Глава 5
К полуночи в сомон Номан подошли все заставы погранотряда, вернее сказать, то, что от них осталось. Потери у пограничников были значительные. Более всего досталось третьей заставе старшего лейтенанта Соела Тибригэра. Она потеряла более двух третей личного состава в результате бомбардировки. Недалеко от нее ушла и вторая застава. Впрочем, горя хватило всем. Подразделения, покинувшие свои позиции на границе, были размещены в палаточном городке за селением, ближе к реке.
Ночь прошла спокойно.
После подъема и завтрака в палатку, где разместились начальник первой заставы капитан Гандориг, его заместитель старший лейтенант Бержингин и военный советник Шагаев, явился посыльный из штаба отряда. Он сообщил офицерам о том, что в 09.00 в штабе отряда подполковник Гэлдэр будет проводить совещание. Всем приказано быть там.
Боец ушел.
Гандориг посмотрел на часы, на сослуживцев и проговорил:
— Ну что, товарищи офицеры, пойдем. Заодно посмотрим, что наши славные бойцы делают.
Они вышли из палатки и первыми явились в штаб, который располагался в небольшом административном здании. Сомон был покинут мирными жителями еще в начале тридцатых годов. Помощник дежурного, старший лейтенант, провел их в комнату для совещаний, где когда-то собирался актив селения.
Это было помещение с двумя окнами, выходящими во внутренний двор, где грохотал двигатель бронеавтомобиля БА-10. Видимо, у него был снят глушитель, оттого и шум стоял сильный. Впрочем, он тут же затих. Лавки посреди комнаты с проходами у стен, в торце небольшая возвышенность, как сцена, на ней стол со стульями, за ними подставка для карт. На верху окон скатка плотных штор светомаскировки. Дерни за веревку — они опустятся, и мгла заполнит комнату.
Электричества в селении не было. Военные инженеры тянули кабель из райцентра Хамтай, но пока не закончили эту работу. Но хватило керосина, ламп тоже. Впрочем, утром это неактуально.
Подошли капитан Дигуун, старший лейтенант Тибригэр, заместитель которого погиб при бомбардировке, другие офицеры, в том числе штабные. Комната почти заполнилась.
В 09.00 в комнату для совещаний вошел начальник отряда подполковник Бату Гэлдэр. Офицеры встали и вытянулись по стойке «смирно».
Гэлдэр со сцены осмотрел их и скомандовал:
— Вольно, садитесь!
Помощник начальника штаба повесил на подставку большую карту района, совсем недавно контролируемого отрядом.
Начальник штаба поднялся и зачитал приказ, согласно которому Номанский погранотряд расформировывался с 12.00 сегодняшнего дня. На его базе создавалась стрелковая рота, которая должна была поступить в распоряжение представителей советского командования. Это дело поручалось подполковнику Гэлдэру и должно было быть завершено в течение трех суток.
Такая новость оказалась полной неожиданностью для офицеров-пограничников. Они считали, что заставы, потрепанные японцами, отводятся к Номану для пополнения и размещения на восточном берегу реки, а оказалось, что теперь им всем вместе с подчиненными предстояло стать пехотинцами, да еще под советским командованием.
Впрочем, это сообщение удивило, но совершенно не расстроило монголов. Напротив, многие из них почувствовали облегчение. Ведь Красная армия в боях у озера Хасан и десятках других боестолкновений с японцами показала свою силу.
После этого слово взял начальник отряда.
Он объявил, что новая рота включает в себя отделение управления и обеспечения, а также три стрелковых взвода. Когда подполковник начал зачитывать список, присутствующим стало ясно, что командный состав новообразованной стрелковой роты был согласован и утвержден заранее.
— Командиром роты назначается капитан Амгалон Гандориг.
Бывший начальник первой заставы поднялся и ответил:
— Есть!
Начальник отряда продолжил:
— Советником при командире роты по согласованию с советской стороной назначен старший лейтенант Алтан Шагаев.
Заместителем командира роты стал старший лейтенант Соел Тибригэр, старшиной — Муих Гурагийн. То обстоятельство, что в руководство ротой вошли офицеры и старшина заставы Гандорига, было вполне объяснимо. Только ей пришлось вести реальные бои с японцами. А вот назначение заместителем командира начальника третьей заставы выглядело странным.
Но ситуация разъяснилась, как только начальник отряда начал перечислять командиров взводов. Первым из них был назван старший лейтенант Торхан Бержингин. В принципе должности почти равнозначные. Командиром второго взвода стал заместитель капитана Дигууна, старший лейтенант Нарат Салбиун. Третьим взводным был назначен помощник начальника штаба отряда лейтенант Баяр Энджар, закончивший военное училище в Советском Союзе.
Первый взвод, как и все остальные, состоял из четырех отделений, командирами которых начальник отряда назначил сержантов Гандорига. Во второй и третий взводы попали сержанты с трех застав. Общая численность стрелковой роты составляла сто восемь человек плюс советник. Взводы насчитывали по тридцать четыре бойца, включая командира и заместителя. Связист был взят из первой заставы. В роту были включены посыльный и санинструктор из медпункта отряда.
Вооружение роты составляли пулеметы Дегтярева, по одному в каждом взводе, и винтовки Мосина. Капитану Гандоригу передавался весь боезапас, оставшийся на заставах и на складе отряда.
После выступления подполковника Гэлдэра пришло время вопросов, которых было много. Бывший начальник отряда отвечал на них спокойно, со знанием дела.
