Глава 7
Алера проснулась первой, безуспешно поскреблась в комнату к друзьям, кое-как умылась из рукомойника в узком темном коридоре, куда выходил десяток дверей. Спустилась вниз.
В трапезной торопливо завтракали три бородатых гнома и эльф, удивительно тщедушный, коротко стриженный, со смешной сережкой-петелькой в левом ухе. «Эллорец», – догадалась Алера. Закая нигде не было видно, из кухни пахло тестом и тушеной капустой. Алера потянула носом и решила, что пироги еще не поставили в печь, значит, можно прогуляться по поселку, пока те поспеют. Ноги действительно немного ныли, спина тоже, но не так уж сильно, как она ожидала, и как предрекал вчера Элай.
Бродить по Ветле оказалось довольно скучно: поселок ничем особенно не отличался от Лирмы. Вот лавка, вот кузня, а вот домик лекаря, на пригорке виднеется божемоленка, во дворах мекают козы, квохчут куры, изредка брешут собаки. Улочки очень узкие, тенистые, к колодцу расширяются и выпускают янтарное солнце из густой вишнево-абрикосовой листвы. На дороге кое-где коровьи лепешки – гнали скот на выпас. Наверняка где-то здесь найдется и дом с красными наличниками, где живет поселковый голова, и конюшня, и все прочее, чему полагается быть в поселке.
Чего-то все же недоставало, но Алера никак не могла понять, чего именно.
Очень хотелось поговорить с Тахаром. Голова почти лопалась от мыслей, вопросов, непониманий, и очень нужно было немедленно и привычно вывалить все свои тревоги на друга, даже не выбирая удобного времени, когда рядом не будет хмыкающего и кривящего лицо Элая.
Решительно развернувшись обратно к постоялому двору, девушка вдруг заметила еще одну лавку на другой стороне улицы. Вот это было действительно нечто необычное и удивительное, потому что в качестве вывески на цепи болтался огромный, с детскую голову размером, глаз из мутного стекла, и он был живой! Правда живой! Смотрел по сторонам, моргал, провожал взглядом идущих мимо поселян и… и… Что это за жуткая жуть посреди приличного поселка?!
Местные на него не обращали никакого внимания. Алера, хотя и ежилась от отвращения, не могла пройти мимо такой диковины и мелкими шажками подошла поближе, остановилась прямо под вывеской, озадаченно рассматривая глаз. Тот уставился на Алеру в ответ, издевательски воспроизведя ее удивленный взгляд.
К лавке вразвалку подошел невысокий толстячок средних лет, одетый в светлую рубаху навыпуск и темные мешковатые штаны. Через плечо у него висела чудная сумка на длинном ремне, испещренная истершейся – не разобрать – вышитой вязью. Толстячок завозился с замком, вопросительно поглядывая на Алеру.
Наконец запор поддался, хозяин отворил дверь и обратился к девушке, чуть повысив голос:
– Баския желает что-нибудь купить?
Алера наконец посмотрела на хозяина лавочки. Поняла, что выглядит, наверное, довольно глупо, стоя на прохожей дороге и в упор разглядывая вывеску. «Как он меня назвал? Что за словечко такое? Интересно, оно ругательное?»
Помотала головой:
– Я не магичка, мне нечего желать в этой лавке.
Толстячок рассмеялся.
– Разве обязательно быть магом, чтобы использовать магические вещицы? Вы же, чтобы не ходить далеко, носите амулеты… – Увидев замешательство Алеры, пояснил: – Вот этот остроносый камешек на вашей дивной шейке – не просто камешек, правда ведь? Я чую в нем неясное магическое начало. Полагаю, это амулет, открывающий проход в Миры-междумирья, я прав?
Девушка кивнула, тут же поняв, что ей показалось странным в поселке: за все время прогулки амулет ни разу не потеплел, указывая, что в пределах половины перехода есть портал в какой-нибудь Мир. В Лирме и окрестностях было около десятка порталов, и постоянное тепло, исходившее от амулетов, было привычным, а теперешняя прохлада остроносого камешка – непривычной, как будто что-то важное забылось или затерялось.
