15

Воскресную утреннюю службу князь Юрий Звенигородский и Галицкий решил провести в Успенском монастыре, а не как обычно в церкви рядом с дворцом. С нами выехали все ближние и не слишком бояре. Ехали в большинстве своём в возках, по ночному времени дохрапывая недоспанные сны и не желая попадаться даже случайно на глаза простолюдинам своими неожиданно скромными одеяниями. Однако, возвращаться обратно знать намеревалась во всём своём великолепии.

Надумал тоже покимарить в возке, если можно так определить этот аттракцион под немилосердную тряску и стук копыт. Слуги расположились сзади на закорках. В возке со мной трясся сундук с парадно-выходной одеждой принца Галицкого, а для визита во владения старца Паисия я на этот раз был обряжен в добропорядочную светло-коричневую порть, которую обычно носили галичанские подмастерья. От утреннего холода спасала сермяжная япанча такого же цвета. Ехать к зловещему иерарху с его толстопузой братией мне не хотелось до скрежета зубовного, до мышечных болей в одном интересном месте. Была бы моя воля — потравил этот вонючий клоповник дихлофосом. Кстати, неплохо бы его изобрести. А пока надлежало выполнять волю отца и изображать лицом благостное смирение.

Вел службу сам владыка Паисий. Неожиданно для меня высокородной публике была представлена закутанная в плат девочка, пророчившая о тяжёлых временах и явлении сатаны, если молящиеся не возлюбят Христа по определённым правилам. Силу этой любви предполагалось определять количеством выделяемых из вятших мошн монет. Девчушка оказалась не кто-нибудь, а отроковицей Матрёной. Ангел её оживил, отчего она естественно обрела дар пророчества. Такая вот мелкая, а уже не промах.

После многочасового стояния и заунывных песнопений на греческом с последующими не менее нудными толкованиями произнесённого на понятном всеми русском, было приятно бросить под рёбра монастырские яства, представленные в основном молочными блюдами: густой простоквашей, творогом, начинённым изюмом, орехами и прочими сухофруктами. Мясо тоже наличествовало, но только в виде птичьей убоины и мелких яиц, по виду перепелиных. Ели все вместе в трапезной, не чинясь. Простые монахи сидели с князем и его боярами, одетыми в простые без украшений суконные кафтаны.

Бояре после трапезы сразу же разъехались по своим усадьбам. Меня остановил с таинственным видом отец и предложил отведать совместно какого-то особого монастырского перевара, называемого чаем. Ого, не знал, что в этом времени баловались чаями.

Вскоре к нам присоединились главный дипломат, тысяцкий, дворецкий и новый глава тайной палаты. Отец Паисий лично повёл нашу группу через яблоневый сад к беседке над прудиком. Около неё нас повстречал необычного вида человек лет сорока. Привлекало взгляд умное, правильное лицо, обрамлённое по-европейски небольшой русой бородкой, и тёмно-синий кафтан, короткий по немецкой моде.

— Здрав буде, княже великой! — поприветствовал незнакомец отца с низким поклоном.

Потом поприветствовал каждого с ним подошедшего. Меня он окинул недоумённым взглядом.

— И ты буде здрав, боярин Новугородский! — ответствовал ему отец.

Обратившись к нам, представил мужчину, — Се есть боярин старшинный Василей Никитович. Муж вельми вятши и разумом, и гобиной. Посадничал не единаждо. Пришед зде отай. О сем сретении зауститися требно.

Мы прошли в беседку и расселись по лавкам вокруг пустого деревянного стола. Недалеко от нас послушники суетились возле костра с нависающим над ним чаном.

— Знавай маво настольника Димитрея, боярин. Летами мал, но зело хитрен. Библами разум начитал, — решил меня отрекомендовать князь, — Воеводою рать поведе помале.