Офицеров, которые не вошли в штат роты, беспокоила их дальнейшая судьба.
Гэлдэр объяснил этот момент:
— Стрелковая рота, сформированная на базе нашего отряда, войдет в состав усиленного подразделения Красной армии, подход которого ожидается завтра. Остальные офицеры вместе со мной, сержантами и рядовыми бойцами убывают в распоряжение Главного пограничного управления. Но до этого все мы должны принять участие в создании у сомона Хоман укрепленного пункта. Из Хамтая уже идут повозки с бревнами, досками, брусом и так далее, бульдозеры, тракторы со специальным оборудованием. Они будут очень кстати. Копать придется много. Как только командир сводного подразделения примет укрепленный пункт, пограничники во главе со мной через переправу, расположенную в Хамтае, уйдут на западный берег и дальше, в пункт назначения.
Всем все стало понятно.
На этом начальник отряда объявил совещание законченным и отпустил офицеров.
Гандориг, Бержингин и Шагаев вышли вместе.
Бывший заместитель начальника заставы, а теперь командир стрелкового взвода старший лейтенант Бержингин проговорил:
— И что дальше? Легко сказать, сформировать роту. Составить список еще ничего не значит. С офицерами все понятно, а сержанты, рядовые бойцы?
Шагаев похлопал Бержингина по плечу и сказал:
— Не беспокойся, Торхан. На кого возложены обязанности по формированию роты?
— На подполковника Гэлдэра.
— Верно. Вот пусть он и ломает голову и по оборудованию укрепленного пункта, и по созданию подразделения. А нам теперь придется ждать подхода роты Красной армии.
Гандориг кивнул:
— Согласен.
К ним подошел старший лейтенант Соел Тибригэр, назначенный заместителем командира роты.
— Не понял, почему меня воткнули в это подразделение, — сказал он. — Ведь есть же у тебя, Амгалон, штатный заместитель. Его почему-то взводным поставили. Кто такое придумал?
— Подполковник Гэлдэр со своим штабом.
— И что мне делать на новой должности, командир? — спросил старший лейтенант и с улыбкой посмотрел на Гандорига.
— Во-первых, ступай к начальнику штаба отряда, — ответил капитан. — Гэлдэр определил командный состав, о бойцах же ни слова не сказал. Возьмешь список роты, если он уже существует. Во-вторых, доведешь приказ до личного состава. Далее будем смотреть.
— Да, дела. А русских-то много подойдет?
Гандориг кивнул на советника:
— Это ты у Алтана спроси.
Старший лейтенант тут же проговорил:
— А я-то откуда знаю? Должны прибыть одна стрелковая рота, взводы танков и бронеавтомобилей, саперное и медико-санитарное отделения. А как оно на самом деле будет, мне неизвестно.
— А почему укрепленный пункт решено построить именно здесь, имея в тылу серьезную водную преграду? Неужели нельзя было разместить его на западном берегу? Ведь там гораздо легче вести оборону.
Шагаев улыбнулся и сказал:
— Вот именно, оборону.
— Ты считаешь, что мы будем наступать?
— Я ничего не могу считать до того момента, пока не получу конкретную задачу, которую должен буду решить. Тебе, Соел, тоже не советую заниматься этим. Придут подразделения Красной армии, и все встанет на свои места. Причем быстро.
— Ладно, я пошел к начальнику штаба.
— Где наша палатка, знаешь?
— Да.
— Приходи туда, там и отчитаешься.
— Понял.
Заместитель командира роты старший лейтенант Тибригэр направился к штабу отряда теперь уже сводного подразделения. Он вернулся быстро, принес с собой список личного состава роты. В нем числилась большая часть пограничников Гандорига и самые опытные бойцы соседних застав. С этим все стало ясно.
Подошли тракторы с оборудованием для сооружения валов, бульдозер. Бойцы, не вошедшие в состав новой роты, начали строительство рубежей обороны. Этой работой руководили саперы, прибывшие утром.
В то же время в Хамтае, административном центре аймака, в штаб батальона Красной армии, разместившийся в бывшей больнице, по вызову явился старший лейтенант Новиков. В бывшем кабинете заведующего его ждали командир подразделения майор Филатов Александр Андреевич, начальник штаба капитан Сагидов Анвар Рустамович и заместитель по политической части батальонный комиссар Ефремов Анатолий Анатольевич.
Старший лейтенант вошел, доложил о прибытии.
Комбат вышел из-за стола и сказал:
— Во-первых, Сергей, поздравляю тебя с присвоением воинского звания «капитан».
— Служу трудовому народу! — ответил ротный.
Он, как и все кадровые военные, привык именно к этой формулировке. В конце тридцать седьмого года она была заменена на «Служу Советскому Союзу», но использовалась в войсках еще долго.
Поздравили его и начальник штаба, и комиссар.
После этой вот торжественной части командир батальона продолжил:
— Во-вторых, сообщаю, что твое подразделение направляется в населенный пункт Номан, расположенный севернее Хамтая. Прошу к карте.
Офицеры присели за стол, склонились над картой. Только батальонный комиссар смотрел какие-то свои бумаги.
