Глава 12
Седьмая улица

Выйдя из своей гостиницы, Абу Анмар взглянул на здание напротив, где под вывеской «Пророк» находился офис ад-Далляля, и расстроился. Конкурент решил обновить рекламу, заказал вариант с дизайном подороже и уже установил сверкающую табличку над входом, показывая всем и каждому, что бизнес его процветает. На другой же стороне, словно на другом далеком берегу, Абу Анмар в простой белой галабее и со стаканом чая в руке являл совсем иную картину на фоне своего захолустного отеля. Абу Анмар не понимал, почему на него сваливается одна неприятность за другой – больше месяца ни одного нового клиента. В гостинице жили только двое. Один из них – пожилой мужчина, у которого много лет уже не было средств к существованию и он расплачивался за свое пребывание тем, что выполнял мелкие поручения Абу Анмара. Другой, ставший практически иракцем алжирец, вел аскетический образ жизни, часто молчал, уходя в себя, каждую неделю посещал мавзолей Абд аль-Кадера Джейляни, слушая проповедников и участвуя в зикре, и на всем старался сэкономить, даже питался на бесплатной кухне для бездомных, которая работала в определенные часы в соседнем районе Баб-аш-Шейх. Что касаетя Хазема Аббуда, то он заглядывал все реже, да и то, чтобы сфотографировать обваливающиеся балконы и стены с отслоившимися от сырости слоями краски либо снять улицу с верхних этажей, захватив в кадр ассириек-католичек, идущих на службу в церковь Святого семейства, или ребятишек, играющих в футбол после объявления комендантского часа. Хазем Аббуд, когда заходил, садился с Абу Анмаром выпить чая, поговорить о дне насущном и о том, что нас ждет в будущем, но в гостинице он фактически уже не жил и не ночевал с лета. В последний его приход Абу Анмар с упоением рассказывал, какую реконструкцию в отеле он затеял. Аббуд не спросил его, откуда взялись деньги на такой проект. Поскольку мысли его были заняты чем-то своим, он просто порадовался тому, что его друг вдохнет новую жизнь в свой многолетний бизнес, а там, глядишь, и ему судьба улыбнется.

Обнаружив, что почти все обшарпанные комнаты в отеле остались без мебели, которая, правду сказать, и так пришла в негодность, Аббуд подумал, что это как раз идет подготовка к ремонту. Абу Анмар не рассказал ему, как трудно было сторговаться с Хади Барышником, чтобы выручить приличную сумму за старую мебель. Но ему все-таки удалось ее сбыть! Этот несносный трепач Хади, у которого рот не закрывается, а выдумки сведут с ума любого! Этот проклятый Барышник! Пытался сбивать цену вещь за вещью! Как только ни изгалялся! Будь у Абу Анмара другой вариант, он выставил бы его за дверь и не стал терпеть этого унизительного торга, будто его самого распродавали по частям!

Хазем Аббуд и не подозревал, что на самом деле его друг не собирался браться за отделку гостиницы и обновлять интерьер, что средств у Абу Анмара не хватит и на то, чтобы постелить новый ковер в холле или хотя бы заменить изъеденный жучками деревянный столик, за которым они обычно сидели, поставить новое окно или сменить гудящие до звона в ушах трубы в ванных. Для него накладно будет даже купить освежитель воздуха, чтобы приглушить гнилостный запах, идущий от отсыревших стен и ставший уже чуть ли не визитной карточкой его гостиницы.

Мебель из номеров он распродает для того, чтобы жить потом на эти деньги какое-то время и элементарно прокормиться. Но из гордости и памятуя о прежних временах, когда гостиница считалась престижной и здесь останавливались исключительные клиенты, он не может признаться в том, что стоит на грани краха, даже самому близкому из друзей. Он попытается сделать что-нибудь для своего спасения, но пока еще не знает, что именно. Если нужно, он готов ввязаться в любую авантюру и пойти на риск. Но он должен выстоять, иначе станет посмешищем в глазах окружающих и объектом издевательств этого рыжебородого мерзавца, сидящего в вылизанном офисе напротив под кондиционером и мозолящего ему глаза каждые утро и вечер.

