Глава 25. Я получаю то, что хотел

Я смотрю на разбитую дверь, не в силах перевести взгляд на что-то иное и не в силах осознать, что произошло. Я как-то сказал, что готов заплатить любую цену – вот я ее и заплатил.

Кэсс сидит, упершись локтями в колени, и плачет. Я хотел бы утешить ее, погладить по голове, как обычно делает Ба, подбодрить ее, чтобы мы могли вместе противостоять несчастьям… Силюсь оторвать приклеенную к земле руку, но она привязана намертво.

По моему телу проходит судорога страха при мысли о человеке, скорчившемся на траве передо мной. Что, если мы не нужны ему? Вокруг он ненавидит меня за то, какой ценой я его освободил? Они с мамой боролись до последнего, чтобы спасти Оранжерею от Полосатого, а я разрушил дело их жизни.

Но ведь я так давно этого хотел. Моя мечта сбылась: я нашел папу.

Так что заставляю себя посмотреть на того, кого я выкупил такой ценой.

Он сидит на траве, скрестив ноги и опустив плечи, прижимая к груди кусок картонки. Его кеды совершенно изношены, сквозь дыры в их носках видны длинные желтые ногти. Форменная куртка, когда-то такая красивая, свисает с плеч лохмотьями. Он наконец отрывает от груди картонную табличку, она падает на землю, и я вижу на ней надпись перманентным маркером:

Что Полосатый сделал с моим отцом?

– Рейнхарт? Рейнхарт Вайсс?

Он поднимает голову, переводя остекленевший взгляд с меня на Кэсс. Его длинные сальные патлы настолько перепутаны, что кажутся клочками пакли. Даже борода и усы настолько грязны, что прилипают к коже.

– Откуда вы знаете мое имя?

Я шумно выдыхаю, дрожа всем телом. Это и правда он.

Кэсс поспешно вытирает слезы и катится к нему навстречу.

– Папа, это мы. Твои дети. Я Кэссия, – она указывает на меня, – а это Кэмерон.

– Кэмерон? – переспрашивает он. Лицо его сводит судорога, будто он силится и не может понять. – Это имя… Нет. Это мне снится. Это все не взаправду. Вы не можете… Я не… я ничего не помню.

– Его монетка, Кэм, – быстро говорит моя сестра. – Агапиос упоминал, что его воспоминания привязаны к монетке.

Я беру монетку свободной рукой, чувствуя гладкое дерево, которое столько лет прикасалось к моей коже. И протягиваю ее отцу.

– Возьми.

Он робко подползает ко мне на четвереньках и тянет руку.

Когда его пальцы смыкаются на деревянном диске, от него ко мне пробегает ощущение шока. В моей голове фейерверком вспыхивают воспоминания, стремительные и яркие, как никогда раньше. Лицо мамы, значок на ее лацкане – тот самый, который Агапиос отдал мне. Странствия через множество дверей, места, где я никогда не бывал. Новорожденные близнецы: один у мамы на руках, другой – в стеклянной кювете, подсоединенной к монитору в палате.

Образы из периода, который папа провел в Отеле, все вместе прожигают мне мозг. Мама вырезает монетки. Ее улыбка сияет радостью. Великая тайна встречи с ней, любви к ней, огромной, несравнимой ни с чем в мире. Прекрасная свадьба на каком-то острове в океане, на залитом солнцем пляже, и на подиуме стоит Старик и улыбается новобрачным, а Старшая горничная подает им обручальные кольца, вырезанные из дерева. Родители подписывают брачный контракт, вокруг сияют радостью лица их друзей из Отеля.

Но тут есть и другие истории. Человек в темной аллее, одетый в полосатый костюм. Музейная выставка, посвященная каким-то давним завоеваниям. Дети – такие же, как те, которых только что украл Полосатый, – магически привязанные к хранителю Музея, который хочет заключить сделку…

И, наконец, история, которая заканчивается падением женщины с платформы служебного лифта. Я впервые вижу ее так близко и четко, как будто папа и я – один и тот же человек. Вот я о чем-то бурно спорю с мамой. Она очень расстроена. А потом спор утихает. Мы вдвоем едем в лифте, шум движения настолько громок, что я не могу расслышать ее слов.

Она кладет мне в карман свою монетку и целует меня.

Я протягиваю к ней руки.

