Глава 8
Если бы любой уважающий себя ортайский художник попал в Эллор, он бы непременно сделал две вещи: дрожа от восторга, перенес на холст эллорское утро и незамедлительно умер счастливым, потому что ничего лучшего создать бы уже не смог никогда, и будущее для него потеряло бы всякий смысл. Потому что утро в Эллоре было переливчато-солнечным, травянистоярким, пронзительно-небесным, все это сияло и перемешивалось, грело и умиротворяло, звучало птичьими песнями, ласкало легким ветерком.
Это было невероятное утро, волшебное, безупречное, и Алера его возненавидела.
Во всех низеньких плетеных оградах были распахнуты настежь воротца, во дворах горели костры, вокруг сидели и ходили эльфы, весело перешучивались, перекрикивались, хохотали, напевали и подбрасывали в котелки листья: смородиновые, липовые, малиновые. Алера смотрела на эльфов с подозрением: по неуемному веселью можно было подумать, что вовсе не листья они там варят, но запах от котелков шел самый обычный, ароматно-травяной.
«Они готовят отвар, – думала Алера, медленно бредя вдоль улицы. – Эльфы собираются, готовят отвар, пьют его и веселятся. Похоже, они так делают часто. Похоже, они безумны».
Если у какого-нибудь двора ей случалось замедлить шаг или слишком внимательно посмотреть на собравшихся – оживление стихало. Эльфы глядели на Алеру настороженно, как в любой деревне глядят на чужака, даже когда знают, кто он и откуда взялся, и ожидающе, молчаливо спрашивая: как нам вести себя с тобой? Кислое лицо Алеры отвечало, что с ней никак себя не нужно вести, а лучше бы держаться от нее подальше и даже еще дальше.
Они были совсем другими, эти эльфы. Такие солнечные, такие сияющие. Довольные непонятно чем. Звонкие и веселые. Невыносимо просто быть с ними рядом, когда тебе вовсе не солнечно и не весело. Невыносимо думать, что всякий раз, когда Элай и Рань приезжали сюда, они ходили по этим улицам, улыбались этим эльфам… и эльфийкам! – и разговаривали с ними, и пили отвар, и вообще имели бесстыжесть находиться в этой звонкой солнечности, когда в Лирме по ним скучали друзья.
Алера угрюмой грозовой тучей проплыла по деревне и пошла дальше по тропе.
Лес, который начинался сразу за околицей, тоже был сияющим, волшебным и солнечным, но лес не раздражал так, как эльфы, и уж подавно не так, как эльфийки. Их переливчатый смех все звучал и звучал в ушах, звенел и заливался, и Алера во всем этом празднично-солнечном великолепии ощущала себя несчастным неловким поросенком, а рядом даже не было Тахара, чтобы привычно выхрюкаться ему в плечо.
Сумрачно бултыхаясь в осознании собственной неуместности, Алера добрела до небольшого пруда, оперлась спиной о ближайший ясень и грустно уставилась на рыбок, которые задорно плескались в изумительно прозрачной воде. Рыбки, конечно же, были безупречны. И вода была безупречна. Алера выругалась.
– Ты расстроена? – спросил нежный голос.
Разумеется, он был восхитителен, как весенний рассвет. Алера выругалась еще раз.
– Совершенно напрасно, – заявила Имэль. – Мы просто разные, и в этом нет ничего, что принижало бы тебя.
– Это вы так ласково сказали, что я всего лишь человек? – вкрадчиво уточнила Алера.
Старшая подошла – маленькая, тоненькая, свежая, как роса на цветке златочника. Седые волосы уложены причудливыми кренделями, поблескивают бусы из диковинных цветных стеклышек, по-доброму улыбаются большие карие глаза, окруженные солнышками морщинок.
– Это я так ласково сказала, что не нужно завидовать эльфийкам.
– Я не завидую, – буркнула Алера. – Я вовсе не хочу быть такой заливистой бабочкой, как ваши драгоценные девы. Просто они…
– Раздражают, – подсказала Имэль и подняла безупречную бровь.
– Не то слово.
Эльфийка прошлась туда-сюда, остановилась на бережку и принялась кормить рыбок – или для чего там еще с умильным видом рассыпают на воду пахучую труху?
Тут с носом Алеры случилось что-то странное – на вздох показалось, будто все утро пахнет этой трухой.
– Ты могла бы пообщаться с ними, Алера. И увидела бы, что с ними может быть интересно, что они дружелюбны совершенно искренне, а вовсе не для виду, что они совсем не ужасные, не самовлюбленные и не высокомерные, как ты, конечно, думаешь.
– Не-ет, что вы, – протянула Алера. – Я уверена, они оч-чень милые. И мы бы нашли ку-учу увлекательных общих тем. Какое платье надеть сегодня, какое хихиканье звучит милее, что означает взгляд того эльфа из-за угла соседского дуба…
Имэль улыбнулась и покивала малькам в пруду.
– А тебе, конечно, неинтересны подобные вещи.
Алера молчала. Имэль стала покачиваться: на носок, на пятку, обратно.
– То есть ты считаешь… Что ты считаешь? И что даешь понять этому миру?
– Чтобы он не думал, будто знает все на свете, – проворчала Алера. – Для начала было бы неплохо, как думаете?
Отсмеявшись, Имэль подняла ладони:
– С твоим дружелюбием все понятно. А с отношением ко всем этим милым девичьим ужимкам – не вполне.