Барышник нанял парня из Баб-аш-Шейх, который подогнал лошадь с телегой к гостинице Абу Анмара и погрузил на нее всю старую мебель, почти ничего не стоящую, за исключением стульев с металлическим каркасом и мягкими сиденьями, обитыми красной кожей. Десять сточенных жучками платяных шкафов продать не удалось, и теперь они загромождали двор Хади, дожидаясь, пока их почистят, перекрасят и вновь попытаются выставить на продажу на рынке подержанной мебели. Что касается потрескавшейся кафельной плитки и мутных зеркал, то Хади взял и их. Трудно понять, что заставляет людей приобретать такую рухлядь, которую кто-то шутя окрестил археологическими находками, но и на эти вещи нашелся хозяин. Если бы Абу Анмару стала известна общая сумма, которую в итоге выручил Хади за его товар, то старика хватил бы удар, по крайней мере Абу Анмар точно налетел бы на Хади с кулаками.

Хади, после того как Безымян перестал навещать его, вернулся к привычной жизни и вновь стал таким, каким его знали раньше, если не пародией на себя прежнего, будто задумав отыграться за длинные месяцы забытья и прозябания. Заметил это и его друг Азиз аль-Мысри, который по-прежнему хохотал над шутками «клоуна» Хади, однако недоумевал, почему в них тот теперь обязательно вставлял имена политиков и деятелей из телевизора. Только от Хади, который безустанно болтал и делился захватывающими историями с невероятными сюжетами, сидя в своем любимом углу у окна, он мог терпеть страшный запах многодневного пота, смешанный с алкоголем, принятым накануне. Скорее всего со временем Азиз аль-Мысри просто принюхался и перестал замечать это амбре, которое казалось ему уже не таким отталкивающим.

Хади откинулся на спинку длинного дивана и приступил к новой истории – о том, как вчера вечером в одном из переулков аль-Джадирийи он случайно столкнулся с самим президентом. Хади утверждал, что черный бронированный «мерседес» проехал прямо рядом с ним, потом остановился, из него вышел водитель в темно-синем костюме и поспешил открыть дверцу с другой стороны. Президент оказался чрезмерно тучным. Он еле вытащил из салона правую ногу, а сам остался сидеть внутри. Хади же, не обращая никакого внимания на все это, шел как ни в чем не бывало со своим мешком, звенящим бутылками со спиртным и газировкой.

– Хади! Хади!

– Да, господин президент!

– Что ж ты делаешь, Хади! Прекрати судачить о нас! Смуту сеешь, люди взбунтоваться могут против власти!

– Что поделаешь, господин президент! Народ за справедливость! Я ничего такого и не рассказываю.

– Поедем! Давай договоримся! Приглашаю на ужин в лучший ресторан! В Зеленой зоне!

– Нет, господин президент, я не голоден… Вот если арака – то можно выпить.

– Да ты что! Я пью исключительно дистиллированную воду. А ты, Хади, нехорошо себя ведешь!

Президент усмехнулся, захлопнул дверь, «мерседес» разогнался с места и исчез из виду.

Кто-то искренне смеялся над этими зарисовками фантазера Хади, а кто-то сидел молча и не понимал, что же рассказчик хотел этим сказать. Но Хади было все равно, как слушатели реагируют, он упивался собственным фразерством, с азартом рассказывая одну историю за другой. Любую ситуацию, свидетелем которой окажется, Хади мог обратить в увлекательный сюжет. И скорее всего эта байка про президента родилась в его голове в тот момент, когда мимо него проехала бронированная машина, вызвавшая у него подозрение.

Время от времени кто-то из посетителей подсаживался со стаканом чая напротив Хади и просил рассказать про Безымяна. Хади не отказывал и охотно вновь принимался за старую историю, которая теперь, однако, была наполнена совершенно другими деталями и разительно отличалась от той, которой он всех развлекал в конце прошлой весны. А однажды слушатель выложил перед ним номер журнала «аль-Хакыка» с фотографией загримированного до неузнаваемости Роберта Де Ниро на обложке и процитировал статью, вторящую рассказу Хади, но с подробностями, о которых тот умалчивал. Имя Хади в статье не упоминалось, однако Азизу аль-Мысри и некоторым завсегдатаям кофейни был знаком ее автор – Махмуд ас-Савади, и они точно знали, что он услышал о Безымяне от Хади. Барышник равнодушно просмотрел статью и не нашел в ней никаких совпадений – все автор сочинил сам, каждое слово от начала и до конца плод его воображения.