– Вот так и с другими артефактами, – ввернул ученое слово толстячок. – Да вы входите, входите! Вот, почтите взглядом своих колдовских глаз этот жезл – магическим способом разгоняет орущих кошек, разбегаются, не побоюсь глупой шутки, как по волшебству, ха-ха! Или вот этот красивейший браслет, сплетенный из шерсти недричанской пуховой козы, он словно нарочно сделан по размеру вашего нежного запястья, – это браслет осуждения, который будет молчаливо ненавидеть окружающих вас людей за всяческие неприглядные поступки.
Голова Алеры пошла кругом, вокруг было столько красивых и необычных вещей – на полках, столах, столиках, на полу, на стенах… Она взглянула на потолок, оттуда ей подмигнул еще один огромный слюдяной глаз. Ошарашенная Алера послушно взяла протянутый торговцем браслет осуждения – причудливое переплетение тонких косиц без застежек, которое само собой растягивалось и сжималось снова, чтобы можно было надеть его на руку.
– А еще вот, посмотрите сюда, милая баския, я вижу, вы носите оружие, я не буду спрашивать о его происхождении и назначении, хо-хо, у каждого из нас должны быть такие дела, что никого другого не касаются, но ценитель оружия непременнейше оценит меч сожалений!
– Сожалений?
– Я не знаю, отчего он так называется! Но баския, бесспорно, согласится, что это замечательное оружие, просто замечательное, посмотрите на эту сталь, оцените эти ножны… Сказать по правде, сам я в оружии не разбираюсь, но это очень красивый меч, не так ли? Не понимаю, отчего я принялся жалеть о его покупке в тот же вздох, как взял его в руки – возможно, это как-то связано с названием… Ай, кажется, я наговорил лишнего, не слушайте больше этих скорбных слов, давайте забудем о мече, а лучше, лучше… О! Сфера слез! Удивительный артефакт, чудесный, помогает находить плачущих людей!
– Зачем мне плачущие люди? – испугалась Алера и быстро положила на прилавок браслет, который в рассеянности чуть было не надела на руку.
– Ох, ну мало ли зачем, дорогая баския… но не хотите – как хотите, хм-м, может быть, кольцо огня?
– Огня? – оживилась Алера. – Оно бьет огнем?
– Бьет? Нет, ну что вы, моя милая кровожадная баския! Оно просто становится красным, если находится в огне! Не интересует? Тогда, может быть, геройский плащ? Очень красиво развевается без всякого ветра, впрочем, он будет велик для такой изящной баски… Хорошо, хорошо, дайте подумать, а вот незагорающаяся свеча, а? Как вам? Ее ни за что не зажечь!.. Жезл чихания? Кувшин нескончаемого молока? Невероятно изумительная вещица, но и ценности огромной: только представьте – целый кувшин молока, которое никогда не кончается, сколько ни лей… правда, оно давно прокисло, но если для теста…
Алера схватилась за голову.
– Ну что вы, что вы, – замахал руками толстячок, – не смущайтесь, многие теряются при виде такого изобилия удивительных вещей, ведь знаете, большинство людей за всю жизнь не встретит и сотой доли артефактов, что собраны в моей лавке, мне эта коллекция досталась от деда, а сам я, когда выучился в Магической Школе… О, вы, конечно, спросите, отчего бы мне не перебраться со всем этим добром в крупный город, где куда больше возможности встретить подлинных ценителей столь редких вещиц, чем в Ветле, где только проезжие путешественники… Но знаете, ведь до ближайшего большого города ужасающе, невероятно далеко, и даже если бы можно было взять в расчет несчастный растерзанный Мошук и чрезмерно маленький при моих размахах Килар – это все равно было бы слишком далеко для моего хрупкого здоровья, да и какая может быть торговля в таких местах, спросите вы…
– А знаете, что, – проговорила Алера, отступая к двери, – ваш кувшин с кислым молоком может пригодиться стряпухам в тавернах или на постоялых дворах. Они там все время пекут пироги и…
– Решительно прекрасная идея! – всплеснул руками толстячок. – Мне непременно следует отнести сей артефакт на постоялый двор Эдруса, самый большой, самый богатый в поселке! Воистину, наша встреча была счастливой, милая баския – я не только отдохнул глазами, созерцая ваше сияющее лицо, но и получил восхитительно дельный совет! Позвольте! Пожалуйста! В знак огромной признательности и на добрую память о маге-торговце, навек плененном вашей красотой! Примите маленький подарок!