Переведя на меня глаза, боярин скривил губы в улыбке и склонил голову, не поднимаясь. Другие наши участники грядущего чаепития были чужаку вробе бы знакомы. С князем Борисом он обнялся, как со старым другом. Переждав, пока монахи поставят корчагу с мёдом и расписные чашки на стол, отец с улыбкой наклонился к гостю.

— Благодарен те паче за пособление. Немчин Ёрданиус почах смаговницу дивну сотворяти отай. Зельно на Москве учудятися, егда мы сию вящность сотворим, — произнёс он в возбуждении и спросил, — С коими помыслиями ты, наш лепши друже, семо пришед?

— Златы пояса новугородски ропщу и готовы отшед от Москвы, — начал говорить приезжий, — Зорят нас посадниче Андрей Иванович, да с тысяцким Микулиным. В уста зрят московским наместным дьякам и деют, иже те им речеша. Детели торговы податями обкладывают зельно, иже гости ганзейны возропташа. Земли наши под Москву емлют. В Бежецком верхе и в Волок-Ламских волостях наши тиуны не изосташа вмале, токмо московски. В Двинской земле городки сеи ставят, с Господой не согласяху. Князёк Эжвинский Ярёма надысь жалобился грамотой, иже московски охотны люди бесчинно в лесах его промысляша.

— Намерена ли Господа под Литву сойти? — перебил его князь Юрий.

— Суть сие, государь, — со вздохом согласился боярин Василий, — Хотят сяко сотворити мнозе рода вятши из Златых поясов, под литовску руку Новгород отдати. На Григория Богослова требно буде выбрати понове посадника и тысяцка. Яко ты ведаешь, государь, из гласных есмь. Право емлю восприматеся в степенны посадники. Архиепископ Евфимий вторый издавна в мою сторону зрит и пособит ми. И мнозе рода с ми купно стоят. Посадник с тысяцким хотят снарядити людишек подлы за них кликати, но зельно новгородцам нелюбы оне. Пособи одолеть вся супротивников, княже Юрие Димитриевич.

— Сказывай, боярин, кое пособление те содеять, — уточнил князь.

— Гобина требна серебром тысяча рублей, несть мнее. Литвински и московски заединщиков перекуплять требно, — выпалил боярин заготовленные фразы, — Аще мя выберут, поклонюсь с Господой те, княже преславный, столом Новугородским. А предшест сему те, государь, котору с московлянами требно почати. Новгородцы ноли укажут путь людишкам московским.

— Не утаю, тяжким трудом ты мя облещил, боярин Василий. Гобину велию и брань яру волишь. Образумети сие требно без спеха.

Принесли несколько глиняных бутылей со знакомым запахом счастья. Как я давно понял, чай уже можно было не ожидать. Хотя было бы занятно его опробовать. Чаем в старину называли любой травяной напиток, который потребляют медленно, не спеша, в приятной беседе с хорошим человеком. Ни к какому китайскому чаю это слово отношения не могло иметь.

Разговор заметно оживился.

— Ваську, сыновца преподла древле грежу со стола отча согнати. Молодши князи к ми потекут абие. Люда в пределах моих мнозе, да не знамых с ратна мастротой. Воев добрых бы поболе ми нать, абы крепче клопа московска попрати, — слегка пьяно высказал свои мысли отец.

— Дал бы я те сею дружину ратну с людями старейны немецки, да тысяцкий Анисько Микулин сычом стрелоочим зрит окрест. Израду прилепит ми. Ноли несть посадником стати, а на плаху грясти. От облыжных наветов стеречься требно ми, — в хмельной задумчивости от монастырских напитков пробормотал боярин.

Как говорится, никто приезжего сановника за язык не тянул. Тут же решил воспользоваться удачным моментом и чуток подёргать сановного новгородца за дипломатические тестикулы.

— А если земли новгородские кто-то малыми отрядами начнёт разорять, то Господа укажет послать на врагов войска. Ты, боярин Василий, как раз предложишь твои дружины. А они к нам на Галич пройдут скрытно. Можно также устроить шутейную войну где-нибудь на границе. Подговорить вогулов закаменных, или ещё кого, — непринуждённо вклинился я в разговор.