Она падает вниз.

Треск ломающегося стержня, ослепительный свет. Грохот, похожий на раскаты грома. Я оглядываюсь и вижу в металлических дверях лифта лицо, которое я раньше принимал за Полосатого и Агапиоса. Но на самом деле это лицо моего отца. Он смотрит на собственное отражение.

Я выпускаю монетку из пальцев – и череда видений обрывается, становясь мутными размытыми образами. Однако от этих образов – от того, что они сообщают – меня тошнит.

В глазах у меня закипают слезы.

– Так это твоя вина.

Мой отец смотрит на меня не моргая, приоткрыв рот. Выражение вины на его лице говорит о том, что он тоже все вспомнил.

Я вытираю глаза и встаю. Магическая пыль от пылевика Рахки наконец выветрилась. По телу пробегают разряды гнева.

– Значит, это был ты, – говорю я. Ужасный узел у меня в груди сейчас кажется в тысячу раз туже и огромнее. – Ты ее любил, а потом просто столкнул вниз.

Он поднимается с четверенек на колени.

– Кэмерон, ты должен понять…

– Ты работал на него! – ору я, у меня перед глазами колеблются тени ужасных воспоминаний. – Ты знал, кто такой Полосатый! Ты видел, в какие чудовищные места попадают эти дети, как они умирают, и ты все равно работал на него, как и Нико! Полосатый захотел, чтобы ты украл Оранжерею, разрушил план мамы, но она обо всем узнала и попыталась остановить тебя. А ты…

Я не могу заставить себя сказать это снова.

– Все было не так, – выговаривает он и протягивает ко мне руку.

Но я резко отдергиваюсь.

– Я это сам видел! В твоих же воспоминаниях! Все эти дети – те, кого пытается спасти Отель, – попадают в руки Полосатого, а он привязывает их к ужасным людям и заставляет на них работать до конца жизни. Моя мама умерла, пытаясь этому помешать. Она пыталась остановить то, что начал ты.

– Я не хотел, чтобы все так обернулось.

– Чего ты не хотел: работать на Полосатого? Ты что, случайно украл мамин универсальный ключ? – Я выхватываю ключ из кармана и швыряю ему в лицо. – Забирай! Ты так его хотел – так вот, получи, только не вздумай к нам приближаться!

Одна из дверей с грохотом распахивается, и в нее врывается Старшая горничная с мечом наголо.

Я опускаюсь на колени рядом с Кэсс, пока горничные отрезают нас от человека, который по иронии судьбы был нашим отцом.

– Все будет хорошо, – шепчу я сестре, обнимая ее за плечи.

Кэсс отталкивает меня, лицо ее искажено гримасой, которая означает, что хорошо не будет. Никогда и ни за что. Ничего не будет хорошо, потому что я продал целую толпу невинных детей в обмен вот на это. Человек, которого я так стремился найти, оказался предателем. Подлецом, который в ответе за смерть моей матери.

Вот он, отец, который нас предал и оставил.

Я получил, что хотел. Вот только теперь я больше этого не хочу.

Я сижу на опрокинутом шкафу в подвале Монастыря и вожу концами пальцев по замшелым камням. Пытаюсь думать, размышлять и надеяться, что причиненное мной зло не настолько велико, как мне кажется… Хотя при этом знаю, что оно может оказаться куда больше.

Тайная дверь, выводившая в Оранжерею, теперь превратилась в груду обломков. Как и многое другое. Полосатый уничтожил ее, после того как забрал, что хотел.

Воспоминания, которые я видел через монетку, начинают увядать. Истории в моей голове теперь не кажутся такими живыми и осмысленными, как в тот миг, когда мы с папой одновременно прикоснулись к монетке. Нет, не с папой. С Рейнхартом. Никакого папы нет. Я отказываюсь называть так этого человека после того, что он сделал… и что я сам сделал ради его спасения.

Старшая быстро развела нас троих, практически сразу после своего прибытия. Я несколько часов не видел Кэсс. И понятия не имею, куда клин мог забросить Рахки. И во всем виноват один лишь я.

Слышу стук щеколды и скрип двери. Это Агапиос, а не Старшая горничная. Я даже не уверен, рад ли этому: быть избавленным от гнева Старшей, чтобы угодить в руки самой Смерти.

