В конце апреля охотники собрались в Читу. Прокоп Ильич купил для сына пятистенную избу и разобрал ее для сплава в город. Симов помогал возить бревна к реке и вязать плоты.

Тут же на берегу Гаврила Данилыч садил сеть. Меж двух вбитых колов он натянул две тетивы и к ним пришил полутораметровой высоты сетьевое полотно — дель-«трехперстку». С обеих сторон к этой сети он прикрепил режу — крупноячеистую сеть из шпагата. Верхнюю тетиву оснастил наплавами из бересты, а нижнюю гайками. Получилась сплавная трехстопная сеть.

Тем временем Фока мастерил долбленый челнок. Он добыл пятиметровое осиновое бревно в обхват толщиной, ободрал его и обтесал концы, придав ему форму челнока. Затем по всему бревну, через десять сантиметров наметил продольные и поперечные линии, а на пересечении их просверлил буравчиком отверстия: по бокам бревна на глубину двух сантиметров, а снизу — на три сантиметра. В каждую дырочку он вбил по колышку из сосновой коры.

После этого в верхней части бревна были прорублены две выемки в двадцать сантиметров шириной и через них выбрана «кайлушкой» сердцевина. Долбил он до тех пор, пока не появились в стружках темные крошки сосновой коры, забитой в дырочки. Благодаря этому стенки челнока получились нужной толщины.

За день он выбрал всю сердцевину бревна, затем перевернул будущую лодку кверху дном и развел под ней во всю длину костер. Распарив древесину, он развел на метр в стороны боковые стенки и укрепил их поперечными распорками. Получился красивый, прочный и легкий челн.

По реке прошел лед. К этому времени в оттаявшей курее против деревни уже стоял на приколе плот из трех сплотков, сделанных из шестиметровых толстых бревен. На заднем сплотке лежали дверные косяки, оконные рамы, доски, половицы, окна… На переднем стояли бочки с мясом, мешки с картофелем, кули с кедровыми орехами. Средний сплоток был обнесен перилами. На нем возвышалась копешка сена, накрытая челноком. Рядом стояла тачанка с высоко поднятыми оглоблями и привязанная к ней лошадь.

Прокоп Ильич еще раз осмотрел плот, проверил прочность узлов, связывающих сплотки между собой, надежность весел, прочность перил. Затем вышел на задний сплоток и встал к веслу. За переднее взялся Симов.

— Отваливай! — скомандовал старик.

Гаврила Данилыч и Фока навалились на шесты, сдвинули плоты с места и медленно повели к реке. Через несколько минут передний сплоток вышел из залива в русло. Течение реки услужливо подхватило его. Подгребая веслами, охотники вывели плот на середину полноводной реки. На повороте Рогов и Симов помахали на прощанье шапками. С берега им ответили Степановна, Фока, Гаврила Данилыч и собравшиеся односельчане.

Быстрая Ингода, вспученная на середине бугром, стремительно уносила вниз весеннюю серо-желтую воду. По реке вместе с плотами плыли посеревшие льдины и черные коряжистые пни. Охотники проплывали мимо знакомых берегов. Миновали устье Смирняги. Ниже мощным потоком влилась Джила. Ее прозрачная вода косым клином шла до середины Ингоды. Здесь боковым течением плоты потеснило к левому берегу. За Джилой они медленно пошли вдоль высокого обрывистого берега. С этого плеса поминутно поднимались табунки хохлатой чернети и уносились вниз по реке.

Иногда воздух наполнялся свистом, напоминающим часто повторяющиеся слоги «тн-ти-ти…», и высоко в небе проносились табунки гоголей. Под нависшими кустами ивняка белели лутки. С приближением плота они исчезали под водой и выныривали далеко позади. Свечкой вверх взлетали кряковые утки с селезнями.

Плоты вынесло к широкому распадку у устья Ямной. Охотники завели плоты в заливчик и высадились.

Пока Прокоп Ильич перенес на берег необходимый скарб и перевел коня, Симов обошел курею с озером и вернулся с кряковым селезнем. Принимая трофей, старик поздравил товарища «с весенним полем» и посоветовал ему посидеть зорю на озере.

Захватив полсотни заряженных «тройкой» патронов, жестяные утиные профили и манок, Симов спустил в воду челн и поплыл через курею в дальний конец озера. Там он срезал три сухие метровые палки в три-четыре сантиметра толщиной. Сложив из них треугольник и связав концы бечевкой, он середину каждой палки слегка расщепил и в образовавшиеся щели вдвинул три профиля утки-гоголя. Этот треугольник плавал на веревочке с грузиком в двадцати метрах от сидьбы. Остальные десять профилей, изображавших уток-чернетей, шилохвостей и крякух, Симов укрепил на полуметровых палочках и воткнул на отмели в пяти-десяти метрах от берега. Затем он затащил в тростники челн, замаскировал его и, усевшись в нем поудобнее, стал ждать.

