Часть третья

После этого я долгое время провела в бреду, терзаемая жаром и последствиями того, в чем впоследствии опознала сотрясение мозга.

Перед глазами вновь и вновь возникала лавина, стремительный снежный вал, с исполинской силой уносящий меня прочь, только на сей раз меня влекло к восточному краю седловины. Порой я падала навстречу гибели, порой улетала в небо на драконьих крыльях.

А вот я откапываю из-под снега обезвоженного, лишенного костей драконианского бога, а он открывает глаза и говорит мне что-то на совершенно незнакомом, непонятном языке.

А вот я дома, в Ширландии, читаю публичную лекцию о том, что видела, но мне никто не верит, хотя весь зал перед кафедрой от края до края заполнен двуногими драконоглавыми существами.

А вот я вновь погребена под снегом, задыхаюсь и, несомненно, вот-вот умру, хотя снег, не дающий мне встать, необычайно мягкий и теплый.

Все это время я продолжала звать тех, кто мне дорог… но никто из них так и не откликнулся.

И вот настал день, когда я пришла в себя с относительно ясною головой.

Нет, это был не наш лагерь. Где я? В доме Шу-ва, или у кого-то другого? При свете единственной лампы, заправленной ячьим маслом, судить было трудно. Вдобавок, кто-то загородил меня со всех сторон плотными шерстяными занавесями, создававшими странное ощущение, будто я вновь оказалась в шатре ахиатских кочевников. Лежала я на мохнатой ячьей шкуре, а другой шкурой была укрыта вместо одеяла. Губы дрогнули в слабой улыбке: так вот он, «снег», заваливавший меня во время болезни…

Достаточно ли я оправилась, чтобы откинуть его? Для пробы приподняв шкуру, я безо всякого удивления обнаружила, что теплые одежды для восхождения на горы куда-то исчезли. На мне была лишь тонкая сорочка, которую легко снять, заботясь о больном. Воздух оказался довольно прохладным, однако я твердо решила встать и заявить о себе, как о живом человеке, а не полутрупе, от коего, по всей видимости, я мало чем отличалась с момента спасения.

Стоило мне подняться, левая нога отозвалась болью. Осторожно ощупав голень, я обнаружила чувствительное место и сделала вывод, что во время лавины получила перелом малоберцовой кости. Несомненно, блуждания по снегу также отнюдь не пошли поврежденной ноге на пользу, но если болезнь и принесла мне что-то хорошее, так это – время, необходимое, чтоб кость успела несколько срастись. Однако ж, поднявшись, я постаралась перенести как можно больше веса на правую ногу и взглянула вниз. Вопреки ожиданиям, под ногами оказались не дощатые половицы, а нечто вроде стеганого покрывала из грубого джутового полотна, набитого чем-то мелким и твердым.

Удостоверившись в том, что твердо держусь на ногах, я раздвинула занавеси и выступила наружу, в еще более прохладное помещение. Всего лишь шаг… после чего вовсе не низкая температура заставила меня замереть на месте.

Навстречу мне подняли взгляды трое, сидевшие по ту сторону очага. Нет, не Сухайл. Не Том. Не Фу, не лейтенант Чендлей, не кто-либо из знакомых ньингов Лам-це Ронг…

Три драконоглавых существа!

Чтоб удержать равновесие, я изо всех сил вцепилась в занавесь. Плотная ткань сорвалась с крюков, и мы – я и занавесь – вместе рухнули на пол. Одно из существ поднялось на ноги. Сколь бы ни хотелось мне отнести увиденное на счет возобновившегося горячечного бреда, об этом нечего было и мечтать. Я пребывала в полном сознании, в здравом уме и твердой памяти, а на меня, выпустив когти, шел, надвигался живой сородич легендарного существа, откопанного мною из-под снега!

Реакция моя не имела ничего общего ни с изумлением, ни с восторгом, ни даже с любопытством ученого – признаться откровенно, я самым постыдным образом завизжала. После чего попыталась было уползти, засучила ногами, словно перевернутый на спину краб, но запуталась в занавеси, да и сломанная голень подвела… одним словом, далеко уйти мне не удалось.