– Вам очень повезло, – произносит Старик, закрывая за собой дверь. Он медленно идет вперед, на его костлявом лице играет вымученная улыбка. – Вы умудрились не попасться в руки Конкурентам. Это удается немногим.

– Полосатый просто не стал меня забирать, – говорю я убитым голосом. Лица несчастных, перепуганных детей стоят у меня перед глазами. – Он сказал, что выполнил условия сделки. Но клянусь, поверьте мне, я пытался его остановить.

Старик вынимает из кармана стержень. Тот самый, который вручил мне Полосатый.

– Значит, вот зачем вы принесли в Монастырь этот предмет? В попытке «остановить» нашего врага?

Вина душит меня.

– Я не понимал, не осознавал, что он собирается сделать. Он сказал, что никто не узнает… что ничего не изменится…

Агапиос потирает пальцем свой крючковатый нос. Потом присаживается на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Хранитель Музея – по сути своей прежде всего вор. Он обещает людям исполнение их желаний в обмен на экспонаты для своей коллекции. Однако никто из заключивших с ним соглашение никогда не получил того, к чему на самом деле стремился.

Я закрываю глаза, пытаясь бороться с удушающей, жаркой виной.

– А Рейнхарт?

Агапиос горестно вздыхает.

– Много лет назад ваш отец заключил с Полосатым такого рода соглашение. За это пришлось расплачиваться многим невинным людям.

– Я видел, что произошло, – говорю я. – Когда я передал ему монетку, ко мне пришли его воспоминания…

– Да, произошел перенос связи, – кивает Агапиос. – Вы хранили своего отца так долго, что она стала привязанной к вам, и вы начали по достижении нужного возраста видеть воспоминания своего отца. А когда ваша связь с монеткой пересеклась со связью вашего отца, монетка и ее воспоминания прошли через вас и вернулись к своему изначальному владельцу.

– Значит, мне больше не будут сниться сны?

– Его сны – не будут. Начиная с этого момента вы будете видеть только свои собственные сны.

Я пристально разглядываю каменный пол, не смея глядеть на Старика.

– Человек, которого вы именуете Полосатым, уже давно искал себе преемника, – произносит Агапиос. – Он надеется, что, если ему удастся создать живую копию себя самого, его империя разрастется превыше всех мыслимых пределов. Таково было соглашение, которое заключил с ним ваш отец: он хотел стать… наследником Полосатого.

– Значит, Рейнхарт был вроде Нико.

– Да. Примерно. Тем не менее существовал фактор, усложнивший задачу: любовь Рейнхарта к Мелиссе.

– С теми, кого любят, так не поступают, – я ковыряю пальцем обшивку рухнувшего гардероба. – Рейнхарт предал Отель и ее – тоже. И я также… предал вас.

– У вашего отца были причины так поступить. Как и у вас.

Внутри у меня все сжимается от боли.

– Мама пыталась победить Полосатого, остановить его ради общего блага, ведь так? У нее был план. Я видел, как она вырезала монетки.

Агапиос присаживается рядом со мной.

– Мелисса была потрясающей женщиной. Она как никто верила в миссию нашего древнего Дома, потому что лучше многих знала, что мир полон ужасных людей, мучающих других в самых дальних уголках мира. Она хотела использовать наши двери в качестве запасных выходов не только для гостей, но для всех, кто попал в беду и не знает, как выбраться. Для тех, кого мучают, с кем обращаются скверно.

– То есть для детей.

– Да. Отель «Странник» существует для того, чтобы служить всем несчастным и заброшенным детям мира. Вот почему мы берем с гостей такую высокую плату за вход в наши двери. Большинство наших богатых посетителей понятия не имеет, на что расходуются их деньги.

Я кусаю губы.

– Значит, гости Отеля…

– Не те, кем вы их считаете. – Он строго смотрит на меня. – Большинство их так же потеряно, как несчастные дети. Ваша мать это понимала. Она осознавала, что множество людей живет всю жизнь, даже не представляя, сколько в мире горя, никогда с ним не сталкиваясь. Мир склонен поворачиваться спиной к тем, кому больно, находя себе оправдание: «Мы и подумать не могли», – он на миг умолкает и спрашивает: – Вам это хорошо известно, верно?