Однако у Хади остался неприятный осадок из-за того, что Махмуд использовал его в собственных интересах. Их последняя встреча состоялась, когда Хади вернул ему диктофон. Ас-Савади пообещал опубликовать правдивую историю Безымяна и совсем пропал из квартала. А через два дня Хади последний раз навестил Безымян. Он застал его вечером дома и рассказал, что между его последователями развязалась настоящая война. Американцы опять взяли район, где он прятался, в кольцо, несколько раз они выходили на его след с помощью иракских спецслужб и чуть было не поймали, поэтому он вынужден каждый раз менять убежище, не ночуя дважды в одном и том же месте. Что касается статьи, которую о нем напечатали в журнале, то она вовсе не помогла Безымяну, только выставила его выдумкой сумасшедшего.

Он ищет преданных людей, которые облегчили бы выполнение его миссии, а не тех, кто, как Дураки со своими сторонниками, использовали веру в него в своих целях, или как этот журналист, который сделал из Безымяна в своей жалкой статейке монстра. Хади пообещал передать его слова Махмуду при первом же удобном случае, но для Безымяна это было уже не важно. Положение его стало намного сложнее, чем раньше, и никакого толка от разговора с одним из тщеславных людишек, ежедневно строчащих бред для кучи изданий, где из Безымяна рисуют душегуба и приписывают ему все совершаемые в Ираке убийства, не будет.

– Но все равно предупреди его, чтобы больше обо мне не писал чепуху. Я буду мстить тем, кто порочит мой образ.

Хади пообещал все в точности передать Махмуду, и это был последний раз, когда он что-либо сделал для Безымяна, который после того дня не показывался. В тот вечер, когда Хади изумлял слушателей своей историей про президента, образ Безымяна в его памяти стал бледнеть, хотя он знал, что опаснейший преступник, которого разыскивают американцы и иракская полиция и которым постоянно пугают по телевизору, – его знакомый. Связывали этого злодея с Безымяном не только Хади и Махмуд. Догадывался и еще один человек, который с толстой сигарой в зубах со злостью мерил шагами свой огромный кабинет. Он был погружен в размышления о собственной судьбе, о деле всей жизни и о том, как поймать это чудовище, у которого не было даже имени, как утверждал астролог с заостренной бородкой.

Этим издерганным человеком был полковник Сурур Маджид, пославший двух своих «розовых» офицеров со спецгруппой в дом к Хади Барышнику, чтобы они его допросили и, если надо, вырвали признания силой. Он либо укажет им, где искать преступника, либо сознается, что матерым бандитом является он сам и, прикидываясь безобидным старьевщиком, живет двойной жизнью, как Кларк Кент из фильмов о Супермене.

В то время как два «розовых» офицера направлялись на черном GMC к Барышнику, Фарадж ад-Далляль через витражное окно своего офиса наблюдал за прохожими, не спуская глаз с парадной двери гостиницы «аль-Уруба». Пройти с два десятка шагов и зайти к Абу Анмару, что стало бы совершенной неожиданностью для последнего, он не собирался, ведь в это послеобеденное время Абу Анмар, как уже выучил ад-Далляль, имел обыкновение сам выходить наружу. Он оставлял свой отель без присмотра и шел к торговцу Эдварду за ночным запасом арака, а на обратном пути заходил в магазин за большой упаковкой хлеба, сыром, оливками и другими легкими закусками. Ад-Далляль хорошо знал привычки своего соседа и конкурента, не было для него тайной и то, что Абу Анмар пребывает в крайне затруднительном материальном положении. Нет, ад-Далляль не нанимал детективов вести слежку за владельцем гостиницы напротив – у него в квартале были уши, и ему докладывали обо всех новостях и слухах.

Вот Абу Анмар выходит из отеля, разворачивается своим тучным телом, чтобы прикрыть дверь, нерасторопно спускается по трем ступенькам на тротуар, поправляет куфию и идет по своей надобности, перебирая в пухлой руке черные четки из крупных блестящих бусин. У прачечной «аль-Ахавейн» Абу Анмар почувствовал, как кто-то сзади положил ему руку на плечо. Он обернулся – на него скалился рыжебородый Фарадж ад-Далляль.

Абу Анмару стало не по себе от того, что его заклятый враг подобрался близко настолько, что впервые он рассмотрел на его лице две большие родинки. Одну, раздувшуюся, на левой брови и вторую поменьше – чуть выше его жидких усов.

– С делами все на сегодня? Чая зайдешь со мной выпить, как вернешься? – протараторил ад-Далляль, торопясь закончить эту нелепую сцену.

– Возможно. На все воля Всевышнего! – ответил Абу Анмар. Он сжал в ладони четки и утвердительно кивнул, чтобы уже избавиться от руки ад-Далляля на своем плече.