Показалось, или на самом деле гость слегка помрачнел. Батя, напротив, повеселел и, толкнув приезжего, произнёс:

— А хитро придумано, боярин Василий? Злыдней кощунны к вам на Вагу зашлём. Разорим людь овамо несть зельно?

— Негоже зорити сеи земли инда с благими помыслами. Се есть израда противу Новуграда. Во всяком ряде подсылы сыщутся, наветы восперятся, — заартачился приезжий.

— Можно ничего не разорять, а только пустить слух. Подкупить волостеля какого-нибудь городка на пограничье. Он напишет письмецо в Новгород с просьбой о помощи, — не сдавался я.

Меня неожиданно поддержал наш дипломат:

— Не мятущися, боярин. Наши подсылы тако таланно вся содеют, иже к вам никои наветы не прилепятся. Сие дьяк Варфоломей извествуе.

Чернявый мотнул головой в мурмолке из тёмно-коричневого бархата и произнёс:

— Истинно рече боярин Данило. По силам нам сия хитренность.

Не желая спорить на эту тему, новгородец вяло махнул рукой и поднял глаза на князя Юрия:

— Кое тея помыслие по пособу, преславны княже.

— А мы сеим советочам разумливым внемлим, — постановил государь, оглядывая спутников слегка осоловелым взглядом.

— Новуград нам в заединщиках вельми ключим. Пенязь боярину дати нать и киличеев к князям молодшим и княжатам посылати, на заедину наущати. Таже с ними купно брань почати противу московлян, — первым высказался боярин Чешок.

— Истинно боярин Данила глаголе. Я такожде мню, — присоединился к нему дьяк Варфоломей.

Зачем отец этого дьяка пригласил, если он только и умеет что присоединяться. Дошла очередь до меня что-то высказывать. Можно было, конечно, и промолчать куда-нибудь в тряпочку, никто бы не очень обиделся. Заметно было, что новгородский боярин менее всего намеревался насладиться моими мудрыми речами, хоть и уставился заинтересованно на меня. Оглядев собравшихся, я начал:

— Средства большие знатный гость из Новгорода просит. На такие деньги целое войско можно подкупить, не только всех вечевых крикунов. Думаю, что для выборов рублей сто вполне хватит. Их и надо дать безвозмездно. Если боярину Василию больше денег нужно, то пусть их взаймы у нас под залог чего-либо ценного берёт. Деньги счёт любят — как сами торговцы новгородские высказываются.

Что касается военной стороны вопроса… В Новгороде раньше также приглашали на княжение неугодных Москве лиц, и войны не случалось. Нет никаких причин ожидать её теперь. Если есть какие-то другие причины для распри с Московским князем, нам не известные, то великий князь Звенигородский и Галицкий уже высказал своё мнение, что людей у нас много, а воинов среди них подготовленных мало. Не готовы мы пока к большой войне.

Новгородцам я бы посоветовал пригласить к себе князем одного из сыновей князя Юрия Дмитриевича — Василия Рузского, или Дмитрия Вышегородского. Они оба на службе у князя Московского состоят. У московских правителей не будет причин отказывать Господе Новгородской в такой просьбе. Не стоит медлить до выборов. Нужно уже сейчас вам обратиться к князю Московскому с жалобой на его наместных людей и с просьбой прислать одного из указанных князей. Желательно послать кого-нибудь из бояр в Москву, предупредить обоих Юрьевичей.

Последние слова направил отцу. На некоторое время воцарилась тишина, заполняемая истошными чириканьями невидимой птицы, тяжёлым взглядом князя Жеховского и пристальным новгородского вельможи.

— Ай, молодца! Сам Соломон не погнушался бы сим доводом, — громыхнул батя и гордо посмотрел на гостя.