– Они просто раздражают, вот и все. Не только ужимки, а все это… празднество. Вот это, понимаете, неподдельное беспричинное счастье.
– А тебе нужна причина, чтобы радоваться новому дню?
Алера пожала плечами, но Старшая продолжала смотреть на нее, чуть приподняв брови.
– Да, мне нужна причина, чтобы радоваться, хохотать и хотеть видеть всех вокруг! Мне нужна причина, чтобы радоваться, несмотря на то, мой друг несколько дней как погиб! Несмотря на то, что я… такая чужая в этой обители восторженных идиотов, ох, да, это было очень грубо и… В общем, да, мне мало просто того, что наступило утро. Да, наверное вы правы, и я завидую эльфам, потому что я не могу просто так звенеть и переливаться, может, я и хотела бы уметь становиться довольной лишь оттого, что у меня есть платье, которое можно напялить, и рот, которым можно хохотать у костра!
Имэль долго молчала, Алере было ужасно неловко, она чувствовала, как пылают щеки, и была рада, что Старшая на нее не смотрит. Элай говорил, что Имэль нужно уважать, а от Элая такое нечасто услышишь, и грубить Старшей – это, видимо, была очень-очень плохая идея, но что поделать, если никогда в жизни Алера не успевала вовремя схватить себя за язык?
Ох, не стоило Элаю тащить ее сюда, такую хамящую и не хохочущую, тогда бы и эллорцам было спокойней, и она сама бы не знала, в какое медовое великолепие ездит этот гадкий эльф, оставляя друзей скучать по нему в Лирме. Он-то, небось, совсем тут не скучает.
И Рань тоже не скучал, но это отчего-то не обижало и не возмущало, а вот Элай…
– Я понимаю твои чувства, – наконец сказала Имэль. – В них нет ничего странного или нового, многие наши сородичи, приехавшие в Эллор впервые, ощущают нечто похожее, хотя и проявляют его не… не так искренне. Но, знаешь, я думаю, что искренность – очень ценное качество, даже если она не всегда приятна.
– У меня и в мыслях не было говорить приятное, – искренне ляпнула Алера и прикусила язык.
– Да. Я догадалась. Но постарайся… гм, не быть настолько искренней с другими. Это ни к чему не приведет, просто тебе потом будет неловко, а им – обидно. Нам всем и без того предстоит трудный день, ведь в полдень начнется церемония прощания с Ранем. Видимо, наутро вы уедете, и ты сможешь выкинуть из головы все увиденное и почувствованное.
Алера фыркнула:
– Вам тоже не терпится от меня избавиться, да?
Имэль пожала плечами:
– Откровенно говоря, да, тебя это удивляет? Ты бы не хотела, чтобы такой вот колючий ежик поскорей утопотал с твоего двора? К тому же ты сама ждешь не дождешься, когда сможешь покинуть Эллор – нет, разумеется, если ты найдешь в себе силы иначе посмотреть на все, что видишь здесь, если вы захотите задержаться или снова приехать в гости когда-нибудь…
– Я уверена, Элай непременно захочет когда-нибудь приехать в гости снова, снова и снова, – проворчала Алера и отвернулась к пруду. – Он ведь все-таки эльф.
* * *
В ожидании Имэль Элай подпирал ясень на развилке. Сегодня от истошных птичьих воплей у эльфа с утра пораньше разболелась голова, и он неодобрительно наворчал на Тахара, который предлагал сей же вздох мчаться на дворовые утренники. Тахар, ничуть не расстроившись на это ворчание, ринулся по дворам один и без всякого стеснения. Элай понимал – и Тахар знал, что Элай понимает: маг этим утром готов делать что угодно, лишь бы не просто сидеть в ожидании церемонии прощания, потому что это было бы решительно невыносимо. Все невыносимо, все труднее не заговорить о Ране, но они так долго молчат о нем, так долго притворяются, будто не думают о нем, что каждый лишний вздох делает начало разговора все больше и больше невозможным и ненужным.
Увидев, что Имэль возвращается, Элай пошел ей навстречу.
– И что?
Старшая взяла его под руку, крепко стиснула запястье маленькими сухими пальцами, и эльфы медленно пошли к деревне.
– А ничего особенного, Элай. Нет, девочка, конечно, интересная, но – нет, ничего особенного.
– Ты уверена?
Имэль прищурилась, и добрые глаза в морщинистых солнышках стали хищными:
– Послушай, милый мальчик, – Элая передернуло, – я живу на свете много дольше тебя, я повидала столько необычных и одаренных эльфов, людей и даже орков, не в голос они будут помянуты, что тебе и представить это трудно. И я говорю тебе: нет! В ней нет таких талантов, которых не было бы у других людей, в ней нет наклонности к магии, у нее на лбу не горит знак величия и необычности. Понятно?
Элай пнул мелкий камешек.
– Нет. Непонятно. Мать Алеры говорила, что она важна, а мать Алеры была обучена как прорицательница, она не могла сказать такого беспричинно.
Эльфийка пожала плечами:
– Я не говорю, что она не сделает ничего особенного, я говорю, что она сама – не особенная.
Элай вздохнул.
– Ты перестанешь говорить загадками, почтенная, или нужно идти по сложному пути, ну я не знаю, обращаться к некромантам?..