Мужчины разошлись. Абу Анмар быстрее зашагал по тротуару, удаляясь от ад-Далляля на прежнее комфортное для него расстояние. Ад-Далляль тем временем, с довольным видом почесывая под подбородком, вернулся в офис. Еще бы ему не быть довольным! Сегодня днем он дал пощечину одному сопляку со спутанными волосьями и козлиной бородкой. Парень аж два раза крутанулся вокруг своей оси, прежде чем приземлиться. Стоявшие рядом молодые люди вытащили мобильные телефоны и стали записывать завязавшуюся драку. Однако бой как начался, так и закончился одной эффектной пощечиной. Юноша этот служил в Ассоциации по сохранению культурного наследия и занимался тем, что делал фото старых зданий по Седьмой улице. Он постучался в дом к Умм Даниэль, та открыла ему, пригласила войти и угостила чаем, как рассказала соседям Умм Салим аль-Бейда. Кто-то из них тотчас побежал передать ее слова Фараджу ад-Даллялю. Фарадж стремглав выскочил на улицу и увидел, как молодой человек, только что вышедший от Илишу, ищет удобный ракурс для съемки дома Умм Салим, также украшенного традиционными балкончиками. Он успел только пару-тройку раз щелкнуть затвором, как из окна высунулась голова Абу Салима. Мужчина, насупившись, посмотрел на фотографа. Парень сфотографировал и его, как будто искаженное недовольством лицо старого Абу Салима в кадре придавало еще большей исторической ценности его жилищу. На пятую фотографию он не смог настроиться, так как заметил, что с левой стороны на него кто-то надвигается. Он обернулся – к нему летел разъяренный Фарадж ад-Далляль, парень сразу узнал его. Затем последовала оглушительная пощечина, от которой член Ассоциации забыл, что ему вообще понадобилось в этом квартале.

Дело приняло, как считал ад-Далляль, такой оборот, что уговорами и угрозами было не обойтись. Молодой человек это понял, поэтому, когда крепкие ребята, которые на самом деле выполняли указания ад-Далляля, его обступили, подняли с земли и попросили убраться из квартала, он не стал препираться. Юноша предпочел не иметь дело с буйным ад-Даллялем, ведь не предугадаешь, что он предпримет в следующую минуту. Может, всадит пулю ему в грудь! Ребята подтолкнули его, прикрикнув, чтобы убирался подобру-поздорову. Юноша засеменил, все время оборачиваясь. Они замахали ему руками – беги, беги! И только когда один из них похлопал по плечу ад-Далляля, молодой человек, увидев это, действительно перешел на бег и исчез за поворотом на улицу ас-Саадун.

Ад-Далляль поправил тюбетейку, стряхнул с одежды пыль, развернулся и заметил, что Умм Даниэль смотрит на него из-за полуоткрытой двери своего дома. Она выглядела бледной, какой-то потухшей и чем-то даже походила на привидение. Ад-Далляль ткнул пальцем в ее сторону и прокричал:

– Жива все еще? Сколько веревочке ни виться…

Фарадж ад-Далляль вернулся в офис, а звон пощечины, которую он влепил худосочному молодчику, как будто все еще катился по улице. Абу Салим на балкончике второго этажа и некоторые другие жители квартала стали свидетелями происшествия, и слух о нем за считаные часы разнесся по всему району. Сам же виновник восседал с гордым видом перед телевизором со стаканом переслащенного крепкого черного чая и щелкал на пульте каналы, словно искал новости о своем во всех смыслах сногсшибательном поступке. Такое уж сильное впечатление он произвел на окружающих!

Менее чем через час Абу Анмар был уже в гостинице с пакетами покупок. К ад-Даллялю он не зашел – то ли забыв, то ли сознательно проигнорировав его приглашение. Увидев это, ад-Дялляль кликнул мальчишку, бывшего у него на побегушках, и приказал напомнить соседу о том, что его ждут.

Это был первый и последний раз, когда Абу Анмар переступил порог офиса ад-Далляля, который, к его изумлению, оказался не только просторным, но и, прямо сказать, помпезным. На стенах – выгравированный на трех медных табличках в рамках из массива дерева аят «аль-Курси», заключенные под стекло изображения Заповедной мечети и мечети Пророка друг против друга. Мягкие кушетки с подушечками по обеим сторонам от внушительных размеров рабочего стола ад-Далляля. Пол выложен дорогой кафельной плиткой, на столе расставлены пепельницы из цветного стекла, а по правой руке от ад-Далляля на стене нарисовано генеалогическое древо, доказывающее, что ад-Далляль с братьями ведут свой род от одного из борцов Восстания двадцатого года. За кожаным креслом владельца – новейший бесшумный кондиционер, бьющий холодом прямо в лица посетителей.

