Разговор с Ташко не выходил у Владимира из головы. Он убедился в том, что в лечебнице происходит что-то необычное и связано это с доктором Топаловым и его пациентами. То, что любой больной имеет возможность покинуть вечером лечебницу, убеждало его в том, что убийцу следует искать именно здесь. Психически больные могут сильно отличаться друг от друга, лишь часть их склонна к агрессии – явной или скрытой. Внешние признаки агрессивного поведения могут и не присутствовать, агрессивность может проявиться внезапно, без каких-либо видимых причин, как реакция на внутренние стимулы, фантазии.

Лещинский – психопат, и доктор Нестеренко прав, он не станет заранее планировать убийство, он может его совершить под воздействием нахлынувших эмоций. Ташко упомянул о черной карете, ожидавшей Лещинского возле больницы, но неужели таинственная барышня хоть как-то с ним связана? Или это просто совпадение? Мало ли в городе карет! Ночью, в темноте, они все выглядят черными. Владимиру очень хотелось, чтобы это оказалось всего лишь совпадением.

Более загадочные личности – больной художник и сам доктор Топалов. Безусловно, если сообщить следователю, что рассказал Ташко, он сразу возьмет в оборот художника, возможно, выбьет из него признательные показания. Санитаров-мздоимцев уволят, в отделении наведут порядок, и в ночное время никто не сможет его покинуть. Но что, если убийца не художник? Тогда он затаится, какое-то время не будет убивать, косвенно подтверждая вину художника. Однако рано или поздно убийца покинет лечебницу, снова возьмется за свое – и вскоре обнаружат очередной труп.

Поэтому Владимир решил пока не рассказывать всего следователю, попытаться самому в этом разобраться. К тому же теперь Ташко станет его глазами и ушами в отделении. Но его мучили сомнения в правильности своего решения.

«А если у меня не получится вычислить убийцу? Если он вновь отправится на охоту и будет новая жертва, а я не смогу ему помешать? – Тут Владимира осенило: – Убийца обескровливает жертвы не на улице, а в своем логове. Это должно быть обособленное здание, где никто не бывает. Возможно, это его собственный дом или дом, в котором давно никто не живет». Перед мысленным взором Владимира возник заброшенный дворец Дунина-Борковского – он вполне подходил для этого! Нужно было выяснить, в чьей собственности он сейчас находится и возможно ли туда проникнуть, а кроме того, где проживают доктор Топалов, безумный художник Половица, больной Скибинский. Неизвестно, как пропали женщины, но брат Кати Феликс явно шел на встречу. Поэтому надо расспросить Катю, узнать, с кем поддерживал отношения ее брат, хотя, наверное, об этом полиции уже известно.

Для более оперативной связи с Ташко Владимир решил найти себе жилище как можно ближе к больнице. Его план заключался в следующем: когда за Иваном Половицей приедет карета, Ташко должен будет заплатить санитарам, раньше художника выйти из отделения и сообщить об этом Владимиру. А он уже проследит за каретой, и если подозрения получат подтверждение, то он немедленно сообщит обо всем следователю, в противном случае исключит художника из списка подозреваемых.

На следующий день Владимир снова засел за изучение журналов и историй болезни, но делал это уже не так рьяно и дотошно, как накануне. Он считал, что важнее узнать как можно больше о докторе Топалове и художнике Половице.

В обед Владимир отправился в библиотеку.

– Ваш брат был знаком с художником Иваном Половицей?

Катя крайне удивилась вопросу.

– Художник Половица известен всему городу благодаря своим странным выходкам. Но не думаю, что Феликс был с ним близко знаком – они совершенно разные люди.

– Интересно, чем же «прославился» художник?

– Он рисовал обнаженных блудниц в объятиях мужчин… с ликами всем известных святых! Церковь была возмущена! Объявил себя падшим ангелом, повелителем духов потустороннего мира, обрядился в монашескую рясу, поверх нее надевал черный плащ с остроконечным капюшоном – и в таком виде ходил по городу.

Владимир вспомнил, что так был одет кучер, сидевший на облучке кареты незнакомки. «Художник убегает из лечебницы для того, чтобы стать кучером, пусть и прелестной барышни? А почему бы и нет, если он влюблен? Влюбленные готовы совершать сумасбродства».

– Где и на что художник жил? Ведь не продажей своих картин!

– У него свой дом, доставшийся ему после смерти родителей. Он расположен за Стрижнем, где именно – не знаю. Он рисовал вывески для трактиров, магазинов, писал на заказ картины, делал копии полотен знаменитых художников. О нем говорили, что очень талантлив, вот только бес в нем сидит.

У Владимира четко заработала мысль: «У художника есть свой дом, где он живет один. Он вполне может привозить туда свои жертвы и без помех расправляться с ними. И освобождаться от тел ему просто – переезжая ночью Красный мост. В темноте мертвеца не отличишь от живого, одно движение – и тело летит с кареты через перила моста в реку! – Тут Владимира обдало жаром. – Но в таком случае пассажирка в карете не могла не знать обо всем этом!»

– Кареты у него нет?

– Вы что?! – Катя опешила. – Он и на извозчика не мог потратиться, в основном ходил пешком в своем странном одеянии.

– Жаль, что неизвестен адрес его места жительства.

