Глава 24. Дети Отеля
Я врываюсь на монастырский двор и замираю от ужаса при виде открывшейся мне картины.
– Нет… нет, нет!
С дюжину людей – мужчин и женщин в безупречных костюмах, с деревянными клиньями в руках – идут по траве. Дети разбегаются во все стороны, пытаясь спрятаться от контрактников Полосатого. Монах, который впустил нас сюда, пытается кричать, направлять детей в нужную сторону, но их слишком много.
Я в ужасе смотрю на то, как один из контрактников вонзает конец своего клина в плечо девочки из Будапешта и ее всасывает в клин, как воду, убегающую в водосток.
– Стойте! – отчаянно кричу я. – Не смейте их трогать!
Но через дверь на том краю двора прибывают все новые и новые контрактники.
Откуда-то выбегает женщина в фартуке поверх платья и пытается собрать детей вокруг себя. Малыши ревут, разбегаясь кто куда. Над головой начинают тревожно бить колокола.
Из других дверей появляется отряд монахов. Они вооружены деревянными посохами, похожими на пылевики, только куда длиннее. Они начинают сражаться с контрактниками, ударяя врагов концами посохов, которые при этом вспыхивают как спичечные головки, и привязывают захватчиков к месту.
Но врагов очень много.
Возле одного из столов с закусками я нахожу Кэсс и Рахки. Рахки яростно сражается пылевиком и похожа на древнюю воительницу. Она то и дело проводит по пылевику перчаткой и привязывает контрактников куда попало: к стенам, земле, даже друг к другу. Она защищает Кэсс и нескольких детей, которые подбежали к ней в поисках укрытия и жмутся у нее за спиной.
– Что мне делать? – кричу я ей.
Рахки тем временем приклеивает контрактницу лицом к траве, пинком ноги отбрасывает в ее сторону клин и коротко оборачивается.
– Кто-то пригласил контрактников войти! Других способов проникнуть в Монастырь у них не было! Отвечай, это сделал ты?
– Я т-только…
Мое замешательство служит для нее достаточным ответом.
Рахки чиркает перчаткой по пылевику, собирая урожай сверкающей пыли, и ударяет меня дубинкой под колени, так что я падаю на задницу. Я пытаюсь отползти – но поздно: она приклеивает мою руку к земле.
– Предатель! – рычит она и вырывает у меня из петель на рубашке оба стержня, а потом возвращается к бою.
Битва кипит по всему внутреннему двору. Контрактники вонзают свои клинья и в детей, и в монахов, монахи и Рахки привязывают их к местам. Но честным этот бой назвать невозможно: Конкурентов несравненно больше, и их клинья одним касанием поглощают и бойцов, и детей, забрасывая их бог весть в какие уголки планеты.
Я пытаюсь оторвать руку от земли, но все бесполезно. Только сама Рахки может меня освободить, до того как пыль выветрится и перестанет действовать.
За спиной Рахки один из монахов вставляет свою монетку в прорезь на статуе кентавра и принимает боевую позу. Прототип оживает и повторяет движения монаха. Он яростно вздымает свою каменную лиру, скалит зубы и мчится на врага, но раньше, чем кентавр успевает достичь цели, монах, контролирующий его, получает удар клином в спину и исчезает.
Кентавр замирает и снова обращается в камень.
Монастырь создавался как самое безопасное место на свете. Эти дети были тут полностью защищены и счастливы. Именно ради этого папа выбрал Монастырь как место, где можно спрятать дверь в Оранжерею. Потому что сюда Полосатому было сложнее всего проникнуть. А я – идиот: снова позволил Нико обмануть меня, и теперь столько людей за это дорого заплатит!
Кэсс подкатывается ко мне и берет меня за свободную руку.
– Кэм, что ты натворил?
– Я не… – Мне хочется закрыть лицо руками, но моя вторая ладонь плотно приросла к земле. – Так не должно было случиться. Я старался этого не допустить. Все, чего я хотел, – это вернуть нашего папу.
– Папу? – голос Кэсс дрожит от ярости.
– Они его забрали и держат в плену, – пытаюсь объяснить я. – Полосатый сказал, что он отпустит отца в обмен на Оранжерею, но я…
И тут от двери слышится голос, заставляющий меня мгновенно замолчать.