Потешно взмахнув рукой, толстячок изобразил неуклюжий поклон и вручил окончательно ошалевшей Алере склянку вроде той, в какие Тахар разливал свои зелья, но совсем маленькую, жидкости в ней было глотка на два-три.
– Что это? – спросила Алера, готовясь услышать нечто вроде «Это зелье дождя, которое становится мокрым всякий раз, когда идет дождь», но торговцу снова удалось удивить ее.
– Это эликсир чистоты, милая баския, очень пригодится вам в странствиях, если поблизости не окажется постоялого двора или ручья, где можно будет умыть ваше дивное личико или отчистить одежду! Один глоток зелья – и вы чисты, как после бани, и пусть вас не смущает вкус мыльного корня! И знайте, дорогая баския, в любой вздох, сегодня или через десять лет, я душевно рад буду снова приветствовать вас в своей лавке…
* * *
– Ик, – пьяненький с утра пораньше гном у стойки пошатнулся и рассыпал из горсти медяки.
Готовые пироги пахли восхитительно, и, кажется, еще гномка приготовила отвар из смородины. Алера решила, что сей вздох ей нужен именно отвар с пирогами, а друзей разбудить можно и позднее.
Тот стол, за которым они сидели вчера, был свободен, после предыдущих гостей на нем остались только крошки и забытый листок вестей. Алера много раз видела похожие в Киларе, их по медяку продавали в каждой лавке, но этот был иным, на пергаменте потоньше и поплоше, словно выделанном без магических составов, и вязь была серой, а не черной.
За изучением этого листка застали ее Тахар и Элай, выспавшиеся, умытые, довольные жизнью и ужасно голодные.
– Что читаешь? – Тахар поставил на стол тарелку с пирогами, сунул нос в листок и скривился. – Нашла занятие, тьфу.
– Очень даже интересно, – возразила Алера. – А что такое Алоника?
– Край такой, неуч ты бесстыдный, – Элай, поставил рядом с тарелкой две кружки отвара, подул на пальцы. – Далеко-далеко на западе от Ортая, за морем и за Даэли – словом, на демоновых куличках. А тебе зачем?
Алера ткнула пальцем в листок вестей:
– Это тамошний.
– Да ну! – удивился Тахар, вгрызся в пирожок и довольно замычал. – Пвынешло жы ково-то иж такой дали.
В трапезной было пусто, тихо и светло. Давешний гном ушел спать за ширму, и теперь только приглушенное звяканье и шкворчание с кухни нарушало тишину. Как и говорил Элай, все разъехались рано.
Алера не глядя подхватила с тарелки печево, рассеянно откусила кусок, потянулась за отваром. Элай шлепнул ее по пальцам.
– Это мой.
– В-вадина, – покачал головой Тахар и подвинул Алере свою кружку.
Она кивнула и отпила отвара, не поднимая головы, пошевелила губами, взяла еще один пирожок и залезла с ногами на кресло.
– Слушайте, странное место эта Алоника! Вот: «Разбойничьи банды эльфов, ведущие противозаконную борьбу за равенство рас, захватили еще одно поселение на южном побережье и объявили, что будут продолжать нападения на обозы и нарочных гонцов до тех пор, пока власти не введут запрет на слово «остроухие», которое унижает достоинство эльфов»!
Элай захохотал так, что с соседнего стола кубарем скатился шустрый мышонок, притопотавший за недоеденной корочкой.
– Ты где это взяла? – вытаращился Тахар.
– Да вот тут валялся, на столе. А что унизительного в слове «остроухие», Элай?
– Понятия не имею. Может, это шуточный листок вестей, а не алонийский? Ну, или там вправду живут умалишенные. Слухи про них всякие ходит, но мы, по правде, не очень знаем, чего там творится, потому что всем плевать.