Комбат указал на сомон и сказал:
— Это и есть Номан. До сего времени там находился штаб монгольского погранотряда. Заставы охраняли границу, которая обозначена на карте. Впрочем, японцы никогда не признавали ее, считали, что она проходит по реке. Из-за этого случались частые кровопролитные конфликты. В результате применения японцами авиации и пехоты, возможно, отрядов особого назначения, монгольские заставы понесли большие потери, утратили способность осуществлять охрану своих рубежей. Посему и было принято решение об отводе застав к Номану и расформировании отряда. Из отличившихся монгольских пограничников уже должна быть сформирована стрелковая рота. Ее состав меньше нашей, в ней три взвода, в каждом четыре отделения по восемь бойцов, всего сто восемь человек. На вооружении она имеет пулеметы Дегтярева, винтовки Мосина. Понятно, что опыта боевых действий в составе стрелковой роты у монголов нет, но застава, которой руководил капитан Гандориг, назначенный командиром, проявила себя достойно. Кстати, ты имя запомнишь?
— Запишу, — ответил ротный, достал блокнот из планшета, сделал заметку. — Гандориг.
— Да, капитан Амгалон Гандориг.
— Ну и имена с фамилиями у них, язык сломаешь.
Батальонный комиссар усмехнулся:
— Это еще сокращенные имена. Если называть полные, то точно не выговоришь, а уж запомнить — гиблое дело.
— У вас нет списка личного состава роты? — спросил новоиспеченный капитан Новиков.
— Нет, — ответил начальник штаба. — Рота только сформирована. Ее окончательный состав известен начальнику погранотряда подполковнику Гэлдэру, который занимается и этим подразделением, и инженерной подготовкой рубежей обороны твоей тактической группы.
— Тактической группы? — переспросил командир роты.
— Да, — ответил капитан Сагидов. — Ведь тебе придается монгольская рота с нашим военным советником старшим лейтенантом Шагаевым Алтаном Дураговичем, в прошлом начальником заставы в Средней Азии.
Капитан записал фамилию и имя советника.
— К тому же рота усиливается танковым взводом, состоящим из пяти Т-26, таким же количеством бронеавтомобилей БА-10 и двумя огневыми артиллерийскими взводами, — продолжал капитан. — Мы планировали передать группе еще и медико-санитарное отделение, но отказались от этой идеи. У тебя есть санитарное отделение, у монголов — санинструктор, да и штаб батальона с санитарным отрядом близко. Этого вполне достаточно.
— В огневых взводах какие орудия?
— Эти взводы правильнее было бы называть противотанковыми, так как они вооружены сорокапятимиллиметровыми пушками.
— Это хорошо. Исходя из того, что сейчас услышал, могу предположить, что моей тактической группе придется не только обороняться, но и наступать. Я правильно оцениваю обстановку?
Батальонный комиссар сложил свои бумаги в планшет и вступил в разговор:
— А вот оценивать обстановку, товарищ капитан, вы будете позднее, когда получите основную задачу. Мы доведем ее до вас дополнительно.
Комбат взглянул на ротного:
— Да, Новиков, пока твоя задача такова: убыть с подразделением в Номан, там принять в подчинение роту капитана Гандорига и рассредоточиться на временных позициях вдоль реки. По окончании инженерных работ занять основные рубежи обороны, схему которой прямо сейчас передаст тебе начальник штаба. После этого я поставлю группе конкретную ближайшую задачу.
Начальник штаба батальона передал ротному уже готовую схему. Новиков решил, что сможет изучить ее в спокойной обстановке, не стал рассматривать, положил в планшет.
— Вопросы, капитан, есть? — спросил Филатов.
— Порядок формирования группы в батальоне?
— Начальник штаба передаст. Командиры взводов и отделений назначены, проинструктированы, ожидают выдвижения в район Номана. Время убытия — шесть ноль-ноль завтра, посему завтрак, Анвар Рустамович, надо организовать на пять утра.
— Есть, товарищ майор! — сказал Сагидов.
— Еще вопросы?
— Пока нет, товарищ майор. Скорее всего они будут при постановке основной задачи.
— Тогда у меня все. Товарищ батальонный комиссар, у тебя есть что сказать?
— Есть. — Ефремов присел на край стола. — У тебя, Новиков, во втором взводе есть два бойца, Сергушин и Гусев. По данным, которые поступают мне из подразделений, эти товарищи склонны к лишним разговорам. Не буду конкретизировать, к каким именно, но смотри за ними внимательней, если не хочешь, чтобы ротой занялись особисты.
— Не понял, — заявил командир роты. — При чем здесь особисты?
— Поймешь, когда узнаешь, о чем говорят бойцы.
— Нет уж, товарищ батальонный комиссар, если у вас есть претензии к красноармейцам, то прошу объяснить, в чем они состоят.
Комиссар повысил голос:
— Я не обязан отчитываться ни перед кем в батальоне, это ясно, капитан?
— Так точно!
— Если я сказал, что ты обязан приглядеться к подчиненным, которых должен знать как свои пять пальцев, то сделай это, обрати на них внимание. Я не хочу, чтобы в боевой обстановке у нас возникли неприятности. А такое может произойти. У меня все!
Новиков покачал головой, но ничего не сказал. Комиссар обладал властью не меньшей, чем комбат, а в отдельных вопросах и большей. Значит, кто-то докладывал батальонному комиссару о том, что происходило в подразделении, иными словами, банально стучал, а таких персонажей командир роты на дух не переносил. Но он понимал, что смотреть за бойцами придется, хотя ни в чем особом они замечены не были. Тем более в том, что могло бы заинтересовать комиссара и особистов.