Абу Анмар нервничал, первый раз заглядывая в агентство своего недруга. Он предчувствовал недоброе. И действительно, вычурность и шик офиса ад-Далляля вызвали у него неприятные эмоции.

Мальчишка поставил перед гостем и хозяином по стакану чая, ад-Далляль размешал сахар и перешел сразу к делу:

– Абу Анмар, дорогой, ты знаешь, как работают на рынке, ты человек опытный. Мне бы хотелось с тобой сотрудничать.

– На все воля Аллаха!

– Вот! Я тут обратил внимание на твою гостиницу. Она не в лучшем, скажем так, состоянии… Ну так же нельзя!

– Сделаем ремонт, все починим с Божьей помощью.

– Но на это деньги нужны, Абу Анмар. А откуда им взяться?

– Аллах щедр.

– Щедр, щедр… Но я же знаю, что у тебя ни гроша за душой… Я тебе друг… Не надо меня стесняться… Я что хотел предложить… Давай будем партнерами. Я беру на себя ремонт и закупку мебели, будем работать пятьдесят на пятьдесят. Что скажешь?

– Кто такие?

– Из Управления дорожного движения, – ответили два офицера в розовом Хади Барышнику, который сидел на кровати у себя во дворе. Оставив черный GMC с водителем в начале центральной улицы квартала неподалеку от кофейни Азиза аль-Мысри, они в сопровождении еще трех бойцов бесцеремонно зашли к нему во двор.

– Э-э-э… Да я уже два года как перехожу улицу где положено!.. А машины у меня и не было никогда!

– Без тебя знаем! – сказал один из офицеров и строго на него посмотрел. Но своим видом – у него была туго забинтована шея – он только рассмешил Хади, который и не догадывался, что именно этого человека чуть не убил Безымян в ту ночь, когда за ним гнались по переулкам. И сейчас, пуская искры из глаз, он пытался примериться к Хади – тот ли рост, подходит ли телосложением, похож ли на того зверя, который его покалечил. Он обхватил Хади за предплечья, ощупал мышцы рук. Нет, не с таким костлявым и тощим соперником боролся он в ту ночь. Да и не мог старик с такой лихостью убежать от них. Однако сомнения оставались.

– Что, герой?! Объявил войнушку американцам?

– Да я старьевщик! Смотрите, вот эта мебель… – и Хади указал им рукой на десять шкафов, выставленных вплотную друг к другу в ряд вдоль стены. Это были те самые шкафы, которые он забрал из «аль-Урубы», но еще не успел подлатать и покрыть лаком.

– Лавку собрался открывать? «Все для террора: взрывчатка и глушители на любой вкус»?

– Глушители?!

– Ну-ну… Продолжай валять дурака!

Офицеры отпихнули его и направились в комнату, чтобы произвести обыск. Уже с порога несло гнилью, и они побрезговали углубляться в помещение. Вещи Хади были свалены в кучу у входа вперемешку с пустыми банками из-под пива, стершимися сандалиями, медными, алюминиевыми и пластмассовыми чайниками. Тут же были сложены деревянные столики со сломанными ножками, поверх них наброшены полинявшие, пропахшие табаком одеяла в куриных и голубиных перьях, а рядом – бидон с бензином, корзинка с луковицами и головками чеснока, смятые пакеты от молока и жестянки из-под рыбных консервов. Комната напоминала захламленный подвал, поэтому они поспешили ее покинуть, вновь окружили кровать Хади во дворе и стали расспрашивать его о преступлениях, которые он совершал в Багдаде и пригородах, ловко отводя от себя подозрения и сплетая легенду о каком-то монстре, которому и имени даже нет.

Вдруг их внимание привлек гипсовый барельеф воздевшей руки в призыве к миру Девы Марии. Краска на ее ниспадающих одеяниях совсем поблекла.

– Ты христианин?

– Нет… Мусульманин.

– Зачем тебе эта штука?

– Не знаю… Я нашел ее под картонкой с аятом «аль-Курси», он сорвался со стены, а там в глубине – это…

– Вот свистун! Ох и доиграешься же ты! – стал угрожать Хади офицер с перевязанной шеей.