Он имеет в виду Кэсс. Ребята в школе постоянно надо мной смеются из-за того, что я так трясусь насчет здоровья своей сестренки, но они просто не представляют, что это такое. Не хотят представлять.

Агапиос вынимает из кармана монетку.

– До того как ваша мать присоединилась к нам, Отель был просто прикрытием для нашей основной миссии. Мы прятали свои настоящие цели за блестящим фасадом. Но она смогла сделать так, что Отель и сам стал частью нашей миссии. Мелисса изобрела эти монетки, чтобы они открывали сердца тех, кто у нас останавливается. Она верила, что Отель может стать воплощением мечтаний наших гостей, и тогда они, в свою очередь, распространят наши идеи за стенами Отеля, разнесут их по всему миру. Так что привязывание монетки к каждому конкретному человеку, входящему в наши двери, – это ее изобретение. А Отель, в свою очередь, получил возможность призывать к себе людей, которые могут обрести в нем искомое.

– А я думал, монетки – это просто сборщики воспоминаний.

Старик качает головой.

– Монетки привязывают Отель к человеку не менее сильно, чем человека – к Отелю. Если человек связан с нами через монетку, он всегда носит в себе частицу Отеля. Хотя конкретные подробности путешествий покидают человека, когда его отпуск заканчивается и он возвращает монетку, связь с Отелем постоянно напоминает гостю о том, где он был и что видел, открывает ему мир, который прежде ему даже не снился.

– Она не собиралась в открытую нападать на Полосатого, – осознаю я. – Она просто хотела, чтобы Отель научил людей видеть несчастья других, заботиться о слабых.

– Именно так. Когда влияние Отеля распространяется, империя Полосатого сама собой увядает и уменьшается. Он отправил вашего отца украсть Оранжерею, отлично зная, что без дерева Весимы влияние Отеля на связанных с ним людей начнет слабеть и план Мелиссы не сработает.

В том воспоминании мама затолкала свою монетку в карман Рейнхарту. Неужели она пыталась воспользоваться связующей магией, чтобы остановить его в последний момент? Воззвать к его совести?

Я пытаюсь во всем этом разобраться. Итак, Полосатый готовил папу к роли своего преемника. А маму к такой же роли готовил Агапиос.

– Но как получилось, что они сошлись и поженились? Неужели она не видела, кто такой Рейнхарт на самом деле?

Агапиос качает головой.

– Люди никогда не бывают такими простыми, как могут показаться. В каждом Доме содержатся как сокровища, так и чудовища.

Не понимаю, что он имеет в виду, но звучит красиво.

– Не знаю, зачем и как именно он это сделал, – продолжает Агапиос, – однако же Рейнхарт оставил один канал связи Отеля с Оранжереей и спрятал его от нас. – Он указывает на разрушенную дверь. – По этой причине нашему Отелю удавалось как-то выживать в последнее время. Однако теперь дерево полностью нами утрачено, а это значит…

– Что связь разорвана.

– Отель и его двери постепенно исчерпают остатки магии. Поломки стержней будут учащаться, и в конце концов нам придется покинуть этот Дом.

Я опускаю голову.

– Это я все разрушил.

Агапиос обнимает меня рукой за плечо. Его прикосновение ощущается иначе, чем прикосновение Полосатого. Пальцы Управляющего холодные и костлявые, но в его руке нет никакой лжи или скрытого послания, кроме простого «я здесь, с тобой».

– Хранитель Музея обманывал и лучших людей, чем мы с вами, играя на их добрых намерениях. Вы – настоящий сын Мелиссы, а также и Рейнхарта. – Он встает и направляется к двери. – Скоро сюда прибудет Жанна и проводит вас наружу. В Отеле больше нет для вас места. Вы и ваша сестра отправитесь к себе домой, в Даллас.

– А что будет с Рейнхартом?

Старик потирает впалую щеку.

– Ваш отец останется здесь. Мы должны спасти то, что еще возможно, а он владеет ценной для нас информацией. – Агапиос кивает мне на прощание и открывает дверь. – Надеюсь, вы найдете место назначения, Кэмерон Вайсс.

С этими словами он меня оставляет.

Итак, после всего, что пережили, мы с Кэсс возвращаемся с пустыми руками. Я мог бы злиться или рыдать, но это не изменит данности. Я нашел своего отца только затем, чтобы снова навеки его потерять.