– М-да, все это выглядит несколько более хаотично, чем я ожидал.
Полосатый замечает нас с сестрой и приветственно приподнимает свою соломенную шляпу. У него за спиной маячит Нико, опирающийся на костыль. Я осознаю, что он теперь ужасно похож на Полосатого: в таком же костюме, и волосы расчесаны на косой пробор и так же прилизаны, и даже шляпа у него такая же.
– Нико! – яростно кричит Рахки, разглядев его. Она стремительно проводит рукой по пылевику и мчится к предателю, занося руку, но Нико уклоняется от ее удара. Он выхватывает из жилетного кармана свой клин и наносит ей укол.
– Нет! – отчаянно кричу я, пока Рахки на моих глазах всасывается в это ужасное оружие.
Бой на внутреннем дворе утихает.
Рахки нет. Никого из Отеля больше нет. Дети, монахи… все они исчезли. И я тому виной. Я привел сюда предателя. Если бы я просто вышвырнул этот стержень в помойку, если бы не раздумывал ни секунды над предложением Полосатого…
– Вы же обещали, что никто не узнает! – кричу я в бессильной ярости. – Что ничего не изменится!
Мистер Полосатый поправляет манжеты рубашки.
– Обещания имеют силу только в том случае, если они приносятся в письменном виде. Кроме того, я решил, что если уж мы забираем Оранжерею, можно заодно вернуть себе еще пару вещей, украденных у меня Отелем.
– Это не вещи! – отчаянно кричит Кэсс. – А живые люди! Дети!
Он играет тростью, нависая над моей сестрой.
– Это всего лишь имущество, дорогая моя. Такое же, как и любое другое.
– Что теперь с ними будет? – спрашиваю я.
– Я найду им наилучшее применение, – заверяет он, подмигивая мне. – Люди редко осознают истинную ценность того, что находится вокруг них, пока оно не становится историей. Взять, к примеру, тебя. Стоила ли надежда отыскать твоего отца того, чтобы рисковать жизнями всех этих детей? Пожалуй, нет. – Он потирает лоб набалдашником трости. – Но твоя ошибка принесла мне выгоду.
У меня в горле словно бы стоит камень. Я с трудом произношу:
– А что ждет нас?
– Милый мальчик, – Полосатый склоняет голову. – Без тебя я бы сегодня ничего не добился. Поэтому со своей стороны я намерен выполнить условия сделки. – Он кивает Нико, который, бросив на меня быстрый взгляд, ковыляет обратно к двери. Как же я его сейчас ненавижу. – За старания ты получишь награду – человека, которого ты искал всю жизнь. К сожалению, он может не оправдать твоих надежд.
Кэсс яростно плюет в Полосатого, и плевок падает в траву у его ног.
– Ну, а это просто грубо и некрасиво, – осуждающе говорит он, перекладывает трость подмышку и натягивает перчатки. – Придется попросить Рейнхарта научить дочку хорошим манерам.
Тем временем из дверей снова выходит Нико. За ним идут два контрактника, таща кого-то под руки.
Моя кровь обращается в лед. Удары сердца отдаются в груди, голове, кончиках пальцев, ладони, которая все еще приклеена к земле. Меня страшно трясет, когда контрактники швыряют оборванного, заросшего бородой мужчину под колеса коляски Кэсс.
– Я же говорил, что помогу тебе его найти, – шепчет Нико и бросает мне шнурок с папиной монеткой.
Никого в жизни я еще так не ненавидел.
– Итак, на этом наша сделка завершается, – говорит Полосатый, гладя оборванного мужчину по спутанным волосам. – До свиданья, Рейнхарт. Какая жалость, что Мелисса умерла ни за что.
Он переступает порог и вставляет в дверь свой черный ключ.
Нико бросает на меня последний взгляд, поглаживая свой карман, и говорит:
– Надеюсь, вы найдете место назначения.
С этими словами он разворачивается и выходит следом за Полосатым. Тот закрывает дверь – и она взрывается облаком осколков дерева и металла.
Когда пыль наконец оседает, на пустом дворе остаются только трое: Кэсс, я и человек, которого мы с сестрой видим впервые в жизни.