Да, Сергушин балагур, любит поболтать, возможно, и покритиковать власть. Так, между прочим, без каких-либо намеков на недовольство. Ничего похожего на антисоветскую пропаганду не было.
Напрасно Ефремов заявил, что ротный должен знать своих подчиненных. Новиков их знал. Но такая вот должность у комиссара. Чего скрывать, паскудная, конечно, однако, наверное, и необходимая в армии, состоящей из разных слоев населения. Когда военкоматы призывали народ на срочную службу, они не разбирались, кто есть кто.
В стране шла беспощадная борьба с врагами народа. За последние два года их извели немало. Однако Новиков видел, что под каток репрессий попадали и ни в чем не повинные люди.
Сейчас в его роте служил бывший командир бригады, некогда полковник. Еще молодым прапорщиком он был у Деникина, перешел на сторону Красной армии, вырос в звании и должности, затем, когда стал особо не нужен, угодил в ряды врагов народа, но отделался очень легко по сравнению с другими военнослужащими. В лагерь его не отправили, разжаловали и оставили служить. Сейчас бывший полковник Максимов — сержант, командир отделения. Мог бы и уволиться, но остался на службе. Семью и жилье он потерял, но был военным до мозга костей, лучшим сержантом в роте.
На нем почему-то комиссар не заострил внимания. Видимо, стукач не нашел повода докладывать по сержанту.
— О чем задумался, капитан? — оборвал мысли Новикова батальонный комиссар. — Я сказал, у меня все! Или пытаешься понять, откуда я получаю информацию по твоим подчиненным? Не надо, не советую.
— Начальнику штаба и командиру роты заняться подготовкой группы! — приказал командир батальона. — Да, по довольствию. Этим занимается заместитель по тылу совместно с монгольскими товарищами. Вам следует сухой паек на пару дней получить. Не помешает.
— Есть, товарищ майор! — ответили начальник штаба и командир роты.
После этого они вместе вышли во двор штаба.
Новиков, поддерживающий с начальником штаба хорошие, дружеские отношения, сказал:
— И чего комиссар домотался до бойцов? Мало ли кто как воспринимает власть. На носу большая война на Западе, да и тут еще подраться придется, а он ерундой какой-то озабочен.
— Это не ерунда, Серега. Два года назад за простой анекдот на зону отправляли, а в голодные годы и за колосок пшеницы запросто можно было сесть. Мол, воры так вот и растащат все зерно, а его и так не хватает, за золото страна хлеб покупает.
Новиков кивнул и сказал:
— Ладно в голодные годы, а что в тридцать седьмом творилось?
— Ты прекрати, не будем об этом, а то комиссар быстро бумагу в особый отдел отправит. Тогда нас в лучшем случае разжалуют, как твоего Максимова. Рядовыми красноармейцами воевать будем.
— А мне без разницы.
— Прекращай, говорю! Делами надо заниматься.
— Тут не знаешь, о чем думать, о делах или таких вот кознях. Хотя у меня старший политрук Юра Семенов вроде парень неплохой, не копает.
— Они все хорошие до поры до времени.
— Это точно. Ну ладно, где и когда собираем группу?
— Да на выходе из райцентра после завтрака. Я поведу к Номану приданные подразделения, ты — роту.
— Договорились. И еще, Анвар, с замом по снабжению переговори насчет провизии.
— Само собой.
— Значит, до завтрашнего утра?
— Да.
Офицеры разошлись.
В то время как шло совещание в штабе, красноармейцы Сергушин и Гусев, упомянутые на нем, покуривали махорку за своей палаткой. Гимнастерки расстегнуты, ремни приспущены. На бревне удобно, солнце греет, но не припекает.
— Надоели эти сопки и степи хуже горькой редьки. Эх, оказаться бы дома, на рыбалке. Сейчас, к концу мая, на открытой воде подлещик хорошо идет. Эх, Петруха, занесло нас черт знает куда, — проговорил Сергушин.
— А что поделаешь? Служба.
— Представь, будто мы не в Монголии, а у меня в деревне. Сидим на берегу, рыбку ловим, самогонку под огурчик пьем. А ее у нас дед Пахом делал знатную, крепкую. Чекушку выпиваешь, и повело.
— Почему делал? Помер, что ли?
— Да посадили его перед самым моим призывом.
— За самогон?
— За него. У нас в Вологодской губернии, в нашем районе, как было. Колхоз организовали в селе Даново, там центральная усадьба, а отделение в деревне моей Белой. Хорошие места, и река рядом. На селе участковый был старшина Реньков Матвей Григорьевич. Председатель — нормальный мужик из местных крестьян, тоже гадости людям не делал. Жили тихо-мирно. Мужики да бабы самогон для себя гнали. Но особенно славился в этом дед Пахом, между прочим, весь из себя герой, орден Красного Знамени за Гражданскую имел. Ну а участковый, само собой, обязан пресекать такие дела. Вот он раз в неделю и появлялся на деревне. Заедет с утра на телеге и давай по избам шастать. Поначалу видно, как заходит — выходит, только с каждым разом походка все неуверенней. Любитель он был выпить, особенно ежели задарма. В общем, к обеду картина — лошадь тащит телегу, а в ней участковый спит. Гимнастерка в одной стороне, ремень с кобурой и наганом в другой, сапоги в третьей. Сам в исподнем, и храп стоит на всю улицу. А позади бидон. Проверил!.. На селе председатель его сразу домой, чтобы никто не видел, да напрасно все это. Что у нас на деревне знают, то и во всем районе известно. В общем, свой мужик участковый был.