– А представь, как это может быть весело, – оживился Тахар. – Вот эльфов унижает, что они остроухие, а маги могут обижаться из-за того, что они маги, торговцы – на слово «торговец», э-э-э…
Элай отхлебнул отвара.
– А почему нет? И все вместе борются за равенство ремесел. Интересно, с кем борются? – Эльф разломал пирожок и скривился. – Капуста, фу. А с мясом где?
– Кто поминает Алонику в этих стенах? – прогудел неведомо откуда появившийся Закай и вразвалку пошел к их столу.
При дневном свете, как обнаружила Алера, он выглядел вовсе не страшным, а могучим и красивым, как и положено орку. Хотя и старым, почти как дедушка, ну или около того – лет сорок ему всяко есть!
Алера помахала листком вестей. Орк посмурнел, тяжело переступил с ноги на ногу и присел за стол. Лавка жалобно всхлипнула.
– Бывал я там, да-а… В молодые годы, было дело, весь Идорис исколесил. – Закай помолчал, мечтательно щурясь. – Ну, кроме Недры, нечего там делать, потому как там, говорят, просто вообще ничего нет, кроме снега и мерзлых жителей, даже летом там снег, а еще там драконы где-то дрыхнут, и… словом, дурацкое место эта Недра. Но вот знаете что, Алоника – тоже дурацкое место, вы вот когда трещите, что там психи живут, так не ошибаетесь ни на вот столечко, потому как они там все ненормальные. Спокон веку ненормальные.
– Что, торговцы и вправду не разрешают звать себя торговцами? – рассмеялся Тахар.
– Да не, – Закай положил на стол локти. – Хотя кто их знает, теперь, может, и торговцы ополоумели.
– Отчего? – живо спросила Алера.
Листок вестей произвел на нее впечатление, а дурные шутки Элая насчет магов и торговцев – вовсе нет.
Закай подвигал по столу кружки.
– Алоника – она обособная и другая. Если взять наш Ортай, орочий Гижук да Меравию – выйдет, что мы – разные части единого, Алоника же – она сама по себе, хоть она и край Идориса, хоть в Божиню там верят и говорят на общей речи, а все-таки вырос этот край из чего-то совсем иного и не соприкасаясь с нами, потому как от всех нас Алонику отделяет Даэли. Вот и выходит, что история этого края совсем иная, непохожая, смутная. Говорят, в прежние времена, давние-давние, в Даэли обитали живые деревья и нелюди с хвостами, а в Алонике жили люди, орки и всамделишные вампиры…
Алера рассмеялась:
– Это же сказки! Не бывает живых деревьев, людей с хвостами и вампиров!
– Вампиры как раз бывают, – без улыбки возразил Тахар. – Только не у нас, а за морем, в Фариче, ну, за тем морем, что как раз в Алонике.
– Прежде оно было меньше, – кивнул Закай. – Говорят, в ясную погоду почти можно было разглядеть другой берег.
– Сказки, – повторила Алера, но без уверенности.
– Может, сказки, может, нет, – сухо ответил Закай. – А только говорят, потом что-то случилось с околоземицей, она взволновалась и поменялась, и тогда живые деревья стали болеть и умирать, а с ними стали умирать нелюди с хвостами, и отчего-то вскорости вампиры расплодились почти без числа и порядка, люди и орки стали воевать с вампирами, многих перебили, а оставшихся вышвырнули за море, где вот они нынче и живут. А потом прошло еще сколько-то лет, и люди принялись воевать друг с другом.
– Почему?
– Никто толком уже не помнит. Чего-то там их маги намудрили, и от этого поднялся большой шум, который довел людей до братоубийства. А орки стали придумывать разные хитрые штуки для войны и продавать их людям, так с тех пор алонийские люди невзлюбили орков и друг друга, а земля всего края долго не знала покоя. Потом те леса, что прежде были живыми, восстали, как восстают мертвяги, и стали злом, их населили ходячие деревья, умные и беспощадные, и они придумали способ рассорить между собой всех людей и орков, натравили на них призорцев, а еще они создали много других противных Божине существ, хотя тогда еще никто не знал о Божине и о Преданиях. Ну так вот, люди-деревья создали этих существ и натравили их на людей и орков.
