ним.

– С Иваном Половицей? – поразился Владимир.

– Да. Она тогда была подростком, он гораздо старше ее. Не понимаю, на что рассчитывал художник, зная ее отца? Верещагин человек очень жесткий, с крутым нравом. Любовников вскоре поймали, обвенчаться они не успели. Аделию отправили в закрытую женскую школу, до этого она училась в местной женской гимназии. А через месяц после этого художника избили неизвестные, врачи едва спасли его. В результате этого он тронулся умом, взял себе странное имя – Иероним. Говорят, он боится женщин, как черт ладана. То ли опасается, что снова может быть наказан, то ли от того, что ему повредили мужское достоинство и они ему теперь безразличны.

«Все, кроме одной. Вернее, кроме ее образа», – промелькнуло в голове у Владимира. Теперь стали понятны слова Ирины о сердце и душе художника. Он не знает, что под видом Аделии за ним приезжает Ирина.

– Все же странно, что дочка магната влюбилась в бедного художника.

– Что касается происхождения этого художника, все так запутано… Ходят слухи, что он незаконнорожденный сын Ивана Яковлевича Дунина-Борковского – помните, я вам о нем рассказывал? Мать художника служила у неженатого и бездетного Ивана Яковлевича горничной. Прямых доказательств, что Иван Половица его сын, нет, но у них одинаковые имена, и эта горничная вдруг оказалась владелицей дома, притом что ее муж был горьким пьяницей, из-за чего и утоп в Десне, когда жена еще была беременна. Думаю, что все эти слухи создали некий ореол вокруг художника в глазах юной наивной девушки, к этому следует добавить, что он был красавцем с хорошо подвешенным языком. Это после того, что с ним сделали, он опустился, а до этого блистал, пользовался вниманием местных барышень.

– И больше они не встречались? После возвращения Аделии после учебы?

– Думаю, нет. Прошло столько лет, к тому же после физической и душевной травмы художник уже был не таким, каким она его помнила. Даже если они встретились, то Аделия, увидев, каким он стал, вычеркнула из своей жизни, постаралась его забыть.

– Я так понял, других грехов за Аделией не водится, – сказал Владимир.

– Собираетесь за ней приударить? Не советую влюбляться в нее и строить какие-либо планы на будущее. Недавно у Аделии обнаружили смертельную болезнь, и, к великому сожалению, ее дни сочтены. Но это очень большой секрет, и я рассчитываю на ваше молчание.

– Вы так спокойно произнесли «ее дни сочтены»! – возмутился Владимир.

– А надо было с надрывом, со слезой? Но такова жизнь, и никуда от этого не денешься. Смерть и Жизнь всегда идут рядышком.

– Чем больна Аделия?

– Желаете стать ее лечащим врачом? Это будет сложнее, чем обнаружить таинственного убийцу, держащего в страхе весь город.

– Вы не знаете или не хотите сказать?

– Не знаю и не думаю, чтобы господин Верещагин с кем-нибудь поделился этой информацией.

– Мне очень любопытно знать, чем больна Аделия, – сказал Владимир.

– Есть новости более важные. Господина Катасонова отстранили от работы, и это в тот момент, когда он вышел на след убийцы!

– Неприятная новость, но радует то, что следствие сдвинулось с мертвой точки. И кто же он, этот предполагаемый убийца? Я его знаю?

– Его имя в интересах следствия пока держится в тайне. Но вам я могу его назвать, если пообещаете никому не говорить. Тем более что вы его знаете.

– Обещаю его имя никому не называть.

– Это Иван Половица! Он сбежал из психиатрического отделения, его ищет полиция, но пока безрезультатно.

– Боюсь, и в этот раз Катасонов ошибся. Одно время я тоже подозревал художника, но теперь уверен, что убийца не он.

– Олег Борисович из тех следователей, которые находят доказательства, прежде чем предъявляют обвинение, не в пример другим, которые силой выбивают нужные показания. Видимо, у него есть причины его подозревать.

– Вы высоко цените вашего друга.

– Простите, Владимир Иванович, мне надо пообщаться с прокурором, – сказал Семыкин и направился к высокому господину с холеным лицом, у которого в петлице красовался золотой крест Святого Станислава III степени.

Владимир вспомнил его – этот господин был в изоляторе психиатрического отделения, когда Катасонов расспрашивал его, куда делась пациентка доктора Топалова.

Владимир прошелся по залу в надежде отыскать Аделию и пригласить ее на танец. На откровенный разговор с ней он не рассчитывал, ведь сестры, даже когда он не знал, кто они такие, были немногословны. Он всматривался в лица, но ни среди танцующих, ни среди отдыхающих ее не было. Владимир был уверен, что не спутает Аделию с сестрой из-за ее неестественной бледности, которая его несколько напугала в парке. А вот Ирина, раскрасневшаяся и радостная, порхала, как бабочка, танцуя то с одним, то с другим кавалером, и чаще всего с хлыщом Лещинским!

Владимир решил не слоняться по залу, а избрать одно место и оттуда вести наблюдение.

Он увидел доктора Нестеренко, разговаривавшего с Новицким, и разговор этот, похоже, был неприятен им обоим. Девица Волобуева стояла в сторонке, по ее затуманенному взгляду было понятно, что ее мысли витают далеко отсюда.