Существо, двинувшееся ко мне, тут же замерло, как вкопанное. Одно из остальных, сидевших по ту сторону очага, вздрогнуло, расправило плечи и растопырило гребень во всю его ширину. Второе метнулось к нему и сомкнуло когтистые пальцы на его морде.

Язык поз и жестов различен даже среди разных народов, не говоря уж о представителях разных видов. Эти драконоподобные существа вели себя не совсем как люди и не совсем как драконы, но унаследовали кое-какие повадки и от тех, и от других. Растопыренный гребень, придающий животному более крупный и грозный вид, означал либо враждебность, либо страх. Размышления на сию тему помогли обуздать собственные проявления страха… но от этого страх вовсе не рассеялся без следа.

Да, держаться следовало как разумное существо, а не как охапка инстинктов, связанных воедино весьма и весьма ненадежной нитью, однако принять данное решение было много легче, чем его выполнить – к примеру, связать воедино внятную фразу. Я облизнула губы, набрала полную грудь воздуха, собралась с силами и, невзирая ни на что, сумела явить миру настоящий триумф красноречия:

– Где я?

Но, как только слова эти слетели с языка, я поняла: все тщетно. Драконоподобные создания переглянулись, не проявляя ни малейших признаков понимания. Ну да, конечно: откуда же им знать ширландский? Несмотря на то, что мое знание цер-жагского стремилось к нулю, сформулировать столь простой вопрос я смогла, но ответа вновь не добилась. Возможно, они не умеют говорить вовсе?

Глупое предположение. Создание, пытавшееся приблизиться ко мне, перевело дух и заговорило, вот только я не поняла ни единого сказанного слова.

Еще немного, и страх вновь перехватит горло. В каких бы странных, опасных ситуациях ни доводилось мне побывать прежде, с этой они и сравниться не могли. Все мои прежние пленители были людьми, и с большинством из них я была в силах хоть как-то объясниться. Теперь же – ни того, ни другого. Ясно было одно: по всей вероятности, нахожусь я в горной котловине по ту сторону Гьяп-це и Че-джа, а сделанные на седловине предположения о том, что данный вид не вымер без остатка, целиком и полностью подтвердились. Однако отсюда следовал неутешительный вывод: от людей я отрезана. И даже не могу спросить, где остальные – Чендлей, Фу, Том, а прежде всего – Сухайл.

Тем не менее спрашивать я пыталась, пусть даже зная, что меня не поймут. Когда же ответа на вопрос не последовало, я уцепилась за одни лишь имена: начала повторять их громче и громче, как будто громкость голоса позволила бы добиться успеха там, где бессильны слова. Одно из существ по ту сторону очага снова растопырило гребень, а существо, вышедшее вперед, искоса глянуло на…

На дверь.

Из-за дрожи в ногах, одна из коих была еще слаба после перелома, рвануться к выходу я не могла. Но постаралась изо всех сил – поспешно заковыляла к двери, сильно припадая на левую ногу. Не успела я сделать и трех шагов, как существо, пытавшееся подойти ко мне, наполовину расправило крылья и сдвинулось в сторону, преграждая мне путь.

Голос дрожал почти так же скверно, как ноги, но я со всею возможной твердостью объявила:

– Мне нужно увидеться с остальными. Плевать, что вы меня не понимаете, я должна…

Прежде чем я успела возвысить голос до полновесного крика, существо напротив подняло руку и сомкнуло пальцы на собственной морде. Точно так же минуту назад поступил один из его сородичей с другим, растопырившим гребень. Точно так же при мне не раз поступали люди со слишком брехливыми собаками, и я поняла: должно быть, это – эквивалент приложенного к губам пальца. Преградившее мне путь существо пыталось призвать меня к молчанию.

Я едва не заорала во всю глотку. Нет, не от страха – из чувства противоречия. Если они хотят, чтоб я сидела молчком, возможно, лучшее, что я могу сделать – это поднять как можно больше шума? В конце концов, я много раз бывала в плену, но не нашла в этом ничего хорошего.