– Не пойдешь ты ни к каким некромантам, разумеется, – невозмутимо ответствовала Имэль. – Тебе ведь на самом деле наплевать, что она совершит и чего не совершит, ты лишь воспользовался случаем узнать об этом наверняка, раз уж твоя подруга оказалась у меня перед глазами. Ты – не из тех эльфов, которые ради ответов рвут штаны на заднице, даже если ответы касаются их самих.
Элай смолчал.
– Так вот, – продолжала Имэль, – бывают особенные люди, о которых нельзя сказать, что именно удивительного они совершат, да и совершат ли вообще, но которые совершенно точно необычны сами по себе. А бывают обыкновеннейшие люди, которым начертано судьбой оказаться в особенное время в особенном месте и тем самым повлиять на ход событий.
– И?
– И у твоей подруги нет особенных качеств.
– Да, я понял. Но есть особенное место и событие?
Имэль долго молчала, словно не могла решить, какое из множества слов нужно использовать прямо сей вздох, и в конце концов ответила:
– Возможно.
– Возможно, – раздраженно повторил Элай. – Замечательно! Ее мать-предсказательница считала, что Алера важна для всех, потому что, возможно, она окажется в нужное время в нужном месте и пнет там какую-нибудь дверь, которую может пнуть кто угодно другой, так?
– Так.
Эльф сердито заворчал.
– Думаешь, это менее важно, чем быть особенным человеком, который не окажется в нужное время в правильном месте и не откроет там никакой двери? – спросила Имэль.
– Нет, не думаю. Но ты говоришь: «Возможно».
– Говорю.
Элай махнул рукой. Он знал, что больше из Старшей ничего не вытянуть, нравится ему это или нет.
– И вот еще, Элай. Мне кажется, ты не рассказал своим друзьям, отчего так зачастил сюда в последнее время.
– Не рассказал.
– Отчего?
– Оттого. Еще не время, Имэль. И я не хочу говорить об этом.
Старшая помолчала.
– Как знаешь, но это неправильно, мой милый мальчик. Да, я знаю, что тебя перекашивает от этих слов, но мне хочется называть тебя милым мальчиком, и я буду делать это дальше. Так вот, молчать неправильно, потому что эти люди – ближайшие твои друзья, и я знаю, что ты очень к ним привязан, хотя и делаешь такое сложное, неприступное лицо. Иначе тебе не хватило бы наглости притащить людей в Эллор, пригласить их участвовать в церемонии прощания с братом… и, если бы я думала, что они важны для тебя хотя бы чуточку не так сильно, я бы не позволила им увидеть этот обряд. А раз они так важны, мой милый мальчик, ты должен рассказать им о событии, к которому готовишься.
Элай возвел очи горе. В небе парила крупная серая птица.
– У меня есть время до весны. И я бы хотел его потратить на подготовку, а не на все эти дружеские волнения, подначки и прочую суету.
– Когда же ты скажешь им?
– Как-нибудь потом.
Имэль поджала губы, однако спорить больше не стала.
* * *
– Как тут людно, – произнес Тахар. – То есть эльфно.
Обряд прощания проводили в лесу, на огромной поляне, которую густой подлесок делал уединенной, укрывая ее, словно большими зелеными ладонями, приглушая звуки. На церемонию собралось, кажется, куда больше эльфов, чем жило в деревушке с непроизносимым названием. Странно: неужели все они знали Раня? Или у эллорцев принято прощаться со всеми эльфами, даже незнакомыми?
Очень возможно: семейные чувства у исконцев поглуше людских, а вот клановые – куда как сильнее.
Эллорцы стояли полукругом перед гигантским старым дубом, ствол которого не обхватили бы, наверное, даже два десятка человек. Его красновато-коричневая, потрескавшаяся кора чуть блестела, крона терялась высоко-высоко над головами.
«Конечно дуб, – не преминула съязвить про себя Алера. – Многолетний и величественный. Попытались бы они проводить обряды прощания возле траченной тлей акации!»
Совершенно не верилось, что прощаться будут с ее другом детства. Совершенно не верилось, что он мертв, а не ожидает их в Лирме и гадает, с чего это друзья куда-то запропастились.
У дерева стояли, ожидая чего-то, Имэль и худощавый седой эльф – видимо, эллорский поселковый голова, или как они там называются. За его спиной маячили два молодых эльфа в кожаных доспехах, а рядом со Старшей – две молодые девы в невесомых светло-зеленых платьях.
– Что они собираются делать? – спросила Алера, забыв, что Тахар точно так же впервые приехал в Эллор и ничего не знает о традициях исконцев.
Однако маг уверенно принялся рассказывать:
– Когда все соберутся, к древу вынесут… ну, прах, и тогда Старейший совершит призыв духа предков. Дух откликнется на зов и придет, чтобы принять душу умершего и проводить ее в небесные чертоги. Имэль должна провожать… почившего, являя собой воплощение мудрости, которой его душа исполнилась после смерти. Остальные эльфы поют родовые песни о торжестве жизни. Молодые воины, вот эти двое, они воплощают мужество и доблесть, которые…
Тахар сделал вид, что закашлялся, сглотнул несколько раз.
– … которые были присущи умершему. А девушки воплощают любовь, которую испытывают к нему эллорцы, и возрождение, которое когда-нибудь предстоит душе.