Легкие порывы ветерка рябили озерную гладь. Треугольник с гоголями парусил, поворачивался из стороны в сторону.

Неожиданно к шуршанию ветерка в тростниках присоединился шум крыльев, рассекающих воздух: селезень-гоголь с высоты спикировал вниз и, сделав круг, с шумом упал на плес шагах в семидесяти от охотника. С такого расстояния стрелять было нельзя, и Симов стал ждать, когда птица приблизится на верный выстрел — метров на тридцать.

Белобокий гоголь настороженно осмотрелся по сторонам, затем крякнул по-особому, по-гоголиному, будто чихнул, на мгновенье окунул голову в воду, всплеснул крылышками воду и поплыл к жестяным профилям. Когда селезень приблизился на 30 метров, он встревоженно поднял голову, подозрительно рассматривая одним глазом странных птнц. В это время прогремел выстрел. Гоголь захлопал по воде крыльями и, перевернувшись кверху белым брюшком, затих.

Прошло минут пятнадцать, и над озером «прошваркал» крякаш. Симов ответил ему в манок радостным кряканьем. Селезень круто завернул назад, растопырил полукругом крылья и, вытянув вперед ярко-оранжевые лапы, снизился на плес против сидьбы. Осмотревшись, он, покрякивая, поплыл к берегу.

Рогов, не любивший охоту по птице, отправился с винтовкой в долину Ямной выслеживать медведя. По пути он встретил разбитый пень и развороченный муравейник. В косогоре ему попались перевернутые каменные глыбы и разной давности следы медведя. Поднявшись, Прокоп Ильич медленно шел вдоль лесной опушки. Весь вид его указывал на готовность к внезапной встрече с опасным зверем.

На опушке лесной чащи он увидел старый выворотень, укрылся за ним и стал ждать.

Весенний день угасал. Дали померкли. Из низин поднялась кисейная дымка. В вечерней тишине с озера доносились редкие выстрелы Симова. Затаившись, старик просидел вечер и, не дождавшись зверя, вернулся на стоянку.

Рассвет охотники встретили вместе, на увале. Снизу, из чащи, доносились подозрительный шорох и потрескивание сухих веток. Порой будто слышался тяжелый топот. Старик поглядывал на лейтенанта. Симов сжимал в руках винтовку, прислушивался, всматривался в темный лес. Просидели они до восхода. Солнце уже поднялось, а на поляну так никто и не вышел.

Прокоп Ильич скинул моршни и в волосяных носках бесшумно пошел чащей. Симов — за ним. Они обходили куртины кустарников, валежины с сухими ветками, поминутно прислушиваясь.

Немного спустившись по косогору, товарищи остановились: из-за небольшой гривы, поросшей мелколесьем, раздавался храп и была слышна странная возня. Охотники тихо поднялись на вершину гривы и увидели внизу необычайное зрелище. В лощине на берегу Ямной, в молодой поросли тальника, стоял на коленях огромный лось. Левый бок его и грудь были окровавлены. С плеча свисали клочья кожи и мяса. Перед ним, припав к земле, лежал медведь и держал его зубами за нос. Земля вокруг зверей на несколько десятков метров была утоптана и залита кровью.

Охотники мгновенно присели за колодину и приготовились стрелять. В это время лось навалился на медведя грудью и, собравшись с силами, поволок по земле, пытаясь высвободиться. Но силы его, видимо, иссякли. Он оступился, задние ноги подвернулись, и он упал набок. Ударом лапы медведь тут же разорвал лосю щеку и перехватил зубами горло. Бык забил ногами по земле и утих. Свирепо встряхнув горло лося, медведь отскочил в сторону и спрыгнул в речку. Все это произошло настолько быстро и неожиданно, что охотники не успели выстрелить.

Прокараулив зверя и не дождавшись его, охотники спустились вниз, на забоку реки, где скрылся бурый разбойник. Его там не оказалось. Они вернулись к лосю. На левом боку гиганта шкура и мясо были содраны до костей, на голове разбиты надглазные кости, горло перегрызено до позвонков. Рогов с удивлением рассматривал эти страшные раны, причиненные сравнительно небольшим медведем.

Повернув быка на спину и подложив под бока бревна, охотники принялись разделывать тушу.