Однако эти существа взяли на себя труд позаботиться обо мне. Я не страдала от голода, не была перепачкана собственными испражнениями, а главное – осталась жива. Кто бы ни спас меня из снегов, то явно были не мои спутники. Кто же тогда? Эти трое? Или другие, им подобные? Так ли, иначе – разницы никакой. Они позаботились о моем благополучии, по всей вероятности, ценою немалых неудобств для самих себя. Таким образом, я была обязана жизнью трем крылатым драконоглавым существам из драконианских мифов.

Нет, не из мифов. Рослое создание, стоявшее передо мной, расставив ноги и слегка расправив крылья, в той самой позе, которую я много раз видела раньше, было вполне настоящим. Прозрение оказалось внезапным, словно удар молнии, и столь поразительным, что мигом заставило меня забыть весь свой страх и отчаяние. Все эти древние статуи, барельефы и фрески изображали крылатых человекоподобных существ с драконьими головами и людей, приносящих им жертвы… и из этого мы сделали вывод, будто данные существа – боги. Вполне возможно, древние люди действительно поклонялись им…

Однако они вовсе не были богами.

Со всей очевидностью, они и были самими драконианами.

Выходит, сия древняя цивилизация была сотворена не человеком. Ее создали существа, подобные тому, что стояло напротив, правившие подданными-людьми, пока те не восстали против них. Свидетельства сему лежали у нас под носом тысячи лет… однако после низвержения дракониан их существование превратилось в легенду, в которой легко усомниться, не имея перед собой наглядных ее подтверждений.

Стоявшее напротив существо указало на мою постель и что-то сказало. Конечно же, я опять не поняла ни слова, однако враждебности в них не чувствовалось. Немо повинуясь, я захромала обратно к своему ложу. Два других крылатых существа пристроили на место сорванную мной занавесь и снова замкнули меня в теплом убежище, скрыв от моих глаз свой невероятный, получеловеческий-полудраконий облик.

Укрывшись мохнатой ячьей шкурой, я начала дрожать, но вовсе не от холода. Пока я была занята другими материями, истина тихой сапой прокрадывалась в мозг, и теперь, наедине с собой в укромном гнезде, я больше не могла закрывать на нее глаза.

Я одна. Хотя лавина и осталась в воспоминаниях лишь ужасным стремительным водоворотом событий, хаос был не столь велик, чтобы стереть из сознания один простой факт: катастрофа разлучила меня с товарищами и с мужем. Меня понесло в одну сторону, их же – в другую, а затем, утратив способность к ориентации, я побрела на запад, чем только увеличила разрыв. Теперь они либо находятся по ту сторону гор, либо…

Нет, я старалась прогнать эту мысль прочь, однако подобная умственная дисциплина оказалась выше моих сил.

«Либо погибли».

Чем бы ни сочли дракониане мои рыдания, они оставили меня в покое.

Позже кто-то из них принес мне еды – густой ячменной похлебки, почти ничем не отличавшейся от той, которую готовили ньинги. Принимая миску, я попробовала разглядеть драконианскую зубочелюстную систему, но существо держало пасть закрытой. По-видимому, дракониане не являлись видом чисто плотоядным, хотя и у замороженной особи, и у живых имелись весьма выдающиеся клыки. Не выращивая ячменя, они не смогли бы угостить меня ячменной похлебкой, а не употребляя ячменя в пищу, не стали бы утруждаться его выращиванием. С учетом характера местности, это было вполне разумно: вряд ли данный регион мог бы обеспечить пищей крупную популяцию облигатных хищников – то есть живых существ, способных питаться лишь мясом. Вероятнее всего, дракониане, подобно медведям, были всеядны.

Подобные рассуждения были спасательным линем, позволившим удержаться на плаву, пока я хлебала драконианское угощение.

Дракониане были вполне реальными. Живыми. Но как же уместить этот факт в голове, как уложить его в общую картину?

Тут мне невольно вспомнилось яйцо, вывезенное с Рауаане, и слепок, сделанный мною с пустот в его окаменевшем белке. Шишковатый, неточный, сей слепок не давал отчетливого представления об облике погибшего эмбриона, однако демонстрировал достаточно, чтоб вызывать недоумение. Неожиданные пропорции, странная конфигурация конечностей – все это было совсем не таким, как у четвероногих существ… но, если вдуматься, выглядело вполне естественным для двуногого!