Но Хади не испугался. Он предчувствовал, что этот момент рано или поздно наступит, что его длинный язык и дурацкие фантазии, которыми он развлекал посетителей кофейни Азиза аль-Мысри, до добра не доведут. Но эти, из Управления дорожного движения, ничего не могли смыслить в преступлениях, о которых расспрашивали, да и интересовались они вымышленным персонажем, созданным самим Хади ради того, чтобы завоевать расположение и благосклонность местной публики.

– У тебя с головой все в порядке?

– Какой труп?! Вы что, мне этот ужастик устроили из-за моего трепа в кофейне?

– Не умничай! А то измочалим щас тебя! – разошелся офицер, пострадавший от встречи с Безымяном.

Напарнику пришлось придержать его за руки и взять допрос на себя. Наматывая круги вокруг сидящего на кровати Хади, они закидали его вопросами, промучив до темноты. А когда лиц уже было не различить, их тон стал более резким и они стали приподнимать Хади с кровати за грудки и швырять его с силой обратно на матрас. Потом один из них ударил Барышника по лицу, и тот упал головой на плитку, которой кусками был вымощен его двор. И только тогда Хади осознал, что до этого допрос был не более чем разминкой, а сейчас начнется серьезный разговор наподобие тех, которые ежедневно происходят в отделениях полиции по всему Ираку и об ужасах которых Хади знал понаслышке. Двое помощников схватили его за локти, скрутили, и офицер с перевязанной шеей стал неистово пинать Хади в живот. Через две минуты у Хади не только болело тело, но и до тошноты кружилась голова. Второй офицер в розовом пытался утихомирить коллегу, но тот никак не мог успокоиться, видимо, вымещал таким образом позорное поражение, которое потерпел той злополучной ночью от неизвестного преступника.

Удары ногой в живот Хади безропотно сносил, пока его не вытошнило овощами с фасолью, которые он съел за час до прихода блюстителей закона, запив их двумя банками пива «Хайнекен». Отвратительно пахнущая жижа залила одежду разбушевавшемуся офицеру. С ругательствами и проклятиями он резко отпрянул назад. Двое державших Хади сзади за руки ослабили хватку, и он опустился на землю, продолжая блевать.

В темноте вспыхнули огоньки сигарет. Они разговорились, и через час до сих пор державший себя в руках офицер заключил, что Хади аморальный тип, врун, да к тому же еще и умом тронутый. Однако не исключено, что он скрывает настоящего преступника и не желает его выдавать властям. Он предлагает не забирать его в участок, поскольку в полиции старик опять начнет нести свою небывальщину и они не смогут ничего от него добиться. Им не останется ничего, как освободить его на следующий же день или передать американцам, в тюрьме у которых он вообще сгинет среди сотен арестованных, и тогда они потеряют единственную ниточку, которая ведет их к преступнику без имени.

В конце концов они решили отпустить пьянчугу на все четыре стороны, однако установить за ним слежку, чтобы узнать, куда он ходит и с кем встречается. Главное, чтобы он чувствовал себя в безопасности и не обнаружил хвост.

Они включили мощные фонари и осветили место. Хади лежал посреди двора на спине. Он был настолько обессилен, что, подними они его сейчас, не пришел бы в себя после жуткого приступа рвоты, вывернувшего его наизнанку.

Офицеры вновь учинили обыск и в стеклянной банке из-под кофе, заложенной между связок лука, обнаружили немного денег, принадлежащих Хади, которые он выручил за мебель Абу Анмара на рынке подержанных вещей. Второй офицер, все это время никак не проявивший себя, сунул деньги себе в карман, затем осмотрелся и захватил еще несколько безделушек, включая деревянный столик с металлическими ножками. Остальные растащили антиквариат – хрупкие люстры из стекла, овальные настенные часы с маятником. А один из подручных, набравшись смелости, вошел в глубь зловонной комнаты и отыскал картонную коробку с набором столовой посуды, на которую были нанесены портреты короля Гази и Фейсала Второго, изображение Абдель Карима Касема, здание международного вокзала, пейзажи и различные исторические сцены. Он оттащил свою тяжелую добычу к выходу и с ликующим видом распаковал коробку с сервизом на глазах у приятелей.

Аппетиты разгорелись, и офицер, чтобы еще больше запутать Хади, предостерег его:

– Этот барельеф с Девой – грех… Понимаешь?.. Разбей его!

Он направил яркий свет фонаря прямо в лицо Хади, который беззвучно зашевелил губами. Офицер подошел ближе и повторил свое требование.

– Не могу… Не могу… – с трудом проговорил Хади.