— Вяще разумлив тей сын, княже, — мрачно согласился с ним новгородец.

— На том и порешим, — определился князь Юрий, пристукнув огромной ручищей по несчастным доскам стола и поднялся, показывая тем самым окончание тайного чаепития, плавно усилившего свой градус.

Вслед за ним, звуча сладкими отрыжками, поднялись и другие участники.

— Государь преславны, вели с тей единою сказывать, — вскричал заметно изменившимся голосом визитёр.

Князь задержался и отпустил от себя ближников. Мне было велено вновь остаться с ним. Боярин Василий отнёсся к такому решению моего родителя совершенно безразлично, занятый самой возможностью дальнейшего разговора. Он провёл нас в свои временные монастырские апартаменты. Слуга принёс добавку вина в кувшинах и медную тарелку со сдобными заедками.

— Сказывай, боярин, сею мнить, — потребовал немного раздражённый князь, присаживаясь за стол.

— Остави мя, государь, за кривословие, — начал говорить боярин Василий с покаянного глубокого поклона, — Снуждею сие есть. Новуград крепок суть торгом с немцами. Без сего пособа мы древле бы оскудеша и снедатишася. От зимы ушед ганзейски стареи возвеша нашим гостевым сотням пошлины новы за провоз товаров по понту Варяжску. Де разбойнички водны, рекомах витальеры, буяша зело. Отлог велий лодьям и гобине леща. Старосты сотенны плача, глаголяша, иже куповати без лихвы нелеть. В досюльно мое посадничество докончанья чиниша с ганзейны стареями о заедине. Орденцы спятиша нам, страшахуся сами в отлоге быти. Ныне ганзейцы паки нас к заедине зовут, абы купно пути торговы блюсти. Флот требно сотворити и кормити с людьми оружны, смаговницы и зельем огненны. Гобины мнозе исперва влещити требно. Сотни гостинны не могутят сии траты, Господе метатишася. На мнозе мы рядиша тую тугу и помыслиша гласным безотлынно полутора тысячи влещити, а прочим боярам по хотениям сеим. Всякоже годе сотворитися, нежели с сяко пошлиной соглашаться. Аще пособишь ми, княже преславный, гобиной требной, вящность и грядущность мою живёшь. Под залог ряда земли сеи на Важском устье готов приметати.

Боярин поднялся и снова склонился перед князем в глубоком поклоне.

— Василий Никитович, а суда военные, которые на деньги новгородские будут построены, кому станут принадлежать? — поинтересовался я очевидным.

— Аще ряд докончальны сладится, единаче станут владети Ганза и Новуград, — объяснил боярин.

— А управлять ими кто станет?

— Знамыя в понтских детелях мужи в иноземье обрящутеся, — как-то неопределённо промямлил новгородец.

Больше спрашивать у боярина чего-то не имело смысла. Или они там все такие простодушные, во что очень слабо верилось, или же они ждут от предстоящего договора чего-то более существенного, о чём не стоило говорить никакому князю с окраинных земель со своим въедливым сынком.

Возникла техническая пауза из-за заполненных ртов. Князь медленно тянул из кружки рейнское вино и явно ждал продолжения моих вопросов, боярин тоже попивал хмельной напиток, напряжённо глядя на отца. Вино действительно было приятно потреблять малыми глотками.

— Было бы неплохо помочь Новгороду великому в этом деле, и дай Бог боярину Василию вновь стать посадником, — вякнул я, откашлявшись после першения в горле.

— Рядцев к те пришлю, яко грамоту закладну чиниша. Дам те гобину прошену, — сразу же постановил князь, обращаясь к боярину.

Уходить отец не спешил. Вино в глиняных бутылях действительно поражало чудесным вкусом. Как обычно, если собираются два мужика, то начинаются разговоры о бабах, или о политике. Чем старше мужики, тем сильнее бабы вытесняются политикой. Естественно, Литва, порядком надоевшая, всплыла со всеми своими прикрасами. Боярин Никитович оказался довольно таки хорошо проинформированным деятелем. Видимо, близость к Западу играет свою роль.