– Значит, души исконцев тоже возрождаются в будущем, – задумчиво проговорила Алера. – Интересно, они знают, когда возрождаются другие?.. Но это довольно странный обряд. Надеюсь, все будет спокойно? Нам не нужно будет… петь вместе с ними? Они не станут приносить кровавые жертвы или срывать с себя одежды?
Тахар помотал головой, с сожалением глядя на молодых эльфиек.
– Эй, а откуда ты все это узнал? Или на ходу выдумал?
– Вот еще! Я Имэль спросил, она и рассказала. Правда, я так и не понял, в самом ли деле им тут дух является, или же это, ну, поверье такое. Хотя Элай и говорил, что видел местных духов, но он, наверное, придуривался. Если б им приходилось видеть призраков живьем – мы бы, наверное, об этом знали.
Алера помолчала, оглядывая эльфов. Все они выглядели ужасно торжественными и серьезными. И никто не плакал, как всегда бывает на похоронах в Лирме, так что от настырного щипания в носу делалось почти неловко. Наверное, эльфы точно знают про торжество жизни, о котором будут петь в песнях, или… или они точно знают, что дух придет и заберет душу, а не просто им нравится думать, будто дух приходит.
– А вдруг они и правда умеют вызывать призраков? – прошептала она.
– Да бдыщевая матерь их разберет, этих эллорцев, на самом-то деле, – после не долгого молчания ответил Тахар. – Может, и умеют. Все у них тут по-другому, даже призорцев я тут не видел, будто они не эльфы, а орки гижукские. А эти их Старейшие – они, в сущности, маги, только другие, не связанные началами, а, ну, как бы вросшие в природные сущности. Не берусь представлять, что они там могут и на что их хватает.
– Я не понимаю разницу между началами и сущностями, – поморщилась Алера, – так что можешь не очень умничать. Это что, какая-то иная магия, не такая, как у тебя? Магий что – много?
– Начала – ну, они как бы дети природных сущностей. – Тахар рассеянно разглядывал эльфов. Имэль о чем-то говорила со Старейшим, а стоящие за ними молодые люди начинали переминаться с ноги на ногу. – Как листья на дереве. Эллорцы умеют видеть все дерево, а обычные маги охватывают пониманием только листья. На самом деле это не означает, что эллорцы непременно сильнее, обычный ребенок-маг может делать подобные вещи, если у него достаточно сил, не сознавая как, а только желая воплотить волшебство.
– Я ничего не поняла, – призналась Алера. – Только то, что у эллорцев все-таки своя магия, особо ушастая и недоступная остальным.
Тахар покусал губу, подбирая слова.
– В эльфийской магии иной лишь способ, потому что они видят дерево полностью. Но они не имеют больше, чем все другие.
– Но при этом эллорские маги – словно необученные дети?
– Не совсем. Они тоже учатся, но иначе, им сложнее вообще-то, для них нет готовых формул, заклинаний, пассов, они направляют мысль и энергию… Это куда труднее, чем выучить заклинания, Аль, это настолько труднее, что я вообще не представляю, как у них что-то получается хотя бы иногда. Вот, к примеру, мне рассказывали сегодня про такой случай: молодой эллорец, упражняясь, намерился превратить камень в ковригу хлеба, образ у него получился не очень правильным, коврига ожила, захохотала и укатилась в лес. Гнался он за ней, гнался, а она катилась впереди и горланила непристойные частушки. И вся деревня сбежалась смотреть на это придурочное чудо и хохотать над неумехой.
– И он догнал ковригу?
– Не. Укатилась она из Эллора, а что потом было – никто не знает. Наверное, в речке утонула, ну или сожрал кто.
Алера тихонько рассмеялась, тут же виновато ойкнула и опустила голову.
– Но ведь это байка? Ведь нельзя превращать камни в еду?
– Конечно, нельзя, – грустно подтвердил Тахар. – Я б ел стряпню Сарты, если бы мог наколдовать что-то приличное? Магия воплощения – вообще одна из самых опасных, с ней даже обученные маги не связываются, потому что себе дороже. Никто не может превратить камень в ковригу только потому, что он маг.
– А вот эллорский колдун, выходит, может.
– Не знаю, Аль. Я думаю, это все-таки байка, как с этим духом предков.
– А может, и нет. Не зря же эллорские маги не ездят учиться в Школы.
Тахар помолчал, покусывая губы.
– Мне временами думается, Аль, и им наверняка думается тоже, что обучение – это ограничение себя. Вот представь: есть равнина – гигантская, до края взора, там можно вырастить или построить что угодно – но ты ничего там не растишь и не строишь, потому что в один прекрасный день… в один день ты просто умалишаешься! Тебя больше не интересует эта бескрайность, ты устраиваешь себе небольшой закуток и решаешь никогда не высовывать нос за его пределы! Ты обносишь его забором из чьих-то знаний, принимаешь за данность: такое я смогу делать хорошо, вот сякое – не очень хорошо, а вот этого – не смогу никогда, это умеют делать люди с другими способностями. Связывать себя в одном, чтоб получить другое, утрачивать возможность искать собственный путь, искать суть?..
– А если на этой твоей огромной равнине – сплошные кротовины и поваленные деревья?
– Может быть, и так, – сухо ответил Тахар. – Но это мои деревья.