– Если нужно, я узнаю.

– Буду весьма признателен. – Владимир посмотрел на часы и вздохнул. – Пора на работу! – Он видел по глазам девушки, что она хочет продолжить разговор, но больше задерживаться не мог.

В отделении его поджидал следователь Катасонов со своим помощником – молодым человеком с тонкими усиками, в темном пиджаке и котелке.

– Лифшиц, Яков Давыдович, – представил Катасонов помощника и недовольным тоном добавил: – Как я погляжу, вы не особенно горите, выполняя мое поручение! Мы вас полчаса дожидаемся!

– Прошу меня простить, я ездил обедать. Работа продвигается, но не так быстро, как нам хотелось бы.

Владимир завел их в фельдшерскую, усадил за стол и показал, как он изучает документы в каждой папке, сверяется с журналом, в книгах выискивает симптомы заболеваний, узнает, характерно ли для того или иного заболевания агрессивное поведение. В заключение Владимир высказал свое мнение об убийце:

– Если убийца и в самом деле психически больной человек и был на излечении в нашем отделении, то о нем можно сказать следующее. Он не психопат, не истерик, а больной, живущий своими фантазиями. Для него они само собой разумеющееся и не требуют доказательств своей реальности, как растущее дерево во дворе, дом, в котором он живет. Своими фантазиями он ни с кем не делится, полагает, что обладает чрезвычайной тайной. В поведении его окружающие замечают странности, но не видят в них ничего угрожающего, считают его чудаком. Свои преступления он готовит заранее, скорее всего, придумал какой-то ритуал или прочитал о чем-нибудь подобном. И во время этого ритуала он расправляется с жертвой. Для него главное не само убийство, а соблюдение некого ритуального действа. По натуре этот человек замкнут, неразговорчив.

Катасонов пару раз хлопнул в ладоши и иронично произнес:

– Достойным окончанием вашего спича, Владимир Иванович, было бы назвать имя убийцы, но раз оно вам неизвестно, это все домыслы! Верны или неверны ваши умозаключения, мы узнаем, лишь когда разоблачим преступника.

– Я предполагал, что мои рассуждения вас заинтересуют и помогут хотя бы составить представление о том, кого мы ловим, – разочарованно произнес Владимир.

– Преступников разыскиваем мы, а вы нам только помогаете! – напыщенно произнес Катасонов, потом, очевидно решив, что был излишне резким, добавил: – Мы делаем общее дело, но каждый на своем месте. Я вас очень прошу, Владимир Иванович, как можно быстрее закончить просматривать папки и выявить подозреваемых для проверки. Для этого у вас все есть!

– К сожалению, имеются сложности, требуется ваша помощь, – возразил Владимир и рассказал об особом положении доктора Топалова и его пациентов.

Лицо Катасонова от злости стало свекольного цвета, и он сразу направился в кабинет заведующего отделением. Владимир посчитал, что его вскоре позовут, но Бобров и Катасонов обошлись без него и, судя по всему, не поскандалили. Торжествующий, сияющий Катасонов вышел из кабинета, а заведующий отделением велел позвать доктора Топалова:

– Вам предоставят любые документы и без всяких ограничений! – сказал следователь Владимиру.

– Как вам это удалось? – поразился тот, не ожидая, что так легко решится вопрос.

– Позвонили председателю попечительского совета, господину Верещагину, умнейшему человеку. Он сразу дал разрешение, а указания Олега Вениаминовича не обсуждаются. Так что, Владимир Иванович, за работу! Ожидаем от вас более конкретных результатов.

Попрощавшись со следователем и его помощником, Владимир пошел искать Ловцова и в коридоре столкнулся с доктором Топаловым. У него, как обычно, был невозмутимый вид и горделивая осанка, но в этот раз он не прошел мимо Владимира, как мимо пустого места, а скользнул по нему мерзким взглядом, от которого молодого человека передернуло. В этом взгляде не было эмоций, а только холодная расчетливость – так смотрит кобра, оценивая ситуацию перед тем, как напасть на жертву.

Ловцов, когда Владимир попросил принести ему истории болезни пациентов доктора Топалова, в частности Ивана Половицы и Григория Скибинского, удивленно на него посмотрел:

– Вас ведь интересуют больные, которые уже покинули наше отделение!

– Мне поручено ознакомиться с историями болезни всех больных отделения, без исключения. И мне сказали, что препятствий не будет. А что, вас об этом не предупредили?

– Дело в том, что истории больных, которых сейчас лечит доктор Топалов, находятся в его кабинете, и они ему постоянно нужны.

– Все же сходите к нему и попросите необходимые мне истории болезни! – потребовал Владимир.

Ловцов посмотрел на него с удивлением, в его взгляде читалось: «Новичок слишком много на себя берет! Еще недавно заглядывал мне в рот, а сейчас командует». Прищурившись, зло блеснув глазами, он отправился к доктору Топалову. И произошло невероятное – он вернулся через пятнадцать минут с нужными Владимиру историями болезни.

– Доктору Топалову сегодня требуется раньше уйти, поэтому можете с ними поработать. Завтра, если вам еще что-нибудь понадобится, доктор Топалов вам это предоставит, но только в том случае, если это не нарушит процесс лечения больных, – все же здесь больница, а не полицейское сыскное отделение.