– Веселились, словом, как могли, – скучно проговорил Элай в потолок.
– И тогда собрались все маги края, молодые и старые, и до последней капли вобрали в себя магическую силу, какая только была в Алонике, и ушли, растворились в нигде, унося внутри себя эту силу, из которой умные деревья делали зло. И никто не знает, что стало с этими магами, появились ли они где-нибудь или пропали бесследно, а если где-то и появились, то надолго ли… потому как пропасть бесследно было им написано на роду, такая была их жертва ради того, чтобы Алоника выстояла и вылечилась.
– Но у них не получилось, потому что Алоника и теперь больна на всю голову, да? – подсказала Алера. – Или у них ненадолго получилось? Раз они ушли еще в то время, когда не знали о Преданиях, то это было… сколько сотен лет назад?
– Ска-азки, – сказал потолку Элай.
– Может, и сказки, – повторил Закай. – Только маги в Алонике с тех пор не рождаются, а люди и орки не любят друг друга.
– А эльфы?
– Все друг друга не любят. Грабят, убивают, унижают, гоняют. Словом, то еще местечко. Порядка нет нигде, а если есть – так только по случайности.
– Что-то ты размахнулся, Закай, – не поверил Тахар. – Они бы давно уже вымерли, если б только и делали, что резали друг друга. Кто-то ведь должен еду растить, ремесла там всякие, и еще чтобы строить… и торговля, и промысел…
– Ну, так-то да, – пошел на попятный орк, – чего-то делают, чем-то заняты помалу. Вот еще такие воины у них там есть, называются рыцарским орденом, те хорошо за порядком бдят, лучше государевой службы, если по правде. Очень уважают там этих рыцарей, они никому спуску не дают и даже диких зверей бьют, которые безобразия учиняют. Но, вообще-то… дурное место. Вот как есть дурное.
Закай снова принялся передвигать кружки.
– Мозги набекрень у алонийцев, вот и все. Людей больше всех, на всех важных местах они сидят и свысока глядят на всех прочих. А другие расы все ворчат и выпрыгивают из шкуры, чтоб показать: они ничем не хуже людей, но в то ж время и сами как будто в это не верят. Вот в тот же барсучий орден, ну, Орден Барсука, значит – ни за что не возьмут никого, кроме человека. Но рыцари-то вроде и не зазнайничают, у них свои кодексы, свое воспитание, они не варятся во всем том, в чем живут остальные, потому получается, что рыцари, ну, словно над всеми алонийцами стоят. И все-таки они тоже не берут к себе ни эльфов, ни орков. И так повсюду в Алонике, вот даже деревни – или орочьи, или человечьи, или чьи-то еще, но никак не вперемешку.
– И города так же? – изумилась Алера.
– Не, в городах все живут, но тоже не вперемешку, а участками, и выходит, что города будто опять же из таких деревней сложены: вот тут эльфы живут, вот тут гномы… А наместники – всегда люди. И все другие важные места в городах – только у людей, никак иначе. Ну вот, и получается – здесь драки, там погромы, тут восстания, повсюду разбойный люд, распри, пожары и кровь, кровь, кровь… Нет тому конца-края, уже сколько сотен лет они так живут, и как только до сих пор не перебили друг дружку – не понимаю! Я сам, по правде, недолго в Алонике пробыл, понял, что нужно ноги уносить поскорее, ну и унес – и не скажу, что мне бы хотелось вернуться!
В кухне что-то упало, раздался вопль и плеск воды, дверь распахнулась, и в трапезную выскочила пухленькая конопатая гномка. Отыскав взглядом Закая, подскочила к столику и затараторила:
– Да больше нет же моченьки терпеть это надругание над честной совестью моей и нервами впечатлительными! Вот как есть говорю, негодяй, не будет тебе дороженьки небесной, ежели будешь попустительничать этой твари окаянной! Побойся бдыщевой речки медовой, Закай, не дай ты ей доконать меня до наступительства срока, что Божиней отмерен!
Из распахнутой двери кухни вальяжно выплыла пушистая серая кошка, презрительно оглядела трапезную красивыми светло-зелеными глазами, мявкнула и неспешно пошла к выходу. Пушистый хвост несколько вздохов помаячил в проеме – кошка стояла за порогом и решала, в какую сторону направиться, – потом легонько мазнул по дверному коробу и скрылся из виду.