— Его тоже посадили? — спросил Гусев.
Сергушин утвердительно кивнул и подтвердил:
— И его, и младшего милиционера, который только приехал в село.
— Только за самогон?
— Я на суде не был. В районе дело шло. Им по десятке влепили, а деду Пахому — двенадцать лет.
— Чего так строго? И кто сдал их, если у вас в колхозе председатель нормальный, да и мужики не поганые?
Сергушин устроился поудобнее и продолжил:
— Да можно сказать, что случайно все вышло. Хотя, с другой стороны, Реньков, конечно, страх потерял, в открытую самогон брал и спивался. Но давай по порядку. В то время, а это в тридцать восьмом, летом, прислали из района секретаря партийной ячейки, своего мужика. Он раньше на селе пастухом был, а потом в активисты подался, на сходках, собраниях выступал, речи умные толкал, ухитрился как-то этому научиться. Он соседом участкового был…
Гусев прервал сослуживца:
— Погоди, Андрюха. Так ведь ячейки вроде еще в тридцать четвертом году убрали.
— Убрали, вместо них стали партийные организации, а разницы-то никакой, только в названии. У нас старое слово осталось. Но не в этом дело. Мужичок-то, который пробился в партийные начальники, поганый был. Жена хворая, замученная, на ней все хозяйство и держалось. Детей не было у них, потому как Тимофей Гулян, секретарь этот, неспособный оказался. В общем, жили они так себе. Он и прежде только балаболить мог, а чтобы работать, не дождешься. Вот и определили его в пастухи. А теперь приехал в колхоз с револьвером, в кожанке, начальником заделался и начал претворять линию партии в жизнь. Задолбал всех на селе и в деревне. Сам никогда не работал, я говорил об этом, а тут достал всех планом да нормами. Ну и про дела участкового вынюхал. Да тот и не скрывался. Гулян сперва партийное собрание устроил, а потом и общий сход, принялся пилить Ренькова. Люди молчат, а куда денешься? Против власти не попрешь. Мы-то думали, что пропесочит он Матвея Григорьевича и успокоится. Однако нет, не тут-то было. Порешил Гулян под суд отдать всех, кто связан был с самогоном, а первого участкового. А тот вечером поддатый был, пошел к Гуляну да морду ему набил от всей души. Утром конвой приехал, повязал участкового, его помощника и краснознаменца деда Пахома. Про того Гулян тоже вынюхал. Он, конечно, про всех узнал, кто гонит, но не сажать же половину колхоза. Вот на этих людях и отыгрались.
— А для чего ты мне все это рассказываешь? — спросил Гусев.
— Ты слушай, не перебивай. Это еще не конец истории. Гулян посадил участкового и совсем озверел, накатал донос на его жену Машу и дочь. Их тоже забрали. Я не знаю, что с ними сталось, наверное, в ссылку угодили. А осенью секретарь ячейки из города бабу привез гулящую. Уж где он ее надыбал такую, не ведаю, но начала она с молодыми мужиками по сеновалам миловаться, а потом пропала. Гулян говорил, будто выслал ее, чтобы не позорила ответственного работника. Однако люди видели, как он в темноте что-то в лес вывозил. В общем, нашли яму, в которой лежала эта самая Людка с дырой от пули в голове. Шума поднимать не стали, но слух-то прошел. Уже тогда у народа на Гуляна злость была сильная. А зимой пропал и он. Понаехала туча начальства, милиции, следствие учинили, допросы. В общем, замордовали всех, а ничего не добились. Весной, когда я уже в войсках был, мне жена написала, что нашли тело секретаря. Запуталось оно в сетях у самого райцентра. Короче, кто-то грохнул его, да в прорубь и бросил. Течение унесло тело. Власти опять протрясли и село, и деревню, председателя сняли, вместо него из города человека прислали вместе с новым секретарем. А для чего я тебе все это рассказываю? Чтобы знал, не делай паскудство людям. Твое же зло вернется к тебе рано или поздно. Нет, если по закону, то так и должно быть. А когда вот так, как Гулян, это, я считаю, свершился над ним справедливый суд.
Гусев взглянул на друга и заявил:
— Если бы тебя не призвали, то я был бы уверен, что это ты угробил секретаря.
— И угробил бы, да не пришлось. Но хорош базарить. Ротный идет.
— Где?
— Встать, смирно!
Командир роты вышел из соседней палатки, увидел бойцов, двинулся к ним.
Красноармейцы застегнулись, подтянули ремни.
Ротный встал рядом, осмотрел обоих и спросил:
— О чем речи ведем, товарищи бойцы?
— Да так, о жизни, — ответил Сергушин.
— О жизни, говоришь? Так вот, довожу до вашего сведения, товарищи красноармейцы, что батальонный комиссар Ефремов очень заинтересовался вашими беседами и приказал мне обратить на вас повышенное внимание. В роте есть люди, которые постоянно информируют его обо всем, что у нас происходит. А вы допускаете критику советской власти. Чем это может обернуться, понимаете?
Гусев вздохнул и ответил:
— Трибуналом.
— И сроком. Так что поменьше разговоров, а лучше вообще прекратить их.
— Это что ж, товарищ капитан, теперь и слова проронить нельзя?
— Можно. Надо только знать, что за слово.
— Ладно, будем хвалить нашу партию, ведущую нас в светлое будущее.