Алера умолкла, сообразив, что наступила другу на любимейшую мозоль: еще его родители настаивали, что маг обязан выучиться в Школе, чтобы использовать свой дар в полную силу, но Тахар имел другое мнение насчет обязанностей магов.
– Но духи на самом деле существуют? – спросила она.
Тахар пожал плечами.
– Я подумала, что если они существуют, то Старейшие могут просто уметь их звать.
Маг снова пожал плечами. Алера помолчала.
– А если бы душа… Раня хотела к эльфийским предкам, а тело не повезли в Эллор – она бы полетела к Божине против своей воли? Или затерялась бы и пропала? А вот мы повезли прах в Эллор только утром, так, может, душа к тому времени уже улетела к Божине. А если…
– Аль, я не знаю. Откуда мне знать-то? Жреца расспросишь, когда вернемся. Или с Имэль вот поговори, если хочешь, она тетка умная.
Алера помотала головой.
– Эльфийки на тебя забавно косятся, – заметил Тахар.
Алера закатила глаза:
– Может, их смущает, что на мне рубашка и штаны. Интересно, они-то как в своих платьях бегают по Мирам?
– Никак. Тут нет порталов, Аль.
– У-у-у. Ну, тогда все. Тогда эльфы меня больше не раздражают, я испытываю к ним только бесконечное сочувствие.
– А раньше раздражали? – подивился маг.
– Не все. Только их прекрасные девы.
Тахар улыбнулся уголком рта.
– Вот потому эллорцы и не привечают чужаков. Мужчины тут же начинают пускать слюни, а женщины исходят злобой. Кому нужны такие гости?
– И ты тоже пускаешь слюни? – расстроилась Алера.
Тахар покаянно развел руками.
И тут эльфы запели. Сначала кто-то из мужчин принялся выводить нежную и торжественную мелодию, выводить одним только горлом, не открывая рта. Потом к нему присоединился женский голос, потом еще два, еще и еще, и скоро этот горловой напев заполнил всю поляну, стал подниматься и говорить с листвой векового дуба высоко-высоко над землей.
Тахар и Алера смотрели вверх, разинув рты, и видели, как большие темно-зеленые листья дрожат, шевелятся, танцуют вместе с мелодией, касаются звуков эльфийских голосов, которые нарочно поднимаются так высоко, чтобы достать до самых молодых листьев самого старого дуба.
Аеат-тар, ахья айя-ан
Ай-рэ ала, фойэ койва-а
Кам’ри йоа, эн-нья энйо-ой
Энв’ва эрей ар-пета-та-ай
Слова непонятные, незнакомые, чужие, но каким-то образом совершенно ясно, что эльфы поют о круге жизни, который был всегда, о душе, которая возрождается, когда вечность становится больше, о навсегда заведенном порядке вещей, который существовал до них и останется после, когда прах эльфов, поющих сегодня под старейшим дубом, давно будет развеян ветром.
Откуда-то взялся Элай и торжественно, склонив голову, протянул Имэль урну с прахом. Руки его едва заметно дрожали.
Пение понемногу затихло, но еще несколько вздохов листья дуба качались вместе с последними звуками эльфийских голосов.
Элай поспешил присоединиться к Алере и Тахару – найти их среди малорослых эллорцев было несложно.
Имэль не без труда опустилась на колено, держа урну обеими руками. Молодые эльфы замерли, не шевелились, не моргали и, кажется, даже дышать перестали. Собравшиеся зашевелились, что ясно стало по шороху одежды, и тут же замерли вновь.
Седой Старейший сделал глубокий вдох, простер ладони вверх и зашевелил губами.
Алера наблюдала за ним недоверчиво: вот он делает руками пассы, не похожие на магические, но все-таки пассы, что-то ритмично говорит на языке исконцев – это совсем не походило на колдовство, это выглядело так, словно кто-то, никогда не видевший мага, пытается изобразить мага.
Тахар, напротив, был крайне заинтригован: ему впервые представилась возможность наблюдать за тем, как творят свою магию эллорские эльфы, и он собирался запомнить каждое слово и каждый жест Старейшего, пусть даже кто-то сочтет его живой интерес и любопытство неуместными во время проведения скорбного обряда.
Элай следил за Старейшим с совершенно непроницаемым лицом, только зубы сжимал до хруста.
Руки Старшей уже заметно подрагивали, когда пожилой эльф повысил голос, требовательно возопив: «Фан-во Арну ат-хар илуфарнин!» И тут только Алера и Тахар перестали пялиться на старика и сообразили, что с дубом что-то происходит, на его стволе нарастает дымчатый зеленый клубок, медленно отползает в сторону, стелется по земле и поднимается за спиной Имэль мерцающим зеленоватым сгустком.
Алера замерла, вытаращив глаза, бессознательно вцепилась обеими ладонями в руки друзей и очнулась, лишь когда Элай зашипел, выдергивая пальцы. Тахар наблюдал за происходящим с интересом, что-то горячо бубня под нос, словно спорил сам с собой.
– Что-то есть в этом от некромантии, не находишь? – с восторгом шепнул он, обернувшись к Алере.
Та икнула в знак согласия и крепче вцепилась в руку друга.
– Забери в чертоги предков душу нашего брата! – С этими словами Старейший склонился перед сгустком, материализовавшимся в статного эльфа, зеленоватого и полупрозрачного.
Имэль не поднимала головы, держа на вытянутых руках урну. Молодые эльфы продолжали изображать статуи. Собравшиеся благоговейно молчали.