Однако как же такое возможно?

Не стану тревожить читателей перечислением всех случаев, когда я, теряя нить рассуждений, вновь ударялась в слезы. Вспоминая Рауаане, я не могла не вспоминать о Сухайле – ведь там со мной был и он. Думая о яйце, не могла не думать о Томе, вместе со мной гадавшем над его тайнами. Мало этого: я еще не оправилась от пережитых испытаний, а слезы лишали меня последних запасов сил, и посему я куда больше времени, чем хотелось бы, проводила во сне. Я знала, что должна, обязана выбраться из этого места и вернуться в мир людей, а, дабы подстегнуть собственную решимость, снова и снова твердила себе, что остальные ждут меня там. Однако знала я и другое: если пытаться бежать сейчас же, то, как бы ни поступили дракониане, меня ждет верная и скорая гибель. Одолеть горы я была просто не в состоянии.

Мои спасители

Сколько же я прожила в этом доме? Кисти и пальцы ног несли на себе явные следы проходящих обморожений. Не думаю, что они были слишком уж сильны, так как все пострадавшие места полностью сохранили чувствительность, а кожный покров не шелушился и не отставал, однако на них успели образоваться опухоли, следовательно, меня не просто слегка пощипало морозцем. Судя по общему положению дел и состоянию ноги… следовало опасаться, что я провела здесь по меньшей мере полмесяца, а то и более.

Таким образом, если остальные и выжили, меня, несомненно, считают погибшей. Осознав это, я потеряла даром кучу времени и едва справлялась с едой, оставляемой возле моей постели.

Вновь поднять меня на ноги смогла лишь близость величайшей научной загадки – неоспоримого существования живых и здоровых драконоглавых существ. Что ж, если от них не уйти, буду их изучать, и, может быть, изучение натолкнет меня на какие-либо полезные выводы.

Но прежде необходимо был достичь некоего равновесия в вопросе о спутниках и товарищах, и я заставила себя перебрать возможные варианты развития событий с точки зрения неумолимой логики.

Если принять за данность, что они погибли, а они окажутся живы, то вся моя скорбь ни к чему. Если же я приму за данность, что они погибли, и окажусь права, страдания ничего не исправят, а когда их гибель подтвердится, печаль охватит меня с новой силой. Напротив, если принять за данность, что они живы, и ошибиться, печаль впоследствии будет ужасна, однако до этого я смогу найти своим способностям лучшее применение, что, несомненно, поспособствует возвращению в большой мир, к людям. И наконец, если надеяться на лучшее и надежды сбудутся… это будет лучшим из всех возможных исходов. Рассудив так, я решила держаться и действовать так, словно все они живы, пока не получу доказательств обратного.

Получилось ли? Конечно, нет: никакие решения не в силах разом избавить от страха и неуверенности. Однако это мне помогло. При поддержке сего зарока я смогла в надлежащей мере обратиться к насущной проблеме: как же дракониане могли возникнуть и существовать?

Ответ должен был заключаться в лабильности развития – другого объяснения не находилось. Что ж, хорошо; тогда при каких же условиях из драконьего яйца может вывестись человекоподобное существо?

Очевидно, здесь сыграл роль некий человеческий фактор в среде инкубации. Нет, не людское жилище, не чтение над яйцами вслух литературных произведений – ничего подобного. Фактор обязан быть биологическим. И тут мне вспомнились настенные росписи Сердца Стражей – надписи из алых символов, словно спускающиеся к лежащему снизу яйцу. Вспомнились и «самоцветы драгоценного дождя», упомянутые на Камне с Великого Порога, и следующее выражение, которое вполне могло служить уточнением предыдущего, а именно – «священные излияния наших сердец».

Кровь. Погрузи драконье яйцо в человечью кровь, и, может быть, из него выведется драконианин.