— Напрасно ты балагуришь, красноармеец. Если комиссар зацепится за вас, то уже не отпустит. Но я вам ничего не говорил. А сейчас марш в отделение!
— Есть!
Красноармейцы забежали за палатку.
Вскоре старшина роты Вереско объявил общее построение, на котором капитан Новиков довел до личного состава ближайшую задачу. Затем он собрал у себя в палатке командиров взводов.
Офицеры поздравили его с присвоением очередного воинского звания.
Командир пулеметного взвода лейтенант Ковригин тонко намекнул:
— Надо бы обмыть вашу «шпалу», товарищ капитан.
— Обмоем, лейтенант, как разгромим японцев.
— Это сколько же ждать?
— Сколько надо, столько и будем. Слушай задачу по подготовке взводов к маршу в населенный пункт Номан! — Капитан довел до своих офицеров, что и как им делать, после чего распустил их.
В палатке остался старший политрук Семенов, положил на стол пачку папирос, спички.
Офицеры закурили, потом заместитель по политчасти спросил:
— Как считаешь, с какой целью командование выставляет нас на рубеже, не самом выгодном с точки зрения обороны?
— Почему на невыгодном? И для обороны? Основная задача нам будет поставлена в Номане.
— А для чего подразделению придаются противотанковые средства, четыре «сорокапятки»? Понятно, что самым эффективным будет их огонь из укрытий по наступающей бронетехнике. Нет, конечно, этим пушкам найдется применение и при наступлении, но…
Капитан Новиков кивнул и сказал:
— Ты прав, Юра. Скорей всего сначала нам придется вести оборону.
— Но тогда почему на восточном берегу реки? Ведь на западном обороняться было бы легче. Перед рубежом водная преграда, которую еще преодолеть надо.
— А если японцы выйдут на восточный берег, втянут нас в позиционный бой и встанут? Тогда мы не сможем нанести контрудар, даже если у нас и появится такая возможность. Нам помешает та же водная преграда. Но не будем гадать, Юра. Командование знает, что и как надо делать.
— Будет ли толк от роты монголов, сформированной из пограничников? Они не обучались боям в составе пехотных частей. Их задача — границу охранять.
— Посмотрим, разберемся со всем на месте.
Старший политрук выкурил папиросу, затушил ее в банке из-под консервов, взглянул на командира роты и спросил:
— Ты заметил, что я опоздал на завтрак?
Капитан не без удивления посмотрел на него:
— И что? Мало ли почему ты задержался?
— Да не задерживался я. Меня вызывал батальонный комиссар.
Затушил окурок и Новиков:
— А чего сразу после совещания не сказал?
— Спешили все. Говорю сейчас.
— Вызвал по поводу Сергушина и Гусева?
— Не только, но в основном по ним.
— И кто же, интересно знать, сливает ему информацию?
— Ты, командир, неправильно формулируешь мысль. Не сливает, а докладывает по существу вопроса, поставленного комиссаром в рамках его полномочий. А кто именно, я не знаю.
— И знал бы, не сказал, да?
— Не сказал бы. Извини, Сергей.
— Ну и ладно.
Старший политрук взглянул на командира и спросил:
— Ты говорил с ними?
— Конкретно по этому вопросу — нет. У меня в подчинении сто сорок четыре человека, с каждым не поговоришь, особенно в такой обстановке.
— Понятно, тогда я сам с ними проведу беседу.
— Это твое право.
— Ну и займусь наглядной агитацией.
Командир роты усмехнулся:
— Конечно, Юра, куда же без нее?
— Напрасно ерничаешь, Сергей. Политическая агитация играет большую роль в воспитании бойцов Красной армии.
— Не спорю и не ерничаю. Делай то, что входит в твои обязанности.
— Значит, завтра после завтрака?
— Да, в шесть ноль-ноль начало марша.
— Добро. — Старший политрук вышел из палатки.
Весь день шла подготовка к отправке группы. Экипажи танков и бронеавтомобилей заправляли свои машины, получали боекомплект. Подошли четыре «сорокапятки» на конной тяге. Красноармейцы таскали в повозки ящики, короба, мешки. Старшина грозно покрикивал на них.
Командир роты получил из Улан-Батора три пулемета и изрядное количество боеприпасов к ним. Заставы, на которой служил военный советник старший лейтенант Шагаев, теперь не было. Получалось, что «дегтяри» и патроны к ним следовало передать в монгольскую стрелковую роту. Однако у капитана Новикова были соображения на этот счет. Он не отказался бы оставить пулеметы у себя, а пока решил, что там видно будет.
К вечеру подготовка к маршу была закончена. Старшина выставил у повозок посты охранения. Танкисты и экипажи бронеавтомобилей назначили своих часовых. Этой охраны было достаточно.
Ужин, вечерняя поверка и отбой прошли раньше обычного. Наступила темная звездная ночь. Что сулил завтрашний день, не знал никто, несмотря на все планирование.
Ровно в шесть утра колонна начала марш по берегу реки. Впереди танковый взвод, следом грузовики с личным составом, бронемашины, орудия. С воздуха ее прикрывали звенья истребителей И-15, постоянно сменявшиеся.
В селении Номан группа оказалась в 08.40. Встречать ее вышел сам подполковник Гэлдэр, сопровождаемый офицерами. Он назвался, представил Новикову капитана Гандорига, старших лейтенантов Тибригэра и Шагаева.