Алере казалось, что набатный стук ее сердца слишком неуместен в воцарившейся тишине.
Дух предков медленно и с достоинством склонил голову, выражая почтение эллорцам, огляделся. Переступил с ноги на ногу. Поскреб подбородок.
– Так где душа? – Голос у него был хриплый, глухой.
Имэль от удивления подняла голову, качнула урной в изрядно дрожащих уже руках. Дух предков уставился на нее, вскинув зеленые брови.
– Вы что, ополоумели, почтенная?
Имэль опешила и села, вцепившись в урну обеими руками.
– Прах…
– Там нет праха. – Дух закатил глаза, махнул рукой и побрел обратно к дереву. – Я имею в виду, там нет эльфийского праха. Предлагаете мне забрать в чертоги горелые тряпки?
Над толпой пронесся вздох. Дух скорчил рожу, резким движением возложил ладони на ствол дерева и стал медленно таять, бормоча что-то про матерей.
Старейший, остолбенев, наблюдал за исчезновением призрака. Имэль еще два-три вздоха сидела, уставившись на урну, потом с силой швырнула ее наземь.
* * *
– Бдыщевый брат!
– Элай, успокойся.
– Бычий хвост!
– Элай, послушай…
– Жопа дохлого осла!
– Элай…
Тахар и Алера стояли по разные стороны дверного проема, привалившись спинами к стене. Ожидание затягивалось.
– Ставлю серебрушку, что он сломает что-нибудь из мебели, – сказал Тахар, не глядя на Алеру.
– Принято. Я считаю – пострадает посуда.
Разъяренный, орущий в голос, ничем не угомонимый Элай никак не укладывался в привычную картину их мира, потому и Тахар, и Алера испытывали изрядное облегчение оттого, что рядом с ополоумевшим эльфом сей вздох находилась Имэль, а не они. И плевать, что Старшей совсем не удавалась роль гласа разума.
– Тухлая рыбья пасть!
– Милый мальчик мой…
– Червяк подколодный!
– Элай, пожалуйста!
– И жопа дохлого осла!!!
Тахар поскреб макушку.
– Ну что, Аль, пока сюда не прибежали бешеные эльфы – предлагаю взвешенно обсудить ситуацию.
– Рань жив, – пробормотала Алера и повторила одними губами: «Жив».
– Конечно.
– И? Тут ведь замешан этот магистр, Дорал, да?
– Конечно. Рань бы не набрался наглости подсунуть магу горелое барахло под видом собственного пепла. А маг бы понял, что его охранное заклинание все еще висит на ларце.
– И? Слушай, а может, Дорал просто убил его?
– Конечно. То есть, конечно, нет, что за ерунда, зачем ему это? И потом – тогда опять не нужны горелые тряпки.
– А это ему зачем? – Алера кивнула на дверной проем, за которым продолжал лютовать Элай.
– Я не знаю. Но, похоже, что Дорал отправил Раня куда-то ожидать, а сам… устроил это ярмарочное представление.
– А может, Дорал его похитил? – пробормотала Алера, в задумчивости накручивая прядь волос на палец.
– Точно! Приезжает в поселок школьный маг по школьным делам, с коварным хохотом похищает эльфа, разыгрывает перед селянами представление и убегает. С полигоном теперь непонятно чего срастется, кстати, но зато у магистра будет Рань в рабстве. Башмаки ему будет чистить и ковырять жабьи глаза для зелий. И да, в Школе никто этому не придаст значения, там у всех в рабстве башмачные эльфы.
– Между прочим, это объяснение ничуть не хуже любых других.
– Ну, даже если так – зачем эта история с пеплом? Сказал бы, что в глаза не видел никакого эльфа с самого утра – и все дела. А сложности и дурацкие спектакли – это как раз в духе Раня.
– Может, в духе Дорала тоже. К тому же он все равно в этом участвовал, правда?
– Все так, Аль. Только думается мне, если б Дорал это сочинял – он бы придумал историю получше.
– Он же не знал, что мы повезем прах в Эллор! А все остальное получилось, правильно?
– Правильно. Но неправильно. Это Рань затеял, это на него похоже, как-то связано со всеми букашками в его башке и… Чем он мог так загореться? Что ты на меня так смотришь?
– Мне на вздох показалось, будто ты имеешь в виду, что они оба, вдвоем, ну…
Несколько вздохов Тахар непонимающе смотрел на покрасневшие щеки подруги, потом покрутил пальцем у виска.
– Ладно, ладно. Тогда – что важного Рань мог узнать от этого магистра? Или что-то получить, что-то редкое, только это не вещь, он бы примчался хвастаться вещью. Важное, редкое и такое, чем он не стал бы с нами делиться. Вот ты можешь себе представить, что это такое?
– Я-то могу, Аль, но ты тогда орать начнешь не хуже Элая. Рань мог получить от Дорала способ сведения десятигранников. Ну, пусть на самом деле нет такого способа, но в списке может быть написано и то, чего нет, правда же?
Алера только рукой махнула.
– А в этом мог быть интерес и самого Дорала! – победно заключил маг. – Если там все-таки описан способ работы с десятигранниками… Аль, ну тихо! Тогда Дорал может интересоваться камнями хотя бы для изучения. Мог же он взять в подручные того, кто умеет сращивать Кристаллы или убедительно рассказал ему, будто умеет? И кто, к тому же, способен ходить в Миры!