– Что значит не можешь? Не можешь или не хочешь?

– Нутро жжет все… Да будьте вы прокляты… Не могу подняться…

Рассердившись, офицер так пнул Хади в живот, что у того перехватило дыхание. Один из помощников несколькими ударами пистолета снес на барельефе, накрепко вмонтированном в стену, Деве Марии голову, но не смог его вытащить или хотя бы сдвинуть с места. Он посветил себе фонариком, чтобы посмотреть, что стало с вещью, и, увидев Деву без головы, воздевающую вверх руки, оторопел, поняв, что они зашли слишком далеко в своей игре.

Однако этим дело не кончилось. Прежде чем уйти, офицер с перевязанным горлом решил в последний раз попытаться выбить признания из Хади, применив к старику пытку, которой накануне он замучил задержанных в квартале аль-Батавин одиннадцать человек, тех, у кого были какие-то приметные изъяны на лицах. Хади, на его взгляд, тоже нельзя было назвать красавцем – борода торчит в разные стороны, глаза выпучены, кончик сломанного носа безобразно нависает над тонкими губами.

Помощники раздели Хади догола и поставили его в луч прожектора, чтобы убедиться, что на теле у него нет шрамов от заживших ран или хирургических операций. Рассвирепевший офицер вынул острый скальпель из никеля длиной не более пальца и, исхитрившись так, чтобы его коллега не смог даже спохватиться, вонзил его Хади сначала в предплечье, а потом в бок и бедро. Барышник завопил от нестерпимой боли. Офицер закончил допрос и застыл, уставившись на нанесенные им небольшие порезы, из которых вот-вот должна была хлынуть кровь. Как только Хади повернулся, почти черная липкая жидкость хлынула на плитку. Кровь вытекла несколькими толчками и остановилась. Черные капли остались на пальцах нападавшего. Второй же офицер не сдвинулся с места. Вид крови вызывал у него отвращение. Почему они должны этим заниматься? Разве их дело – не сбор информации? Чтобы получить ответы на вопросы, обязательно нужно пырнуть человека ножом?

Хади перетерпел несколько приступов боли, во время которых он будто слышал голос, говоривший о том, что все вышло в лучших традициях американского боевика. И что сейчас по сценарию откуда-то с крыши внезапно должен спрыгнуть непобедимый герой, чтобы врукопашную уложить обидчиков одного за другим и спасти своего друга, создателя и отца. Но этого не произошло. Помощник поднес к губам рацию и шепотом вызвал водителя, приказав подъехать прямо к воротам. Через две минуты они выносили награбленное добро из дома Хади. Офицер с перевязанной шеей по-прежнему был озлоблен, так как понимал, что задание, ради которого они наведались сюда, не выполнено. Уже у ворот он обернулся, как будто хотел возвратиться и еще раз ударить Хади, но коллега схватил его и потащил на улицу.

– Вот шельма! Только встреться мне, шкуру спущу! – сказал он, бросая взгляд в темноту, где на плитке было распластано тело Хади.

От предложения, которое сделал ему ад-Далляль, Абу Анмар потерял дар речи. Такого поворота он точно не ожидал! Однако, пока не спеша шел из офиса Фараджа к себе в гостиницу, собрался с мыслями и начал соображать: ад-Далляль выбрал самый хитрый и безжалостный способ окончательно его уничтожить!

Абу Анмар был крайне удивлен, когда понял, что у конкурента есть точное представление о том, что творится внутри его гостиницы. Откуда он все это узнал? Кто-то из бывших постояльцев поделился или толстуха Вероника со своим сыночком, которые каждую неделю проходят во время уборки по всем помещениям, разболтали? Нет, сам ад-Далляль не рискнул бы проникнуть в отель, пока хозяин отлучается в ближайший магазин за продуктами. В любом случае за время короткого отсутствия Абу Анмара у того не было бы времени, чтобы составить подробную картину отеля изнутри.

Вопрос этот не давал покоя Абу Анмару до тех пор, пока он не сел на свое привычное место за стойкой регистрации и не налил себе стакан арака. Да главное было даже не в том, насколько осведомлен ад-Далляль о плачевном состоянии гостиницы. Ад-Далляль предложил вроде бы выгодную сделку. Само здание добротное, и фасад не подпорчен. Нужно только избавиться от рухляди, соскоблить старую краску и нанести новую, переложить пол, подлатать электрику, начистить до блеска ванны и заказать приличную мебель. Они будут партнерами. Абу Анмар вносит в общее дело стены и потолок, отделка ложится полностью на ад-Далляля, доля которого будет больше. Роль управляющего берет на себя Абу Анмар. Однако Абу Анмара смущало выдвинутое партнером условие смены названия гостиницы с «аль-Уруба» на «Великий Пророк».