— На Рождество Богородицы стар князь литовски Витовт обряще корону королевску, от императора Сигизмунда прилещах. Нов король силу яви, секраты ряды с государями овы и молодши соладити и настольника по сея воле нарещи, не озрях родши да бояр. Людие молвиша, иже дщерь его Софья може стати настольницей негли, ово ея отрод Василей Московский. Согласятся ли бискупы зрети православна монарха во главе Литвы? Мню я, иже митрополит Фотей не стане претися прозелитству Василея с матерью в латынянство. Аще князь Василей на московском столе изостане, то Русь православна исчезне ноли.

Приятно, когда случайный человек почти полностью подтверждает твой, высказанный ранее, аналитический прогноз, и что батя, понимая это, пучит глаза от удивления.

— Не гневи Господа, боярин Василей. Владыка Фотей не стане пособляти латинянам веру православну губити. Верю ему, — пьяно пробухтел батя, нахмурив брови.

— Митрополит Фотей из еллинов проистече. Сии мужи ныне торгуются с папистами об уроках единения церквей. Пособь они хотят пояти от королей заходны, дабы живити сея ромейска отчины. Лезут на них османы зельно. С Витовтом митрополит сошед до рачения братовой, поне десятилетиями преду прялися яро. Киевску кафедру ему князь литвински возвратил. Яко воздаст ответно Фотей, токмо мнити мочно, — постарался оправдаться новгородец.

— Мехмет Ордынски нам пособит, — неуверенно произнёс князь.

— Хан Улу-Мухаммед буде помнити пособь, кою ему деял Витовт в ратьбе с ханом Боратом за стол Золотой Орды. Мню, иже они древле промеж ся порядилися яко Русь поделити, — снова высказался новгородец.

— Камо не рыти, всюду клин. Одолевае нас латынянство да басурманство, — горестно вздохнул отец и строго добавил, — Ваську сытити серебром и мехами в тоем разе ненать. Сие яко клопа в лежаке сеим рудью питати с тем же толком.

— Новуград зело досажден Василеем Московски, понеже противу Литвы в недавней брани отступился. Архиепископ Евфимий вторый Господу древле склонял призвать тя на княжение Новугородское. Васильевы людишки уж больно заносчивы. Боярство наше не уважают.

Европейское лицо новгородца исказила гримаса ненависти.

— Передай мою великую благодарность его святейшеству, боярин. Мыслим мы с ним подобно. Растаскивается наша отчина между соседями хищными, князьками алчными предаваемая. Мы последни изосташа, токмо Новуград, да Галич. Аще мы падём, погибне русска земля.

Тяжелый кулак могучего князя с силой опустился на поверхность дубового стола, заставив подпрыгнуть посуду.

Затем пьяные, хоть и порядком вятшие мужи переключились на обсуждение моих достоинств. Было сказано, что я учён настолько, что пророки библейские мне даже в подмётки не годятся. В таврели всех обыгрываю за пару чихов. Сказки фряжские благолепные знаю во множестве. Про движение тел небесных всяческих ведаю… У меня вдруг что-то в животе похолодело и в нужник захотелось.

— Отец, — крякнул я заполошно, — Пора нам домой возвращаться.

Отмахнулся от меня ручищей как от мухи, отчего качнулся в сторону боярина и приналёг на него. Словесное глумление продолжилось.

— А ты ведаешь, друже Василий, кой сей стервец злосерд на передок, яко тетерев кружливый? — кругля в страхе глаза, поведал родитель.

Друже естественно изобразил живейший интерес.

— В порты скоромны наряждется и из терема в город стрекоче, токмо пяты блещут. Жёнки городские сигают от него во все стороны, стенают и плачут, пощаду вымаливах, а он, жестосерд, их хитит и по закуткам ятит.