Рота спешилась. Экипажи танков и броневиков покинули свои машины. Все построились у штаба отряда.
Личный состав был отправлен в палатки, подготовленные заранее. Офицеры прошли в штаб.
По пути они видели, как бульдозер отсыпал вал второй линии обороны. Первая уже была практически готова.
Совещание было недолгим. Подполковник Гэлдэр выдал советским офицерам карты данного района, сообщил им, что после авианалета и второй неудачной атаки заставы капитана Гандорига самураи к линии границы не подходили. Разведка обнаружила место, где располагался полевой лагерь японского подразделения, нападавшего на заставу капитана Гандорига. Он сказал, что инженерные работы будут закончены до вечера, после чего здесь, в подчинении Новикова, останется рота капитана Гандорига. Остальной личный состав отряда убудет в Хамтай, там переправится через реку и проследует в район, указанный главным штабом.
Больше докладывать Гэлдэру было не о чем. Он показал новым боевым товарищам склады боеприпасов, где, кроме нескольких ящиков с патронами для винтовок, ничего не было.
Танки и бронеавтомобили к этому времени ушли за ближайшие сопки, которых тут было совсем немного, всего две. Противотанковые орудия были установлены возле штаба. Личному составу, прибывшему к новому месту службы, был объявлен отдых.
Капитан Гандориг построил свою роту для представления Новикову, сказал ему, что треть ее личного состава участвовала в боях. После осмотра бывшие пограничники занялись подготовкой второй линии обороны.
Старший политрук с активом взялись за размещение в штабе плакатов агитации, в палатках — боевых листовок и стенгазет. Возле позиций остались Новиков, Гандориг и Шагаев.
Военный советник обратился к командиру оперативной группы:
— Товарищ капитан, подполковник Смирнов передал в одну из рот батальона три «дегтяря» и дополнительный боезапас к ним. Как с этим?..
Новиков улыбнулся и ответил:
— Есть такое дело. Все это добро у меня. Вот только думаю, что пулеметы и боезапас предназначались для заставы, а ее больше нет. В сформированной же роте есть три «дегтяря».
В разговор вступил Гандориг:
— Но в отличие от советской роты у нас нет пулеметного взвода.
— Это не аргумент. Давайте, товарищи офицеры, договоримся так. Пусть «дегтяри» пока полежат на складе. Как командование доведет основную задачу, решим, передавать их вам или сформировать пулеметное отделение для всей группы.
Гандориг тут же возразил:
— Но, товарищ капитан, это наши пулеметы и боезапас.
Новиков нахмурился и резко проговорил:
— Мы разбираться будем, что чье, делиться начнем? Ты, капитан, еще не осознал, что нет больше твоей заставы, а есть рота, которая подчинена мне, командиру оперативной группы? Может, ты еще спросишь, за каким чертом на вашей земле находятся войска Красной армии?
— Извините, товарищ капитан.
— Ладно, проехали. Давайте, товарищи офицеры, оставим формальности, когда они совершенно не требуются. Мы все одно дело делаем, поэтому можем обращаться друг к другу на «ты» и по имени. Естественно, не в присутствии подчиненных.
Гандориг пожал плечами и сказал:
— Я не против, только имя у меня для произношения непростое — Амгалон.
— Ничего, я запомню. Доложи-ка лучше, Амгалон, как твои подчиненные дрались с японцами. В чем их сильные и слабые стороны, были ли случаи паники, бегства?
— Об этом, пожалуй, я доложу, — сказал Шагаев. — Капитану будет сложно передать все в подробностях. Он знает русский язык, но не так хорошо, чтобы свободно общаться на нем.
— Ладно, — согласился Новиков. — Докладывай ты.
Старший лейтенант Шагаев в подробностях рассказал и о первом бое, и втором, не умолчал и о потерях.
— Людей вы потеряли неоправданно много, — заметил Новиков.
— Согласен, но японцы применили станковый пулемет и подошли скрытно, посему сработал фактор неожиданности. Ну и, конечно, сказались недостатки в организации службы. Монголы сильные воины, но подготовка у них не на том уровне, чтобы они могли мгновенно ориентироваться, принимать верные решения в сложной и постоянно меняющейся обстановке. Хотя, повторюсь, они хорошие солдаты, никто не побежал, все дрались до конца. Да, забыл сказать, что японцы высылали к нашим позициям метателей ручных гранат. Честно говоря, с такой тактикой ведения боя я сталкиваюсь впервые.
Новиков взглянул на Шагаева:
— Ты, насколько мне известно, в Союзе был начальником заставы, да?
— Да, в Средней Азии. Редко когда выдавался день, чтобы из Афганистана не пытались прорваться басмачи. Мы держали границу. А вот опыта боевых действий как офицера-пехотинца у меня нет.
— Ну, это дело наживное. Если держал заставу, то устоишь и на позициях обороны роты. Это даже проще. Ну а если мы пойдем в наступление, то ваше подразделение для начала будет во втором эшелоне. Главное в том, что у монголов есть желание воевать.
— Этого у них хоть отбавляй.
— Отбавлять не надо, — с улыбкой проговорил Новиков. — Хорошо. Значит, до вечера район обороны будет готов?
— Думаю, даже раньше.