Сколь часто подобное могло иметь место? Чем радикальнее обусловленные мутацией изменения, тем меньше вероятность выживания эмбриона – эксперименты, проведенные в курратском Доме Драконов как мною, так и моими преемниками, демонстрировали это вполне однозначно. Пожалуй, нечто подобное не могло бы завершиться успехом даже один раз на тысячу. Возможно, это проделывалось как-то иначе, более постепенно – тут уж оставалось только гадать. С уверенностью можно было сказать одно: это было достигнуто, поскольку живое доказательство сего утверждения день за днем приносило мне миску с ячменной похлебкой.

Лежа в гнезде из шерстяных одеял и ячьих шкур, мало-помалу набираясь сил, я представляла себе, как делюсь своими гипотезами с Сухайлом и Томом. От этого становилось уютнее. Вскоре я вообразила себя в каком-то зале наподобие Кэффри-холла, читающей публике лекцию о своих встречах с драконианами, и, к собственному удивлению, захихикала. Возможно, смех звучал несколько истерично, и я приглушила его одеялами. Мне сделалось ясно: так ли, иначе, а я одержала победу. Либо это открытие наконец-то вынудит Коллоквиум Натурфилософов признать меня и принять в свои ряды, а я получу долгожданное удовлетворение, прорвавшись и в эту дверь… либо они продолжат меня игнорировать, и тогда я смогу со спокойной душой умыть руки. Да, я столько лет мечтала о статусе действительного члена Коллоквиума Натурфилософов, что не могла так запросто отказаться от сей мечты, но если уж этого будет мало, они окончательно и бесповоротно выставят себя закоснелыми ретроградами, не стоящими более даже минуты моего драгоценного времени.

Конечно же, все это – при условии, что я получу возможность поведать им о своем открытии.

Следовательно, я была просто обязана остаться в живых и вернуться во внешний мир. Нет, я не доставлю им удовольствия цокать языком и качать головами над печальной кончиной женщины, чьи притязания оказались превыше умений!

Не стану притворяться, будто все это разом избавило меня от всех горестей. Каждая минута, проведенная здесь, была еще одной минутой, проведенной мужем в уверенности, что я мертва. Слишком уж хорошо помнила я собственную скорбь после гибели Джейкоба, и посему мысли о Сухайле, переживающем подобную утрату, выворачивали наизнанку всю душу. Каким бы радостным ни обещало быть наше воссоединение, я не могла представить его себе, не подумав прежде о страданиях мужа, и это сводило весь благотворный эффект к нулю. Но вот ткнуть весь Коллоквиум Натурфилософов носом в свое достижение… Этот мотив обладал просто-таки волшебной силой, и всякий раз, как воля к продолжению работы давала сбой, я вспоминала о предстоящем удовольствии и снова бралась за дело.

Трое хозяев-дракониан не препятствовали мне подниматься с постели и ковылять по дому, пока я не поднимаю шума и не рвусь к дверям. Я то и дело задавалась вопросом, что произойдет, если закричать. Громкий звук вызовет сход лавины? Или приманит хищника? Или нарушит мир и покой и навлечет на моих пленителей гнев окружающих? Кроме этих троих в доме не появлялось ни души, посему я даже не знала, живет ли поблизости кто-то еще, но подозревала, что да. Что же я могла бы увидеть, будь у меня возможность задержаться на седловине и понаблюдать за долиной внизу?

Но вскоре я отбросила эти мысли в пользу материй более насущных. Дабы легче ходить и не нанести сломанной ноге нового вреда, следовало соорудить для нее лубок. Сообразив, что я затеяла, дракониане попытались прибинтовать лубок поверх моего колена, и мои настойчивые требования зафиксировать лубком голень вызвали средь них немало разговоров. Естественно: при несокрушимой прочности собственных костей им вряд ли часто приходилось иметь дело с переломами. А вот что такое костыли – это они понимали прекрасно, так как повредить сухожилия могли наравне с любыми другими живыми существами.