— Отдай его нам в Новуград на княжение, государь, — неожиданно попросил боярин Василий, — Нам сякие нать.

— Да вы оба просто издеваетесь надо мной! — озлился я, вызвав громыхающий хохот отца.

— Любо зрети ми, яко ты алее вся до кончиков ушей, — заявил он, принявшись тискать меня до болей в разных местах, — Деву ему призрел, Марью Боровскую. Помале они мя унуками одарят.

— Коя сестра князя Боровска Василея Ярославича? Тако она же детищ младна. Лет с десяток лет ей токмо суть, — пьяно удивился новгородский боярин.

Опа! А я ведь чуял что-то подобное. Победно взглянул на отца.

— Неча ему. Сам младенешек паки. Пождут оба поры етений, — нашёлся князь.

Мне надоело слушать всякую чушь на свой счёт, и я отправился справлять нужду, предварительно подпустив вредным пересмешникам злого шептуна. Как ещё можно напакостить здоровенным амбалам? Даже котёнки в знак протеста геройски писают в тапочки хозяевам. Возвращался, понятное дело, с опаской. Государственные мужи ютились в коридорчике перед закрытой дверью в палаты.

— Вот он, злодей бесстужий грядет и очами мжит. Поди семо. Я те ушеса оборву, — радостно заорал князь.

— За что, отец? — невинно поинтересовался я.

— Дух злосмраден, ядрён ты в палатах попустил и боярина Василея чуть живота не лишил? — сообщил он мне, сдерживая смех.

— Нелеть его в Новуград яти на княженье. Он весь град опустошит, — обратился он уже к приезжему.

Боярин Василий, стоящий здесь живым и здоровым, мелко трясся от смеха.

— Такой князь нам и требен. Он без рати всяк супостата поборет, — отметил он.

— Если Карельское княжение мне дадите, то, может быть, и соглашусь, — выдал для них неожиданное.

Господа давала Карельский престол некоторым приглашённым князьям как приложение к Новгородскому княжению. Возникла даже целая династия Карельских князей — Наримунтовичей, впоследствии сменённая Ольгердовичами. Последним носителем титула стал Лугвений Ольгердович Мстиславский, лишённый этого статуса за участие в недавней войне на стороне Литвы с Новгородом. Карельские территории включали в себя огромные пространства от побережья Финского залива до самого Белого моря. Жаль только, что княжество по вассалитету Новгороду было сильно ограничено во многих правах.

— Сие к помыслию требно, — заключил ошалевший от моей наглости новгородец.

Шутливый настрой у вятших особ резко испарился. Повисшую паузу разогнал боярин Никитович, вознамеривший преподнести мне богатый дар. По сигналу гостя, его слуга принес завернутый в холстину длинный предмет. Лицо новгородского боярина озарилось особым выражением восхищения, которое бывает у истовых ценителей. Он самолично развернул холстину и с тихим шуршанием вытащил из кожаного чехла саблю. На обитой коже рукояти была нанесена золотым тиснением арабская вязь.

— Сие есть сабля сарацинска булатна, ята в сече в святых землях. Приобряща у рыцаря в Ливонском Ордене, егда приезжал овама докончание рядити.

Вещица была достойной. Меня, держащему в своих руках самое разное оружие разных времен, охватила волна восторга.

— Благодарю тебя, боярин Василий, от всего сердца, — растрогался я.

— А я рады вельми, иже познал тя, княжич. Будем дружнями! — моментально ответил боярин и распахнул объятия.

Почему бы не сдружиться с одним из лидеров боярских группировок великого города, хитрым и предприимчивым. Вычислил моё влияние на государя Галицкого и моментально подсуетился с подарком. Провожать нас по понятным причинам он не стал. Мы тепло попрощались с ним и в сопровождении слуг княжеских и боярских, тащивших несколько бочонков с рейнским вином — подарком князю от боярина — побрели к воротам монастыря.