— А против вас, судя по тактике, Алтан, действовал диверсионно-штурмовой отряд, — проговорил вдруг Новиков. — Обычно в нем тридцать пять солдат и офицеров или чуть больше. Подготовка у них очень высокая. Так что если вам удалось этих разгромить, то с пехотой будет легче. Танки у японцев далеки от совершенства, наши лучше, бронеавтомобили ни в какое сравнение не идут. У них в обороне чаще всего стоит «Осака» без пушки. Ее броню наш «дегтярь» пробивает с большого расстояния. Много проблем может принести их авиация. Тут японцы преуспели. Но и у нас уже есть не только полуторапланы И-15, но и монопланы И-16, куда более эффективные. Сюда, в Монголию, уже должна быть переброшена и бомбардировочная авиация. Мы располагаем и гаубичной артиллерией.
— С утра на западном берегу было какое-то движение, — сказал Шагаев. — Наблюдатели докладывали, что видели, как тягачи с пушками скрылись за сопками. Что за артиллерия, не знаешь?
— Нет, — ответил Новиков. — Но выясню. Сегодня, может, с утра завтра должен подъехать командир батальона. Он будет ставить нам основную задачу после подготовки рубежей обороны. У него и спрошу. Но это точно были не японские орудия.
— Понятно, — сказал Шагаев и улыбнулся. — Они уже размолотили бы весь сомон.
— Как ты сказал, сомон? Ах да, это же монгольское название сельского населенного пункта, а аймак — района.
— Да.
— Ну что, пойдем посмотрим, как пункт хозяйственного довольствия обустроен, узнаем, что с обедом. Теперь нам требуется большая столовая. В оперативной группе моих сто сорок четыре человека, да у тебя сто восемь.
— У Гандорига, — поправил капитана Шагаев. — Да, сто восемь без меня.
— Еще пятнадцать танкистов, двадцать бойцов взвода бронеавтомобилей, в саперном отделении четверо, в противотанковых огневых взводах двадцать человек. Итого почти батальон. Но, как говорится, война войной, а обед по распорядку. От голодного солдата толку нет. На какую численность рассчитана столовая отряда?
— Да где-то человек на сто. Тут стояла резервная застава из пятидесяти с лишним человек, взвод охраны — тридцать бойцов, офицеры и солдаты штаба.
— Следовательно, надо пристроить еще два навеса, сделать скамьи, столы. Хотя это займет много места. Наверное, проще будет кормить личный состав поочередно. В три смены по полчаса. Но это пусть тыловики разбираются.
— Откуда им тут взяться? Заместитель начальника погранотряда по снабжению уже убыл с офицерами штаба в Хамтай. Остались старшины.
— Наш тыловик с комбатом прибудет. Он пусть и решает.
— Как думаешь, Сергей, надолго мы в окопах засядем? — спросил Шагаев.
— Не знаю.
— А с чего вдруг командование решило построить укрепрайон именно здесь, в Номане? Ведь основные боестолкновения с японцами проходят севернее, на значительном удалении.
— А чего же тогда их диверсионный отряд начал захватывать здесь плацдарм?
— Японцы решили на этом направлении прорваться во фланг основных сил, так?
— Точно не знаю. Но мыслишь ты верно. Насколько мне известно, диверсионные отряды в штаты пехотных полков противника не входят. Это подразделения батальонов особого назначения, объединенных в бригады. Появление у твоей заставы одного отряда свидетельствует о том, что где-то на небольшом удалении дислоцируется такой батальон. Он может иметь от десяти до пятнадцати отрядов. За каким чертом его бросили сюда?
— Не представляю.
— Вот и я не представляю. Но нам до этого по большому счету дела нет. Пусть в штабах головы ломают. Наша задача — выполнять приказы. Велено было рассредоточиться в Номане, так мы и делаем. Подъедет комбат, уточнит задачу.
— Это так.
— Где ваша палатка?
— Штабная?
— Нет, командного состава роты.
— Здесь недалеко.
— Я буду в штабе. Пришли связиста, я своего выделяю, пусть пока провода между подразделениями протянут да связь настроят.
— А с батальоном связь есть?
— К вечеру будет.
— Понял, пришлю.
— И повара своего выдели на пункт хозяйственного довольствия. Обед в четырнадцать тридцать. Первыми твои идут, потом мои в две смены.
Шагаев усмехнулся и сказал:
— Кто-то, помнится, недавно говорил, что мы теперь одно подразделение.
— Это я по привычке. Конечно же, все люди тут наши. И пусть Гандориг… я правильно запомнил?
Командир монгольской роты в это время отошел к бульдозеру, работавшему невдалеке.
— Да, правильно. Амгалон Гандориг.
— Ему передай, пусть вместе с начальником отряда смотрит за работой на рубежах.
— Хорошо. Насчет охранения, внутреннего наряда, караула как?
— Выставляйте наряд и посты раннего обнаружения противника на удалении не менее пятисот метров, но при условии визуального контроля друг друга. Караул назначу я. Это на ближайшие сутки, далее определимся. Нужен будет дежурный по группе, и помощник, и посыльные, внутренние наряды в ротах, отдельных взводах. Сегодня же так, как я сказал. Начало службы с развода в восемнадцать ноль-ноль, заступление на посты и объекты охраны с двадцати часов на сутки. Смена через каждые два часа. Это касается всего наряда и караула. Им же выделить отдельные палатки.
— Понял. Сделаем. Один вопрос.
— Хоть десять.
— Кто развод проводить будет?
— Я.
— Принято.
— Давай занимайся. Я, как и говорил, буду в штабе. Жду связиста.
— Слушаюсь, товарищ капитан!