Позаботившись таким манером о своем здравии, я приступила к наблюдениям. Начала с самих дракониан. Все трое имели рост чуть более двух метров – вполне довольно для превосходства над большей частью людей, однако мне доводилось видеть немало мужчин того же роста, особенно среди кеонган. Грудь их и плечи были широки – вероятно, затем, чтобы поддерживать мускулатуру крыльев. Отсюда возникал вопрос: способны ли дракониане летать? На мой взгляд, полеты дались бы им труднее, чем их четвероногим сородичам: тела двуногих прямоходящих не слишком-то приспособлены к удержанию горизонтального равновесия. Впрочем, они вполне могли бы если не летать, то планировать. Кроме этого – вероятно, из-за адаптации к холоду – современные дракониане выглядели мощнее, коренастее своих предков. Чешуя их имела окрас более темный, чем у замерзшего драконианина, найденного нами на седловине. Что это – сезонное различие? Половой диморфизм? Просто эквивалент вариации мастей, свойственной лошадям? Об этом судить было рано.

Возможностей для наблюдений у меня оказалось предостаточно: в закрытом помещении дракониане обходились минимумом одежды. Лично я находила воздух за пределами огороженного одеялами убежища довольно студеным, однако хозяева, очевидно, чувствовали себя вполне удобно в одних лишь свободных простых штанах, едва доходивших им до колен. Тем не менее я знала, что это далеко не вся их одежда. Хозяева приходили и уходили, а я, хоть и держалась подальше от двери, смогла разглядеть за ней некую комнату – должно быть, прихожую, где они снимали и надевали одежду более существенную: верхние куртки, валяные сапоги и прочее в том же роде. Этого было бы крайне мало, чтобы согреть меня, но их устойчивость к холоду, очевидно, изрядно превосходила мою.

Отчего же тот драконианин на седловине был не одет? Ответа я так и не узнала, но знаю, что переохлаждение воздействует на них практически так же, как и на людей. Люди в подобных случаях нередко впадают в особого вида безумие и начинают рвать на себе одежду: им чудится, будто они погибают от страшной жары. Возможно, замерзшего драконианина постигла та же судьба?

Покончив – по крайней мере, на время – со всем, что касалось дракониан, я обратила внимание на их среду обитания. В данный момент мир снаружи находился вне пределов досягаемости, однако я вполне могла изучить их жилище – и так и сделала. Оно ничем не напоминало монументальные строения, ассоциировавшиеся в моем сознании с драконианами, но от Сухайла я, конечно же, знала: руины, ныне внушающие нам благоговейный трепет, – на самом деле величайшие из зданий, возведенных драконианской цивилизацией, сравнимые с Храмом в Аггаде или фальчестерским Залом Синедриона. Простой народ жил в домах поскромнее.

Из кого же мог состоять этот простой народ? Из людей? Или дракониане были столь многочисленны, что на свете существовали не только драконианские правители, но и драконианские простолюдины? Реестр вопросов, требующих ответа, рос, становился длиннее день ото дня.

Внутреннее устройство драконианского дома во многих отношениях отличалось от ньингского. Да, их дом тоже имел круглую форму, однако выстроен был не поверх коровника, как заведено в Цер-нга. Вместо этого пол был застелен тем самым, примеченным мною ранее, стеганым покрывалом из джутового полотна, с отменной эффективностью защищавшим нас от холода (в чем заключалась причина этого, я выяснила несколько позже). Мебели было немного – всего несколько сундуков и полок, где хранилось самое нужное, наподобие посуды и одеял. Очаг представлял собой широкое мелкое углубление в камне; возле него, на тонких подстилках, убираемых на день, спали хозяева дома. Дым уходил наружу сквозь дыру в невысоком (чуть выше макушек обитателей) потолке. Должно быть, сверху сей дымоход был чем-то защищен: заглянув в него, неба я не увидела.

Единственными источниками света служили огонь очага да горстка ламп, судя по запаху, заправлявшихся ячьим маслом. Отсюда вывод: если только дракониане не торгуют с ньингами (причем весь регион сговорился ни словом не упоминать об этом кому-либо из экспедиции), у них имеются собственные яки. В самом деле, рацион дракониан оказался смешанным: питались они и ячменем, и мясом, и сушеными фруктами, а уж масло и сало, подобно ньингам, поглощали в количествах просто-таки невероятных. Данное обстоятельство также склоняло к мысли, что эти трое здесь отнюдь не одни, так как втроем им вряд ли удалось бы обеспечить себе подобное разнообразие в еде – тем более что из дома одновременно выходили максимум двое.