– Мог, – нехотя ответила Алера. – И где нам теперь искать Раня?
Тахар долго молчал, изучая персиковое деревце у дома. Деревце тоже изучало Тахара и бодро шелестело сочными листочками.
– А зачем нам искать Раня?
Алера моргнула.
– Он наш друг.
Тахар медленно покачал головой.
– Уже нет. Как раз поэтому Элай так орет.
– И еще он обдурил нас, – насупилась Алера. – И Анаэн, и Суджама, и вообще всю Лирму. Я хочу знать, почему.
Тахар потянулся, сильно качнулся вправо-влево, вытянув вверх руки, и в спине его хрустнуло.
– А я предлагаю положить на это «почему» бдыщевый хвост. И остальную бдыщевую задницу – на Раня.
– Тахар…
– Мне плевать. Пусть наслаждается своими открытиями, где бы он там ни был. А с меня, пожалуй, хватит беготни.
– Значит, – Алера сложила руки на груди, – тебе не интересно, что произошло, зачем он все это устроил, где он теперь, все ли с ним там в порядке, да?
– Интересно, – признал маг. – Даже очень. Я не отказался бы все это узнать, сидя дома у камина. Но не поеду ради ответов непонятно куда и не зная, получу ли их. Нет, Аль. Мы домой поедем.
Алера сползла спиной по стене, села на дощатый пол. Тахар, конечно, говорит разумные вещи, ведь никто не знает, где может быть Рань теперь, но что друзей он видеть не хочет – совершенно ясно. Так куда бежать и зачем? Обыскивать весь Ортай (или весь Идорис!) в поисках одного эльфа – на это, пожалуй, не хватит жизни. Да и в случае удачи Рань едва ли кинется им на шею, чтобы поведать свою историю с покаянными всхлипами.
Так ли им это нужно на самом деле? Так ли им нужен был Рань в последнее время вообще, даже когда находился рядом, а не неведомо где?
– Может быть. Может быть, ты прав.
Друзья надолго погрузились в молчание, смотрели вдаль невидящими взглядами. Вокруг дома, на удалении, все это время ходили туда-сюда эллорцы, которым не терпелось узнать у друзей и у Имэль, что же все это означало, но ни Тахар, ни Алера не замечали эльфов, настолько их захватило то, чего на самом деле не было, но что стояло перед их глазами.
Трепещущие огоньки в комнате, сундук, ларец, горстка пепла, вопли Суджама и тоскливая луна, которая всю ночь наблюдала за ними с неба…
– Быть может, ты прав, – повторила Алера. – Быть может, лучше всего вернуться и… попробовать забыть все, потому что теперь я, кажется, ненавижу этого засранца и хочу оторвать ему уши, этому трепачу, бдыщевому хвосту, червяку подколодному и…
На крыльце наконец появился Элай, и Алера умолкла, поняв, что почти кричит.
Тахар ничего не говорил, похрустывал пальцами, ждал, что скажет Элай, а тот глядел на дорогу. Широкая, ровная, чистенькая – она так и приглашала вскочить на коня и выметаться из деревни на все известные стороны, и Элай смотрел на нее долго-долго, тоже не замечая ходящих кругами эллорцев. А потом наконец сказал:
– Нужно ехать в Тамбо. В Школу магов.
Друзья молчали. Эльф обернулся:
– Вы что, не слышите? Дорал что-то знает. Мы его найдем.
– Слушай, Элай, – осторожно начал Тахар, – то, что Дорал знает, – он нам не скажет. И Рань не скажет, даже если мы его отыщем.
– Скажут, – отрезал Элай. – А если нет – мы хотя бы сможем оторвать им головы.
– Не трать свой гнев. – Тахар сложил руки на груди. – Отсюда до Тамбо – сотни переходов, мы не можем просто взять и поехать туда, мы не готовы к такому путешествию, мы не доберемся до города, ясно? А если доберемся – нас не пустят в Школу и не выдадут Дорала тебе на растерзание. А даже если мы его найдем – он просто ничего не скажет. И зачем нам все это нужно? Рань не хочет больше видеть никого из нас, и мы, честное слово, способны это пережить, потому, Элай, мы не будем делать ничего идиотского и просто вернемся домой.
Элай призадумался, пожевал губу и кивнул:
– Я услышал твои суждения. Сходу придумал сразу три места, куда ты можешь их затолкать.
– Что?! – возмутился Тахар.
– Мы едем в Тамбо, – отрезал эльф, поглядел на солнце, прищурившись, и хмуро добавил: – Ну, или я еду в Тамбо.
Алера до сих пор в разговор не влезала, так и сидела на полу, опершись о стену дома спиной. Думала о чем-то, уставясь на дорогу и щуря глаза, не понять даже – слушала ли друзей, слышала ли. Но когда Элай замолчал, Алера перевела на него задумчивый взгляд, еще раз прищурилась, медленно поднялась на ноги и подошла к эльфу.
– Я с ним, Тахар.
Маг несколько вздохов смотрел на друзей, качая головой, дважды прочищал горло, потом сплюнул и что-то забубнил, прикрыв глаза. Его руки двигались, выплетая заклинание, а Элай и Алера, узнав его, переглянулись, и тень улыбки появилась на их лицах.