Гномка потрясла перед носом Закая вымазанным в муке пальцем (орк послушно съежился), рявкнула и потрусила обратно в кухню, где тут же что-то сердито загрохотало.
– Может, ей успокойного состава налить? – осторожно спросил Тахар. – У меня есть!
– Да она завсегда такая. – Закай добродушно махнул рукой. – Ей что успокойное, хоть беспокойное.
В кухне яростно гремела посуда.
– Вот так и живут в Алонике, – помолчав, закончил орк. – Люди жгут эльфские деревни, потому что они эльфские. Ушастые в ответ ловят первого подвернувшегося человека, привязывают к дереву и утыкивают стрелами. Наместники лютуют, обещают навести порядки, их стражники хватают каких-нибудь гномов, забивают их и говорят, что те пособничали эльфийским отрядам. Городские гномы потом ночами врываются в дома стражников и вырезают их семьи с бабами и детьми. Люди поднимаются и громят томские участки в городах, выжившие гномы сбегают из города и попадают в оркские деревни, а орки…
– Хватит, – поднял ладони Тахар. – Мы поняли. Почему бы им всем не разделиться раз и навсегда по разным землям, а? Вот как в Ортае – живут же в своих лесах эллорские эльфы или пизлыкские тролли, никто им не мешает. А?
– Говорят, сотни лет назад они уже жили вразброску, ну, люди и орки, а гномов и эльфов там вообще тогда не водилось, они потом из-за моря прибежали от какой-то напасти… может, как раз от тех вампиров, которых выгнали из Алоники. Так в те времена, когда орки и люди жили вразброску, лучше от этого не делалось – все равно меж собой воевали: не эльфы с гномами, так люди с людьми. Просто место, видать, такое – гиблое.
Тахар закрутил по столу листок вестей.
– Ну вот, оказывается, есть целый край прискорбных головой людей. Элай, эти истории не смутили твой разум? Мы можем тебя называть остроухим?
Эльф фыркнул и забрал с блюда последний пирожок.
* * *
Пшеничные поля вдоль дороги никак не заканчивались, солнце пекло, и казалось, будто болтаешься в огромном чане со свежевзбитым маслом, не движешься вперед, а все топчешься на месте. Котомка, в которой ехал прах, болталась на седле с какой-то особо тяжкой молчаливой укоризной, и никто не решался поглядеть на нее хотя бы вскользь: Алере всерьез думалось, что стоит только остановить на ней взгляд, как она заговорит знакомым голосом: «Почему вы молчите обо мне? Вы меня уже забыли, да?»
Элай делал вид, будто дремлет. Тахар уткнулся носом в тонкую потрепанную книжицу, временами вполголоса зачитывал отрывки вслух – то ли они так лучше укладывались в памяти, то ли это маг заглушал особо громкие безмолвные вопли из котомки.
– Элай, – окликнула Алера, когда ничего не говорить стало больше невозможно.
– А? – тут же отозвался он.
– Расскажи, как у эллорцев проходят похороны.
Элай сердито засопел и нехотя пробубнил:
– Эльфы всех ближних деревень собираются в чаще у особенного родового дерева, поют песни, пляшут пляски и зовут духа предков, чтобы он забрал в чертоги душу умершего.
Дернул плечом и пояснил:
– Сам я этого обряда не видел, но так говорят.
– И что, дух в самом деле приходит?
– Наверное. – Элай помолчал и неохотно добавил: – На всякие лесные празднества духи являются, без дураков. Сам видел.
– Настоящие? – не поверила Алера.
– Не, – буркнул эльф, – вязаные.
Девушка долго молчала, потом уточнила:
– Значит, душа эллорского эльфа сама не улетает к Божине наутро после смерти, а уходит с предком в какие-то чертоги?
– Точно.
– Не понимаю, – решила Алера. – Тахар?