Однако спросить о чем-либо их самих было невозможно, пока мы не сумеем найти общего языка. Таким образом, передо мной возникла следующая задача.

Начали без промедлений. Наложив на ногу лубок, я завернулась в одеяло, подошла к очагу и села рядом с хозяевами, взиравшими на меня с явной настороженностью.

– Аневраи? – спросила я, глядя на них.

Так Сухайл произносил одно из слов, высеченных на Камне с Великого Порога. В то время мы еще не знали, означает ли оно дракониан или же их крылатых богов, но теперь, раз уж две сии категории объединились, я решила, что попробовать стоит. Однако все трое только склонили головы набок и не откликнулись ни словом.

Я не обладала и половиной лингвистических познаний мужа… но ведь Сухайла рядом не было, так что рассчитывать приходилось только на себя. Вспомнив его рассказы о том, что основные, наиболее часто используемые слова меньше всего изменяются с течением времени, я огляделась в поисках чего-либо, находящегося поблизости и называющегося одним из реконструированных нами слов.

– Ирр? – спросила я, указав на огонь?

По всей видимости, это лишь усугубило замешательство хозяев, но я не сдавалась. Склонившись вперед, я постучала пальцем по одному из камней, окружавших очаг, и сказала:

– Абун.

А затем, вновь указав на огонь, повторила:

– Ирр?

Дракониане переглянулись и быстро, негромко заговорили о чем-то между собой. Похоже, один в чем-то сомневался, а двое других пытались его ободрить, но, может быть, я и ошиблась, возможно, то были лишь мои домыслы, наложенные на их непонятное поведение. Наконец первый снова взглянул на меня и, указав на огонь, сказал:

– Ррт.

Затем, постучав по камню, добавил:

– Вун.

Сердце затрепетало. «Огонь» и «камень». Две крохотные опоры на склоне невообразимо высокой горы… как же далек был путь от них до полноценного разговора! Однако, на мой неискушенный в языковедении слух, все выглядело так, будто Сухайл прав. Драконианский язык был предком языков Южной Антиопы, а значит, не совсем чужим и для меня. Отыскивая их общие черты, точки соприкосновения, я вполне могла со временем начать его понимать.

Нет, не подумайте, будто сие озарение разом разрешило все загадки. Ничего подобного – ведь и Камень с Великого Порога отнюдь не раскрыл нам всех тайн драконианской письменности в одночасье. Воспитанная в магистрианской вере, я никогда в жизни не изучала лашон (и в этот момент проклинала свое невежество от всей души), однако ахиатским владела сносно. Он-то и послужил мне куда лучшей отправной точкой, чем немногочисленные фрагменты драконианского лексикона, приблизительно реконструированные Сухайлом. Но с древних времен, конечно же, многое изменилось: язык, на коем изъяснялись хозяева, значительно отличался от языка, что был в ходу среди их предков тысячи лет назад. Согласно правилам, возможно, известным мужу, но не мне, некоторые звуки изменились до полной неузнаваемости. Одни слова покинули насиженные места, полностью отделившись от изначальных значений, и образовавшаяся пустота заполнилась другими: например, ахиатский глагол «ткать», по-видимому, являлся дальним родственником современному драконианскому слову «одежда», тогда как их глагол «ткать» вовсе не походил ни на что знакомое… Короче говоря, дело двигалось мучительно медленно.

Но чем еще было занять время? Пока мне не позволят выйти наружу, самое полезное, что я могла предпринять, – это научиться объясняться. «Что ж, – с новым приглушенным смехом подумала я, – если Коллоквиум откажется меня признать, найду себе местечко в Обществе Языковедов». Да, способностями к языкам я не обладала, но чего только не сможет достичь человек, если ему больше не на чем сосредоточить мысли!