«Что может связывать Новицкого и доктора Нестеренко? Ведь лечащий врач Волобуевой – доктор Топалов», – размышлял Владимир.

– Вы ведете себя крайне неприлично!

Владимир остолбенел: он узнал голос. Повернувшись, он убедился в том, что рядом с ним стоит Ирина Верещагина! Она насмешливо смотрела на него. Владимир вспомнил, как она выставила его из кареты в безлюдном месте и что из-за нее он в тот вечер не поехал к Кате, и с раздражением спросил:

– Позвольте узнать, что я делаю не так?

– До сих пор не пригласили меня на танец!

– Разве я обязан был? – вырвалось у Владимира.

– Да вы нахал! Вы знаете, что я могу с вами сделать?

– Пистолет при вас? Тогда застрелите меня, поскольку вы больше ничего не сможете сделать без помощи вашего папеньки!

Владимиром овладело неукротимое желание как-нибудь уколоть эту взбалмошную девицу. Он понимал, что, если он ее обидит, его снова могут отстранить от работы, но уже ничего не мог с собой поделать.

– Я дарую вам жизнь, и мы с вами будем танцевать мазурку! – со смехом сказала Ирина.

– Пусть вас пригласит Лещинский, я не умею танцевать!

– Вы будете танцевать в наказание за ваше поведение!

Ирина, сделав два шага к центру зала, где уже танцевали мазурку, обернулась:

– Вы кавалер или прыщавый гимназист?

Владимир умел и любил танцевать. Уже после нескольких па Ирина заметила:

– А вы недурно танцуете!

– А у вас хорошо получается командовать! – отозвался Владимир.

После нескольких танцев Ирина наконец-то решила отдохнуть.

– Вы знаете, что художник Иван Половица, которого вы называете Иеронимом Велиалом, исчез? – прямо спросил Владимир.

– И что с того? – равнодушно отреагировала Ирина.

– Вы сказали, что его сердце принадлежит вам!

– Сердце, а не тело.

– И вам безразлично, что с ним?

– Абсолютно.

– Верно, ведь на самом деле его сердце принадлежит вашей сестре Аделии, а не вам. Вы лишь воспользовались вашей схожестью!

– Почему это вас так волнует? – иронично поинтересовалась Ирина. – Художник безумен, мало ли что могло прийти ему в голову!

– Где ваша сестра? Почему ее нигде не видно?

– Вам больше нравится Аделия?

– Дело в том, что она меня заинтриговала. Слышал, что ваша сестра серьезно больна.

– Для приезжего вы слишком много знаете!

– А вам многое известно обо мне.

– Дочери председателя попечительского совета нетрудно было кое-что о вас разузнать. Не волнуйтесь, я обратилась не к отцу, а к одному из его помощников. Разве он мог мне отказать?

– Чем же вас я так заинтересовал? Ведь мы с вами лишь раз виделись. В первый раз я встретил вашу сестру, поэтому вы не сразу меня «вспомнили».

– Аделия рассказала мне о вашей чудной встрече, и грешно было бы не воспользоваться нашей схожестью и вашей доверчивостью.

– И все же, чем больна ваша сестра?

– Вам она интересна, а вы ей – нет!

Ирина не отпускала Владимира, и его удивлял ее интерес к его особе. И хотя он помнил о предостережении адвоката, его самолюбие тешило то, что многие мужчины смотрят на него завистливо и враждебно.

По окончании бала Ирина предложила Владимиру:

– Я могу вас довезти до дома в своей карете. У вас же нет своего экипажа?

– Благодарю вас, но после поездки с вами мне пришлось долго идти пешком! – напомнил ей Владимир.

– Если вы будете продолжать интересоваться моей сестрой, а не мной, то в следующий раз я завезу вас еще дальше!

Владимир не успел ответить, как к ним подошел сам улыбающийся Верещагин:

– Моя дочь хлопотала за вас, и, не скрою, это сыграло свою роль. Не могу понять, чем вы ее покорили? Я был удивлен, узнав, что вы знакомы.

Владимир, ошеломленный вниманием столь важной особы и тем, что Ирина просила за него, молчал, не зная, что на это сказать.

Верещагин покровительственно похлопал его по плечу:

– Не робейте, молодой человек. Думаю, вас ждет большое будущее, если вы не наделаете глупостей. Вопрос о введении в штат больницы еще одной должности хирурга уже решен, и в ближайшее время вы сможете приступить к новой работе. – Он повернулся к дочери: – Дорогая, мне нужно с тобой поговорить.

Верещагин с Ириной отошли в другой конец зала.

Владимир несколько минут не мог прийти в себя. Совсем недавно он был на грани отчаяния, а теперь, словно из рога изобилия, на него сыплются всевозможные блага! И это было бы замечательно, если бы не смерть Кати.

У Владимира испортилось настроение. «Девушка мертва, и в этом я виноват, пусть косвенно! Она лежит в сырой земле, а я развлекаюсь!» Не раздумывая, Владимир пошел к выходу. Получив свои вещи, он вышел на улицу. Кроме частных экипажей у входа стояли наемные. Извозчики съехались сюда со всего города, рассчитывая на щедрые чаевые. Однако Владимир решил прогуляться и направился к Валам.