– Не впутывай меня, – буркнул маг, не отрываясь от книги. – Воздействие огня, измененное преобразованием воздуха, потом парение и-и-и направленное воплощение, ух ты, воплощение на сущность и… э-э-э… и воздушный удар на место? И, предположительно, получится управляемый сгусток энергии, подбрасывающий противника высоко-высоко…
– А на самом деле тебе за шиворот упадет конский хрен, – в тон магу закончил эльф.
Алера некоторое время молчала, потом отчаялась разобраться самостоятельно и снова обернулась к Элаю:
– Если бы… если бы Раня хоронили в Лирме, то его душа после первой ночи отправилась бы к Божине под порог. Если мы везем прах в Эллор, то душа должна ждать, пока ее заберет этот ваш призрак. А откуда душе знать, куда повезут остатки тела? Как она разберет, куда ей отлетать? Может, ее там уже нет давно.
– Скажи еще, что ее вообще нет, – закатил глаза Элай.
– Ну, правда, Элай. Есть Божиня, есть эльфийские предки, а вы, получается, принадлежите им обоим, так как же душа должна понять… это какой мудрости ей надо исполниться…
– Слушай, я не знаю, какой! Я знаю, что место нашего праха – в эльфийской земле! А мудрость велит не брать дурного в голову и тяжелого в руки, вот и не бери!
Алера скривилась. Хорошо быть Элаем, наверное, вот скользит он через жизненные события в легкой лодочке – маленькой, юркой, ничем не груженой, несется себе по волнам, восторженно вопя на поворотах и без всяких трудных мыслей поглядывая по сторонам. На берега, где резвятся зверушки, на подводные камни, над которыми легкая лодочка скользит играючи… на идиотов, нагрузивших свои суденышки ненужным барахлом и намертво застрявших на отмелях. Сидит и смотрит, добродушно и спокойно, с любопытством и легким снисхождением, но все равно – со стороны, не злорадствуя и никому не помогая.
Вообще-то Алера догадывалась, что этот эльф понимает и видит гораздо больше, чем хочет показывать, и уж точно больше, чем хочет обсуждать. Но ведь чтобы понимать, нужно сначала почувствовать и задуматься, а как это связано с Элаем?
Тахар захлопнул книжку, затолкал ее в котомку, потряс руками, разминая кисти. Его отец всегда говорил, что маг никогда не должен забывать о «подвешенных» на руки заклинаниях, а вне Миров Тахар все время забывал об этом, потому никак не ощущал себя «настоящим». А ведь тут – не родной поселок, где никогда ничего не случается, тут – дорога, тут может произойти что попало и в любой вздох – может, медведь выскочит из кустов или какие-нибудь разбойники.
– Ладно, ушастый друг, не упустим же возможности приобщиться к мудрости эльфов-исконцев. Расскажи про обряды, о которых знаешь.
– Отстань от меня, Тахар, ладно? Что сам увидишь – к тому и приобщишься, а про остальное я трепать не буду.
К тому же особенно и не о чем мне рассказывать, в Эллоре все важное делается по весне, а весна там ранняя, потому что зимы почти нет, мы… я в такую рань к ним никогда не езжу, потому как в Ортае еще снег лежит. А они в это время все самое главное и устраивают – строительства там, свадьбы, переезды…
Тахар помолчал, подумал, а потом тихонько спросил:
– Это значит, что ранней весной ты привезешь в Лирму прекрасную эльфийку?
– Это значит, что если ты не будешь смотреть на дорогу, то свалишься с лошади, – буркнул эльф.
* * *
Ничего ужасного или удивительного за три дня пути так и не произошло. Всему диковинному и необычному, что подмечали Алера и Тахар за время пути, Элай спокойно и с ленцой давал объяснения, а попутные поселки мало чем были примечательны.
Неподалеку от одного села паслось стадо коз, а на пригорке рядом с пастбищем виднелось что-то вроде глинобитного домика с соломенной крышей – только низенькое и узкое, как раз козе и поместиться.
– А там пастух днем дремлет, – пояснял Элай. – Пригорок удачный, вокруг луга и на прострел далеко видать. Куда б стадо ни повел – сверху его видно будет.
В другом месте, в удалении от всякого жилья, стояла в поле круглая каменная башенка, высокая, выше дома, и по виду совершенно заброшенная, как вся эта местность, – поросшая пыреем низинка, в виду которой не было никакого жилья.