Впрочем, не могу утверждать, будто заняться действительно больше было нечем. Однажды днем (по-моему, это был день, хотя судить о времени суток я могла лишь по бодрствованию дракониан да собственному чувству голода) хозяева завели тихий, напряженный разговор, сгрудившись вместе в манере, явно свидетельствовавшей о том, что беседа не предназначена для моих ушей, пусть даже я их пока не понимаю. Затем, очевидно встревоженные, двое из них ушли, а третий остался со мной.

Оставшийся драконианин снял мои занавеси и жестом велел мне отойти как можно дальше от входа. Здесь, у стены, он устроил из занавесей нечто вроде гнезда и изобразил целую пантомиму. От меня требовалось сидеть в этом гнезде, а если кто-либо войдет в дверь, спрятаться, укрывшись одной из занавесей с головой.

То было первым намеком, что мне здесь совсем не место.

Устроившись в гнезде из занавесей, я принялась наблюдать за драконианином. К этому моменту я начала различать их. Тот, что разговаривал со мной, помогая медленно, с трудом осваивать язык, был выше остальных ростом и отличался от них косыми светлыми полосами по обе стороны шеи, посему я нарекла его Полосатым. Другой, несколько у́же в плечах, чаще всего брал на себя приготовление пищи – его я окрестила Поваром. Оставшийся со мной был самым низким и коренастым из всех троих. Его я мысленно называла Трусом, поскольку он относился ко мне с очевидной опаской.

Бояться меня?! Я была на добрых полметра ниже и вдвое легче, напрочь лишена достойных внимания когтей и зубов, однако Трус относился ко мне с неподдельным, искренним страхом. По-видимому, большую часть разговора двое остальных уламывали его остаться со мной, пока их нет. Надолго ли они решили уйти?

Наблюдая за драконианином, я поняла кое-что еще. Все это время я смотрела на хозяев глазами натуралиста, примечая особенности телосложения, окрас, повадки. Вдобавок, мы уже начали общаться… но до сих пор не видели друг в друге людей.

Дождавшись, когда драконианин в очередной раз повернется ко мне, я привлекла его внимание и указала на себя.

– Изабелла.

Ответа не последовало. Не понимает? Или слишком напуган, чтоб говорить?

Дабы объяснить, о чем речь, я перебрала все знакомые драконианские слова – огонь, камень, одеяло и прочие, всякий раз указывая на соответствующий слову предмет, а затем вновь указала на себя:

– Изабелла.

Повторив это еще несколько раз – медленно, старательно выговаривая звуки, я указала на драконианина и вопросительно хмыкнула.

Без всякого сомнения, он меня понял, однако в ответ просто отвернулся и принялся мыть котелок из-под похлебки.

Либо имена у них не в ходу, либо этот не желает называть своего. Лично я бы сделала ставку на последнее.

Остальные не возвращались довольно долго, и все это время мы с Трусом провели молча. Наконец снаружи раздались голоса и шаги. Трус яростно замахал рукой, призывая меня спрятаться. Я без колебаний послушалась, но выглянула наружу сквозь оставленную щелку, и, когда дверь надежно затворилась за знакомой парой, вновь выбралась из укрытия.

Я надеялась, что после их возвращения мне позволят выйти наружу. Прежде прятать меня никогда не утруждались, а это значило, что сегодняшний день чем-то отличается от остальных, что, в свою очередь, вполне могло знаменовать собою сию долгожданную перемену. Увы, в этом мне не посчастливилось. Зато я снова тем же манером представилась по имени, и на этот раз процедура принесла плоды.

Полосатый сразу же понял, в чем дело. Переглянувшись с остальными (причем даже я ясно видела, что Трус, хоть и хранит молчание, очень не хочет, чтобы его товарищ говорил), драконианин повернулся ко мне, указал когтем на кончик собственного носа и ответил:

– Рузд.

– Каххе, – последовал его примеру тот, кого я нарекла Поваром.

После чего оба устремили требовательные взгляды на Труса.

– Зам, – после долгой паузы буркнул тот.

Теперь у всех у нас имелись имена. Теперь они стали для меня не просто живыми существами, но живыми существами сродни человеку. Это и послужило началом многих перемен в наших отношениях.