Мужчины не могли сговориться битый час, и Абу Анмар в конце концов отверг идею ад-Далляля, покинул его офис, не торопясь, несмотря на невыносимую жару, пересек улицу и с силой хлопнул стеклянной дверью при входе в свой отель, будто отгораживаясь от конкурента и не желая больше видеть его сидящим в роскошном кресле в офисе напротив.

Абу Анмар делал глоток за глотком и, надев очки из толстого стекла, перелистывал объемную книгу пророчеств о конце света. Однако на самом деле, пробегая глазами строки, он не читал текста. Перед его взором вставали картины времен его молодости и благополучия, когда он, компаньон в успешном предприятии, садился в поезд, идущий с юга в Багдад, и навещал своего партнера, владельца этой гостиницы; а потом, после его смерти, наследники предложили выкупить долю, и бизнес достался Абу Анмару целиком… Вдруг он явственно осознал, что стоит на краю, что его жизнь или по меньшей мере какой-то важный ее этап подходит к завершению. Он захлопнул книгу, не дойдя до страницы, где содержалось самое важное из всех предсказаний – не о судьбе человечества, не о пришествии Спасителя, не о столкновении Земли с небесным телом и даже не пророчества майя, а слова о его собственной жизни, о нем самом, смотрящем сейчас на свое отражение в закрытой стеклянной двери гостиницы. Его жизненный путь, описав дугу, должен был вот-вот замкнуться…

Отражение Абу Анмара в стекле задрожало, и дверь распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся и обливающийся потом его старый знакомый Хазем Аббуд. На плече у него моталась чем-то набитая тряпичная сумка. Хазем поздоровался с Абу Анмаром за руку, обнял его, присел рядом и заговорил. Абу Анмару полегчало, его словно подняли на поверхность из темной ямы, куда с утра его заточил Фарадж ад-Далляль. Разговор с другом отвлек его.

Хазем рассказал о том, как трудно было ему поймать машину и выбраться из района, где ему угрожали оружием бандиты. Он не знает, насколько все это серьезно, поэтому сегодня переночует в гостинице, а возможно, и завтра, пока все не уладится.

Абу Анмар предупредил его, что комната осталась за ним, но в гостинице практически нет мебели. Ему пришлось признаться другу во всем, что приключилось с ним за последние недели, не умолчал он и о предложении Фараджа ад-Далляля. Хазем, недолго думая, сказал, что гостиницу в любом случае можно заложить, имеет смысл попытаться получить кредит у государства под залог собственности, чтобы сделать ремонт и купить мебель.

– Это значит влезть в кабалу… А кто даст мне гарантии, что бизнес пойдет и ремонт будет окупаться? Опять окажусь по уши в долгах. И в итоге государство отберет у меня гостиницу. Нет, все складывается к худшему…

– Тогда соглашайся на предложение ад-Далляля.

– Нет! Ни за что! Не пойду в подчинение к этому ворюге. Мне, в моем почтенном возрасте, терпеть от него унижения?! Я же был королем этого района! Королем! Когда он сдавал комнаты под притоны…

Абу Анмар под грузом собственного тела с трудом наклонился, достал из нижнего ящика огромный альбом с черно-белыми фотографиями и открыл его перед Хаземом – молодой и худой Абу Анмар в костюме и при галстуке позирует с игроками волейбольной сборной провинции Майсан. А вот он сидит рядом с группой коротко стриженных девушек из церковного хора Мосула. Еще несколько снимков с известными в то время людьми, имена которых Абу Анмар не мог сейчас припомнить, как и вряд ли кто другой сегодня. Фото выцветшие, часть из них с растрепавшимися краями, но они были полны жизни и излучали радость. Наверное, в этих воспоминаниях в альбоме и черпал Абу Анмар силы, чтобы продолжать жить в своей полутемной и сырой пещере.

– Но что же ты все-таки будешь делать? Сидеть сложа руки, пока последние деньги кончатся?

– Нет! – ответил Абу Анмар.

Он отпил из стакана и стал медленно наливать другой, чтобы, хлопнув им, поставить на столик перед другом.

– Нет! Я не приму условий этого сводника!.. Но я сделаю встречное предложение – продам ему гостиницу!