Работа близилась к концу. Прокоп Ильич поднялся расправить спину и в то же мгновенье, толкнув Симова в бок, кивнул головой в кусты. Шагах в тридцати от них стоял медведь и, подняв голову, смотрел в их сторону…

Старик быстро, но плавно взял винтовку, легким движением поднял ее к плечу и выстрелил. Мохнатая взъерошенная голова зверя исчезла. Раздался треск ветвей, затем всплеск воды. Рогов: с винтовкой наперевес побежал к реке. У берега, в воде, он увидел мертвого медведя. Зверь, действительно, оказался небольшим и весом не превышал ста килограммов. На его туше Симов, обнаружил сильные кровоподтеки и ушибы.

Плот, подгоняемый попутным ветром, миновал гранитный утес у Ямной и вошел в тихий плес. По-прежнему с воды поднималось несчетное количество уток разных пород. Хохлатые чер-нети, шилохвости и касатые летали стаями. Гоголи, чернети и лутки поднимались всегда навстречу ветру и часто подлетали к плотам на выстрел. Протянуло несколько косяков гусей-гуменников. Одни из них летели треугольником, другие — косой цепочкой.

Прокоп Ильич рассказал, что в конце апреля на пашнях, вблизи деревень Гарекацан и Гареки, собираются тысячи гусей… На пашнях они жируют, а затем, вблизи селитряного озера и николаевских лугов, днюют.

На поворотах реки, где вода подмывала берег и над рекой нависали кусты и деревья, Рогов подавал команду. Оба охотника наваливались на весла. Плоты послушно переходили к противоположному пологому берегу в тихое течение. Во второй половине дня на левом берегу появились Улеты. На берегу реки стояли деревенские коровы. Прожевывая жвачку, они лениво поворачивались и провожали печальным взглядом проплывающий мимо плот с зеленой копешкой.

Миновав поселок Хадакта, охотники завели плоты в правый проток и причалили к берегу. Здесь Рогов решил остановиться дня на три и пострелять гусей.

Два раза в день — утром с восходом солнца и вечером за два часа до заката гуси-гуменники летели через Ингоду пастись на пашни и поля. На рассвете, с мест гусиной дневки и ночевки, охотники услышали многоголосый гогот. С восходом солнца гуси с шумом поднимались на крыло и, построившись треугольниками и шеренгами по пятьдесят-сто птиц, полетели к полям.

Рогов прежде всего определил пути пролета птиц. После этого в кустах, над которыми чаше тянули гуси, Симов отрыл полуметровую яму и соорудил над ней шалаш с открытым верхом. Рогов тем временем переплыл на другой берег и отправился на пашни. Там он определил посещаемые птицами полосы жнивья и вырыл три ямы. Выброшенную землю заровнял и тщательно замаскировал соломой.

Едва рассвело, как охотники уже заняли свои сидьбы. С восходом солнца пролетел первый одинокий гусь. Затем поднялись все остальные. Первый треугольник гусей тяжелым размеренным полетом стелился над вершинами кустов. Поравнявшись с шалашом, откуда раздавались выстрелы, треугольник дрогнул, передние птицы круто взмыли вверх. Один гусь сложил крылья и камнем упал вниз. Через несколько минут налетел второй косяк, за ним третий, четвертый… Над шалашом почти каждый раз из стаи падал вниз подстреленный гусь.

Прокоп Ильич встречал гуменников на пашнях. Они подсаживались к нему за сто-двести метров. Рогов стрелял из карабина. Когда один гусь после выстрела оставался на месте, остальные поднимались и перелетали на другой край пашни. Охотник поворачивался и снова стрелял.

За три дня охотники добыли сорок шесть гусей. В пути они всю птицу выпотрошили и каждой протерли мелкой солью ротовую и брюшную полости. Для более надежного засола Симов развел в кипяченой воде насыщенный раствор соли и, набирая полный 200-граммовый шприц, впрыскивал раосол в мышцы и под кожу неощипанной гусиной тушки. В каждую тушку делалось десять уколов по двадцать граммов.

Такой способ посола гусей позволил хранить их в прохладном погребе без льда в течение пяти недель. Посол был как раз в меру: при поджаривании или варке гуся не нужно было ни вымачивать мясо, ни подсаливать его.

На тихих перекатах Рогов сталкивал челн в воду и отплывал от плотов в сторону. Симов спускал за ним в воду сплавную сеть. Растянув ее поперек реки, старик плыл вдоль берега. Параллельно с ним по течению плыла крестовина. От нее к лодке цепочкой тянулись наплава-поплавки. Порой они вздрагивали и ныряли в воду. Рогов заплывал снизу по течению, навстречу крестовине, и выбирал сеть в лодку. В ней трепыхался трехкилограммовый таймень или ленок. Распутав рыбу, Прокоп Ильич снова выбрасывал сеть в воду и сплавлял ее вниз по реке до следующей удачи.

Так, за охотой и рыбной ловлей, прошла неделя. За это время охотники проплыли около двухсот километров и приближались к городу с богатой добычей: туши лося и медведя, две бочки, доверху наполненные соленой рыбой, свыше сотни гусей и уток — все это было отличным подарком горожанам.