– Тут когда-то был торговый городок, – ответил на вопросы друзей эльф. – Во время войны его снесли подчистую, а башенку потом в память поставили. Кто его разберет, какой толк от такой памяти.
Проезд в Эллор был только один, но и того никогда бы не узнал посторонний. Сначала друзья долго ехали вдоль невысоких лесистых гор, а потом Элай махнул рукой и свернул с дороги. Спешился у родника, обложенного неотесанными булыжниками, взял коня под уздцы и повел прямо в скалистую гору. Алера и Тахар переглянулись, одинаково упрямо поджав губы, и молча согласились друг с другом, что не доставят эльфу удовольствия всякими там вопросами и удивлениями. Тоже спешились и повели коней следом.
Они шли и шли, а скала все не приближалась, под ногами были ямы и топь, но, ступая вслед за Элаем прямо на эти «ямы», они ощущали под ногами твердую землю. Несколько раз из ниоткуда доносились певучие приветственные оклики, и Элай взмахивал в ответ рукой. Потом скала оказалась прямо перед ними, шершавая и высоченная, и эльф, не сбавляя шага, пошел прямо в нее, прикрикивая на упирающуюся лошадь. Шагнул – и пропал.
– Фантом, – одними губами сказал Тахар. – Фантом, закрывающий целый кусок дороги, то есть морок… Нет, я не удивлен. И не восхищен. Понятно?
К эльфийской деревне подъехали на закате.
Она была очень чистенькой и просторной, с домиками, построенными, кажется, из огромных пней, и из их земляных крыш потешно торчали печные трубы. Конечно, тут было великое множество раскидистых деревьев с густой листвой, огромных и старых, всюду заливались трелями птицы и летали маленькие яркие бабочки. По улицам бегали дети, маленькие и шустрые, все эльфы были тонкими и малорослыми, похожими на того, которого Алера видела утром в таверне. Эльфийские мужчины коротко стригли волосы и носили в ушах серьги-петельки, а женщины – бусы и пояса из цветастых камней и речных ракушек. Одеты эллорцы были совершенно обычно, в рубашки и платья, в лен и шерсть. Все приветливо махали приезжим, а те махали в ответ.
– Это вот и есть Эллор? – шепотом спросила Алера. – Вроде не слишком большой!
Элай покачал головой.
– Аль, ты чудовище. Эллор довольно большой, вот смотри: тот морок на дороге – в двадцати переходах восточнее Мошука, и Эллор тянется оттуда до самого моря.
Алера продолжала смотреть непонимающе.
– Ну, Аль, ты никогда карты в руках не держала, что ли?
– Держала, – надулась Алера. – Жрец все время ее совал всем в руки, и ею было удобно от солнца прикрываться.
Тахар прыснул. Элай закатил глаза.
– Мы сей вздох – в западной части Эллора, а чуть выше этой деревни, по лесу, проходит дорога, которой ездят в остальной Ортай торговцы, ну и прочие, кому туда надо.
Алера угукнула и отвернулась, стала разглядывать деревья. Они были здоровенные, широченные и зеленые, с густыми-густыми кронами. Ни одного сухого, мелкого или чахлого. Под ними стелились листья лопуха, а во дворах, отделенных друг от друга небольшими плетеными оградами, виднелись кусты бузины и плодовые деревья, не огромные, а самые обычные.
Дорога привела путников к высокому дому, выстроенному из обтесанных блоков диковинного белого камня. Ограды вокруг него не было, зато были стражи с луками, которые стояли в десяти шагах и всячески давали понять, что ближе подходить не надо.
Элай спешился как раз в тот вздох, когда из дома вышла пожилая эльфийка в чем-то длинном и струящемся – как догадались Алера и Тахар, это и была «Имэль, Старшая Эллора, она вещунья, всехняя мама и очень мудрая тетка, ее надо уважать».
Алера неуклюже сползла с лошади, встала около эльфа.
– Элай, – шепнул Тахар.
– М?
– Как называется эта деревня?
– Гаэлиакайэнь. Не пытайся повторить. И меня не проси.