Тахар вскинул ладони, выпуская серого птаха. Тот на вздох завис в воздухе, глядя на создателя, потом весело чирикнул и полетел на север, в сторону Лирмы, быстробыстро взмахивая острыми стрижиными крылышками.
– Кажется, мне нужно завести новых друзей, – скорбно сказал Тахар. – Старые окончательно опсихели.
* * *
Имэль ожидала путников у конюшни.
– Решила сама принести вам кое-чего на дорогу, – пояснила Старшая и похлопала по боку пухлую котомку. – Раз вы так спятили, что выезжаете на ночь глядя, – наверняка вам не пришло в голову попросить припасы и подумать про всякие подобные мелочи.
Элай кивнул, не поднимая взгляда, и у него сделался вид нашкодившего кота – это означало, что ему ужасно неловко или он должен сказать что-то, чего говорить не хочется.
– Элай, мне не нравится эта поездка и то, что она может сделать с вами. Можешь не признавать этого, но тебя тянет в дорогу не только обида на Раня, а еще и… ожидание великих свершений, которые…
– Чушь!
– После нашего разговора об Алере ты немедленно начал ожидать, что именно сей вздох в ее жизни начнут происходить примечательные и важные события, и теперь тянешь подругу им навстречу. По молодости лет вы смотрите слишком высоко и забываете глядеть под ноги, чтобы не спотыкаться. Меня тревожит путь, который вы можете выбрать, и то, куда он способен вас привести.
– Ага, я знала, что какие-то важные штуки… – начала было Алера, но тут все остальные слова Имэль дошли до нее, и она обернулась к Элаю в изумлении: – Вы говорили обо мне?!
Тот глядел на Имэль досадливо: надо же было так непринужденно выболтать то, о чем он совершенно не собирался говорить Ал ере! Вот знал бы эту старую перечницу чуть хуже – поверил бы, что она сказала это случайно! Но нет же, не случайно. Опять дает понять: не дело утаивать от друзей что бы там ни было, а ты утаиваешь, несносный эльф! Знала б еще Старшая, что и Алера, и Тахар не единожды прямо спрашивали о том, о чем он пока не хотел говорить им…
Имэль протянула Элаю котомку:
– Кое-какие припасы. В кармашке – самая подробная карта Ортая, которую мне удалось найти. Путь до Тамбо предстоит неблизкий, дорога там не самая спокойная – возможно, доведется где-нибудь делать крюк. Ваши любимые порталы в Миры на карте обозначены зелеными точками, я вам советую хорошо изучить их расположение. Мало ли что.
Элай молча кивнул, закрепляя на седле новую поклажу. Котомку, в которой раньше ехал прах, он по дороге к конюшне подарил компостной яме и добавил сверху несколько резких слов.
Имэль обернулась к Алере:
– И еще мне почему-то кажется, что вот это я должна отдать тебе.
В ладонь девушки легла крохотная деревянная шкатулка с железным замком-защелкой.
– Спасибо, – пробормотала смущенная девушка.
– На здравие, – хмыкнула Имэль. – Впрочем, какое там здравие. Езжайте.
Тахар и Алера вскочили в седла. Элай помедлил, помялся, затем подошел к Старшей, обнял.
– Езжай, – буркнула та, опуская заблестевшие глаза. – Я буду просить предков сохранить тебе хотя бы жизнь и здоровье.
– Хотя бы? – переспросил эльф уже из седла.
– О да, неуемная боль всей моей души. Разума-то у тебя от рождения не было.
Элай рассмеялся, пнул лошадь пятками и поднял ладонь в прощальном жесте.
Имэль долго глядела вслед всадникам.
– Твоя подруга окажется в нужное время в нужном месте и откроет невероятно важную дверь, – тихо проговорила Старшая вслед Элаю, который уже не мог ее слышать. – Но только если она ухитрится дожить до того вздоха, когда дверь появится… и такая вероятность очень мала, милый мой мальчик.
Пока деревня не осталась далеко позади, путники молчали. Потом подал голос Тахар:
– Замечательное место этот Эллор. И эльфы замечательные. Особенно ваша Старшая. Правда, когда ты сказал про всехнюю маму, я подумал, она как-то… подобрее, что ли, помягче. Она не то чтобы злая, но…
– Да, – рассеянно согласился Элай. – Ее отец был троллем, это сделало Имэль неповторимо нежной и обворожительной.
– Что, правда? – поперхнулась Алера. – Эльфийки могут родить ребенка от тролля?!
Как гласила прибаутка: завести ребенка от тролля не могут даже троллины, потому как умирают от отвращения. Поэтому раса столь малочисленна, что вся умещается в одном-единственном лесу… невероятно огромном, страшном лесу, за которым водится самая паскудная слава.
– Конечно, нет, – рассмеялся эльф. – Я пошутил. Надеюсь. Что в шкатулке?
Алера спохватилась, что так и держит в руке деревянную коробочку. Попыталась открыть, подергала крышку, потрясла, попробовала поддеть ногтем, прищемила палец и зашипела от досады.
Элай, потянувшись, ловко выхватил шкатулку, ловко справился с защелкой и откинул крышку, заглянул внутрь. Присвистнул и наклонил коробку так, чтобы друзья увидели содержимое.
В шкатулке лежал ледяной Кристалл, белый до синевы. Редкие серебристые искорки, почти неуловимые глазом, задорно посверкивали на его десяти гранях.