Плоты плыли мимо пригородных хозяйств, а табунки уток все еще продолжали налетать. Впереди показался лесозавод. Перед ним через реку протянулся лесоулавливатель — ровный ряд бревенчатых понтонов, соединенных стальным канатом в руку толщиной. На середине один поплавок оторвался, и тяжелый канат провис в воде, образовав ворота. В них-то и нужно было провести громоздкие плоты.

Рогов внимательно следил за течением реки и, наконец, подав команду, повел плоты на стальной барьер. Охотники дружно взялись за весла и прошли ворота, не задев поплавков. Это последнее препятствие служило городской чертой. Впереди, на склонах сопок, ярусами, живописно раскинулась Чита. Нижняя часть города рядами небольших домов расположилась в пойме Ингоды и левого ее притока — Читинки. Второй ярус амфитеатром многоэтажных домов взбегал на склоны сопок. Крайние здания города терялись в вековом бору.

Охотничий плот закончил свой путь.

В лучезарное солнечное утро 9 мая все население города высыпало на улицы. Площадь Левина не вмещала людские потоки, устремившиеся к ней.

Народ собирался под уличными репродукторами, с волнением прислушиваясь к мелодичному позывному мотиву: «Широка страна моя родная». Знакомый голос диктора оповестил: «8 мая в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена».

Будто радостный бурный вихрь пронесся над толпами. Незнакомые люди поздравляли друг друга, обнимались, вытирали слезы счастья. Победа! Сияние глаз, улыбки, пожатия рук, объятия!.. Прокоп Ильич и Симов крепко расцеловались. Счастливые и опьяненные многолюдием, они полдня прошатались в праздничной толпе. После многомесячного таежного безмолвия этот ликующий день стал для них особенно памятным. С восторгом, переходя с места на место, слушали они радостные марши и здравицы в честь Советской Армии, вместе со всеми до хрипоты кричали «ура!», подбрасывали кверху шапки. Людское счастье волнами переливалось по улицам и площадям.

На следующий день лейтенант Симов получил назначение по своей военной специальности и в кругу новых боевых товарищей готовил в полет свой воздушный корабль.

Командир самолета, получив путевые документы, поднялся в кабину. Старт был дан. Самолет нехотя тронулся с места и покатился по взлетной дорожке. С каждой секундой скорость нарастала. Внизу замелькала трава. Затем все слилось в серые полосы. Самолет плавно поднялся. Земля под ним накренилась, по сторонам покосились сопки.

Набрав высоту, воздушный корабль сделал над аэродромом прощальный круг и лег на курс в южном направлении.

Внизу показались горные отроги Даурского хребта. Справа от них вилась широкой серебряной лентой Ингода. Слева вдали поблескивал среди сопок Оленгуй. Впереди из сине-маревой дали двигались навстречу бесконечной чередой горные хребты, сопки. Некоторые из них с большой высоты напоминали гигантских спрутов с распростертыми по сторонам мохнатыми щупальцами — горными отрогами и гривами, покрытыми дремучей тайгой.

Временами казалось, что самолет неподвижно висит в воздухе. И только проносившиеся мимо облака свидетельствовали о большой скорости, с которой моторы уносили воздушный корабль вперед.

Симов с затаенным дыханием смотрел вниз на живописные просторы знакомой горной тайги, прорезанные серебром Оленгуя и украшенные блестящими зеркальцами озер.

Спустя полчаса самолет перелетел широкую и заболоченную в верховьях оленгуйскую долину. Навстречу поползли отроги и сопки Борщовочного хребта. Среди них на юго-западе возвышался двухкилометровой высоты Улурийский голец, в отрогах которого терялись истоки Ушмуна и Инды.

Юго-западнее, вдали, синела гора Сохондо. За час самолет пролетал над дремучей тайгой 300 километров — пространство, по которому пешком по тернистым горным тропам пришлось бы идти больше месяца.

На южных отрогах Борщовочного хребта леса заметно поредели. Чаще стали появляться солнцепечные склоны с зеленеющими лугами. На них паслись стада скота, как горсточки рассыпанного риса.

Спустя еще четверть часа поперек протянулась голубая лента Онона — правого истока Амура. Его широкая распаханная падь уходила на северо-восток и терялась в лиловой дымке Даурской степи.

Далеко-далеко позади остались всегда близкие и дорогие сердцу края — долины, луга и таежные дебри, деревни и надежные товарищи — суровые забайкальские охотники, дружба с которыми родилась и окрепла на трудных и опасных таежных тропах, у таборных костров.

Симов мысленно с ними расставался: прощай, родной край! До скорой встречи, дорогие друзья!